355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жан д'Айон » Заговор Важных » Текст книги (страница 5)
Заговор Важных
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 01:04

Текст книги "Заговор Важных"


Автор книги: Жан д'Айон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Первый этаж занимал огромный зал со сводчатым потолком: конюшню временно устроили там, где прежде располагались оружейная, службы и кухня. За несколько десятилетий без уборки все загрязнилось, в углу, за скрипучей дверью, заваленной обломками бочек, обнаружилась потайная винтовая лестница, которая вела в коридор за их комнатами. Дальше по ней можно было подняться на следующий этаж, на чердак и на крышу. Судя по всему, она служила черной лестницей для прислуги.

Пока Жюли и Луи бродили по дому, Никола и его отец, поднявшиеся так же рано, кормили лошадей. День обещал быть солнечным, на небе ни облачка, однако легкий ветерок принес с собой ледяной холод, и вскоре все вновь собрались на втором этаже, где в каминах жарко пылал огонь.

Когда проснулись родители Луи, был подан завтрак, состоявший из горячего супа, холодной баранины и варенья, после чего господа отправились осматривать окрестности.

Прогулка продолжалась четыре часа.

Обширные пахотные угодья с плодородной, но заросшей сорняками землей при надлежащем уходе сулили большие урожаи. Тропинка, вившаяся среди полей, вела в густой лес, где вплотную друг к другу росли величественные ели, огромные дубы, ясени и буки, свидетельствуя о том, что вырубка здесь не производилась по крайней мере лет сто. На земле виднелись многочисленные следы: ланей, кабанов, оленей и зайцев, по веткам прыгали стайки птиц.

На краю поля виднелась заброшенная ферма. Постройка сохранилась довольно неплохо, но внутри, разумеется, не осталось ничего: ни утвари, ни оконных рам, ни наличников, ни дверей…

В замок вернулись, чтобы подкрепиться и главным образом – отогреться. Вторую половину дня решено было посвятить знакомству с деревней Мерси, но для этого уже пришлось воспользоваться лошадьми и каретой: приближалась ночь, и времени было мало.

Деревня Мерси являла собой кучку деревянных и саманных хижин, только два дома стояли на каменном фундаменте. Здешнее население жило в ужасающей бедности. Тем не менее жаловаться обитателям Мерси не приходилось: их освободили от тальи, а подати, которые они должны были платить сеньору, оставались чистой формальностью, однако даже косвенные налоги вроде налога на соль или церковной десятины им были явно не под силу.

И еще кое в чем этим несчастным необычайно повезло, хотя сами они о своем везении вряд ли догадывались. Вот уже несколько десятилетий война обходила здешние края стороной, и о бедствиях войны – изнасилованных женщинах, порубленных на куски или брошенных в огонь мужчинах, изуродованных детях – они знали только понаслышке. Словом, обитатели Мерси жили почти счастливо, ибо умирали исключительно от голода, холода и болезней.

Луи зашел в каждую хижину, почти все они состояли из единственного помещения, где спали и люди, и домашние животные. Вся семья, как правило, теснилась на одной кровати с пологом, а иногда на чем-то вроде помоста, куда попадали с помощью приставной лестницы. Очаг посреди или в углу комнаты позволял готовить скудную пищу в единственном железном котелке.

Жюли хранила молчание. Ее юность прошла в Вивоне, она не раз сталкивалась с нищетой, царившей в деревне. Ее красивое лицо стало замкнутым и суровым. Почему, спрашивала она себя, крестьян вынуждают жить как скотов, в то время как при дворе процветают расточительство и роскошь?

Для Луи же столкновение с этой чудовищной нуждой деревенской жизни стало настоящим откровением. Жюли взяла его за руку и крепко стиснула ее. Луи понял. Он собрал вокруг себя людей, свободных от сбора хвороста или ухода за скотиной, и объявил:

– Друзья мои, я хочу заново отстроить замок. Не знаю, когда начнутся работы, но точно знаю, что мне понадобятся руки. Тем, кто придет ко мне работать, я буду платить по десять солей в день. Мне понадобятся каменщики, плотники и, конечно, несколько женщин, чтобы готовить еду, а затем и люди, чтобы расчищать поля. А чтобы отметить свое прибытие в Мерси, я на год освобождаю вас от всех податей, которые вы мне должны.

