Текст книги "Заговор Важных"

Автор книги: Жан д'Айон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Что к несчастью? – забеспокоился Мазарини.

– К несчастью, он умер на предварительном допросе, – с го речью в голосе произнес гражданский судья, – хотя на первый взгляд казался вполне крепким. Впрочем, он сам виноват: негодяй не хотел ничего говорить, и мне пришлось настоять… Но со мной это случилось в первый раз, – игривым тоном нашкодившего мальчишки завершил он.

– Итак, тут мы тоже бессильны, – сухо упрекнул его Лете лье. – Но тогда хотя бы скажите, чем занят сейчас маркиз де Фонтрай?

Теперь он обращался к Рошфору.

– Господин д'Астарак обеспечивает связь между герцогом Вандомским, испанцами и герцогиней де Шеврез, пребывающей в настоящее время в Бельгии, – ответил сбир, – и постоянно разъезжает между Парижем, Лондоном и Брюсселем. Мне кажется, он готовит очередной заговор.

– Отсюда и фальшивые монеты, – подхватил Гастон. – А корни интриги следует искать вокруг Мари де Шеврез…

Герцогиня де Шеврез, Мари де Роган, дочь Эркюля, герцога де Роган-Монбазона, губернатора Парижа.

Семидесятисемилетний старец Эркюль снискал известность по двум, совершенно разным причинам: во-первых, он находился рядом с Генрихом IV, когда Равальяк нанес королю удар кинжалом, и даже был легко ранен, а во-вторых, он прослыл самым глупым человеком во Франции.

В нарушение всех законов наследственности его основное свойство ни в коей мере не передалось его дочери. Напротив, Мари де Роган считалась одной из самых умных и образованных женщин королевства.

Она очень рано вышла замуж за Люиня, первого фаворита Людовика XIII. После смерти Люиня Мари стала женой герцога де Шевреза, близкого родственника герцога де Гиза.

Юная, остроумная красавица Мари быстро завоевала себе положение при дворе и стала лучшей подругой Анны Австрийской, иначе говоря, злейшим врагом кардинала и, как следствие, самого короля. Именно она вовлекала Анну в заговоры, плодившиеся в ту эпоху словно грибы. Ее тесные отношения с королевой продолжались до тех пор, пока однажды, когда королева была беременна, Мари не предложила ей поиграть в догонялки в коридорах Лувра и во время игры в запале поставила ей подножку. В результате падения у королевы случился выкидыш: недоношенный младенец оказался мальчиком.

Пришлось ждать двадцать лет, чтобы Людовик XIII – или кто-то другой? – сумел дать жизнь новому дофину Франции.

В конце концов, постоянно преследуемая Ришелье, которому она, как говорят, отказала, Мари вместе с дочерью Шарлоттой отправилась в изгнание в Брюссель.

Но она отнюдь не считала себя побежденной. Пользуясь покровительством испанского двора, она и из Бельгии продолжала интриговать против кардинала. Теперь же, когда кардинал умер, эта дьяволица могла причинить вреда гораздо больше: кто может остановить давнюю и лучшую подругу королевы, если она вернется во Францию?

В дверь постучали, и вошел Шавиньи.

Леон Бутийе, граф де Шавиньи, был старым другом Мазарини. Когда последний прибыл в Париж в качестве обычного папского нунция, он предоставил ему кров.

Сейчас Шавиньи занимал пост государственного секретаря по иностранным делам. Богатый, щегольски одетый, он был блестящим, но поверхностным молодым человеком. Не отличаясь чрезмерным честолюбием, он тем не менее не без досады взирал на стремительное возвышение своего приятеля-простолюдина Джулио Мазарини.

Не знакомый ни с кем из присутствующих, Шавиньи направился прямо к кардиналу и что-то прошептал ему на ухо. Мазарини нахмурился, покачал головой, а потом объявил:

– Господа, король, почувствовав недомогание, лег в постель и призывает меня к себе. Продолжайте ваши розыски и держите господина Летелье в курсе.

Все встали и, поклонившись обоим министрам, направились к двери.

– А вы, Фронсак, останьтесь, – сухо приказал Мазарини.

Изумленный Луи остановился в ожидании, когда все, включая Леона Бутийе, покинут кабинет.

