Текст книги "Заговор Важных"

Автор книги: Жан д'Айон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

И все немедленно с ним согласились.

– Решительно вы все предусмотрели, – сдался Луи. – В таком случае завтра я поговорю с Жюли и ее опекуншей, маркизой де Рамбуйе, а потом обсужу детали с братьями Бувье и Гофреди. Вам, Байоль, я поручаю позаботиться о карете, а когда мы уедем, вы останетесь сторожить контору. Впрочем, мы вернемся, самое большее, через три дня.

Остаток вечера говорили только о предстоящем путешествии. По тем временам преодолеть пятьдесят километров в разгар зимы было весьма непросто. Такая поездка занимала целый день, причем условия были далеки от комфорта, а дороги отнюдь не безопасны. Поэтому решили, что Гофреди, закаленный воин, сразивший не один десяток немецких рейтар, вместе с Гийомом Бувье поедут верхом следом за каретой, а Никола и Жак отправятся накануне, чтобы подготовить замок к прибытию господ. Антуан Малле останется дома и в отсутствие хозяев обеспечит безопасность конторы Фронсаков.

На следующее утро в доме Фронсаков началась суета, обычная при сборах в долгое путешествие. Мнения слуг, упорно именовавших владение Луи «замком», разделились: одни говорили, что теперь их отправят в «замок», другие утверждали, что для «замка» хозяева наймут новую прислугу. Но так или иначе, все предвкушали грядущие перемены: любой человек, чья жизнь размеренна и упорядоченна, всегда втайне жаждет перемен.

* * *

Утром во вторник к жуткому холоду, ставшему полновластным хозяином Парижа, присоединился северный ветер, проникавший буквально в каждую щель. Но отъезд, назначенный на четверг, решили не откладывать. Лучше путешествовать, когда кругом все замерзло, нежели под проливным дождем. Никола Бувье с отцом уехали вперед, чтобы приготовить жилище к приезду Фронсаков. По совету Жака Бувье они отправились не в карете, а взяли телегу.

– Понимаете, – объяснял Жак, – в телеге, конечно, возница рискует изрядно замерзнуть, зато в нее можно сложить гораздо больше нужных вещей.

Предложение было принято; теперь появилась возможность захватить с собой в Мерси не только необходимую на два дня провизию, но и кое-какие старые вещи: мебель, матрасы, одеяла, белье. Тогда в следующий раз вещей придется везти уже значительно меньше. Следуя вновь принятому плану, женщины принялись разбирать утварь на чердаке и в сарае, чтобы отобрать наиболее пригодную для загородного жилья, в то время как мужчины проверяли готовность кареты для дальнего путешествия и осматривали, в порядке ли подковы у обеих лошадей. Не забыли и об оружии. Так как хозяйственные заботы обошли Луи стороной, ему оставалось только нанести визит маркизе де Рамбуйе, что он и намеревался сделать после полудня. Несмотря на предстоящее путешествие, мысли его постоянно возвращались к маркизу де Фонтраю: интересно, маркиз все еще в Париже или уже покинул столицу? И зачем ему убивать комиссара полиции? Чего добивается д'Астарак? Фронсак выстраивал версии, но все они рушились, не выдерживая столкновения с реальностью. Одно он знал точно: все заговоры и интриги, в которых участвовал маркиз, были направлены на подрыв королевской власти, а, судя по отзывам, Фонтрай был настоящим мятежником и даже хотел устроить революцию, такую, какая сейчас раздирала Англию.[20]20
  Английская революция началась в 1641 г. как конфликт между королем и парламентом и привела к казни Карла I и диктатуре Оливера Кромвеля. После смерти последнего (1658) монархия была восстановлена.


[Закрыть] Всюду перешептывались, что Фонтрай – о ужас! – республиканец!

Луи был человеком достаточно широких взглядов и не имел ничего против республиканцев, описанных Плутархом, но с героями Плутарха Фонтрай не имел ничего общего: чтобы свергнуть короля, он был готов на все, включая насилие и убийство. А если он пошел на убийство комиссара полиции, тяжкое преступление, влекущее за собой страшное наказание, значит, хотел спрятать концы какого-то заговора, оказавшегося под угрозой разоблачения. Заговор против кого? Против короля?

