Текст книги "Заговор Важных"

Автор книги: Жан д'Айон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Луи любил Монтозье, ценил его за честность, верность своим принципам и своему королю, за великодушие и за то, что – редкость в эту эпоху – он был противником смертной казни. Упрекнуть маркиза можно было только в избытке ревности к Венсану Вуатюру и маркизу де Пизани.

– Ненавижу фарсы, этот пошлый набор скабрезных фраз и непристойных жестов, – заявил маркиз, недовольный выбором Жюли д'Анжен.

И он вызывающе посмотрел на своих соседей по карете, полагая, что они немедленно вступят с ним в спор.

Жюли де Вивон взяла Луи за руку, давая понять, что на провокационные заявления кузины и ее жениха лучше не отвечать и хранить молчание.

Спор никто не поддержал, и он прекратился сам собой.

Проезжая по Новому мосту, Луи рассеянно созерцал разношерстную толпу, окружавшую карету. Новый мост являлся истинным центром города. Там расхаживали вооруженные лакеи, сбывавшие из-под полы добро своих хозяев, торговцы каштанами и крысиным ядом, продавцы уксуса, зубодеры и трубадуры, дрессировщики медведей и паяцы, толпились доступные девицы, выдававшие себя за служанок или прачек.

Перебравшись на левый берег, карета направилась к Нельским воротам, в новый квартал, где шло бурное строительство.

В прошлом веке этот уголок Парижа еще вмещался в стены времен Филиппа Августа, проходившие по нынешней улице Мазарини. В конце стены, на берегу Сены стоял Нельский дворец, над которым высилась зловещая башня;[49]49
  Нельская башня – одна из четырех сторожевых башен, бывших частью городских укреплений средневекового Парижа, служила также и тюрьмой; снесена в 1771 г.


[Закрыть] небольшое здание рядом с ней именовалось Малым Нельским дворцом.

В подножии Нельской башни проделали новые – Нельские – ворота, выходившие на грязную дорогу. Дорога вела на пустырь Пре-о-Клер, расположенный под стенами аббатства Сен-Жермен.

В свое время здание Нельского дворца приобрел Луи де Гонзаг, герцог Неверский, и перестроил его в соответствии с собственными вкусами. В этом дворце его супруга-герцогиня набожно сберегала голову своего любовника Коконнаса.

Внучка Невера, Мари де Гонзаг, любовница Сен-Мара, в 1641 году продала обветшавший дворец Анри де Генего, и тот с помощью Мансара превратил его в роскошный особняк. Фасад нового дворца смотрел на Сену, и сейчас, когда карета проезжала мимо, пассажиры могли любоваться его великолепием.

В этом квартале уже за пределами городских стен появилось множество новых домов и проглядывали контуры будущей улицы Мазарини, строившейся на месте улицы, носившей название Фоссе. В этом месте древнюю стену снесли почти целиком. Квартал стал модным со времен королевы Марго, когда для нее там построили дворец. В начале улицы Фоссе, на берегу Сены бродили стада домашних животных, лошади, мулы, ослы, коровы и овцы испражнялись в грязные воды Сены.

Карета свернула налево, и вскоре справа показался зал для игры в мяч, снятый Покленом для своего театра. Горделивая надпись, выполненная большими буквами на длинном куске ткани, прибитом над дверями, извещала, что здесь дает представления «Блистательный театр».

Пассажиры вышли из кареты, и кучер отправился на соседний постоялый двор – кормить коней и дожидаться хозяев.

Наши друзья вошли в просторный зал, скудно украшенный несколькими потертыми гобеленами. В помещении толпился народ: ремесленники, солдаты, стряпчие, пажи и личности неопределенных занятий, выражавшие радость по поводу посещения театра всевозможными выкриками, шуточками, а также хрюканьем и мычаньем. Полицейский комиссар с дюжиной помощников с трудом пытались навести хотя бы видимость порядка.

Если ложи в зале отсутствовали, для людей благородного звания стулья ставили прямо на сцене. Заплатив по восемнадцать су за каждый билет, обе Жюли, маркиз и Луи проследовали на сцену в сопровождении служителя по залу.