Тем временем Мазарини сосредоточенно перебирал разбросанные на столе бумаги. Когда они остались одни, он смерил Фронсака долгим, тяжелым взором и, выдержав паузу, произнес:

– Мне не нравится эта история, шевалье. Но больше всего мне не нравятся черви. – Он поднял палец. – Я хочу знать, что происходит, и вы обязаны быть в курсе расследования, поэтому я прикажу Лафема ничего от вас не скрывать. И вы тоже не сидите без дела, старайтесь разузнать как можно больше! Но главное, думайте! Остальные просто полицейские, у них нет ни капли воображения. Вы же умеете рассуждать и не отбрасываете гипотезы только на том основании, что они кажутся невероятными. Да будет вам известно, я по достоинству оценил ваши способности, когда вы сообразили, каким образом убили дю Фонтене, и указали на роль в этом деле монахов из монастыря минимитов.

Прежде Мазарини расхаживал взад и вперед по кабинету, теперь он остановился, потом подошел к окну и устремил взор на двор, где царила привычная суета.

– Все эти происшествия меня очень беспокоят, Фронсак… вы даже не представляете, как они меня беспокоят. Мое положение непрочно, в любую минуту меня могут отправить в изгнание. Чего добивается Фонтрай? С одной стороны, он является вероятным убийцей комиссара, а с другой – он действует вместе с Вандомом и де Шеврез. Мне известно, что он повсюду представляется главой будущей республики! Республики во Франции! Об этом мне сообщили лица, не доверять которым у меня оснований нет. За всем за этим кроется очередная дурно пахнущая интрига. Почему он скрывается у Марсильяка? Его величество не сможет долго сопротивляться и вскоре простит всех, кто когда-либо покушался на его жизнь. Негодяи, злоумышлявшие против него и государства, в королевском окружении уже именуются «великодушными», неблагодарные названы «неподкупными», клятвопреступники «искусными», а главари мятежа называют себя «восстановителями государства»! – В голосе министра звучала горькая насмешка. Остановившись, он нахмурился, видимо подыскивая подходящие слова, а потом продолжил: – Скоро они станут действовать открыто, и мне нужны доказательства, чтобы расстроить планы этой своры. Постарайтесь раздобыть как можно больше фактов, попытайтесь найти Пикара, проверьте испанский след, разузнайте, кем на самом деле был этот Живодер. Мне необходимо понять, какую игру ведут мои противники. И вам предстоит разобраться в этом и сообщить мне. Только тогда я смогу победить.

Он умолк, и лицо его постепенно обрело привычную для него мягкость, на нем снова заиграла обворожительная улыбка. Взглянув с хитрецой на молодого человека, он произнес:

– Я знаю, вам нужны деньги. В королевском подарке оказалась червоточинка, не так ли? Его величество недавно подарил мне аббатство Корбей, и я могу извлечь из него несколько монет. Выйдя отсюда, зайдите к моему секретарю, он выдаст вам пять тысяч экю на расходы.

И, махнув рукой, он вернулся к своим бумагам, давая понять, что встреча окончена.

Заикаясь, Луи поблагодарил кардинала и, кланяясь, вышел.

Оказавшись в просторном коридоре, он осознал, что не знает ни где он находится, ни куда ему идти. Чувствуя себя совершенно потерянным, он стоял, озираясь по сторонам, пока не увидел двух письмоводителей в мрачных черных одеждах, тащивших на плечах огромные мешки с документами. Луи устремился к ним:

– Я ищу кабинет секретаря его высокопреосвященства.

Тот, кто был меньше ростом, смерил его взглядом, исполненным бесконечного презрения: какого черта этот субъект здесь делает, если он не знает даже, куда ему идти? Устремив взор к потолку и вознеся немую молитву всемогущему божеству канцелярии, он, тяжело вздохнув, сделал Луи знак следовать за ним.

Пройдя несколько коридоров, письмоводитель, не говоря ни слова, оставил Луи возле какой-то двери.

Не зная, как поступить, молодой человек постучал и, получив разрешение войти, ступил в комнату, где сразу увидел и узнал Туссена Роза,[46]46
  Секретарь Мазарини, затем личный секретарь Людовика XIV, чью подпись он имел право воспроизводить. Председатель Счетной палаты Парижа в 1661 г., он будет избран в Академию на место Конрара.