Крестьяне, большинство из которых, несмотря на холод, стояли босиком или в деревянных сабо на босу ногу, удовлетворенно зашептались. Десять солей равнялись пятидесяти – семидесяти ливрам в год, что было в три раза больше, чем зарабатывали они, возделывая свои скудные участки. Так, может, участь их действительно изменится в лучшую сторону?

Луи продолжал:

– Я не сразу поселюсь в замке, однако все, у кого есть жало бы, могут обращаться с ними к Юберу: он передаст мне ваши прошения, а я постараюсь вам помочь.

Жюли и госпожа Фронсак раздали немного денег тем, кто показался им наиболее нуждающимся. Это не было простой благотворительностью, в этом состоял их долг. Разве сеньор не обязан поддерживать подвластных ему людей?

Спустившись к берегу, они увидели пруд, образовавшийся в результате сильного разлива реки. Староста деревни рассказал, что в пруду, несмотря на обилие щук, водится много разной рыбы, только ловить ее трудно. Потом направились к полуразрушенному мосту через Изье, тот самый, за проезд по которому Фронсак имел право взимать пошлину, и прикинули, что понадобится для его восстановления.

Жюли все записывала к себе в тетрадку.

Потом осмотрели развалины мельницы. Ох, столько всего предстоит сделать, с тоской думал Луи. Мы никогда с этим не справимся…

По возвращении в замок началось бурное обсуждение, путешественники обменивались впечатлениями, предложениями, идеями. Вечер прошел быстро, а поскольку осматривать больше было нечего, возвращаться решили завтра утром.

* * *

– Осталось только найти деньги… – вздыхал на обратном пути Луи.

– Я могу занять тысяч двадцать ливров под пять процентов, – сказал отец, – и у нас самих найдется такая же сумма. К несчастью, наши деньги размещены у откупщика, и понадобится несколько месяцев, чтобы получить их обратно.

Луи отрицательно покачал головой:

– Нет, ваши деньги могут понадобиться вам самим. У меня есть несколько тысяч ливров, чтобы начать работы, но мне кажется, лучше не торопиться и подождать…

– Матушка отдает мне половину своей пенсии в три тысячи ливров, а я, Луи, готова отдавать ее вам, – вступила в разговор Жюли, нежно взяв жениха за руку.

– Что ж, таким образом, мы едва набираем десять тысяч ливров, а с твоими деньгами, отец, пятьдесят. Но чтобы привести в порядок это поместье, потребуется, по меньшей мере, сто тысяч. А такой суммы у нас нет. Нет, надо придумать что-то другое…

Воцарилась тишина: все понимали, что Луи, к сожалению, прав.

* * *

В конце дня карета въехала во двор конторы Фронсака, где молодого человека ждала записка:

Луи, срочно зайди ко мне. Гастон.

Но завтра было воскресенье, и Луи смог встретиться с другом только в понедельник, пятнадцатого декабря.

5
15 декабря 1642 года, понедельник

Подобно большинству квартир того времени, апартаменты Луи Фронсака отнюдь не были просторными. Теснота – и, как следствие, отсутствие удобств – являлась главным недостатком городского жилища, и от него страдали все слои населения. Нередко целая семья занимала всего одну комнату, где у кроватей не было занавесей, а кухонная утварь лежала на полу вперемежку с ночными горшками![25]25
  Подобное положение сохранялось вплоть до Французской революции, о чем, в частности, пишет Себастьян Мерсье в своих «Картинах Парижа». (Прим. авт.)


[Закрыть]

Впрочем, Луи Фронсак устроился весьма недурно. Помещение, где стоял стол и шесть стульев, а на стене висел гобелен с лесным пейзажем, служило ему рабочим кабинетом, столовой и кухней. Рядом с входом находился камин и закуток для дров. В морозы, когда приходилось много топить, дрова громоздились прямо посреди комнаты. Белье хранилось в большом двустворчатом шкафу орехового дерева, в высоком сундуке лежали бумаги и оружие. Правда, повернуться места уже не оставалось.