Скорее всего.

Но при чем тут приказ святой инквизиции, которым Луи д'Астарак помахал перед носом настоятеля монастыря? Если приказ подлинный, значит, Фонтрай действовал не по своей инициативе. Тогда на кого он работал? На Испанию?

Очень возможно.

Нет, положительно, он не мог держать в тайне известные ему факты.

Луи решил изложить все, что знал, затушевав, как и обещал, неблаговидную роль монахов-минимитов. И он составил длинное послание, адресовав его единственному человеку, который, как он знал, поверит ему, – Джулио Мазарини.

* * *

После полудня Луи тепло оделся и, взяв лошадь из конюшни при отцовской конторе, поехал в особняк Рамбуйе. После недавних морозов и грозы с градом погода изменилась к лучшему, и парижане, высыпав на улицы, вернулись к своим обычным занятиям. Шустрые лавочники отлавливали зевак, стараясь всучить им свой товар, и на улицах снова образовались пробки. Разносчики заняли места на перекрестках, а прилавки торговцев загромоздили все уличное пространство, покрытое толстым слоем льда, а потому пока еще чистое. Как только лед растает, ему на смену придет черная вонючая грязь, которая быстро расползется во все стороны. Сперва Луи направился в Лувр, где, как ему было известно, он сможет передать письмо Мазарини.

Сначала он ехал по улице Сент-Авуа, затем по улице Веррери, свернул в улицу Ломбардцев и въехал в лабиринт улочек и переулков, выводящих на улицу Сент-Оноре.

Держа путь к Лувру, Луи, погруженный в свои мысли, не замечал нараставшего вокруг оживления. Он не слышал призывов торговок снедью, пытавшихся всучить ему свой товар. Не замечал, как субретки, в крестьянских юбках и башлыках, дерзко стреляли глазками в его сторону, давая понять, что он пришелся им по нраву. Столь же равнодушно взгляд его скользил и по очаровательным личикам богатых горожанок, чьи цветные плащи с пелеринками позволяли разглядеть манишку из тончайших кружев, прикрывавших приподнятую корсетом грудь. Как легко жилось ему раньше, когда он был простым нотариусом, не имел дворянского титула и точно знал, чем будет заниматься и как жить! Обрушившиеся на него королевские благодеяния пугали его. Конечно, сейчас он встретится с Жюли и, быть может, даже проведет вместе с ней два или три дня. Но что скажет она, увидев, в какое захолустье он ее привез? Жюли выросла в бедности, но последние несколько лет она жила если не в самой богатой, то в самой расточительной семье Франции. Что подумает она, когда обнаружит, что замок, где ей предлагают провести жизнь, сущие развалины, земли вокруг пребывают в запустении, а леса непригодны для прогулок? Не станут ли эти неприятные открытия роковыми для их любви?

Обуреваемый мрачными мыслями, он миновал улицу Сент-Оноре и выехал на улицу Пули, левая сторона которой была сплошь застроена особняками высшей аристократии. Самым красивым и самым длинным по праву считался фасад особняка Лонгвилей, торец которого смотрел на улицу Пти-Бурбон.

Перед церковью Сен-Жермен-л'Оксеруа он еще раз свернул налево в улицу Пти-Бурбон, которая тянулась вдоль Лувра и которую по ошибке нередко называли улицей Лувр. Эта дорога, узкая улочка, позволяла попасть в проулок, ведущий в квадратный двор Лувра. Этот проулок, собственно, и назывался улицей Лувр, иногда, впрочем, ее именовали улицей Отриш. Мрачная, плотно застроенная, со многими тупиковыми ответвлениями, улица Лувр слыла опасным местом, и в конце концов король приказал перегородить ее с обеих сторон. Она упиралась в мост, окруженный глубокими зловонными рвами: там в свое время по приказу молодого короля убили Кончини.

Пройдя по мосту, Луи через калитку, охраняемую не слишком бдительным гвардейцем, вошел во двор Лувра. В сущности, любой прилично одетый человек мог войти во дворец, и никто бы его не остановил. Впрочем, молодой нотариус не намеревался идти дальше, а, напротив, направился к караульному офицеру, стоявшему в компании мушкетеров в красных камзолах и голубых, обшитых галуном плащах с большим крестом посредине. Опираясь на мушкет, офицер откровенно скучал, с нетерпением ожидая, когда придет его черед смениться. Луи обратился к офицеру почтительно. Лишняя вежливость с людьми этого рода не повредит!

