Текст книги "На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мирового порядка"

Автор книги: Жак Дюкло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Действительно, 1 марта пруссаки вступили в Париж. Вот как описывает это событие Лиссагарэ:

«Пруссаки смогли вступить в город 1 марта. Но этот Париж, которым снова завладел народ, не был более Парижем аристократов и крупных буржуа, как 30 марта 1815 года [55]  [55] При вступлении войск шестой европейской коалиции в Париж представители дворянской аристократии и крупной буржуазии, забыв всякий стыд, восторженно приветствовали эти войска. – Прим. ред.


[Закрыть]. Черные флаги, свисавшие с домов, пустынные улицы, закрытые магазины, умолкнувшие фонтаны, завешенные статуи на площади Согласия, темнота по вечерам, поскольку газ не зажигали, – все это говорило о том, что город не укрощен. Такой, должно быть, показалась Великой армии Москва [56]  [56] 14 сентября 1812 года армия Наполеона вступила в Москву, покинутую почти всем населением. – Прим. ред.


[Закрыть].

Расположившиеся между Сеной, Лувром, все выходы из которого были закрыты, и цепью баррикад, окружавших предместье Сент-Оноре, немцы, казалось, попали в ловушку. Девиц, которые осмелились перейти эту границу, высекли. Кафе на Елисейских полях, которое открыло свои двери немцам, было разгромлено. Только в предместье Сен-Жермен один крупный аристократ решился предоставить пруссакам кров».

Со своей стороны Фридрих Энгельс так писал об этом же событии:

«И последние [немцы] не решились с триумфом войти в Париж; они заняли только небольшой уголок Парижа, часть которого вдобавок состояла из общественных парков, но и то заняли всего лишь на несколько дней. И в течение этого времени победители, державшие Париж в осаде в течение 131 дня, были сами осаждены вооруженными парижскими рабочими, неусыпно следившими за тем, чтобы ни один «пруссак» не перешагнул узких границ предоставленного чужеземному завоевателю уголка» [57]  [57] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. II, стр. 87.


[Закрыть].

Антинациональная и антиреспубликанская политика Бордоского собрания и правительства Тьера вызывала глубокое возмущение народных масс и национальной гвардии, влияние которой продолжало возрастать.

3 марта, в ответ на назначение генерала Ореля де Паладина командующим национальной гвардии собрались делегаты 200 батальонов. Они приняли Устав Федерации национальной гвардии и избрали Исполнительную комиссию. От этого слова «Федерация» и произошло название «федераты», данное солдатам Коммуны.

Национальная гвардия была мощной массовой организацией Она могла стать важной опорой для активистов Интернационала, что и подчеркнул Эжен Варлен, выступая 1 марта 1871 года на заседании парижского Федерального совета Интернационала:

«Войдем туда не как члены Интернационала, – сказал он, – а как национальные гвардейцы и постараемся привлечь на свою сторону эту организацию».

Однако другие члены Федерального совета противопоставили этой ясной точке зрения на задачи социалистического авангарда целый ряд оговорок. В конечном счете французские интернационалисты (так называли членов Первого Интернационала) не сделали, разумеется, всего того, что они могли бы сделать, чтобы усилить свое влияние внутри национальной гвардии и ее руководящего органа – Центрального комитета.

Приступив к исполнению функций командующего национальной гвардии, генерал Орель де Паладин сделал следующее угрожающее заявление:

«Председатель совета министров, глава исполнительной власти Французской республики, доверил мне верховное командование национальной гвардией департамента Сена.

Я сознаю, сколь велика эта честь. Она возлагает на меня большие обязанности. Первейшей из них является обеспечение порядка и уважения к закону и собственности. Я твердо намерен решительно подавлять все, что могло бы нарушить спокойствие города».

Поскольку Национальное собрание было избрано в принципе для решения вопроса о продолжении войны или заключении мира, то было бы логично, чтобы после выполнения своей печальной миссии оно перестало существовать. Однако у монархистов, которые преобладали в нем, были иные цели: они хотели задушить республику и обуздать Париж, который являлся как бы олицетворением республики.