Дверь, расположенная напротив входной, вела в узкую, не более туаза шириной, спальню, куда втиснули кровать с пологом и витой колоннадой; на кровати лежал перьевой матрас, поверх матраса – пуховая перина. В одном уголке примостился крошечный туалетный столик с расческами и лентами, в другом – старый сундук и пара скамеечек. Единственным украшением выбеленных известкой стен служило венецианское зеркало в позолоченной раме с двумя подсвечниками. Как и в гостиной, дубовый пол, почерневший и местами вздувшийся, удачно гармонировал с потемневшим от времени деревянным потолком.

К гостиной примыкал чулан размером со стенной шкаф, где размещался Никола, исполнявший обязанности слуги и домоправителя: он убирал комнаты, заботился о еде, дровах и воде.

Гофреди – напомним – жил в кладовке на чердаке, непосредственно над квартирой третьего этажа, где в невероятной тесноте проживал контролер вин с семьей.

На колокольне церкви Блан-Манто пробило шесть, Никола накрывал стол к завтраку, состоявшему, как обычно, из холодного жаркого, варенья, супа и белых булочек из Гонеса, когда его хозяин, одетый в панталоны цвета осенних листьев и камзол черного фландрского бархата с разрезными рукавами, откуда выглядывала белоснежная рубашка, вышел из спальни. На столике у его постели Никола заметил использованный тазик для бритья, а также тазы и кувшины с водой, которые сам он приготовил накануне. Там же находились притирания, полотенца и все необходимое для туалета, гребни и щетки. Оставив Луи устраиваться за столом, он направился в спальню, чтобы опорожнить сосуды с грязной водой.

По утрам Луи мылся полностью, хотя и на скорую руку. В те времена воды не хватало, и туалет в основном совершался всухую, то есть тело протирали сухой чистой тканью. Чистоплотность Луи приводила слугу в отчаяние, ибо доставляла ему лишнюю работу, и про себя он проклинал госпожу Фронсак, не верившую в опасные болезни, проникающие в поры кожи вместе с водой, а потому приучившую сына ежедневно мыться целиком, чтобы избежать блох! Но ведь всем известно, что вода способствует раскрытию пор, отчего человек слабеет и может заболеть чумой! Ну а блохи еще никому вреда не приносили!

Никола и его родные, равно как и большинство людей состоятельных, маскировали грязь и скрывали неприятный запах с помощью притираний и духов, а полное мытье считали излишним и даже опасным. И то, что Людовик XIII первый раз принял ванну, лишь когда ему исполнилось семь лет, вызывало единодушное одобрение.

Готовность Луи, презрев утренний холод, мыться в шесть часов утра, объяснялась тем, что рабочий день в то время начинался очень рано. Завсегдатаи Дворца правосудия, магистраты, адвокаты, прокуроры, истцы и ответчики обычно являлись с первыми лучами зари. А некоторые чиновники обязаны были быть на месте уже в пять часов утра. К ним, в частности, принадлежал и Гастон, и сейчас Луи торопился к нему на встречу, ибо, получив послание друга, он терзался вопросом: что могло случиться?

Быстро проглотив завтрак, Фронсак обернулся в поисках Никола, который в эту минуту выплескивал в открытое окно грязную воду и содержимое ночного горшка с радостным криком: «Разбегайся! Оболью!» – якобы предупреждая прохожих об опасности, а на самом деле желая их попугать.

– Никола, надеюсь, ты больше не станешь никого обливать из горшков. – У Луи уже были неприятности с соседями, ибо Никола обожал сей вид развлечения. – Берегись, если на тебя снова станут жаловаться! Я позавтракал и отправляюсь в Гран-Шатле. А ты иди на улицу Катр-Фис и скажи отцу, что сегодня я зайду только вечером, а может, и не зайду вовсе. Не знаю, чего хочет от меня Гастон, но, возможно, я проведу у него весь день.