– Сударь, у меня важное послание для его высокопреосвященства кардинала Мазарини. Не скажете ли вы, к кому я мог бы обратиться?

Офицер окинул Луи взором одновременно утомленным и признательным. Просьба молодого человека предоставляла ему право под благовидным предлогом покинуть пост. Выпрямившись во весь свой высокий рост, офицер прислонил к стене мушкет и, гордо водрузив левую руку на эфес длинной испанской рапиры с витой гардой из медных полос, торжественно, словно матамор[21]21
  Матамор – персонаж итальянской комедии дель арте, тип хвастливого вояки и неотразимого соблазнителя.


[Закрыть] на сцене, произнес:

– Я сам доставлю его! – И, повернувшись к мушкетерам, обратился к тому, кто стоял ближе к нему: – Господин де Ла Фер, прошу вас, подмените меня ненадолго. У меня важное поручение к его высокопреосвященству.

Раскатистое «р» свидетельствовало о гасконском происхождении офицера.

Луи удивился, что все решилось так быстро.

– Благодарю вас, сударь, признаться, я не надеялся найти посланца столь скоро, – произнес он, протягивая конверт, и с любопытством спросил: – Не могли бы вы назвать свое имя, сударь?

– Я Шарль де Баац, гасконец, и офицер гвардии, – ответил матамор, одной рукой небрежно подкручивая усы, а другую протягивая за письмом.

Откланявшись, Луи повернул обратно и поехал во дворец Рамбуйе. Особняк располагался на улице Сен-Тома-дю-Лувр, улочке, начинавшейся возле дворца Пале-Кардиналь и упиравшейся в Сену. Самая короткая дорога проходила вдоль реки, и Луи направил туда своего коня. Путь на набережную Лувра лежал мимо старого дворца Бурбон.

Сады Лувра тянулись справа, пока Луи ехал вдоль реки.

В этот час на реке было особенно оживленно: к берегу постоянно причаливали лодки, грузчики разгружали товары, складывали на телеги и тачки и развозили по городским лавкам. Поездка вдоль берега позволяла избежать многолюдной улицы Сент-Оноре, и те, кто спешил, выбирали обходной путь.

Но Луи не спешил. Он направился к башне Буа, примыкавшей к Новым воротам, оставшимся от древней стены времен Филиппа Августа, разрушенной по приказу короля. Там как раз заканчивалась галерея, построенная по приказу Генриха IV и соединившая дворец Тюильри с Лувром, дабы король, не боясь дождя, мог переходить из одного дворца в другой. Со стороны галереи фасад Лувра, украшенный резными фронтонами работы Гужона,[22]22
  Жан Гужон (ок.1510 – ок.1568) – выдающийся архитектор эпохи Возрождения.


[Закрыть] смотрелся поистине великолепно.

Решив сократить путь на улицу Сен-Тома, Луи воспользовался одной из калиток, каковых в ограде Лувра было несколько, и выехал прямо к дворцу Рамбуйе, рядом с которым высился дворец Шеврез, в настоящее время пустовавший, ибо герцогиня находилась в изгнании, а супруг ее, будучи офицером на службе у короля, проживал в Лувре.

* * *

Дочь французского посланника в Риме и итальянской принцессы, Катрин де Вивон, маркиза де Рамбуйе, прибыв во Францию в ранней юности и с ужасом обнаружив, что при дворе Генриха IV царят грубые нравы и нечистоплотность, немедленно решила удалиться от двора и принимать у себя. Для этого она построила дворец, постепенно снискавший славу Двор Двора.

В здании из красного кирпича и белого известняка, названного Дворцом Чародейки, были созданы все возможные удобства, и в частности, с помощью проложенных под землей труб подвели воду и устроили ванные комнаты. И вот уже тридцать лет, как в послеполуденный час маркиза ежедневно принимала в своей Голубой комнате всех знаменитых людей Франции, прославившихся своим происхождением, талантами или добродетелями.