Париж мучительно переживал позор прусской оккупации, когда его население узнало ужасные новости. Газеты, поддерживавшие Бордоское собрание, негодовали по поводу того, что Париж посмел выказать враждебность к пруссакам. Было предложено сделать местопребыванием Собрания не Париж, а какой-либо другой город. Кроме того, был внесен законопроект о просроченных платежах и о квартирной задолженности, угрожавший разорением торговцам и ремесленикам. Мир был ратифицирован. Эльзас и часть Лотарингии были отторгнуты от Франции. Предстояло уплатить 5 миллиардов франков. Оккупация парижских фортов должна была продолжаться до выплаты первых 500 миллионов, а оккупация восточных департаментов-до окончательной уплаты контрибуции.

Все это унижало, угнетало Париж. И как бы желая прибавить к стольким оскорблениям еще одно, Тьер назначил на пост командующего национальной гвардии того, кто сдал Орлеан, – генерала Орель де Паладина, которого Гамбетта вынужден был сместить из-за непригодности.

Париж знал этого генерала, который в письме к Наполеону III» опубликованном незадолго до этого, выражал сожаление, что его не было в Париже 2 декабря 1851 года, когда убивали парижан. И вот этого-то генерала-палача назначили командующим национальной гвардии! Сразу же по прибытии в Париж генерал созвал командиров батальонов национальной гвардии. Впрочем, он не добился большого успеха: из 260 командиров явилось только 30. Он прибыл, как заявил он, чтобы очистить армию от дурных элементов.

В то же время Тьер распространял в провинции лживые слухи о поджогах и грабежах в Париже. Виктор Гюго отказался от своего депутатского мандата после того, как Бордоское собрание оскорбило его.

Тьер писал герцогу Бройлю [58]  [58] Видный деятель партии орлеанистов, в то время французский посол в Лондоне, впоследствии глава министерства. – Прим. ред.


[Закрыть]: «Палата испытывает ужас перед Парижем». Она собиралась приблизить местопребывание правительства и Собрания к Парижу, но не располагать их в самом Париже. 9 марта депутаты обсуждали вопрос о переезде Национального собрания в какое-нибудь другое место, только не в Париж, который они считали, по выражению одного монархиста того времени, «центром организованного бунтарства». В конце концов было решено 427 голосами против 154 перенести местопребывание Собрания в Версаль.

Париж был официально лишен звания столицы.

Реакционные меры обрушивались на население Парижа одна за другой. Решение лишить Париж звания столицы, принятое в Бордо 10 марта, было дополнено в тот же день запрещением издания шести республиканских газет и принятием закона Дюфора о просроченных платежах.

В силу этого закона коммерческие векселя, выданные до или после закона 13 августа 1870 года об отсрочке платежей ввиду войны, векселя, срок которых истекал апреля 1871 года, подлежали оплате. Коммерческие векселя, выданные в период с 13 августа по 12 ноября 1870 года, подлежали оплате через семь месяцев после истечения срока. Что касается векселей, срок которых истекал между 13 ноября 1870 года и 12 апреля 1871 года, то они могли быть предъявлены ко взысканию с июня по 2 июля.

Это означало фактически разорение многочисленных должников. Поэтому многие торговцы, фабриканты и коммерсанты заявили резкий протест, но, несмотря на это, закон Дюфора был оставлен в силе. Сверх того правительство представило законопроект, позволявший взыскивать задолженность по квартирной плате, образовавшуюся вследствие войны.

Это неизбежно должно было привести к наложению ареста на имущество и к принудительному выселению многих квартиронанимателей. Эти антинародные меры были дополнены отменой жалованья национальным гвардейцам [59]  [59] 15 февраля 1871 года было издано правительственное постановление, предлагавшее национальным гвардейцам, которые получали до сих пор жалованье и нуждаются в нем, подать в 10-дневный срок письменное заявление, подтверждающее их материальную нужду и отсутствие работы Сообщившим ложные сведения угрожало исключение из рядов национальной гвардии и предание суду. Это постановление распространялось и на жен национальных гвардейцев, получавших пособие. – Прим. ред.