Встав из-за стола, Луи натянул сапоги с отворотами, надел поданную Никола фетровую шляпу с шелковой лентой – ношеную, но еще достаточно новую, накинул на плечи теплый шерстяной плащ, еще раз проверил, туго ли завязаны на запястьях черные банты, сбежал вниз по лестнице и направился в «Толстуху-монахиню», где он имел обыкновение оставлять свою кобылу. Разбудив мальчишку-служителя, он приказал оседлать ему лошадь и поехал в Гран-Шатле.

В этот ранний час лавочники только начинали свою кипучую деятельность, но проехать по темным улицам, загроможденным телегами с провизией, корзинами, бочками, уже было крайне трудно, тем более что на них уже высыпала толпа служителей Фемиды, торопившихся к себе в конторы. Легкоузнаваемые по черным платьям и мулам, чаще всего тоже черным, они спешили изо всех сил, обязанные занять свои рабочие места до восхода солнца, и ранние зеваки с изумлением смотрели, как черный поток в полумраке несется в направлении Дворца правосудия.

Возле Сите армия законников и их мулов стала еще плотнее, и Луи пришлось ехать шагом. К этому часу на улицах появились первые кареты, а так как самые расторопные торговцы уже выставили свои прилавки прямо посреди проезжей части, то вскоре движение застопорилось окончательно.

По мере приближения к Гран-Шатле, улочки, застроенные жалкими саманными домишками, становились все уже и быстро заполнялись нищими, вербовщиками, грабителями и женщинами легкого поведения; пробудившись, вся эта братия принималась за работу, стремясь запустить руку в карман любого зазевавшегося прохожего. От последних требовалось поэтому постоянное внимание, если они не хотели быть ограбленными или обворованными. Заметить злоумышленника в толпе носильщиков, разносчиков воды, грузчиков или поденщиков, продававших свою рабочую силу на набережных, было нелегко.

Случалось, что в этой адской сутолоке важные особы расчищали себе путь с помощью свиты, состоявшей из дворян, слуг или пажей. Тогда положение делалось просто отчаянным, ведь многочисленные даже в утренние часы зеваки не отказывали себе в удовольствии полюбоваться пышным зрелищем. За развлечение, однако, приходилось платить, ибо во время таких представлений кошельки и драгоценности зачастую меняли хозяев. Жертвы начинали оглашать улицы пронзительными воплями, перекрывая ругань метельщиков и выкрики трактирных зазывал.

На Гревской площади по понедельникам устраивали ярмарку Святого Духа, иначе говоря, огромную барахолку, где лакеи и слуги торговали одеждой, украденной у своих хозяев. Там Луи пришпорил коня, желая поскорее пересечь площадь, дабы не привлечь к себе внимания ни мошенников, ни старьевщиков.

Наконец, благодаря Господу, собственной ловкости и бдительности, Луи без ущерба добрался до Гран-Шатле и, оставив лошадь во внутреннем дворике, быстрым шагом направился в кабинет Гастона.

* * *

– Ага, наконец-то! Я уже целый час жду тебя, – упрекнул его комиссар, сидевший за столом перед высокой стопкой дел, тускло освещенных мерцанием двух свечей.

– Ты прав, я немного задержался… Если верить колоколу Сен-Жермен-л'Оксеруа, сейчас шесть часов тридцать минут, – ответил Луи извиняющимся тоном. – А что, уже пора за работу? – поинтересовался он, не снимая ни шляпу, ни плащ: старая башня не отапливалась, и в кабинете было холодно.

– Разумеется, пора, – укоризненно ответил комиссар. – Я просмотрел все дела Бабена дю Фонтене. На мой взгляд, только три из них могли подвигнуть кого-то на то, чтобы воспрепятствовать их успешному завершению. Двумя, касающимися непосредственно полиции, я займусь сам, а тебе я хотел доверить третье, ибо в нем замешаны судейские, а ты лучше знаешь этих субъектов. Но так как большинство из них заканчивают работу в полдень, то у нас не так уж много времени.

– Тогда быстренько посвяти меня в суть дел, – сказал Луи.