Въехав в широкие ворота, Луи увидел Шавароша, управляющего маркизы, окруженного внимавшими ему слугами. Соскочив с коня и бросив поводья подбежавшему конюху, Луи направился к управляющему и после приветствия сообщил:

– Я прибыл с визитом к маркизе и мадемуазель де Вивон.

Шаварош, неоднократно встречавший Луи в особняке маркизы, почтительно поклонился и сделал знак следовать за ним. Он знал, что в прошлом Луи оказал семейству Рамбуйе поистине неоценимые услуги, и теперь маркиза смотрела на него как на сына. Поднявшись по широкой лестнице на второй этаж и пройдя через анфиладу многочисленных комнат, они вошли в прихожую апартаментов, расположенных в дальнем конце здания. Управляющий распахнул дверь большой парадной комнаты, где доминировал голубой цвет, и Луи, откинув в сторону портьеру (разумеется, тоже голубую), вступил в любимый уголок госпожи де Рамбуйе. И хотя Луи считал себя завсегдатаем дворца Рамбуйе, каждый раз, когда он входил в эту волшебную комнату, он испытывал новые, неведомые ему доселе чувства.

В этот час комната была пуста и тонула в полумраке: занавеси на окнах поднимали только с приходом первых посетителей. Осторожно ступив на покрывавший паркет восточный ковер, в расцветке которого также преобладал голубой цвет, Луи замер, любуясь восхитительным интерьером. Лазурные плафоны и голубые гобеленовые панно с мелкими белыми цветочками поблескивали золотыми вкраплениями, на угловых консолях стояли корзины с огромными букетами цветов, а в центре возвышалась парадная кровать под голубым шелковым покрывалом, расшитым золотыми и серебряными нитями. Кровать окружали стулья с прямыми высокими спинками и табуреты, обитые голубой и малиновой материей. На этажерках с витыми колоннами стояли книги и всевозможные редкости, между оконными проемами висели великолепные венецианские зеркала.

– Пойду доложить о вас маркизе и ее племяннице, – произнес Шаварош, исчезая за портьерой.

Ждал Луи недолго: вскоре, воспользовавшись потайной дверью, ведущей в ее личные апартаменты, в Голубую комнату вошла маркиза.

Катрин де Вивон-Савелли, маркизе де Рамбуйе, которую ее двор прозвал Артенисой,[23]23
  Артениса (Arthenice) – французская анаграмма имени Катрин (Catherine).


[Закрыть] в тот год исполнилось пятьдесят пять, однако у нее по-прежнему, как и в двадцать лет, были густые темные волосы и великолепный цвет лица. С радостной улыбкой она направилась к Луи, которого уже считала своим сыном. Маркиза была одета в бело-голубое платье из шуршащей тафты, украшенное золотыми пуговицами и модным кружевным воротником, волосы ее были завиты и зачесаны назад.

Почти одновременно с маркизой в комнату вошла Жюли. Ей было около двадцати пяти лет, она очень походила на тетку: те же темные волосы, мягкий и внимательный взгляд, но более порывистые, как это свойственно юности, движения. На ней было платье с прямой тяжелой бархатной юбкой, именуемой «модестой» и скрывавшей две другие – юбку под названием «фрипон», видную при ходьбе, и юбку «секретную», не предназначенную для нескромных взглядов. Разрезная «модеста» из синего, под цвет глаз, бархатного муара удивительно гармонировала с кружевной баской корсажа с глубоким вырезом, подчеркивавшим красоту груди. Волосы, взбитые и завитые в мелкие локоны, мягко обрамляли правильный овал лица, а лоб прикрывала легкая челка.

Жюли, дочь Анри де Вивона, лейтенанта легкой кавалерии, пришедшего со своим отрядом на помощь герцогу Энгиенскому в сражении при Аррасе и погибшего от испанской пули, приходилась племянницей отцу маркизы. После смерти Анри де Вивона его вдова унаследовала небольшой клочок земли возле Пуатье и многочисленные долги. Вконец разорившись, бедная женщина попросила семью мужа помочь ей пристроить дочь. И три года назад маркиза, у которой было пятеро собственных детей, взяла к себе Жюли.