Очень скоро все кресла на сцене были заняты, и служителю пришлось поставить еще несколько банкеток, так что место для игры актеров изрядно сократилось.

Легкая перегородка отделяла сцену от публики. Луи по привычке внимательно осматривал зажженные свечи, расставленные по всему залу, прикидывая, куда бежать в случае пожара.

После долгого, но чрезвычайно шумного ожидания представление наконец началось. Давали две пьесы: драму Тристана Лермита[50]50
  Тристан Лермит (1601–1665) – поэт, писатель, драматург.


[Закрыть] «Смерть Крита» и фарс Поклена «Лекарь-рогоносец». Муж, уверенный, что жена ему изменяет, гонялся за женой, в то время как служанка колотила ревнивого супруга метлой. Грубые и бесстыдные персонажи находили любой предлог посмеяться и повалять дурака.

Жодле делал то же самое в Бургундском отеле,[51]51
  Жодле – псевдоним актера Жюльена Бедо, прославившегося исполнением фарсов. Бургундский отель – драматический театр, созданный в 1548 г. в Париже, один из трех театров, из которых впоследствии образовался театр «Комеди Франсез».


[Закрыть] но делал Жодле талантливо, чего нельзя сказать о труппе Поклена. Однако текст был хорош, характеры выразительные, так что Луи был приятно удивлен.

Спектакль окончился; по дороге к карете Жюли д'Анжен сообщила кузине, что ненавидит шутовство комедиантов, и попыталась взвалить на Луи ответственность за выбор спектакля.

– Решительно, шевалье, вашему однокашнику из Клермонского коллежа лучше бы стать, как и вы, нотариусом или же оставаться лакеем, как его отец…

Тут вмешался Монтозье:

– Моя дорогая Жюли, я с вами не согласен, Поклен всего лишь дебютант, но он талантлив, и у него, несомненно, есть будущее. Вот увидите, через несколько лет вы пожалеете об этих словах. Мне понравились обе пьесы, и сыграны они прекрасно, поэтому я ничуть не жалею, что провел сегодняшний вечер в театре.

Жюли д'Анжен взглянула на него, не считая нужным скрыть свое презрение, и не удостоила его ответом. В особняк Рамбуйе они вернулись в молчании.

9
Февраль, март и апрель 1643 года

Весна решительно не желала наступать. Январь шестьсот сорок третьего года выдался холодным, в феврале все окончательно заледенело, а на последней неделе зимы метели и вовсе бушевали каждый день. По утрам на улицы выезжали телеги, подбиравшие и отвозившие на кладбище Невинно убиенных трупы замерзших и умерших от голода.

Жизнь Луи текла без особых потрясений. Он прекратил свои разыскания и работал исключительно в семейной конторе, ибо, когда холода стали совсем нестерпимыми, заболел Жан Байоль, и отец с работой не справлялся. К тому же отыскать Пикара не представлялось никакой возможности.

Расследование Гастона застыло на мертвой точке; казалось, причины убийства Бабена дю Фонтене так и останутся неизвестными.

Новых подтверждений существования связи между Живодером и маркизом де Фонтрай не обнаружилось, и Гастон уже склонялся к мысли, что речь шла о простом совпадении.

Луи неоднократно навещал друга, желая знать, какие у того новости, а также рассказывая ему о тщетных поисках Пикара, которые он вел в парижских кабаках. Вот и сегодня они беседовали в кабинете Гастона.

Луи выглядел таким обескураженным, что Гастон перевел разговор на другую тему.

– Помнишь, когда мы в январе были у Мазарини, пришли сообщить, что его величество плохо себя почувствовал и слег в постель. Так вот, с тех пор король не встает.

Луи встревожился:

– А каким недугом болен его величество?

– Даже не знаю, – недоуменно пожал плечами комиссар. – Боли в желудке, лихорадка… Лафема сообщил мне, что консилиум врачей решил очистить королю желудок. Его величество очень ослабел, почти ничего не ест, его часто тошнит. И улучшения не наступает.

Гастона, казалось, нисколько не волновало то, о чем он рассказывал, однако Луи содрогнулся. Не так давно он уже слышал о подобных симптомах.