Гастон склонился над своими заметками:

– Два дела, которыми я займусь сам, связаны с фальшивыми монетами, обнаруженными Бабеном. Речь идет о серебряных экю, изготовленных с помощью серебряной краски, да так искусно, что мошенничество не сразу заметишь. Один из заключенных, попавший в тюрьму за другое преступление, признался, что пустил эти экю в обращение. Больше мне ничего не известно, но, к счастью, негодяй сидит в Бастилии, и сегодня утром я намерен допросить его.

Гастон замолчал и внимательно посмотрел на друга. После короткого молчания он доверительным тоном продолжил:

– Второе дело можно назвать возвращением Живодера.

– О чем идет речь? – оживился Луи, услышав странную кличку. – Что еще за Живодер? Очередной мошенник?

Гастон придал своему лицу серьезное выражение, давая понять, что веселье товарища по коллежу неуместно, и тоном классного наставника принялся объяснять:

– Живодер появился лет тридцать тому назад, но его поймали, подвергли пытке и казнили. Нахлобучив на голову шляпу с огромными полями, негодяй вечером либо ночью нападал на женщин, отбирал у них драгоценности и стальной перчаткой с острыми когтями рвал и царапал их тела, особенно грудь и горло. Увечья, нанесенные женщинам, а их трудно даже себе представить, описаны в этих документах.[26]26
  Они существуют на самом деле. (Прим. авт.)


[Закрыть]
– Указав на толстую папку, набитую пожелтевшими листочками, Гастон продолжал: – Долгое время Живодер наводил ужас на весь Париж, но его жертвы, женщины с расцарапанной и изрезанной грудью, боялись жаловаться. А теперь, похоже, появился новый Живодер, во всяком случае, несколько вечеров подряд он действует на улице Сент-Авуа и в близлежащих переулках. К сожалению, у меня есть показания очень немногих жертв, ибо большинство искалеченных и напуганных женщин скрывают случившееся.

По его хмурому виду было ясно, что дело это тревожит его более всех остальных.

– К несчастью, новый Живодер отличается от своего предшественника, – в тоне Гастона прозвучала растерянность, – он уже дважды задушил свои жертвы, тогда как прежний никогда этого не делал, ему довольно было их воплей.

– Жуткая история, – содрогнувшись, ответил Луи. – Но чем я могу тебе помочь?

– Третье дело Бабена, привлекшее мое внимание, – дело об отравлении. Жертвой его стал некий Клеофас Дакен, судебный исполнитель из Дворца правосудия. К сожалению, больше по этому делу ничего не известно, и тебе предстоит выяснить, что за тип был этот Дакен.

Сведений действительно маловато, – усмехнулся Луи, мысли которого были по-прежнему поглощены Живодером. – К счастью, у меня во Дворце правосудия есть приятели, поэтому я иду туда и немедленно сообщу тебе все, что сумею узнать.

И он взял со стула перчатки и шляпу.

В поручении Гастона для Луи не было ничего необычного. Как правило, если нотариусам требовалось собрать сведения о своих клиентах, их семьях и родственниках, они прибегали к услугам платных агентов. Но последним зачастую недоставало умения, порой порядочности и почти всегда – исполнительности.

Луи нравилось самому докапываться до истины, и во многом благодаря этому его увлечению семейная контора Фронсаков пользовалась безупречной репутацией. Работая поверенным в конторе отца, он проводил расследования по заказу как самых знатных семейств королевства, так и органов правосудия, доверявших Фронсаку деликатные и запутанные дела.

Гастон взял плащ.

– А я тоже пойду, – объяснил он. – Мне нужно попасть в Бастилию.

Во дворе Луи сел на лошадь и выехал из Шатле через заднюю калитку: путь его лежал в сторону Долины нищеты. Гастон поехал в карете.

* * *

Название «Долина нищеты» закрепилось за участком набережной, начинавшимся позади Гран-Шатле и спускавшимся к самой воде. Там, в тесноте жалких лачуг и лабиринте мрачных зловонных улочек, влачил свое существование нищий и опасный народ с темным прошлым и непредсказуемым будущим.