К счастью, недавно король – благодаря Мазарини! – вспомнил о шевалье Анри де Вивоне и даровал его вдове солидную ренту, а также титул маркиза для будущего супруга Жюли – в качестве приданого.

Не сводя глаз с Жюли, Луи почтительно приблизился к мадам де Рамбуйе.

– Я смущен, сударыня, ибо явился к вам без предупреждения, но дело мое не терпит отлагательств, а потому дерзну просить вас об одной милости.

– Заранее дарую вам ее, Луи, – с лукавой улыбкой произнесла маркиза. – Но и у меня тоже к вам просьба, так что визит ваш как нельзя кстати!

– Послезавтра я вместе с родителями уезжаю в Мерси, и от их имени я хочу просить вашего дозволения пригласить Жюли поехать с нами. Всего на три дня.

Лицо Жюли озарилось радостью, доказывая, что опасения молодого человека относительно разочарования его невесты совершенно напрасны. Жюли мечтала о свадьбе, а где они будут жить и каким будет ее дом, ее нисколько не волновало.

– Если Жюли согласна, – ответила маркиза, – я не возражаю. Но и вы обещайте мне, что двадцать шестого декабря непременно будете в числе наших гостей. Мы станем праздновать конец года, соберутся друзья… словом, ваше присутствие обязательно.

Не будучи настолько богатым, чтобы надлежащим образом поддерживать свое положение в высшем обществе, к которому принадлежало семейство Рамбуйе, Луи ненавидел такие торжества. Но сейчас его заманили в ловушку, и ему ничего не оставалось, как дать согласие. Одержав победу над щепетильностью Фронсака, маркиза посвятила его в некоторые подробности устраиваемого ею приема, а затем оставила влюбленных одних.

4
11-13 декабря 1642 года

Тяжелая наемная карета, плохо согреваемая маленькой жаровней, наполненной древесным углем, покинула двор конторы Фронсака около пяти часов утра, увозя в своем чреве Луи и его родителей.

Впереди гарцевали Гофреди и Бувье, за ними по обледенелой мостовой улицы Сент-Авуа жалобно скрипела обитыми железом колесами наемная колымага. Цоканье копыт в сочетании со скрипом колес убаюкивали укрывшихся меховыми одеялами пассажиров, и они медленно, но неуклонно погружались в сон.

Звезды постепенно исчезали с черного неба, но до рассвета было еще далеко. Две масляные лампы, висевшие на передке кареты, слабо освещали дорогу, поэтому кучер правил очень осторожно и не гнал лошадей. Всадники, закутанные в широкие плотные плащи, мерзли, однако вида не подавали. Бывшие солдаты и – что скрывать! – мародеры с такой радостью вновь пустились в путь, что порой забывали и о снеге, и об обжигающем ветре. Вооруженные, словно на войну, они зорко вглядывались в темноту. Ехавшие в карете Луи и его отец тоже приготовили два кремневых пистолета и один двухзарядный колесцовый пистолет работы королевского оружейника Марена Буржуа. Этот пистолет господин Фронсак несколько лет назад подарил сыну.

* * *

Через полчаса карета въехала во двор особняка Рамбуйе. Жюли, закутанная в несколько плащей и огромный, делавший ее неузнаваемой, капюшон, уже поджидала их в обществе маркизы, пожелавшей проводить свою подопечную.

Мадемуазель де Вивон заняла место в карете рядом с возлюбленным.

До восхода солнца ехали молча. Снаружи царил холод, колеса поскрипывали, карету плавно покачивало на ухабах, и пассажиры снова уснули.

Часов в восемь сделали остановку на постоялом дворе, чтобы дать отдых лошадям, накормить и напоить их. Путешественники использовали это как возможность согреться – дамы супом, а мужчины горячим вином.

Отдохнув и подкрепившись, в девять часов они снова тронулись в путь. Глядя на пустынную дорогу, Жюли вспоминала свои поездки вместе с маркизой де Рамбуйе в Шантийи и с радостью узнавала знакомые места. Луи осторожно завел разговор о Мерси; он поведал, что в этом владении сеньор исконно обладал правом разрешать мелкие дела, а его отец сделал несколько ценных замечаний относительно местного обычного права. Госпожа Фронсак пожелала узнать, хочет ли мадемуазель де Вивон после брака с ее сыном обосноваться в этих краях.