Я просто паникер, убеждал он себя, что общего болезнь короля может иметь с болезнью, отправившей на тот свет Дакена?

Гастон продолжал говорить, но Луи уже не слышал его.

Два последующих дня он думал только о странной болезни короля.

В конце февраля, кажется, во вторник, когда Бутье, обедавший у Фронсаков, заговорил о недуге короля, Луи немедленно начал выспрашивать у него подробности и заметил, что Бутье озабочен больше, чем хотел бы казаться.

– Сейчас его величество действительно чувствует себя неважно, однако в начале месяца самочувствие его значительно улучшилось, а две недели назад он даже ужинал вместе с кардиналом Мазарини. Но три дня назад король снова слег, его тошнит и терзает лихорадка. Говорят, он ужасно похудел, – рассказывал Бутье.

Луи обуревали подозрения, и, чтобы положить им конец, он решил с завтрашнего дня вернуться к расследованию загадочного дела о смерти Дакена. Приняв решение, он перестал вслушиваться в речь Бутье, хотя тема для разговора была весьма животрепещущей.

– Юный герцог Франсуа де Бофор теперь обладает большим весом при дворе. Всегда к услугам и королевы и короля, он, не жалея сил, хлопочет, желая примирить бывших противников его величества и старых друзей покойного кардинала Ришелье. И все хвалят его рвение и умеренность и восхищаются его мужеством и красотой, ибо, как известно, ни мужество, ни красота еще никому не мешали. – И, глядя на отца Луи, Бутье с лукавой усмешкой добавил: – Он назначен командиром гвардии, офицеры его обожают, а король, будучи поначалу не слишком довольным своим племянником, теперь, как говорят, предложил ему место главного конюшего… место Сен-Мара!

– А какого мнения о Бофоре королева? – спросил господин Фронсак.

Бутье скривился и, не отвечая на вопрос, прямо продолжил:

– Ее величество радует присутствие Бофора при дворе. Конде же не скрывает своей ярости. А Мазарини молчит… Странно, наш итальянец, похоже, совершенно равнодушен к тому, что творится вокруг. А ему как раз следовало бы проявить заинтересованность, ибо Бофор вмешивается в политику. Например, он вынудил Шавиньи и канцлера Сегье вернуть ко двору многих изгнанников и повсюду заявляет, что в совете на месте кардинала Мазарини он предпочел бы видеть Шатонефа.

– Шатонефа? – удивленно воскликнул отец Луи.

Бутье кивнул, всем своим видом выражая живейшее неодобрение.

– Да, бывшего хранителя печати, прежнего любовника Мари де Шеврез, участника многочисленных заговоров против кардинала, которому сначала отвели крошечное местечко в постели любвеобильной герцогини, а потом на девять лет упекли в темницу. Сами понимаете, для Конде одно упоминание о возвращении Шатонефа, которого они считают убийцей Монморанси, является страшным оскорблением!

Конец трапезы прошел в разговорах более легкомысленных, Бутье развлекал хозяев сплетнями о любовных похождениях молодого Бофора и его новой подружки, могучей Мари де Монбазон.

С деланым возмущением слушая скабрезные истории о любовных подвигах Людоедки, госпожа Фронсак втайне предвкушала, как станет пересказывать их своим приятельницам. Бутье прекрасно об этом знал и не жалел пикантных подробностей.

Назавтра Луи отправился во дворец Рамбуйе, где ему предстоял долгий и серьезный разговор со старым маркизом.

Состарившийся маркиз де Рамбуйе, исполнявший должность главного хранителя королевского гардероба, в прошлом играл важную роль при дворе и до сих пор сохранил дружеские отношения со многими из окружения короля.

И он обещал помочь Луи.

На следующий день после полудня Луи получил от него записку. И несмотря на снег, укутавший Париж, поздний – шестой пополудни – час и темноту, опустившуюся на город, Фронсак отправился к врачу Дакена, Ги Ренодо. Луи застал лекаря дома, в окружении семьи. К счастью, Ренодо согласился его принять.

Лет пятидесяти, среднего роста, лекарь, похоже, обладал превосходным здоровьем, а его выдающееся брюшко ярко свидетельствовало о процветании. Окладистая белая борода обрамляла жизнерадостное и умное лицо.