Ни один здравомыслящий человек не появлялся в Долине без веской причины, не собирался делать этого и Луи. Фронсак направил коня прямо на Мельничный мост, ведущий в самое сердце острова Сите.

Перебравшись на другой берег, он двинулся вдоль бывшей резиденции управляющего Дворцом правосудия. Улица, запруженная магистратами в черном, забитая портшезами и каретами, вела к Дворцу правосудия, именуемому также парламентом.

Парламент был создан Филиппом Красивым. Этот король разделил свой совет на три части, обязав Большой совет заниматься королевской политикой, парламент – судебными делами, а Счетную палату – финансами.

Родовитых дворян, уповавших на силу, постепенно вытеснили из парламента и Счетной палаты, и их места заняли выходцы из третьего сословия, люди более гибкие, а главное, более компетентные: отныне они заседали в этих двух инстанциях.

Мало-помалу парламент стал одним из главных – но не единственным – судебных институтов королевства. В провинциях тоже существовали свои парламенты, сохранившие за собой право утверждать местные налоги, а парламент Парижа стал чем-то вроде верховного апелляционного суда.

Однако запутанное законодательство и расхождения между местными и общегосударственными юрисдикциями побудили парижских магистратов не только рассматривать, но и выносить одобрение новым королевским постановлениям, декретам и ордонансам, дабы в них не содержалось противоречий.

Признав новый закон действительным, они заносили его в регистры и объявляли закон зарегистрированным. И через несколько лет королевские решения, не зарегистрированные Парламентом, уже не имели силу законов.

Третье сословие стремительно прибрало к рукам юридическую власть, а Парламент постепенно присвоил себе роль постоянно действующего народного представительного органа – в отличие от Генеральных штатов, созывавшихся редко и нерегулярно. Парламент закрепил за собой право опротестовывать и право выносить решения, касавшиеся политики, проводимой королем.

* * *

В прошлом году Людовик XIII напомнил парижским магистратам, что право опротестовывать королевские решения они присвоили себе безосновательно. Ведь именно король обладал законодательной властью, и королевский трон возвышался во Дворце, дабы никто не забывал, что его величество самим Господом наделен правом вершить правосудие и что отправляется оно от его имени.

Символ королевского могущества, Дворец правосудия являлся одним из красивейших и внушительнейших зданий города. В величественном строении, обрамленном с одной стороны Большой галереей, а с другой – часовней Сент-Шапель, размещались палаты правосудия, просторные, пышно украшенные помещения, среди которых выделялась своим убранством Большая палата.

* * *

Въехав во двор, именуемый Майским двориком, и привязав коня к кольцу, Луи быстро взбежал по ступеням крыльца и направился в Большую галерею, огромный зал, несколько лет назад перестроенный Саломоном де Бросом[27]27
  Саломон де Брос (ок.1571–1626) – архитектор..


[Закрыть]
после большого пожара. В галерее, где всегда толпился народ, молодой нотариус надеялся найти источник нужных сведений.

Два центральных свода галереи, высокие, словно купола собора, отделялись друг от друга мощными колоннами. Небольшие окошки, размещенные в противоположных концах и застекленные мутными стеклами, давали скудный свет, отчего в галерее всегда властвовал сумрак. Среди многочисленных судейских в черном платье мелькали пестрые костюмы жалобщиков и зевак.

Путь в галерею лежал по широкому коридору, названному галереей Галантерейщиков, ибо там располагались торговцы галантерейным товаром.

По сути дела, Дворец правосудия исполнял также функции огромного рынка, где были представлены в основном два вида лавок: галантерейные и книжные. Басонная и галантерейная торговля по обороту занимали первое место. Дело в том, что всем магистратам и служащим суда было предписано носить черное платье не только при исполнении служебных обязанностей, но и дома. В строгом, застегнутом наглухо платье в конторах, дома в платье попроще, но с неизменным белым воротником, магистраты, выходя на улицу, в любую погоду надевали черный плащ.