[Закрыть] личного секретаря кардинала, с которым ему уже доводилось встречаться.

Похоже, секретарь тоже его запомнил, ибо, встав со стула и обойдя стол, он направился навстречу нашему другу:

– Господин шевалье! Я ждал вас! У меня для вас чек на семьсот пятьдесят золотых луидоров. Вы можете реализовать его в казначействе, когда вам будет удобно, или, если желаете, могу выдать всю сумму в золоте.

– Я предпочитаю золото, – смущенно произнес Луи. – Деньги мне вскоре понадобятся.

Господин Роз заговорщически улыбнулся и направился к огромному железному сундуку, занимавшему весь угол комнаты. Открыв его, он достал оттуда продолговатую кожаную шкатулку, подбитую гвоздями.

– В этой шкатулке пятнадцать тысяч ливров золотом, и она ваша.

И он с трудом поднял ларец, весивший более десяти кило! Луи сунул его под мышку, и Туссен Роз проводил его до дверей.

– Направо вы увидите лестницу, – сказал он. – Спуститесь по ней в галерею, и она выведет вас во двор. Удачи, шевалье.

Луи последовал указанным путем, поочередно перекладывая шкатулку из-под одной подмышки под другую. Он уже жалел, что не взял чек. Как незаметно доставить деньги домой? Каким образом избежать грабителей, которыми кишели улицы? Поглощенный этими мыслями, он спустился во двор Пале-Кардиналь.

И увидел, что рядом с его конем стоит Гастон!

– Полагаю, я правильно сделал, что дождался тебя, – насмешливо произнес друг, указывая на ларец под мышкой у Луи, шатавшегося от тяжести подарка Мазарини. – Не знаю, что там у тебя в сундучке, но уверен: чтобы дотащить его до Дома, помощник тебе не помешает.

С этими словами он открыл седельные сумки, где, помимо прочего, лежала пара пистолетов, и достал несколько узких кожаных ремешков. Взяв у Луи ларец, он водрузил его на спину лошади друга, под заднюю луку седла, и прочно приторочил ремешками.

Завершив операцию, Гастон внимательно оглядел сновавших по двору людей, среди которых своими мундирами выделялись гвардейцы, мушкетеры и судебные приставы. Распознав двух стражников, он подозвал их к себе.

– Я комиссар квартала Сен-Жермен-л'Оксеруа, а что вы здесь делаете?

– Мы относили грамоты совета эшевенов господину графу де Шавиньи, сударь, и теперь возвращаемся в Ратушу, – объяснил старший стражник.

– Отлично, мы едем в ту же сторону, и вы будете нас сопровождать. – И он указал пальцем на Луи, держащего поводья двух коней. – По дороге мы заедем на улицу Катр-Фис, а потом я вместе с вами поеду в Ратушу и доложу вашему начальнику, что вы исполняли мое поручение.

Стражники согласились, на первый взгляд равнодушно, но в глубине души довольные тем, что на время избавятся от однообразной и скучной службы.

Таким образом десять килограммов золота под охраной отправились в контору Фронсака.

По дороге Гастон и Луи могли обсудить встречу у Мазарини.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросил Луи.

– Самый серьезный след, – уверенно ответил Гастон, – это след фальшивомонетчиков. Заговорщикам всегда нужны деньги, а если Испания не захотела или не сумела снабдить их золотом, резонно предположить, что они связались с чеканкой фальшивых монет. Поэтому я намереваюсь вести расследование в этом направлении.

– Ты прав, – согласился Луи. – А я, пожалуй, займусь Пикаром, точнее, попытаюсь отыскать Пикара, а чтобы убить сразу двух зайцев, постараюсь потихонечку выяснить, куда ведет испанский след. А что ты хочешь предпринять по делу Живодера, ежели преступника уже нет в живых?

Гастон задумался, а потом ответил:

– Не знаю. А у тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет? Боюсь, поиски ничего не дадут… В конце концов, он мертв, а значит, никого больше не тронет…

– Лафема сказал, что он скончался вчера. Кто-нибудь может нарисовать мне его портрет, если, конечно, труп еще не закопали?

– Разумеется. Труп находится в морге Шатле… Один из секретарей отлично рисует, и я попрошу его сделать портрет мерзавца. Завтра тебя устроит?

– Вполне.

8
С 26 января 1643 года до конца месяца

Расставшись с Гастоном у отцовской конторы, Луи принялся укладывать полученные деньги в окованные железом сундуки господина Фронсака. Эти сундуки, которые в свое время сумел вскрыть Рошфор, отныне стояли в маленькой, обитой железом комнатке на третьем этаже дома.

Едва он закончил, как появилась госпожа Бувье: сегодня утром в контору явились Марго и Мишель Ардуэн и сказали, что они принимают предложение Луи; парочка обещала зайти еще раз после полудня. После денег Мазарини это была вторая хорошая новость на сегодня.

Луи решил дождаться молодых людей и, воспользовавшись случаем, пообедать вместе с родителями, с которыми не виделся вот уже несколько дней. Марго и ее жених не заставили себя ждать: к концу обеда слуга доложил об их приходе.

Луи принял их в небольшой комнатенке третьего этажа, служившей ему рабочим кабинетом. Подробно растолковав, что от них потребуется, он заключил:

– Итак, я рассказал вам, в каком состоянии находится поместье, и вам остается только поехать на место и самим во всем разобраться; если хотите, можете сразу начать там обживаться. Пока, конечно, условия там плохие, но зато вы сами сможете сделать все, что сочтете необходимым для собственного удобства. Вам, Мишель, я поручаю обследовать состояние здания и подготовить список самых срочных работ. Вы же, Марго, как мне кажется, прекрасно справитесь с ведением хозяйства в доме. Итак, поезжайте в Мерси и сами во все вникайте. Даю вам полную свободу действий. Поезжайте ненадолго, а потом возвращайтесь и расскажите мне, что вы придумали. Моя невеста Жюли де Вивон тем временем составит свой план перестройки замка, мы все обсудим, и вы приступите к строи тельным работам.

Видя, как они согласно кивают, Луи продолжил:

– Для начала я дам вам двадцать тысяч ливров. А пока вот вам тысяча на срочные расходы. Марго, вы станете вести счета и давать мне отчет.

И с этими словами он вручил им пятьдесят золотых луидоров.

Молодые люди согласились и сказали, что уедут завтра. Луи обещал предоставить им семейную карету, в которой пока никто не нуждался. Никола, прекрасно изучивший дорогу, вызвался их сопровождать.

В тот же вечер Луи отправился во дворец Рамбуйе повидать Жюли и рассказал ей о своих планах. У Жюли уже готов был длинный список первоочередных работ, а к концу недели пообещала закончить его. Она показала ему свои первые эскизы.

– Центральное здание мы не станем трогать, только отремонтируем. Стены, окружающие двор, надо восстановить и изнутри выложить красным кирпичом, полностью, вплоть до самых башен. Квадратные башни переоборудуем и превратим в жилые помещения. Из них получатся две превосходные пристройки, одна для нас, другая для твоих родителей. Главный зал станет гостиной для приемов. За счет увеличения толщины стен двор будет немного меньше, и мы замостим его камнем. Стену с подъездными воротами снесем и на ее месте поставим большую решетчатую ограду. Таким образом, дом сразу станет виден, и в нем всегда будет светло. Рвы заполним и сровняем, разобьем сад.

– Великолепно! – загорелся Луи, но тут же встревоженно спросил: – А сколько это будет стоить?

– Ну, пока не знаю… – беззаботно ответила Жюли. – Но что-нибудь придумаем… Уверена, что…

С лукавой улыбкой на устах в комнату вошла госпожа де Рамбуйе.

– Скажите, тетушка, – приветствуя хозяйку дома, защебетала Жюли, – отчего вам так весело? Нельзя ли и нам разделить ваше веселье?

– Сейчас я вам все расскажу, дитя мое. Только что у меня была принцесса де Бофор, и она сообщила, что молодой герцог де Бофор стал появляться в обществе в сопровождении герцогини де Монбазон. Подумать только, менее подходящих друг другу людей отыскать поистине трудно!

Упоминавшийся нами выше Эркюль де Роган-Монбазон был женат дважды. Во второй раз он заключил брак с Мари де Бретань.

В 1643 году Мари де Бретань, ставшей герцогиней де Монбазон, исполнилось тридцать три года, и ее единогласно признавали самой могучей женщиной при дворе. В самом деле, по отзывам Таллемана де Рео, это была настоящая великанша с необъятных размеров бюстом. «У нее сиськи в два раза больше, чем нужно!» – повторял он.

Мари де Монбазон прославилась тем, что побывала любовницей всех знатных особ: Шевреза, Суассона, Гастона Орлеанского и многих других. Судя по слухам, она так сильно нуждалась в деньгах, что ее можно было даже заказать на одну ночь!

«Пятьсот экю, и каждый горожанин желанный гость в твоей кроватке!» – гласила строфа из уличной песенки.

Забеременев, она садилась в карету и приказывала кучеру гнать по деревенскому бездорожью. Лекарство срабатывало, у нее случался выкидыш, и она с усмешкой заявляла: «Ну вот, я только что свернула шею очередному младенцу!»

Когда ее прозвали Людоедкой, никто даже не попытался оспорить это прозвище.

Два года назад она была любовницей герцога де Лонгвиля, потом герцог женился на Женевьеве де Бурбон, очаровательной сестре герцога Энгиенского. А кто возглавил список поклонников Женевьевы? Франсуа де Бофор!

Бофор, скомпрометировавший себя в заговоре Сен-Мара, вынужденный бежать и присоединиться к отцу, находившемуся в Англии.

Герцогиня де Монбазон жаждала отомстить своему неверному возлюбленному Лонгвилю, Бофор – отвергнувшей его Женевьеве де Бурбон, поэтому, увидев сближение Бофора и Монбазонов, многие решили, что дом Вандомов и дом Роган-Монбазон заключили союз против клана Конде.

А такой союз имел непредсказуемые последствия! Вслед за тетушкой встревожилась и Жюли де Вивон. – Конде и Вандомы, – задумчиво произнесла маркиза, – питают друг к другу неизбывную ненависть: оба дома претендуют на трон, но одни настоящие принцы крови, а другие всего-навсего бастарды. А любовные интриги эту неприязнь только обостряют. К тому же это означает сближение между Мари де Шеврез и Вандомами, тем более что Шеврез является дочерью герцога де Монбазон.

– Не забывайте, тетушка, есть еще герцог де Гиз и он активно поддерживает отношения с Шеврез.

– Совершенно верно, я о нем забыла; но Гиз безумец, а по тому не так опасен, как другие. Вы знаете, Луи, что он захотел вернуться во Францию и направил королю письмо с просьбой о помиловании?

– Я об этом слышал.

– Но известна ли вам истинная причина этой просьбы? По глазам вижу, что неизвестна. Так вот: Гиз хочет еще раз жениться! На этот раз он выбрал мадемуазель Понс, придворную даму королевы.

Архиепископ Реймса Генрих де Гиз, состоявший в родстве с герцогом де Шеврез, при Ришелье заработал смертный приговор за двоеженство (который потом заменили ссылкой). За то, что, будучи архиепископом Реймса, женился, да еще на двух женщинах одновременно. Он принимал участие в мятеже герцога Бульонского, выступившего в 1641 году против короля. А сейчас он хотел вернуться во Францию, чтобы расторгнуть оба предыдущих брака и заручиться согласием своих сторонников на третий брак.

– Понимаю, – задумчиво произнес Луи. – Если Гиз ищет друзей, способных ему помочь, он, разумеется, обратится к бывшим союзникам Вандомам и к родственникам, таким, как Мари де Шеврез. И вместе с семейством Роганов эти люди могут стать силой, способной раскачать корабль под названием Франция.

Следующие два дня Луи, переодевшись и загримировавшись, провел в таверне «Большой олень» и в соседних с ней кабаках, пользовавшихся исключительно дурной славой.

Он пытался выйти на след.

Но в подозрительных заведениях, завсегдатаями коих были находившиеся на самом дне общества – носильщики, грузчики, попрошайки, бандиты, вооруженные до зубов, потаскухи, бесстыдно демонстрирующие свои прелести, калеки, покрытые страшными язвами,[47]47
  Эти «калеки» рисовали на руках и ногах язвы, чтобы просить у церквей подаяния, уверяя, что деньги необходимы им для паломничества к святым местам, где они исцелятся.


[Закрыть] солдаты-дезертиры, – он сумел обнаружить только поддельные вина и прочие гремучие смеси. Для неподготовленного желудка стаканчик такого напитка мог вполне стать смертельным.

Чем больше он расспрашивал о Пикаре, которого здесь хорошо знали, тем крепче становилась его уверенность, что Пикар действительно исчез несколько недель назад. Сведений о Хорьке и его друзьях ему тоже удалось собрать немного. Но зато ему повезло, когда он показал портрет Живодера, изготовленный для него по приказу Гастона.

В тот вечер Луи в очередной раз натянул дырявый колет с засаленными рукавами-буфами, зауженными книзу, закутался в старый плащ, некогда принадлежавший его деду, нахлобучил бесформенную бархатную шапку и отправился в кабак «Три мавра», на улице Гийома Госса.

Сидя за столиком и прикидываясь пьяным, он наблюдал за двумя проходимцами, из тех, что ловко изображали калек, дабы разжалобить прохожих и выпросить побольше милостыни. Один из них, притворявшийся хромым, отбросив в сторону свою деревянную ногу, помогал другому снять со спины фальшивый горб. В это время в дверь ввалились с десяток висельников во главе со своим предводителем, одетым в черное. Предводитель, почтительно именуемый Казначеем, устроился на почетном месте, и его свита стала поочередно подзывать к нему шлюх, фальшивых калек, старых солдат, попрошаек и увечных, и каждый подходил и отдавал ему положенную долю выручки.

Луи делал вид, что спит. Когда Казначей покинул кабак, все больные и увечные немедленно выздоровели, а парализованные старцы мгновенно обрели утраченную молодость. Песни и непристойные выкрики звучали все громче, а разнузданное поведение становилось все более непристойным. Делая вид, что ему стало душно в спертом воздухе и он оглушен криками, Луи, пошатываясь, переместился в темный закуток, знаком подозвав к себе тощую, болезненного вида служанку. Почуяв поживу, служанка подошла, вихляя тощими бедрами. Он знаком велел ей сесть и незаметно сунул в руку экю. Она поняла, что имеет дело с полицейским соглядатаем, однако за экю была готова на все.

– Я хорошо знаю этого человека, – сказала она, посмотрев на развернутый перед ней портрет Живодера. – Хотите знать, что с ним стало? А он что, ваш друг? Его уже давно не видно… Он жил здесь, под самой кровлей, напротив моей комнаты. Кажется, он заплатил за несколько недель вперед… он ходил вечно недовольный и ни с кем не разговаривал! Даже со мной, – усмехнулась она, обнажив беззубые десны, – похоже, он чего-то боялся… А когда злился, то делался чисто сумасшедший…

Еще одно экю – и Луи получил ключ от комнатки, где жил Живодер, а служанка, выразительно подмигнув, предложила проводить его, чтобы время шло веселей.

Желая избавиться от нее, Луи пообещал вернуться завтра. Оставшись один, он быстро вошел в тесную, грязную, зловонную конуру и принялся методично осматривать каждую вещь. Впрочем, вещей у Живодера почти не было.

Под отвратительным соломенным тюфяком, кишащим червями, Луи обнаружил холщовый мешочек с драгоценностями, похищенными у жертв, а рядом лежал кожаный портфель с письмами и бумагами. Сев на кровать, Луи принялся читать.

Сложив последнее письмо, он понял: наконец-то он нашел, что искал. Взяв портфель и драгоценности, он запер комнату и поспешил к Гастону, дабы немедленно выложить все, что ему удалось узнать.

Он высыпал драгоценности прямо на стол комиссара.

– Значит, хотя бы кто-то из жертв вернет свое имущество, – произнес Гастон.

Подняв глаза, он внимательно посмотрел на друга:

– Иногда я спрашиваю себя, не занимаю ли я твое место. Я никогда бы не додумался показывать портрет Живодера во всех кабаках.

– Это еще не все, – прервал его Луи. – Смотри сюда. Я предварительно рассортировал найденные бумаги. Твоего Живодера звали Гийом Маронсер. Его отец с шестьсот десятого по шестьсот пятнадцатый, то есть до самой смерти, являлся судьей по уголовным делам в Шатле. Согласно этим бумагам сын его родился в шестьсот десятом году и немедленно был отдан кормилице. Она его и воспитала.

Луи взял вторую стопку бумаг и пододвинул ее другу.

– Тут собраны документы и заметки о делах, которые вел его отец. Там ты найдешь дело первого Живодера. Получается, именно его отец и осудил того убийцу. А сын, то ли безумец, то ли мститель, пожелавший отомстить отцу за то, что тот его бросил, стал играть роль преступника…

– Действительно, странное дело… – проговорил комиссар, изучая лежавшие перед ним бумаги. – Иногда мотивы поведения преступника очень трудно объяснить…

Он поднял голову.

– Гнусная история проясняется, и только благодаря тебе, – добавил он, и в голосе его прозвучала нотка досады.

Щелчком послав ему новую пачку бумаг, Луи снова прервал его рассуждения:

– И это еще не все. Сын – наш новый Живодер – прибыл в Париж два месяца назад, вскоре после смерти кормилицы, у которой он прожил более тридцати лет. И где же он жил?

– Черт возьми, не знаю, да и знать не хочу, – со смехом отозвался Гастон. – К чему мне это?

– Понимаешь ли, прежде он жил в Лангедоке… в деревушке Фонтрай маркизата д'Астарак.

И, довольный произведенным его словами впечатлением, Луи умолк. Гастон мгновенно прекратил смеяться и, выхватив бумагу из рук Луи, несколько раз пробежал ее глазами.

Астарак! Лен маркиза де Фонтрая!

– Я отправляюсь показать твою находку Лафема! – заявил он, собирая бумаги. – Но прежде чем идти к нему, скажи, что ты обо всем этом думаешь?

Луи ответил не сразу. Кусая губы, он старательно поправлял завязанные на запястьях банты. Наконец он произнес:

– Честно говоря, пока ничего. Но совпадение кажется мне слишком невероятным. Надо подумать. Возможно, какие-то факты от меня ускользнули… но о них мы поговорим позже… И оба вышли на улицу. Вечером Луи отправился за Жюли на улицу Сен-Тома-дю-Лувр: из Мерси вернулись Марго и Мишель Ардуэн, и молодые люди вместе собирались посмотреть эскизы Жюли.

Девушка принесла не только свои наброски, но и рисунки маркизы, а также составила указания для Мишеля и Марго.

Ардуэн все схватывал на лету, а Марго немедленно заносила в толстый реестр. Собственно, Луи оказался не у дел, и ему оставалось только сидеть и слушать. Жюли и маркиза де Рамбуйе предусмотрели все необходимое для устройства их будущего дома. Ардуэн, обладавший, как оказалось, недюжинным художественным вкусом, иногда вставлял свои замечания, и Жюли вносила изменения в эскизы.

Обсуждение требовало еще нескольких дней, после чего было решено, что Марго и ее жених едут в Мерси нанимать рабочих и начинать работы. В день отъезда Луи вручил им десять тысяч ливров и дал Мишелю последние наставления.

– Плати наемным рабочим не более шести су в день, притом что их будут кормить и предоставят крышу над головой. Но если будешь нанимать людей из Мерси, плати им по десять су в день – я им обещал.

Пробурчав что-то про расточительность, Ардуэн в конце концов согласился.

Луи составил очередную длинную записку кардиналу Мазарини. Он знал, что вряд ли сообщает что-либо новое, ибо Лафема наверняка успел доложить кардиналу о его находках, но просто хотел дать понять министру, что он не бездействует.

Через несколько дней, кажется, двадцать девятого января, когда Луи, сидя у себя дома на улице Блан-Манто, пытался связать воедино нити своего расследования, в дверь постучали, и вошел паж.

Луи знал его: мальчик служил Жюли д'Анжен, блистательной дочери госпожи де Рамбуйе. Записочка, принесенная пажом, оказалась приглашением на спектакль новой театральной труппы; спектакль ожидался завтра, в помещении неподалеку от Нельской башни.

Дочь маркизы любила театр и часто приглашала с собой Жюли. Жюли д'Анжен всегда сопровождал маркиз де Монтозье, губернатор Эльзаса и ее вечный жених (она выйдет за него только спустя три года). Луи выступал в роли кавалера Жюли де Вивон.