– Сударь, по поручению гражданского судьи я расследую причины смерти Клеофаса Дакена, – объяснил ему Луи. – Насколько мне известно, лечили его вы. Что вы можете мне сказать о его болезни?

– Ужасная смерть, – скрестив руки на животе, произнес врач.

Кивнув в знак согласия, Луи спросил:

– Не согласитесь ли вы пойти завтра со мной к одному из ваших коллег и описать ему симптомы болезни вашего пациента и его кончину?

Поглаживая окладистую бороду и вглядываясь в лицо Луи, словно пытаясь разгадать истинную причину его прихода, Ренодо пребывал в нерешительности. Он прекрасно знал, что Лафема просто так не присылает своих эмиссаров.

– Это очень важно? Вы хотите, чтобы я сделал официальное заявление?

– Гораздо важнее, чем вы можете себе представить, хотя и совершенно конфиденциально. И я могу действовать не только от имени господина Лафема; если потребуется, я готов получить приказ канцлера… даже самого короля…

Ренодо сдался, но, чтобы не показать, что считает себя побежденным, принялся прикидывать удобный для себя час.

– Согласен! В восемь часов. А потом меня ждут больные.

Луи кивнул.

– Я зайду за вами, – уточнил он. – Идти нам недалеко.

В пятницу, двадцать седьмого февраля, в восемь утра Луи прибыл к врачу и попросил его следовать за ним. Взгромоздившись на мула, Ренодо потрусил за лошадью Луи. Они свернули в улочку, бегущую вдоль фасада Пале-Кардиналь, и спешились у небольшого особнячка, где лакей немедленно распахнул перед ними дверь.

– Вы не сказали, что поведете меня к коллеге столь знаменитому, – упрекнул Ренодо своего провожатого, ибо они прибыли в дом сьера Гено, личного врача Мазарини, пользовавшего иногда и самого Людовика XIII.

Их провели в роскошно обставленную гостиную. Гено ожидал их, но встретил довольно холодно, хотя – к счастью – возле жарко натопленного камина. Почувствовав живительное тепло, Луи испытал чувство близкое к блаженству: по дороге он ужасно замерз.

Бледное, худое лицо врача Мазарини, без намека на растительность, симпатии не внушало. Совершенно седые волосы спадали на плечи, тонкие, плотно сжатые губы никогда не улыбались. Казалось, любой диагноз, поставленный им, должен быть дурным. А когда Луи услышал его визгливый голос, сановный лекарь показался молодому человеку исключительно противным.

– Господин Фронсак, я получил вашу записку, равно как и просьбу господина де Рамбуйе, чьим другом и врачом я являюсь. Я рассказал о вашем предстоящем визите его преосвященству, монсеньору Мазарини, и тот посоветовал, скорее даже приказал, принять вас. Я согласился, хотя это и противоречит моим желаниям и принципам… – он скривился, – однако мне неизвестна причина вашей настойчивости, и если вы мне ее сообщите, я готов вас выслушать. Только короче, пожалуйста, я очень занят…

Он подчеркнул слово «очень», и Луи церемонно поклонился:

– Благодарю вас, сударь. Господин Ренодо, сопровождающий меня, также врач. Мне хотелось бы, чтобы он описал вам симптомы недуга, от которого недавно скончался один из его больных. Мне хотелось бы знать, не напоминают ли эти симптомы признаки болезни, случившейся у кого-либо из ваших знатных пациентов. Я не спрашиваю у вас имен, а прошу всего лишь внимательно выслушать вашего коллегу. А мне вы ответите только «да» или «нет», и я все пойму.

Ренодо нахмурился и уже открыл рот, чтобы возразить, но зловещее выражение лица собеседника заставило его промолчать. А Луи торжественным и одновременно грозным тоном обратился к обоим медикам:

– И еще. Все, сказанное здесь, не должно выйти за стены этой комнаты. Вы оба обязаны хранить молчание. Я не уполномочен принуждать вас, но могу с уверенностью сказать: тот, кто случайно проговорится, умрет скорой и мучительной смертью. А теперь ваша очередь рассказывать, господин Ренодо…

Все трое по-прежнему стояли, Луи сделал шаг назад. Под впечатлением речи Луи Ренодо начал излагать историю болезни Дакена. Поначалу он робел и даже забывал слова, но постепенно голос его обрел уверенность. Время от времени Гено прерывал его, желая уточнить ту или иную деталь.