Поэтому постановлением короля, принятым в 1406 году, разрешено было открыть во Дворце правосудия лавочки, торговавшие черной одеждой и шапочками для судейских. Но мало-помалу лавочники стали привозить товары для прекрасного пола – жен, дочерей и любовниц судейских. К одежде прибавились украшения и безделушки из золота, а также веера и домашние туфли. Вскоре пошел слух, что хорошие домашние туфли можно купить только во Дворце правосудия!

В конце концов Большая галерея превратилась в защищенный от непогоды рынок дорогих товаров, куда приходили гулять, на свидания и просто поглазеть. Там флиртовали, выставляли напоказ роскошные туалеты, разносили сплетни и выбалтывали тайны, как настоящие, так и мнимые.

Расин даже написал:

 
Вот галерея: в ней узреть дано
Вам все, что пышно и красиво.
 

Мелочные торговцы конкурировали с торговцами книг. К тому же хорошенькие галантерейщицы отнюдь не слыли недотрогами, что привлекало юных бездельников, приходивших во Дворец исключительно чтобы полюбоваться на них, обменяться взглядами и попытаться соблазнить. По вышеозначенным причинам мелочная торговля, занимавшая поначалу одну лишь галерею Галантерейщиков, постепенно расползлась по всем боковым проходам, вступив в открытую конкуренцию с другими, издавна расположившимися там торговцами, а именно с торговцами книгами. Изначально во Дворце правосудия продавали только труды по праву, но с тех пор, как в Большой галерее обосновался известный книгоиздатель Пьер Роколе, державший книжную лавку «Под городским гербом», и не менее знаменитый Гийом Луазон, открывший лавку под названием «Имя Христово», а также многие другие издатели и книготорговцы, там стало возможно купить практически любую книгу. Луи книги всегда привлекали больше, чем предметы женского туалета, поэтому он сразу направился к книготорговцам, выставлявшим свой товар в нескольких десятках лавок. Взор его упал на девушку лет двадцати, одетую в простое синее платье со светлой нижней юбкой, из-под которой выглядывала еще одна юбка из белого холста, какие обычно носят басконки. Гладко причесанные волосы были забраны в тугой узел, а некрасивое угловатое лицо с тонкими чертами имело такое кроткое, меланхолическое выражение, что, несмотря на все недостатки внешности, девушка выглядела необычайно привлекательно. Уверенный, что знает ее, Луи никак не мог вспомнить ее имя.

Бросив взор на вывеску, он обнаружил, что стоит перед книжной лавкой «Щит Франции», принадлежащей Антуану Соммевилю. И тут он заметил, что девушка машет ему рукой.

Заинтригованный, он подошел поближе. Не секрет, что сводни и жрицы любви всегда находили себе работу под сводами Дворца правосудия.

– Вы не узнаете меня, сударь? – спросила девушка, лукаво улыбаясь.

– Честно говоря, мадемуазель… – смущенно начал Луи.

– Я – дочь Морга Бельвиля, – печально произнесла она. Луи тотчас все вспомнил, и ему стало не по себе.

С книготорговцем Моргом Бельвилем Фронсак познакомился в прошлом году и тогда же с полным основанием обвинил его в краже. Бельвиль выступил посредником при продаже библиотеки герцогом Вандомским маршалу Бассомпьеру, который в настоящее время пребывал в Бастилии. Знатные господа не оплатили услуги посредника, и он, дабы вознаградить себя за труды, позаимствовал несколько ценных томов из роскошной библиотеки герцога.[28]28
  Будущий герцог де Ларошфуко. (Прим. авт.)


[Закрыть]

Луи вынудил Бельвиля вернуть украденные книги и порекомендовал ему хорошего адвоката, с помощью которого тот мог бы добиться причитавшихся ему денег. Но герцог отыскал вора-книготорговца и после жестоких пыток убил его. Разумеется, вина бедняги не заслуживала столь жестокого наказания, и после гибели Бельвиля Луи поклялся помочь дочери получить деньги вместо отца. Но он забыл о своем обещании.

– Марго Бельвиль! – пробормотал он. – Конечно же я вас помню… Господь всемогущий! Мне ужасно жаль… стыдно… я хотел прийти к вам, вместе подумать, как заставить Вандома вернуть вам долг, но не пришел… теперь я обещаю заняться вашим делом… Клянусь вам…

По лицу дочери книготорговца пробежало облачко.