[Закрыть], что должно было ввергнуть многих парижан в полную нищету.

Так цинично проявлялась реакционная сущность политики Тьера, направленной не только против трудящихся масс, но и против средних слоев. Все это наполняло радостью мерзкую каналью Жюля Фавра. 10 марта в письме к Тьеру он выражал свою радость по поводу решения Собрания, а также по поводу запрещения издания шести республиканских газет, добавляя при этом:

«Мы полны решимости покончить с укреплениями Монмартра и Бельвиля и надеемся достигнуть этого без кровопролития.

Сегодня вечером военный суд, разбирая дела второй очереди обвиняемых по делу о событиях 31 октября, заочно приговорил Флуранса, Бланки и Левро к смертной казни, а Валлеса, присутствовавшего на суде, к шести месяцам тюремного заключения.

Завтра утром я отправляюсь в Ферьер, чтобы согласовать с прусскими властями множество частных деталей».

Из этого письма явствует, что задуманная Тьером операция с целью захвата пушек, которые национальная гвардия установила в безопасном месте, вот-вот должна была начаться.

Париж жил как в лихорадке. Перед лицом усилившихся репрессий Центральный комитет национальной гвардии все более укреплял свои позиции. Национальная гвардия превращалась, по выражению одного историка Коммуны, в «общество по страхованию от государственного переворота». Центральный комитет был начеку.

В связи с такой ситуацией делегаты национальной гвардии (офицеры и гвардейцы), которые уже собирались 4 и 10 марта, собрались снова 13-го. И на этом собрании представители 215 батальонов из 270 утвердили создание Федерации национальной гвардии и организовали Центральный комитет, в который должны были войти по четыре делегата от каждого округа.

Пруссаки оставили Версаль, где в роскошной Зеркальной галерее они провозгласили прусского короля Вильгельма I германским императором 14 марта Тьер обосновался в префектуре департамента Сена и Уаза. Именно здесь он занялся подготовкой наступления на парижский народ, который все более решительно выражал свое недовольство.

По прибытии в Версаль, куда вслед за ним должно было последовать Собрание, заседание которого было назначено на 20 марта, Тьер счел необходимым убедиться, что со стороны Парижа нечего опасаться. С этой целью глава исполнительной власти отправился 17 марта в Париж, где он собрал своих министров вместе с командующим Парижской армии генералом Винуа и командующим национальной гвардии генералом Орель де Паладином.

Тьер полагал, что 300 тысяч национальных гвардейцев, которых Трошю отказался использовать в боях во время осады, не смогут оказать серьезного сопротивления «солдатам порядка» [60]  [60] Это произошло 18 января 1871 года. – Прим. ред.


[Закрыть]. Он рассчитывал, что с 15– 20 тысячами солдат регулярной армии он сможет обуздать Париж. Но при оценке сложившейся ситуации он не учитывал двух важных факторов. С одной стороны, он не замечал того, что почти вся национальная гвардия, охваченная пламенными патриотическими чувствами и стремлением к политическим и социальным преобразованиям, сплотилась воедино вокруг своего Центрального комитета. С другой стороны, он не замечал того, что солдаты регулярных войск, составлявшие парижский гарнизон, в значительной степени разделяли умонастрое

ния жителей Парижа и готовы были поднять ружья «прикладами вверх».

Тьер обещал Собранию, что оно сможет открыть свои заседания в Версале 20 марта, не опасаясь «мятежа улиц». Поэтому он спешил – он хотел с этим покончить. Все было пущено в ход, чтобы спровоцировать парижан и толкнуть их на борьбу.

17 марта было расклеено обращение к жителям Парижа за подписью Тьера и его министров. В нем говорилось:

«С некоторого времени под предлогом борьбы с пруссаками, которых уже нет более в стенах вашего города, злонамеренные люди захватили часть города в свои руки, возвели там укрепления и поставили караул, заставляя и вас принимать в этом участие, подчиняясь приказу некоего тайного комитета; этот комитет желает один распоряжаться частью национальной гвардии, не признавая, таким образом, власти генерала д'Ореля, столь достойного возглавлять вас, и хочет образовать свое правительство…

Пушки, похищенные у государства, будут возвращены в арсеналы; при выполнении этого срочного, справедливого и разумного дела правительство рассчитывает на вашу помощь. Пусть благонамеренные граждане отвернутся от дурных и помогут законной власти, вместо того чтобы противодействовать ей.