Решив, что проветриться ему полезно, Фронсак с удовольствием согласился и на следующий день в два часа прибыл во дворец Рамбуйе.

В то время, согласно королевскому ордонансу от ноября 1609 года, зимой актерам запрещали играть после половины пятого, а потому спектакли начинались самое позднее в три часа пополудни. Монтозье и обе Жюли уже ждали его, и Луи без промедления пересел к ним в карету, устроившись подле возлюбленной, напротив Жюли д'Анжен и ее жениха.

– Знаете ли вы, куда мы едем, шевалье? – спросила мадемуазель д'Анжен с обычным для нее насмешливым и одно временно чуть недовольным видом.

Она очень любила подшучивать над друзьями, а особенно над Луи, так как весьма ревниво относилась к своей кузине.

– Я знаю только то, что вы сочли нужным мне сообщить, сударыня, – мы едем к Нельской башне. Однако я не знал, что там есть театр, – ответил Луи ровным тоном, желая избежать выпадов с ее стороны.

Жюли д'Анжен окинула его надменным взором:

– Не волнуйтесь, мы действительно отправляемся в театр, и не в самый захудалый. Его основатель дал ему весьма щегольское название – «Блистательный театр». Кстати, этот человек – ваш однокашник.

– Однокашник, сударыня?.. Значит, я его знаю?

– Ну разумеется, он совсем недавно окончил Клермонский коллеж, где учились вы и, если я не ошибаюсь, ваш друг – полицейский, тот, что похож на рыжего кота…

Жюли д'Анжен всеми фибрами души ненавидела Гастона.

– Совершенно верно, и сейчас в этом коллеже учится мой брат. Но я закончил учебу почти пятнадцать лет назад, как и Гастон. Мы были в классе аббата де Реца.

– Я прекрасно знаю, сколько вам лет, и понимаю, что вы не знакомы с этим комедиантом, – усмехнулась она. – Я пошутила. Главу новой труппы зовут Поклен, Жан-Батист Поклен, сын королевского камердинера. Сейчас он в моде, и первого января он снял в аренду у некоего Галуа де Метайе старый зал для игры в мяч. Говорят, он связался с семейством Бежаров, этих шутов, помешавшихся на театре. Впрочем, одна из сестер – кажется, ее зовут Мадлена – обладает некоторым талантом, мы видели ее в спектакле в мае или в июне. Вы ее помните? Но, как и ее сестра Женевьева, она достаточно вульгарна.

Не ожидая ответа, который, впрочем, ее и не интересовал, Жюли д'Анжен насмешливо продолжала:

– Поклену не нравится собственное имя, и он взял смешной псевдоним Мольер.[48]48
  Говоря о Мольере, автор допускает неточности. Отцом его был королевский обойщик. Контракт на аренду зала для игры в мяч был заключен только в сентябре 1643 г., а открытие «Блистательного театра» состоялось 1 января 1644 г. Псевдоним Мольер появился в июне 1644 г.


[Закрыть] Фарс, который мы едем смотреть – а сей Мольер пишет даже фарсы! – называется «Лекарь-рогоносец».

Пожав плечами, Монтозье обреченно посмотрел на Луи, призывая его не придавать значения насмешкам своей невесты.

Двадцатишестилетний маркиз, почти на десять лет моложе Жюли, высоко ценил аналитический ум Фронсака и его научные познания, столь редкие среди придворных. В обществе Луи он и сам имел возможность блеснуть эрудицией в области физики и химии. Монтозье также пытался писать стихи, но лучше бы он этого не делал: его сонеты всегда вызывали улыбки и саркастические усмешки, и он ужасно обижался. Единственным серьезным недостатком маркиза являлся непримиримый дух противоречия, раздражавший буквально всех.

Монтозье обожал встать на противоположную собеседнику точку зрения и отстаивать свою правоту вплоть до полного разрыва с оппонентом.

Цельность натуры в сочетании с несговорчивым характером отпугивала от маркиза многих, а его непреклонность, граничившая с нетерпимостью, снискала ему славу большого оригинала. Впоследствии Монтозье послужит для Поклена – то есть Мольера – прообразом Альцеста в комедии «Мизантроп».