Луи объяснил, что жить в поместье можно будет еще не скоро.

– Знаешь, матушка, Мерси практически лежит в руинах. Поэтому мы вряд ли быстро переберемся туда, потребуется не один месяц и немало средств, чтобы привести все в порядок.

– Надеюсь, Никола с отцом отогреют дом, – поежилась госпожа Фронсак.

Отбывшие накануне отец и сын увезли с собой на телеге не только мебель, но и большое количество домашней утвари. На месте, помимо разборки вещей, им предстояло раздобыть дрова и проверить тягу в каминах.

– Придется приглашать архитектора, не меньше десятка рабочих… А главное, найти денег… – произнес Луи.

Слушая его, Жюли улыбалась и прижимала к себе кожаный портфель, о назначении которого Луи так и не осмелился ее спросить.

– Боюсь, дом покажется вам не слишком удобным, – извиняющимся тоном промолвил Луи.

– Это не имеет никакого значения, – ласково промолвила девушка.

Ее ответ успокоил молодого человека, беседа прекратилась, и пассажиры, убаюканные ритмичным покачиванием кареты, вновь погрузились в блаженную дремоту.

Время от времени Луи смотрел в заднее окошко, убеждаясь, что эскорт исправно следует за каретой. Завернувшись в пунцовый плащ, из-под которого торчало дуло мушкета, Гофреди гордо восседал на коне и грозно оглядывался по сторонам. Облаченный в старую кирасу и вооруженный испанской шпагой, слегка заржавевшей за годы простоя, Гийом Бувье выглядел не менее грозно. И хотя иней выбелил ему бороду, взгляд его вновь стал дерзким, а сам он обрел прежнюю бравую выправку солдата удачи.

С ностальгической тоской Луи вспомнил, как много лет назад Гийом учил его стрелять из пистолета. Бывшему наемнику удалось сделать из мальчика неплохого стрелка. Луи был уверен, что если бы Гийом и его брат не нашли места в семье Фронсаков, они сейчас сидели бы в засаде где-нибудь на большой дороге, поджидая путешественников, дабы облегчить их кошельки.

Представив себе эту картину, молодой человек усмехнулся.

В полдень они были уже в шести лье от Парижа и снова остановились, чтобы подкрепить силы и дать отдых лошадям. Тронувшись в путь, они вскоре проехали аббатство Руайомон, а на перекрестке свернули направо на узкую дорогу, идущую вдоль берега Изье.

Часа через два Гофреди постучал в окошко кареты.

– Здесь начинаются ваши владения, шевалье! – громовым голосом объявил он.

Пассажиры припали к окнам. Карета ехала вдоль реки по песчаной дороге, обсаженной живой изгородью, лишенной листвы, но увешанной прозрачными ледяными гирляндами. По реке плыли куски льда. Минут через десять они подъехали к полуразрушенному мосту через Изье. Настил в середине моста провалился. По заросшей колючим кустарником дороге за рекой давно никто не ездил. Заняв место во главе каравана, Гофреди указал кучеру узкую тропу, в ухабах и рытвинах, еле видную в зарослях вереска и дикой ежевики, и он направил туда скрипевшую карету.

Колючие плети цеплялись за стенки кареты, выступавшие над тропой валуны поросли зеленым мхом. По обе стороны некогда проложенной дороги простирались бескрайние заросли, непролазные и сырые, свидетельствуя о заброшенности окрестных земель. Чаща, населенная лесными зверушками, настороженно следившими за непрошеными гостями, поглотила остатки ограждавшей дорогу изгороди. В затхлом воздухе разливалось уныние.

Все свидетельствовало о том, что люди давно покинули эти места, и от этого всех охватила неизбывная печаль.

Неожиданно дорога, то есть тропа, кончилась, и путешественники выехали на унылую возвышенность, поросшую чахлым темным лесом. Невысокая растительность образовала плотные густые заросли, расступавшиеся в центре и открывавшие вид на замок – неприветливое массивное строение из почерневшего от времени камня.

Тропа упиралась в старый, изъеденный червями деревянный мост, перекинутый через ров, наполненный темно-зеленой водой. Карета остановилась, и путешественники выбрались наружу. Хотя они и были осведомлены о царившем здесь запустении, действительность превзошла воображение, и теперь все в растерянности озирались по сторонам.

Построенный, очевидно, лет двести – триста назад исключительно для обороны, замок казался вполне прочным. Но и стены, заросшие темным, под цвет камня, плющом, и островерхие, крытые сланцевой черепицей крыши, вздымавшиеся к холодному серому небу, производили впечатление враждебное и дикое.

Удрученные и замерзшие, путешественники въехали во двор старого замка, им открылось просторное здание без особых архитектурных излишеств. Выйдя из кареты, они направились к старому замку. Высокие стрельчатые окна украшали фасад, в окнах второго этажа плясали отблески пламени. Приободрившись, путешественники ступили на широкую замшелую лестницу, ведущую на второй этаж.

Их заметили и их ждали! Дверь наверху распахнулась, и в проеме показался Никола.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Поднимайтесь скорее, здесь вы согреетесь и подкрепите свои силы, а я позабочусь о карете и лошадях.

Сгоравшие от любопытства и взволнованные, Луи, его родители и Жюли вошли в просторный зал, а Никола спустился вниз. Известка, некогда покрывавшая каменные стены, осыпалась, а те редкие участки, где она еще сохранилась, вспучивались от плесени. Возможно, когда-то стены были закрыты деревянными панелями, но сейчас от них не осталось и следа. Посредине стоял большой стол, точнее, несколько досок, уложенных на козлы, а вокруг разместились грубо сколоченные скамейки. Чадили сальные свечи. Но главное, в обоих концах зала в огромных каминах жарко пылал огонь.

Никола с отцом наспех сколотили скамьи из неошкуренных бревен и поставили их возле очагов. Еще они извлекли на свет два старых, трухлявых кресла, грозивших рухнуть под первым же, кто осмелится в них сесть. Луи узнал эти кресла, и у него защемило сердце, ведь они стояли на чердаке отцовской конторы, где он любил играть в детстве.

Греясь возле огня, путешественники с любопытством осматривались по сторонам. В противоположных концах зала расположились два камина, и возле каждого из них виднелась закрытая дверь. В стене, противоположной от двери, через которую они вошли, виднелся проем, от которого убегала вверх величественная лестница, мрачная, холодная, тревожившая воображение. Однако взоры всех неуклонно возвращались к столу, где стояли тарелки, лежали соблазнительные ковриги хлеба и высились припорошенные пылью бутылки с вином.

Помимо отца Никола, в зале остались еще двое старых слуг, один из которых подкладывал дрова в огонь, а другой, точнее, другая следила за бараном, поджаривавшемся на вертеле.

При виде гостей слуги почтительно поклонились. Никола Бувье подошел к Фронсаку-старшему – доложить, что сделано со вчерашнего дня.

Луи и Жюли направились к пожилой паре.

– Вы, наверное, супруги Юбер, исполняющие обязанности привратников в доме? Я Луи Фронсак, ваш новый хозяин.

Сморщенная, словно печеное яблоко, старушка скривила беззубый рот в сардонической улыбке.

– Очень рада снова видеть очередного хозяина, – просто ответила она. – Здесь его очень не хватает.

– Я всерьез собираюсь заняться благоустройством Мерси и обещаю вам, скоро здесь все изменится, замок обретет новую жизнь, и вы нам в этом поможете. А это мадемуазель де Вивон, которая, надеюсь, скоро станет госпожой де Мерси.

Дуя на замерзшие руки, в зал вошли кучер, Гофреди, Никола и Гийом Бувье.

– Лошади в конюшне, кормушки полны овса! – доложил Никола, пока оба бывших наемника с оглушительным звоном сбрасывали в угол оружие. – Мы сейчас погреемся и пойдем чистить коней!

– Тогда поспешим к столу, – сказал господин Фронсак, – все проголодались.

В жарко натопленной комнате к путешественникам быстро вернулось хорошее настроение. Обильная трапеза, несмотря на всю свою безыскусность, оказалась восхитительной. Первым заговорил Жак Бувье:

– В лесу много валежника. Жители Мерси имеют право рубить лес, однако даже после их вырубки кое-что остается. Если собирать валежник и топить им замок, хватит не на одну неделю. К сожалению, еды в Мерси не найти, и нам пришлось покупать ее у соседей-фермеров. Я починил двери и вставил стекла. Конечно, сделано наспех, но прожить пару дней можно. В спальнях, примыкающих к этому залу, – он указал на дверь, – есть свои камины, там я поставил две старые кровати. Остальные пойдут спать на первый этаж на одеяла. У привратников есть комнатушка наверху. Устраивайтесь, а потом мы вам все покажем…

К концу трапезы все окончательно развеселились, и Луи вновь подумал о том, насколько настроение человека зависит от того, сыт он или голоден, замерз или согрелся.

Привратников засыпали вопросами, но те, отвыкнув много разговаривать за годы одиночества, отвечали кратко, медленно подыскивая слова.

– Велик ли лес?

– Да.

– Какова урожайность пахотных земель?

– На нашей памяти их не засевали никогда.

– А что на ферме?

– Она давно пустует.

– Где находится деревня Мерси?

– Ниже, по дороге, после моста. Крошечное поселение, где живут едва ли три десятка семей.

На многие вопросы они, увы, ответить не смогли.

После трапезы Никола, побывавший в каждом углу дома, повел хозяев осматривать новые владения. Спальни, куда поставили кровати, не отапливались по меньшей мере несколько десятилетий, и снизу стены покрылись плесенью, придававшей комнатам нежилой вид.

Центральная лестница, которую они успели рассмотреть из зала, где им подали трапезу, вела на третий этаж. Они поднялись, освещая себе дорогу двумя свечами в подсвечниках. Перед ними вытянулась темная и холодная анфилада из четырех или пяти сырых и тоже покрытых плесенью комнат. Изъеденная червями деревянная лестница соединяла третий этаж с просторным чердаком, где между трухлявыми стропилами гнездились птицы и просвечивали многочисленные дыры в крыше. С чердака можно было попасть на дозорный путь, проложенный поверх стены, окружавшей двор, и ведущий к башням.

Все это повергло Луи в уныние и дурное настроение. Разглядывая помещения и слушая пояснения слуг, он не обращал внимания на действия Жюли и заметил их только на чердаке.

С помощью Гофреди мадемуазель де Вивон измеряла шнуром помещения и переносила свои замеры на бумагу, которую держал Гийом Бувье. Никола держал свечи. И бумага, и мерный шнурок были извлечены из портфеля, всю дорогу лежавшего у девушки на коленях. Озадаченный Луи поинтересовался, что она делает.

– Я следую советам госпожи де Рамбуйе, – объяснила Жюли, – она дала мне инструменты, которыми пользуются архитекторы, и попросила снять точный план замка. По возвращении мы вместе с ней подробно все изучим и решим, как надо перестроить дом. Друзья маркизы, и в частности Франсуа Мансар,[24]24
  Никола Франсуа Мансар (1598–1666) – выдающийся архитектор, один из основоположников французского классицизма.


[Закрыть] обещали помочь нам, и мы сможем определить детали и стоимость необходимых работ.

Ага, подумал Луи, в отличие от меня Жюли вовсе не обескуражена. Заметно было, что она увлечена новой ролью архитектора, равно как и будущей хозяйки дома. Он почувствовал одновременно облегчение и досаду: мадемуазель де Вивон оказалась гораздо более решительной, чем он сам!

Осмотр чердака завершился. Они осмотрели все, что хотели, а помимо того, приближалась ночь, так что все отправились спать, не забыв подбросить побольше дров в камины.

* * *

Когда утром Луи проснулся, Жюли уже покинула свою комнату и в платье с подобранным подолом и теплом плаще поджидала его во дворе, готовая осматривать дом снаружи.

Наспех одевшись и не став завязывать черные банты на манжетах, Луи присоединился к возлюбленной. Дом и двор окружала глухая, осыпавшаяся во многих местах стена высотой около трех туазов; проложенная поверху дозорная тропа местами просела и обвалилась. По обеим сторонам ворот высились две квадратные башни, внутри которых все сгнило. Несколько покрытых грибком балок еще соединяли стены, прочерчивая прямыми линиями нависавшее над лишенными крыш башнями небо.