Парижане! Мы обращаемся к вам с этой речью, ибо уважаем ваш здравый смысл, ваше благоразумие и ваш патриотизм. Предупреждение сделано, и отныне мы вправе прибегнуть к силе, ибо необходимо во что бы то ни стало, не медля ни одного дня… полностью восстановить незыблемый порядок».

Две другие афиши, датированные 18 марта, были обращены к национальной гвардии, одна за подписью генерала Орель де Паладина и министра внутренних дел Эрнеста Пикара, другая за подписью Тьера и всех министров.

Эта вторая афиша утверждала:

«Распускают нелепые слухи, будто правительство готовит государственный переворот.

У правительства Республики нет и не может быть иной цели, кроме спасения Республики. Принятые им меры были необходимы для поддержания порядка; оно хотело и хочет покончить с повстанческим комитетом, члены которого, почти все неизвестные населению, являются лишь носителями коммунистических идей и предадут Париж разграблению, а Францию обрекут на гибель, если армия и национальная гвардия не поднимутся, дабы общими усилиями защитить Отечество и Республику».

Потрясая пугалом коммунизма, правительство рассчитывало оправдать свои крайние меры. Это происходило именно в момент осуществления операции по захвату пушек национальной гвардии – операции, которая как раз и должна была привести к революционному взрыву.

В своем гениальном предвидении событий Карл Маркс предугадал опасность, которая угрожала Парижу. Именно поэтому во втором воззвании Генерального совета I Интернационала о франко-прусской войне, датированном 9 сентября 1870 года, он призывал к благоразумию, о чем уже говорилось выше. Маркс предостерегал французских рабочих, но когда массы восстали, тогда, как писал Ленин:

«Маркс хочет идти с ними, учиться вместе с ними, в ходе борьбы, а не читать канцелярские наставления. Он понимает, что попытка учесть наперед шансы с полной точностью была бы шарлатанством или безнадежным педантством. Он выше всего ставит то, что рабочий класс геройски, самоотверженно, инициативно творит мировую историю. Маркс смотрел на эту историю с точки зрения тех, кто ее творит, не имея возможности наперед непогрешимо учесть шансы, а не с точки зрения интеллигента– мещанина, который морализирует «легко было предвидеть… не надо было браться…» [61]  [61] В. И. Ленин, Соч., изд. 5, т. 14, стр. 378-379.


[Закрыть]

Парижские революционеры оказались в крайне трудном положении. Перед лицом наступления, начатого против них Тьером, который прибег к грубому насилию и располагал мощными средствами, революционеры почти не могли уклониться от столкновения, что позволило бы им сберечь свои силы для последующих боев. Неизбежным следствием капитуляции без боя была бы деморализация и разложение революционных сил. Действительно, трудящиеся Парижа оказались перед дилеммой: или позволить раздавить себя без борьбы, или же ответить на провокации Тьера.

Под давлением масс и в значительной степени благодаря их инициативе решено было дать отпор Тьеру. И Карл Маркс тотчас же заявил о своей полной солидарности с вступившими в борьбу трудящимися Парижа. Поднявшись на восстание 18 марта, эти трудящиеся обеспечили победу первой пролетарской революции. Они выступили как выразители интересов и устремлений трудящихся всех стран. Парижская Коммуна явилась своего рода знамением, оповестившим о вступлении в борьбу новых социальных сил, которые осуществили в дальнейшем столь глубокие изменения в мире. В тот век, который был веком развития капитализма и торжества буржуазии, Парижская Коммуна была как бы прообразом грядущего века, нашего века, века социализма, восторжествовавшего ныне на обширной части земного шара. Вот почему, по прекрасному выражению Карла Маркса, герои Коммуны «навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса» [62]  [62] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 17, стр. 366.


[Закрыть].

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Революция 18 марта

Попытка отнять у национальной гвардии ее пушки и восстание парижского народа. – Центральный комитет национальной гвардии в Ратуше. – Его первые шаги. – Его ошибка: отказ от преследования войск Тьера до Версаля. – Выборы 26 марта. – Провозглашение Коммуны. – Характер этого нового правительства .

18 марта, в 3 часа утра, войска Тьера, которым было приказано захватить пушки национальной гвардии, двинулись в направлении Бютт-Шомона, Бельвиля, предместья Тампль, площади Бастилии, Ратуши, площади Сен-Мишель, Люксембургского дворца и Дома инвалидов.

Две бригады дивизии Сюсбиеля, одной из которых командовал генерал Леконт, должны были занять высоты Монмартра. Другая дивизия, под начальством генерала Фарона, была послана для захвата Бютт-Шомона и для нейтрализации Бельвиля и Менильмонтана. Дивизия генерала Модюи должна была занять кварталы Бастилии и Ратуши, площадь Сен-Мишель и Люксембургский дворец.

Префект полиции генерал Валантэн имел, кроме того, в своем распоряжении силы, равные одной дивизии, а именно республиканскую гвардию и различные подразделения, которые занимали Тюильрийский дворец, площадь Согласия, Елисейские поля, Дом инвалидов и Военную школу.

Операция по захвату пушек вылилась в конечном счете в военное окружение Парижа, имевшее своей целью нейтрализовать влияние Центрального комитета национальной гвардии. Наступление войск Винуа сначала было успешным. На Монмартре генерал Леконт рассеял национальных гвардейцев и завладел пушками. Но их нужно было доставить на площадь Инвалидов, а упряжки, за которыми были посланы солдаты, все еще не прибыли, и дальнейшему ходу операции угрожала серьезная опасность.

В самом деле, как только рассвело, национальные гвардейцы, которым удалось пробраться сквозь кольцо войск, подняли тревогу. По инициативе комитета бдительности XVIII округа ударили в набат, сигнал общего сбора поднял на ноги роты национальной гвардии. Толпа теснилась вокруг солдат, пытавшихся увезти пушки. К 8 часам утра войска, занимавшие Монмартр, как бы растворились в людском потоке.

Дух воинской дисциплины не мог устоять перед столь непосредственным общением с народом. Солдаты 88-го пехотного полка не остались бесчувственными к призывам женщин: неужели они будут стрелять в своих братьев! Они подняли ружья прикладами вверх и побратались с народом при криках: «Да здравствует пехота! Долой Винуа! Долой Тьера!»

Несколько солдат республиканской гвардии, а также некоторые офицеры, в том числе генерал Леконт, были схвачены. Тем временем национальные гвардейцы и солдаты 88-го полка внесли разложение в ряды бригады Леконта, которая перестала существовать в это утро как самостоятельная воинская часть.

На площади Пигаль повстанцы отступили под натиском остатков дивизии Сюсбиеля, но в Бельвиле и Менильмонтане войска генерала Фарона вынуждены были отойти.

Операция по захвату пушек не удалась. Тьер и его министры, собравшиеся в министерстве иностранных дел, были охвачены беспокойством: тревожные вести поступали со всех концов Парижа. А в это время генерал Винуа ожидал в Лувре сообщения о победе, которая становилась все менее вероятной. Что касается военного министра генерала Лефло, то его едва не захватили повстанцы, когда он объезжал квартал Бастилии.

Ввиду такой неудачи Тьер, который в 1848 году советовал Луи Филиппу покинуть Париж, сосредоточить войска за пределами столицы, а затем атаковать восставших парижан, решил осуществить теперь подобный план. Он отдал приказ всем войскам отступить за Сену, то есть на ее левый берег, рассматривая это отступление как первый этап полной эвакуации Парижа.

Министры Тьера не были согласны со своим главой относительно этой операции. Орель де Паладин, высказывавшийся за сопротивление в самом Париже, предпринял даже попытку мобилизовать национальную гвардию, командующим которой он номинально являлся, но ему с трудом удалось собрать лишь 500 гвардейцев.