Ответы становились все более и более четкими. Лицо королевского медика то и дело принимало изумленное выражение. Понаблюдав некоторое время за врачами, Луи отошел к окну и стал смотреть на улицу. Профессиональные подробности его не интересовали. Время от времени до его ушей долетали слова: «желудок», «диарея», «слабость», «красные черви»… Мысли его унеслись далеко. Неожиданно наступившая тишина вернула его на землю. Обернувшись, он вопросительно посмотрел на врачей.

На лице Гено читался откровенный ужас, а взгляд, адресованный Луи, исполнился почтения.

– Сударь, – неуверенно произнес он, – симптомы те же самые…

Луи печально кивнул и сделал знак Ренодо: пора уходить. Водрузив на головы шляпы, которые оба держали в руках, Луи и Ренодо направились к двери. Гено проводил их к выходу, и все это время его бескровное лицо оставалось испуганным.

Ренодо, заметивший состояние своего коллеги, пришел в полное замешательство, ибо он ничего не понимал.

Очутившись во дворе, лекарь, пользовавший Дакена, обратился к Луи:

– Могу я узнать, что означает сия комедия?

Луи взглянул сочувственно:

– Сударь, благодарю вас. Полагаю, мне еще придется обращаться к вам, но сейчас я не могу вам ничего сказать. И помните: ваша жизнь и жизнь ваших близких зависят от вашего умения молчать!

И они холодно расстались.

Вернувшись к себе, Луи написал длинное письмо Мазарини и сам отнес его в Пале-Кардиналь. Прибыв во дворец, он приказал проводить себя в кабинет Туссена Роза и попросил секретаря передать письмо лично в руки кардинала, и без свидетелей.

В тот же вечер офицер доставил Луи запечатанный пакет. Когда гонец ушел, Луи распечатал его и увидел три слова:

«Живо отыщите Пикара!»

Печать принадлежала кардиналу Мазарини.

Вечером Луи отправился к Гастону. Войдя в кабинет и не обращая внимания на озадаченный вид друга, он запер дверь на ключ, взял приятеля под руку, подвел к крошечному окошку, больше напоминавшему бойницу, и шепотом сообщил: Бабена дю Фонтене убили потому, что тот слишком далеко зашел в деле расследования одного отравления, симптомы которого по странному совпадению очень напоминают признаки нынешней болезни короля.

А еще он коротко объяснил роль Фонтрая и цель завязанной интриги.

Заговорщики пытались убить Людовика XIII.

В начале марта вернулось тепло.

Луи сделал все возможное, чтобы отыскать Пикара, но безуспешно. Бывшего моряка, без сомнения, уже не было в живых, и Луи, прежде чем отправиться к Мазарини и признать свое поражение, решил провести несколько дней в Мерси вместе с Жюли.

Из писем Марго он знал, как обстоят дела в его имении.

Благодаря удачно выбранному управляющему, его бережливости и помощи отца, денег на восстановление пока хватало.

Пока.

Они выехали в первый мартовский вторник (четвертого марта), взяв карету отца Фронсака. Тетка Жюли дала племяннице разрешение на поездку; впрочем, если бы она его не дала, вряд ли планы молодых людей изменились бы. Поездка также преследовала практическую цель: Марго известила хозяев, что Мерси посетил сборщик налогов со своими людьми и потребовал уплаты налога за права сеньора. Марго объяснила сборщику, что новый сеньор был выбран королем, а потому ничего не должен платить. В ответ сборщик заявил, что должен проверить бумаги на право собственности Луи, а так как Фронсак только недавно получил регистрацию в Парламенте, то он решил захватить нужные бумаги с собой.

В поездке молодых людей сопровождали Гофреди и Гийом Бувье, почувствовавший вкус к кочевой жизни. На месте кучера, как обычно, сидел Никола.

Прибыв в Мерси, путешественники замерли от изумления, пытаясь понять, не ошиблись ли они. Там, где прежде шла заросшая колючим кустарником тропа, пролегла мощенная камнем дорога. Тропа вела к мрачному зданию с увитыми почерневшим плющом стенами, с двором, заросшим непролазными сорняками. Дорога же привела во двор, где зеленел свежепосеянный газон и со всех сторон щетинился строительными лесами дом.

Стены выложили красным кирпичом, крышу полностью разобрали, и над чердаком возвышались только заплесневелые стропила. Человек сорок плотников, оглашая криками воздух, старались вовсю, поднимая наверх новые, свежеструганые балки. Стоя на самой верхней площадке, Ардуэн руководил работой. Едва завидев карету, он, словно акробат, моментально спустился вниз и устремился навстречу гостям.

– Почему вы заранее не предупредили о вашем приезде? – шутливо упрекнул он молодых людей. – Не пугайтесь, – добавил он, заметив изумленные взоры, с тревогой устремленные на здание без крыши. – Мы разместим вас.

И, сделав паузу, спросил:

– А как вам нравится наша работа?

И он широким жестом обвел стройку и прилегающий к ней двор.

– Неслыханно! Невероятно! – воскликнул Луи. – За такое короткое время!

Жюли уже успела осмотреть двор и тоже была в восторге.

– Осторожно! – предупредил ее Ардуэн. – Сверху может сорваться камень. Я нанял три бригады работников, – продолжал он. – Первая строит и ставит леса из заготовленных ею же в лесу бревен. Вторая бригада разбирает крышу. Воспользовавшись возможностью, я решил заменить старые стропила, кое-где поменять перекрытия, обновить полы и сделать новые дымоходы. Третья бригада занимается разбором старых крепостных стен и башен. Дети сортируют камни по размеру, а строительный мусор сбрасывают в рвы, чтобы засыпать их окончательно.

Они направились к конюшням.

– Здесь я поселил работников. Вы вместе с Марго и сторожами устроитесь на старой ферме. Мы наспех привели ее в порядок. Вряд ли тамошние комнаты покажутся вам комфортабельными, но для жилья они вполне пригодны.

– Что вы собираетесь делать дальше?

– Мне потребуются еще работники, чтобы привести в порядок погреба в главном здании и распилить бревна на доски. Обработка древесины требует очень много времени, и меня это беспокоит. Еще столько надо сделать!

– А деньги? – вполголоса поинтересовалась Жюли.

– Увы, скоро они кончатся. – Лицо Ардуэна вытянулось. – Приходится платить жалованье, но самое главное – покупать материалы. Камень, дверные коробки, оконные рамы, кирпич, черепицу… Марго предъявит вам счета.

Покинув стройку, они отправились на ферму.

Там бывшая владелица книжной лавки показала им сад, которым она занималась лично, птичий двор, заполненный всякой живностью, а также первое обработанное поле.

– Мы наняли в помощь двух молодых людей из Мерси, – объяснила она.

Прожив на ферме несколько дней, Луи и Жюли все обошли и осмотрели, познакомились с людьми, проживавшими в деревне, узнали их заботы. Луи обнаружил, что хотя жителей Мерси избавили от уплаты тальи, остальные налоги нерадивые чиновники определили явно произвольно, изрядно завысив их суммы. И Фронсак решил подать записку в Податной суд.

Для срочных платежей Луи привез с собой десять тысяч ливров и, передавая их Марго, еще раз напомнил о необходимости экономить, так как он отдает ей свои последние деньги. Потом ему придется обращаться за помощью к отцу.

Когда в середине марта Луи вернулся из Мерси, Париж полнился слухами о предстоящей войне. Испанские войска, размещенные вдоль границы Фландрии, получили подкрепление. Теперь между Кале и Мецем, на равном расстоянии друг от друга, стояли четыре вражеские армии.

На западе, вокруг Дуэ, герцог Альбукерке сосредоточил двенадцать полков. В направлении Валансьена квартировались восемьдесят две роты, а на востоке, ближе к Шарлеруа, выдвинулись двенадцать полков во главе с решительным Изенбургом. В Люксембурге привели в боевую готовность шесть тысяч рейтар под командованием Бека. Итого почти десять тысяч всадников и более двадцати тысяч пехотинцев.

Все солдаты имели за плечами огромный боевой опыт и рвались в бой, надеясь затем пограбить всласть. Диспозиция войск, основательные приготовления – все говорило о том, что, захватив Аррас, они устремятся на Париж.

Король Франции располагал всего двумя армиями: одна стояла близ Амьена, другая в Шампани. Обе могли в любую минуту двинуться на помощь Аррасу, но они, несомненно, уступали по численности четырем испанским армиям, состоявшим из грозных пехотинцев, поделенных на терции.

Артиллерия французов также значительно уступала испанской.

Но самое плохое заключалось не в этом. Воинская удача во многом зависит от генералов и избранной ими тактики. А вражеской армией командовали такие блестящие стратеги, как Фонтен, Бек, Альбукерке, Изенбург и выдающийся тактик Франсиско де Мело, губернатор Нидерландов.

Во французской армии дела обстояли иначе: Амьенской армией командовал бесталанный любимец поражений, несменяемый маршал де Шатийон и старый маршал де Лопиталь. А с тех пор, как маршал Жевр перебрался в Париж и вплотную занялся сооружением квартала на набережной Сены, у армии в Шампани командира не было вовсе.

Место командующего мог занять Тюренн, но Тюренн был братом герцога Бульонского, предавшего Францию и вступившего в ряды происпанских заговорщиков, сгруппировавшихся вокруг Сен-Мара, и король предпочел отправить Тюренна в Итальянскую армию.

Разумеется, были талантливые офицеры, но речь шла скорее о профессиональных военных, безжалостных и лишенных воображения, таких, как тридцатичетырехлетний Жан де Гассион.

Гассион, младший сын в протестантской семье, служил простым солдатом в отрядах Рогана во время войн против Ришелье и отличался мужеством, беспрекословным повиновением командирам, а главное, ровным характером. Но когда наконец наступил мир, он отказался вступить в полк мушкетеров короля и отправился воевать в Германию наемником, где сражался под командованием Густава Адольфа, который быстро сделал его капитаном, а затем полковником.

Вернувшись во Францию, он согласился принять командование и стал одним из преданнейших слуг Ришелье. Кардинал прозвал Гассиона Войной. В 1641 году Гассион командовал войсками, посланными на подавление мятежа в Нормандии. Под его началом солдаты перерезали крестьян, изнасиловали почти половину женщин края, замучили множество детей, сожгли урожай и подпалили несколько церквей. Ришелье пришел в восторг. «Вряд ли кто-нибудь иной смог бы доставить королю такое удовольствие», – говорил он. Но Гассион не владел тактикой, это был всего лишь образцовый солдат, без сердца и без совести.

К концу марта Вуатюр сообщил Луи, что в особняке Рамбуйе он видел венецианского посла Джустиниани и тот заявил ему:

– Здоровье короля значительно улучшилось, лихорадка прошла, а приступы болей в желудке стали редкими. Врачи утверждают, что его величество вне опасности.

У Луи отлегло от сердца. Неужели заговорщики, пытавшиеся отравить короля, потерпели неудачу? Луи узнал, что король сменил резиденцию: из старого замка Сен-Жермен он переехал в новый. Значит, отравитель, несомненно скрывавшийся в окружении короля, не сумел последовать за ним? А если переезд короля является инициативой Мазарини, получается, кардинал снова одержал победу!

Увы, к сожалению, Луи только с большим опозданием узнал, что несколько врачей сразу воспротивились дальнейшему переезду двора в Версаль. Пособничество? Некомпетентность? Внезапно и без видимых причин состояние короля вновь ухудшилось. Он страдал все больше и больше, почти ничего не ел и постепенно перестал покидать постель.

Тем временем Луи, переодеваясь письмоводителем или носильщиком, продолжал искать: обходил городские притоны, расспрашивал всех и вся, подпаивал всяческое отребье, но Пикар словно испарился. Гастон мог это подтвердить – со своей стороны он также вел поиски.

В середине апреля, во время одного из вечеров во дворце Рамбуйе, маркиз де Пизани сообщил Луи две сногсшибательные новости.

– Друг мой, – обратился к нему маркиз, – посмотрите на Энгиена. Не кажется ли вам, что он изменился в лучшую сторону?

В самом деле, принц, как всегда, худой и наглый, казалось, излучал радостное сияние. Он шутил, и вокруг него мельтешила необычайно многолюдная толпа. Похоже, этот нервный и вспыльчивый человек наконец обрел душевное равновесие.

– Что происходит? Неужели он разводится и женится на мадемуазель де Вижан? – заинтригованный, спросил Луи.

Пизани пожал плечами:

– Кого интересует какая-то Вижан? Нет! Несколько дней назад король, пригласив к себе на ужин брата, Мазарини и Энгиена, сообщил о своем решении: сын принца Конде возглавит Северную армию, и если испанцы нападут на нас, он обязан остановить их. На самом деле решение, разумеется, принял кардинал…

У Луи перехватило дыхание.

Значит, двадцатидвухлетний принц, не имеющий боевого опыта, станет главнокомандующим наших армий? Что за невероятную партию решил разыграть Мазарини?!

– Но разве дю Нуайе согласился возобновить военные действия против Испании? Ведь он исполняет обязанности государственного секретаря по вопросам ведения войны! – встревоженно поинтересовался он.

Пизани снисходительно усмехнулся и промолвил:

– Больше никакого дю Нуайе, друг мой! Король попросил его покинуть двор, а на его место назначил никому не известного господина Летелье. Впрочем, сегодня все знают, что Летелье – ставленник Мазарини, и таким образом, у кардинала в руках все карты, иначе говоря, все ответственные люди!

– Невероятно! Но скажите, каким образом дю Нуайе попал в немилость… ведь до сих пор он был любимым министром его величества…

Взяв Луи под руку, Пизани отвел его в укромную нишу.

– Похоже, – с нескрываемым удовлетворением тихо начал он, – Шавиньи и Мазарини поставили на него… капкан. Вы правы, король высоко ценил дю Нуайе. Однако, по мнению нашей парочки, он его переоценивал. Увидев, что король болен, оба министра послали шаркуна-иезуита[52]52
  Прозвище дю Нуайе.


[Закрыть] заверить королеву в своей поддержке на случай – разумеется, печальный, – если речь зайдет о регентстве. Уверенный, что старается ради собственных прибылей, дю Нуайе поручение исполнил. Тогда они отправили его заручиться поддержкой иезуитов и Церкви – все на тот же печальный случай. Пока дю Нуайе трудился, они рас пустили слух, что дю Нуайе, которого они называли не иначе как «бесстыдный», ждет не дождется кончины его величества. А ведь его величество еще жив! И когда о демаршах дю Нуайе узнали в свете, о них сообщили королю.

Рассердившись на того, кто осмелился решать, что будет после его смерти, когда он еще жив, король отослал неблагодарного от двора.

Пизани рыдал от смеха, рассказывая о циничной ловушке. Луи, напротив, пришел в ужас от коварства столь ценимого им Мазарини, но маркиз, пожав плечами, небрежно ответил:

– Ерунда! На войне позволена любая хитрость, к тому же у кардинала не было выбора: или дю Нуайе, или он. А шаркун-иезуит при поддержке дурака Бофора вел Францию прямо в объятия Испании. Зато теперь у Мазарини есть поддержка короля, поддержку королевы он получил давно, а сегодня он завербовал себе в союзники Энгиена, сделав его своим должником. Так что у кардинала в руках все нити. – И, посерьезнев, добавил: – Не забывайте, Луи, когда речь идет о бесчестном поступке во имя доброго дела или, по крайней мере, дела, которое мы считаем добрым, мы обязаны брать пример с Мазарини по части плутовства! И заметьте, в отличие от прошлого кардинала, ему удалось выполнить свой замысел, не пролив ни капли крови. Что, согласитесь, внушает определенное доверие.

Луи согласился. Дергай сейчас за ниточки Великий Сатрап, дю Нуайе и его друзья, скорее всего, лишились бы головы.

– А Летелье? Кто он такой? – лицемерно спросил Луи, помня советы министра.