– Не беспокойтесь, сударь. В любом случае вам вряд ли удалось бы что-нибудь сделать.

Луи окинул взглядом лавочку:

– А что привело вас сюда, мадемуазель?

– Когда отец умер, – печально ответила она, – мне надо было на что-то жить. Один из его друзей, книготорговец Антуан Соммевиль, позволил мне продавать наши книги в его лавке. Я уже почти все продала. А потом… не знаю, что делать. Я надеялась выйти замуж, мой жених плотник, но у нас нет денег, а он зарабатывает всего двадцать су в день, и на них мы не проживем.

Луи стало стыдно. Он обязан был позаботиться о сироте!

– Я подумаю, что можно сделать. И поверьте, больше я о вас не забуду. Вы по-прежнему живете на улице Дофин?

– Да, пока…

Неожиданно лицо молодой женщины озарила очаровательная улыбка, лукавая и одновременно немного грустная.

– А вы что здесь ищете? Я заметила, вы разглядываете всех, кто находится в галерее. Вы кого-то ищете? Быть может, девушку? Могу порекомендовать вам нескольких, которые берут недорого…

– Ммм… В общем, я ищу, только не знаю кого! Честно говоря, я хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто знал судебного исполнителя Клеофаса Дакена.

Нахмурившись, она покачала головой.

– Это имя мне не говорит ничего. Но постойте… Видите книжную лавку под вывеской «Жертва Авеля» и рядом столб с ангелом? Так вот, столб подпирает адвокат, поджидающий клиентов. Он всегда здесь, знает всех и за несколько монет, которых хватит на обед, охотно делится своими знаниями.

Сердечно поблагодарив девушку, Луи направился, куда ему указали.

Служитель закона слегка сутулился и отличался выдающейся худобой. Похоже, единственным его богатством была нищета. В черном судейском платье, изношенном буквально до дыр, с впалыми и дурно выбритыми щеками, растрепанными и неровно подстриженными волосами, с грязными руками с траурной каймой под ногтями, адвокат сей был либо удивительным бессребреником, либо не имел клиентов вовсе.

– Мне нужен ваш совет, мэтр, – почтительно обратился к нему Луи.

Адвокат вопросительно взглянул на пришельца, но не ответил, а принялся нахально и недоверчиво разглядывать его. Молчание затягивалось. Наконец адвокат изрек:

– Вы Луи Фронсак, бывший нотариус, а теперь кавалер ордена Святого Людовика. Чем я могу быть вам полезен?

Не сумев скрыть изумления, Луи для приличия задал обычный вопрос:

– Во сколько вы оцениваете свои услуги, мэтр?

Собеседник оглядел Луи и надменным тоном, нисколько не вязавшимся с его видом, произнес, рискуя показаться смешным:

– Смотря какие услуги, сударь. За ведение дела или подборку нужных бумаг я беру пять ливров в день. Разумеется, это завышенный тариф, но он позволяет мне тщательно отбирать клиентов, ибо я привык работать только с людьми почтенными. К тому же у меня много работы…

– Разумеется… разумеется… вы правы. Предлагаю вам серебряный экю стоимостью в три ливра за один адрес. Я разыскиваю вдову Клеофаса Дакена, судебного исполнителя, умершего совсем недавно.

Закрыв глаза, адвокат медленно покачал головой:

– Я знал его. Гнусный тип, всегда торчал в трактире в обществе непотребных девок и шулеров. Смерть избавила правосудие от субъекта, который дискредитировал его. Вдова Дакена живет на улице Пти-Шан, вместе с братом, который служит в Лувре. Еще что-нибудь вас интересует?

И он протянул правую руку. Растерявшись – ибо он не ожидал так быстро получить желанные сведения, – Луи вложил в протянутую руку обещанное экю. Фронсак знал улицу Пти-Шан, расположенную между улицами Бобур и Сен-Мартен, и ее жители находились в ведении комиссара с улицы Сент-Авуа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю