Текст книги "Людовик XI. Ремесло короля"

Автор книги: Жак Эрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

2. Французская Церковь в услужении

По отношению к французской Церкви позиция Людовика всегда была двусмысленной. Как можно поддерживать папу, заключать с ним договоры и в то же время считать себя господином духовенства в своем королевстве? Требовать для себя всяких прав, распоряжаться назначением епископов, держать под контролем перемещения французских прелатов и перевод денег в Рим? Как запрещать соборные уложения, враждебные папской власти, и не слишком раздражать епископов, аббатов и докторов Университета – сторонников галликанства, и зачастую весьма активных? И уступать, хоть и немного, их притязаниям, при этом подчиняя их своей воле?

Карл VII велел собранию представителей духовенства и королевских советников, по большей части членов Парламента, подготовить Прагматическую санкцию (1438) – торжественную декларацию из двадцати трех статей, которая определяла в одностороннем порядке отношения между французской Церковью, королем и папским престолом. Эти статьи во многом отражали тезисы, выдвинутые Базельским собором 1431 года, в которых утверждалось главенство собора над папой, а также то, что каждая национальная Церковь должна пользоваться определенной независимостью. Множество высших королевских чиновников и церковных иерархов, близких к королевской власти, высказались в поддержку этих «соборных» теорий – явных проявлений галликанства, уже зревшего во многих церковных кругах. Поэтому Прагматическая санкция, утверждавшая, в частности, право государя непосредственно вмешиваться в назначение епископов и настоятелей крупных монастырей, была хорошо принята. Некоторые королевские советники дошли до того, что состряпали фальшивый документ, приписываемый Людовику Святому и датируемый 1269 годом, в котором заявлялось, что избрание епископов должно происходить без участия папы, и запрещалось агентам понтифика взимать чрезвычайные подати с французского духовенства. Эта «Прагматическая санкция Людовика Святого», чистая подделка, тем не менее имела большой успех и была предъявлена в Шартре в 1439 году, а затем в Бурже в 1452 году для обоснования Санкции 1438 года.

Оставалось одно щекотливое обстоятельство, и дофин Людовик, который, без сомнения, участвовал вместе с отцом в этом деле, осознал его серьезность. Базельский собор, находившийся под покровительством императора, состоял из множества более или менее признанных «богословов», монахов различных орденов, отобранных неизвестно по какому принципу, каноников, представленных в разном качестве, – то есть людей, провозгласивших самих себя уполномоченными, но среди них было мало кардиналов, епископов и аббатов. Собор уронил себя в глазах многих христиан, особенно в Италии, провозгласив низложение папы Евгения IV – венецианца, законно избранного в 1431 году римским конклавом; затем он провозгласил папой Амедея VIII, герцога Савойского, находившегося тогда в монастыре, который взял себе имя Феликса V. Всего через четверть века после долгожданного окончания Великого западного раскола (Констанцский собор 1415 года), в тот момент, когда папство, вернувшееся в Рим, силилось утвердиться приличествующим образом и поддержать единство Церкви в городе-зачинщике беспорядков и интриг, такие нападки со стороны людей из Базеля были плохо восприняты даже в рядах некоторых «галликан».

Карл VII отправил торжественное посольство (1447) в Лозанну к сторонникам Феликса V, чтобы убедить их отказаться от своей затеи. В следующем году другое представительное посольство, возглавляемое архиепископом Реймсским Жаном Ювеналом дез Юрсеном и Жаном Дове, генеральным прокурором Парижского парламента, отправилось в Рим на одиннадцати великолепных судах, нагруженных коврами и тканями, подарками и невероятным количеством съестного, чтобы поздравить и подбодрить нового, только что избранного папу Николая V. Феликс V отрекся в 1449 году, и весь народ в Риме и Италии почел французского короля Карла настоящим ревнителем веры.

Людовик XI пошел еще дальше. Вскоре после своего восшествия на престол, в ноябре 1461 года и в марте 1462 года, он отменил Прагматическую санкцию – вероятно, чтобы проявить в этом отношении, как и во многих других, свое желание перечить отцу, но также и чтобы лишить французских князей присвоенного права назначать своих людей на церковные должности. Его решение, хорошо воспринятое папой, было, разумеется, сильно раскритиковано многочисленными архиепископами и епископами Франции, а еще больше парижским Университетом и палатами Парламента; все они в один голос осуждали короля. Тот слегка уступил и издал один за другим, в 1463 и 1464 годах, ордонансы об исполнении законов галликанской направленности. Но отказался полностью восстановить Прагматическую санкцию 1438 года и остался глух к увещеваниям Парижского парламента, представленным в 1465 году в длинном и объемистом меморандуме из восьмидесяти девяти статей. Наоборот, он запретил в 1467 году то, что до сих пор разрешал, и французская Церковь во многом утратила свободу действий.

Подавляя воинствующее галликанство, выставляя себя врагом «соборных» теорий, он, однако, не собирался подчинить французскую Церковь Риму. Он поддерживал папу в противовес соборам и епископам, но собирался сам распоряжаться Церковью в своем королевстве и не упустил ни одного случая показать это на словах и на деле. Он больше всех своих предшественников вмешивался в назначения, сообщая о своем выборе, навязывая его недвусмысленным образом, без всякого удержу, и пуская в ход все средства, чтобы добиться своей цели. Он говорил, что речь идет о безопасности страны и о поддержании общественного порядка, так как опасно назначать епископом человека, связанного с врагом через отношения родства или подданства. При таком подходе завоевание новых территорий должно было вызвать многочисленные отставки. Следуя политике «францизации» и более тесного присоединения новых провинций к владениям короны, он потребовал от папы весной 1477 года восстановить в должности аббата Турнюса Франсуа Савойского, брата королевы Шарлотты, некогда смещенного герцогом Бургундским, который заменил его Жаном де Тулонжоном. Но король ничего не добился: Сикст IV подтвердил полномочия Тулонжона.

7 января 1478 года кафедральный капитул Камбре получил приказ принять в епископы Жака Минутоли, уроженца Лукки, епископа Агды (с 1476 года), вместо Иоанна Бургундского. Оставить в Камбре человека, в свое время поставленного там бургундцами, разумеется, было немыслимо: «Поелику мы ни за что на свете не потерпели бы, чтобы держатель сей должности по-прежнему проживал в оном городе Камбре, лучше бы пожрал его огонь, нежели он прожил там хоть день своей жизни». В Руссильоне король отдал аббатство Арль-сюр-Тек племяннику Бофиля де Жюжа, но папа, еще до получения соответствующего уведомления, назначил другого аббата. Чтобы убедить своего господина вмешаться и принудить папу отменить это назначение, Бофиль напомнил, что монахи сами избрали его племянника, а главное – что это аббатство находится на границе с вражескими территориями, так что лучше иметь там надежного человека.

Как и во множестве других случаев, назначение могло быть способом отблагодарить верного слугу, и в этом Людовик не изобрел ничего нового. Более того, обычно он не делал тайны из своих побудительных мотивов и целей. Хотя он то и дело упоминал о «досточтимых добродетелях и заслугах» своего протеже, он подробнее останавливался на услугах, которые этот человек «и его родичи и друзья оказали нам в прежние времена, оказывают и будут оказывать каждый день в великих делах наших». Он отмечал также, что «некие вельможи нашей крови» умоляли его предоставить место тому или иному человеку.

Надо полагать, что предпочтением пользовались люди, уже облеченные ответственностью и хорошо себя зарекомендовавшие. В 1479 году капитулу Анжера было настоятельно рекомендовано избрать епископом Оже де Бри, благородного анжуйца, состоящего при дворе, «и никого иного». Однако примкнувшие к королю в последнюю очередь могли получить щедрую плату и устроиться лучше, чем другие, хранящие верность уже давно. Когда освободилось место архиепископа Вьенского, король написал 8 июля 1482 года кафедральному капитулу, требуя, чтобы избрали Анджело Като. Тот, уроженец Супино под Беневенто, сначала был тесно связан с анжуйцами и бургундцами, состоял на службе у Карла Смелого, помогая ему во всем до Грансона и Муртена; а потом, поняв, что ничего хорошего здесь уже не светит, примкнул к королю, который сделал его своим врачом и духовником. Он действительно стал архиепископом Вьенским 27 июля 1483 года.

Эти вакансии и назначения по всему королевству разжигали, как во все времена, алчность и соперничество, в особенности за аббатства, в которых окрестные дворяне были напрямую заинтересованы, часто обладая в них большим весом. Во времена короля Людовика вмешательства его самого и его чиновников привели к тому, что столкновения интересов, бесконечные тяжбы, ненависть между кланами порой оборачивались вооруженными конфликтами между отрядами вассалов, клиентов или солдат, сражениями стенка на стенку и штурмом монастырей. Карлу VII за несколько недель до смерти, а вслед за ним Людовику XI пришлось познакомиться с одним весьма запутанным, почти неразрешимым делом. Источник раздоров восходил к 1450 году, когда командорство ордена госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского, расположенное в Оверни, в аббатстве Сель под Мюратом, осталось без хозяина. Оно досталось «справедливо и по закону» Гильому Понсу, рыцарю ордена иоаннитов, однако другой претендент, по имени Пьер де Брессон, тотчас опротестовал это решение. Своего он не добился, и папа Николай V приговорил его уплатить четыреста флоринов судебных издержек. Понс распоряжался аббатством Сель, пока Брессон, во главе небольшого отряда, не штурмовал его ночью, не выбросил находившихся в нем наружу и не начал судебный процесс, теперь уже в тулузском парламенте. Он потерпел новую неудачу: Гильом Понс вернулся в аббатство и оставался там «долго и без помех», поскольку его права были подтверждены приговором бальи Монферана и Горной Оверни. Брессон учинил новые иски в Риме и Париже, снова ничего не добился, однако словчил, умолчав о вынесенных приговорах, и обманом получил грамоты магистра госпитальеров святого Иоанна в свою пользу. Он собрал сто или сто двадцать подмастерьев, «вооруженных палками, в панцирях, полулатах, с кольями, мечами, кинжалами, арбалетами и прочими доспехами, опасными и запретными». Затем осадил командорство и дошел до того, что велел трубить в трубы и заставил играть менестрелей, что мог делать только король, осыпал угрозами наместника бальи, арестовал его вместе с конем и держал в плену в Мюрате судебного пристава, который явился сообщить ему постановление парламента.

Осада длилась уже больше полутора месяцев, когда Брессон привез пушки и кулеврины; осажденные, мучимые голодом, воззвали к Антуану де Вильбёфу, шурину Гильома Понса, который «всегда был ратным мужем». Бывший капитан, сильно страдавший от безденежья, нашел способ забрать свои доспехи, заложенные у одного ростовщика из Мюрата; это обошлось ему в две штуки златотканой материи. Под его командованием защитники Сели попытались пробиться наружу, и во время стычки Пьер де Брессон был убит тремя ударами кола. Гильом Понс в длинном рассказе поведал об этом злоключении королю, прося у него пощады, которая и была ему дарована.

Разумеется, не все аббатства ждали подобные войны после смерти аббата. Но череда конфликтов между законниками (в суде) и военными (в ходе вооруженных столкновений) не выглядит исключением из правил. Людовику XI, стремившемуся все решать самому, часто приходилось делать выбор между двумя партиями, выносить приговор или приказывать сделать это своим чиновникам, даже Парламенту. Ссоры затягивались до бесконечности, бальи и сенешали не знали, как положить им конец, прекрасно понимая, что любое, даже самое разумное и торжественно вынесенное решение может быть поставлено под сомнение и вызовет обращение в другие инстанции. В мае 1482 года Парижский парламент призвали положить конец спору за цистерцианское женское аббатство в Лейне, неподалеку от Фижака, за которое уже почти двадцать три года боролись Элен де Бофор и Жанна Баррас. Добрых два десятка постановлений различных судов не возымели действия. Элен де Бофор, избранная аббатисой и получившая конфирмацию от аббата

Сито в 1459 году, через полгода после того подверглась нападкам со стороны Баррасов – Жанны, ее сестры, ее брата – аббата Вильлуэна и даже сенешаля Аженуа, Робера де Бальзака. Аббатство несколько раз оккупировали и разграбляли вооруженные банды, нанятые той или другой стороной, женщин насиловали, одного капеллана «в облачении для пения» избили дротиками, сорвали с него одежду, волочили босого по церкви, королевских приставов обложили выкупом и пригрозили им смертью. Тогда король возвысил свой голос. Пора прекратить это безобразие. Пусть Парламент наконец осудит этих Баррасов и их союзников, «мы не желаем, чтобы оные оставались безнаказанны». Пусть понесут суровую кару, «каково на то будет ваше усмотрение», а главное, судите их побыстрее, «дабы у нас более не было причины писать вам».

Восстановить мир оказалось нелегким делом. Но для короля принять сторону либо против капитула, либо против Рима, либо против того или иного семейства всегда было случаем утвердиться и присвоить чужие полномочия. Дела французской Церкви не могли от него ускользнуть.

Не всегда он сразу одерживал верх, но никогда не бросал своих и умел, потерпев неудачу, возместить ущерб своему протеже другими выгодами или привилегиями. В деле с аббатством Сент-Круа де Тальмон в Вандее он, конечно, принял предосторожности. Поскольку аббат Франсуа дю Пюи дю Фу был очень стар и тяжело болен, король попросил монахов избрать «своего дорогого и возлюбленного Жана де Балода настоятелем аббатства», как только вакансия освободится. Однако они избрали другого человека, Гильома Мешена, а Жан де Балод получил, по прямому назначению короля, аббатство Сен-Жан д'Орбестье, находившееся совсем рядом, но значительно менее богатое. Настоятель и соборный капитул Анжера не подчинились быстро и по доброй воле приказу назначить епископом Оже де Бри. Людовик XI написал им «дважды или трижды», чтобы они знали, чем рискуют. Он захотел узнать, кто именно противится его воле и подбивает их к неповиновению, угрожая: «Ежели я спознаю того, кто мне перечит, то велю ему покинуть французское королевство». Когда Оже наконец избрали, Людовик узнал, что Карл де Бурбон, архиепископ Лионский, долгое время пользовавшийся его покровительством и многим ему обязанный, отказался дать конфирмацию, как обещал. Тогда король настойчиво и грозно обратился к председателю и советникам Парижского парламента: пусть пошлют грамоты о назначении, непременно и без задержки, «не давая спуску оному кардиналу». Иначе «вы на деле узнаете, что вами недовольны».

Наконец, в 1482 году, после смерти Жана Кёра, архиепископа Буржского, стоявшего во главе Сен-Сюльпис-ле-Бурж, Людовик XI, с полного согласия папы, назначил аббатом своего советника Адриена де Энекура. Но монахи избрали Гильома Алаба; тот обратился в Парижский парламент... которому тотчас приказали не принимать его прошений. Как поступил Парламент – в точности неизвестно, но Алаба остался аббатом.

Как и в прошлом, королевские агенты проявляли излишнее усердие, выходя за рамки полученных инструкций, год от года неизменно урезая права и сферу влияния церковных институтов. Все эти люди – советники, бальи и сенешали – с редким упорством стремились ограничить вольности Церкви, свести их практически к нулю.

22 августа 1482 года архиепископ Турский Эли де Бурдей вручил королю длинный список жалоб прелатов на притеснения со стороны королевских чиновников. В этом объемистом меморандуме архиепископ говорил о несчастьях Церкви, которая не могла приспособиться к такой неусыпной опеке, и выступал защитником Балю, Гильома де Арокура, епископа Верденского, епископов Памье, Кастра, Сен-Флура, Кутанса, Лана и Се, архиепископов Тулузского и Эмбренского и даже папского легата в графстве Венессен Джулиано делла Ровере. Людовик XI не стал слишком вчитываться: через семнадцать дней, 28-го числа, он сообщил Бурдею, что тому не следует беспокоиться о делах государства, а тем более в них вмешиваться; советы его никому не нужны; пусть ограничится тем, что молится за здоровье короля.

Отказ поддержать соборные тезисы не мешал пристально наблюдать за отношениями между прелатами и Римом, перемещениями прелатов, их просьбами и переводом денег. Людовик обязал епископов проживать в своих епархиях, а папские буллы передавал на рассмотрение своих комиссаров до их опубликования. Сиру де Гокуру поручили проверять, не противоречат ли эти буллы королевскому праву и галликанским вольностям. С другой стороны, уже в сентябре 1464 года король запретил всем представителям французского духовенства испрашивать у папы бенефиции любого рода. Он не желал этого терпеть, ибо, как он говорил, из этого проистекают многие затруднения и убытки, как в виде вывоза денег, отправляемых к римскому двору, так и дополнительных расходов для семей; многие подданные короля «продали свое наследство и заняли денег у детей, родичей и друзей»; некоторые «умерли в пути в погоне за оными бенефициями, а прочие были оторваны от учения».

Позднее он поручил Гильому де Вари основать банковское общество, которое одно было бы уполномочено осуществлять перевод средств. Он созвал в Орлеане 15 сентября 1478 года всех прелатов и прочих видных деятелей Церкви, университетов и капитулов, чтобы обсудить и преодолеть затруднения, спровоцированные римским двором и утечкой туда денег из королевства. Соборные капитулы были извещены о собрании, и король поручил своему канцлеру Пьеру де Божё узнать имена неявившихся и пригрозить им конфискацией имущества, «ибо нельзя допустить, чтобы хоть один уклонился от этого дела».

В Рим не мог отправиться всяк, кто пожелает, во всяком случае, не предупредив короля. Божё приказали допросить приора Монклара и кюре из Лезиньяна, арестованных, когда они направлялись к папе, «вопреки недавно наложенному запрету».

Глава вторая. МОЛЯЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК

1. Милостыни и пожертвования

Христианнейший король? Людовик XI беспрестанно являл свою веру, участвуя в бесчисленных церковных обрядах, показывая пример благочестия, раздавая пожертвования церквам и милостыню бедным. Прижимистый в отношении своих личных средств, если верить его хулителям, ведущий строгий учет государственной казне, он не только в последние годы жизни, терзаясь мыслью о смерти, но и на протяжении всего своего царствования много тратил на помощь обездоленным, сирым и убогим, на заказ молебнов, на воск для монументальных свечей, а еще больше на золото и серебро для рак с мощами и окладов икон.

Казначеи, придворные писари и королевские постельничие каждый год составляли для милостыни и благотворительности особый список «обычных даров и месс». Каждое утро король слушал мессу и регулярно, где бы ни находился, оставлял на алтаре два золотых экю. В другом документе перечислены в малейших подробностях наличные деньги, отданные королем на пожертвования для своего удовольствия. Эти дары, чаще всего в несколько су, сделанные «после мессы» или даже «по возвращении с охоты», обычно отдавались людям, встреченным по дороге: «бедным людям, встреченным на пути», «нескольким отрокам паломникам» (направлявшимся в Мон-Сен-Мишель), «бедным брюхатым женщинам с малыми детьми», а также одному человеку, «который указал ему дорогу», лодочникам, которые перевозили его через реку, бедному землепашцу, чтобы тот заказал молитвы за упокой души своих близких, и даже «бедному человеку, подарившему ему собаку». Одна бедная женщина, ребенок которой был окрещен его именем, получила пять экю. Еще пять писари казначейства выдали прокаженным из Амбуаза, и столько же – бедной бесприданнице; в святой четверг 1471 года по восемь экю раздали каждому из восьми бедняков, «коим государь омыл ноги, снизойдя к бедности мира».

Все это была обычная милостыня, которая раздавалась каждый день и упоминалась без прочих уточнений в счетных реестрах, только по необходимости держать счета в порядке. Другие, гораздо более крупные пожертвования, отнюдь не случайные, делались либо по обету, либо по особому случаю; они предназначались церквам или монастырям, чтобы служить мессу, помогать монастырским общинам содержать или украшать святилища, обеспечить как их земное существование, так и служение Богу. В феврале-марте 1470 года каждый день служили одиннадцать обеден в честь Богоматери, Святого Духа и девяти святых в раю.

Дофин, а затем король, он в любое время и при любых обстоятельствах уделял столько же внимания пожертвованиям, дарам и милостыне, сколько и управлению королевством или войне с соседними государствами. Он всегда подходил к этому вопросу тщательно и дотошно и проявлял такую же властность, как и в других вещах. Определял форму даров – деньги или драгоценные металлы, священные сосуды или ковчеги для мощей; сам назначал сумму или приказывал справиться о том, сколько может стоить то или иное ювелирное изделие. Этим занимался один из его ближних советников, чаще всего главный дворецкий, который и предоставлял отчет. Выполнять такие необычные поручения было, конечно, непростым делом, поскольку требовательный и въедливый государь не давал покоя своим людям, досаждая им советами или упреками. Он следил за исполнением приказа, добивался, чтобы золото или серебро было доставлено вовремя, беспрестанно писал и проверял инструкции по поводу новых месс, давал указание уплатить ту или иную сумму в экю и сообщал, где ее взять, заказывал оклад или святое изображение, драгоценные приношения по обету тому или иному ювелиру с оценкой всех расходов до мельчайших подробностей, укорял за задержку, напоминал о срочности, угрожал нерадивым исполнителям.

Ничто не предоставлялось на волю случая. Июль 1472 года: король дал торжественное обещание не есть скоромного до тех пор, пока не будет исполнен его обет – пожаловать церкви Святого Мартина в Туре двенадцать сотен экю, которые следует преобразовать в двести марок серебра, «дабы изготовить серебряный город в память о том, что Господь даровал мне этот город». Приказ Жану Брисонне, торговцу и финансисту: срочно выдать эти экю господину дю Плесси, которому поручено это дело; тот также получил строгие инструкции: «Велите изготовить город, как можно более схожий с сим городом, и пошлите туда человека, дабы распорядился его изготовить». В марте следующего года каноников церкви Святого Мартина попросили учредить постоянный фонд в пользу какого-нибудь городского бедняка, «который будет накормлен, одет, обут, снабжен всем необходимым и помещен подле церковных ворот, где находится резное изображение святого Мартина, отдающего половину своего плаща». Одежда этого человека будет наполовину белой и наполовину красной, как бы из половины плаща, и в праздничные дни он будет находиться возле кропильницы, «сидя на седле, а пред ним будет малая табличка, дабы прохожие знали, что сие есть бедняк святого Мартина, одаренный благочестием нашим». Если этот бедняк, назначенный капитулом, будет вести недостойную и распутную жизнь, его тотчас заменят другим. Пятью годами позже трем специально назначенным комиссарам поручили купить для изготовления ограды все той же церкви Святого Мартина в Туре серебра в Орлеане, Бурже и Лиможе весом до тысячи марок (244 килограмма). Они могли приобретать серебро «у всякого рода людей, какого бы они ни были сословия» по цене десять ливров и пять су за марку, то есть на пять су дороже тогдашней «определенной и установленной» цены. Им все же не хватило 426 марок, которые пришлось срочно раздобыть в самом Туре. 20 июля 1479 года настоятель, казначей и каноники церкви Святого Мартина составили протокол о приемке деталей этой ограды – работы королевского ювелира Жана Галара, доставленных Жаном Басиром, купцом и смотрителем турского монетного двора.

По счетам, ведшимся круглый год, видно, что государь или его агенты старались не давать заказов мастеровым и художникам, пока все не было точно определено и обозначено – сюжет, размеры фигур, материал, цвета и позолота. Так, снова для изображений святого Мартина, но на сей раз не для алтаря какого-нибудь святилища, открытого взору толпы, а для часовни короля, были сделаны заказы: «Жану Виллену, на большое изображение святого Мартина, покрытое сусальным золотом и лазурью, которое государь повелел изготовить и поместить в часовню в означенном месте»; «Жаку Франсуа, на изображение из дерева господина святого Мартина на коне и бедняка, которое он изготовил и представил по приказу государя... дабы поместить его в часовню Плесси»; и, наконец, «Жану Бурдишону, за то, что изготовил и расписал святого Мартина на коне и бедняка золотым порошком, лазурью и прочими богатыми красками». Столяры Жакотен Бло и Жан Бурдишон, оба проживавшие в Туре, работали над скинией из резного дерева, покрытой позолотой и лазурью, для той же часовни в Плесси, чтобы поместить в ней изображение Богородицы.

То же желание все решать и все проверять самому проявилось и в заказе на шесть серебряных лампад для бенедиктинского аббатства Шарру в 1480 году. Эти лампады, сказал король, должны быть помещены перед Святым Обетом – драгоценной реликвией, по предположениям, крайней плотью Христа, и ни в коем случае не переставляться на другое место; двум эшевенам из Пуатье приказали сопровождать гонца с королевским письмом, чтобы проверить, поставили ли лампады туда, куда следует. В том же году было заранее сделано описание часовни, посвященной Богородице, при церкви в Компьене, и от этого описания нельзя было отступать: пять саженей в длину и три в ширину. Она будет помещаться у городских ворот, при церкви Святого Иакова, и каждый день там будут служить мессу «о потомках наших и нашем королевстве и о спасении души нашего покойного государя и отца... и прочих наших предшественников». Король назначил для нее ренту в шестьдесят ливров под обеспечение суммы в тысячу двести золотых экю, выплаченных одному местному мещанину для покупки земли.