Неудача, постигшая Тьера, превзошла все, что можно было предполагать. Во второй половине дня глава исполнительной власти и его министры, по-прежнему находившиеся в министерстве иностранных дел, увидели, как мимо здания проходили батальоны национальной гвардии, направляясь к Ратуше.

Если бы эти батальоны получили приказ занять министерство иностранных дел, Тьер был бы захвачен национальными гвардейцами, и это оказало бы определенное влияние на ход событий. Впрочем, когда Тьер увидал этих проходивших под окнами гвардейцев, он испугался и поспешил бежать; перед отъездом он подтвердил свой приказ об эвакуации Парижа, включая южные форты, а также Мон-Валерьен и Курбевуа. Что касается министров, то они покинули Париж вечером, после того как опубликовали воззвание, в котором говорилось:

«Комитет, принявший название Центрального комитета, после того как он захватил некоторое количество пушек, покрыл Париж баррикадами и завладел ночью министерством юстиции. Он открыл стрельбу по защитникам порядка и захватил некоторых из них, хладнокровно умертвил генерала Клемана Тома и другого генерала французской армии – Леконта.

Кто такие члены этого Комитета? Никто в Париже не знает их… Никто не может даже сказать, к какой партии они принадлежат. Коммунисты они, бонапартисты или сторонники пруссаков? Или же они агенты этой тройственной коалиции?»

Это гнусное обращение, содержавшее призыв к населению стать на сторону правительства, было подписано Дюфором, Жюлем Фавром, Эрнестом Пикаром, Жюлем Симоном, адмиралом Потюо и генералом Лефло, Генерал Леконт, арестованный после того, как он пытался заставить солдат стрелять в толпу, и генерал Клеман Тома, один из июньских палачей 1848 года, также арестованный утром 18 марта, действительно были расстреляны на улице Розье. Но министры, проливавшие крокодиловы слезы над трупами этих двух человек, способны были – и они доказали это в дальнейшем – пролить кровь патриотов, кровь народа.

Генерал Леконт приказал стрелять в толпу при таких обстоятельствах, которые показывают, как прямое общение солдат с народом может повлиять на войска, которым было поручено выполнение антинародного задания. Небесполезно поэтому вспомнить на основании рассказа одного из историков Коммуны, Эдмона Лепеллетье [63]  [63] Лепеллетье, Эдмон Адольф (1846-1913)-демократический публицист, сотрудничавший в революционных газетах 1871 года, участник Коммуны; в 1911-1913 годах опубликовал книгу «История Коммуны» (в трех томах), но не успел закончить ее. – Прим. ред.


[Закрыть], как это произошло.

«Генерал Леконт почувствовал, что войска ускользают из под его власти. Во время манифестаций, уличных сборищ надо всегда следить за тем, чтобы солдаты были отделены от народа определенным пространством. У Леконта были только пехотинцы, и контакт этих людей с толпой становился с каждой минутой все более тесным, все более опасным. Леконт принял тогда решение применить силу. Он приказывает толпе разойтись, а затем отдает команду прицелиться.

Женщины подались назад и разбежались с громкими криками. Однако не прозвучало ни одного выстрела. Егеря не стали стрелять. Генерал Леконт быстро спускается и повторяет нижестоящему взводу приказ стрелять, который он отдал егерям, находившимся под командованием майора Пуссарга. Солдаты 88-го полка делают вид, что не понимают приказа. Он снова повторяет команду. Солдаты как будто не слышат его. Они по-прежнему неподвижны с ружьем к ноге. Вдруг в рядах происходит движение. Появляются новые люди. Это национальные гвардейцы, смешавшиеся с солдатами. Услыхав

сигнал сбора, они собрались на улице Дудовиль, в Клиньянкуре, за восточным склоном холма. Они поднимались по бульвару Орнано в направлении к Шато-Руж. На своем пути на улице Дежан они наткнулись на сторожевой пост 88-го полка. Несколько национальных гвардейцев отделились и направились к солдатам, заговорили с ними, уговаривая их присоединиться к ним. Им удалось убедить солдат и увлечь их за собой.

Увидев своих товарищей, которые направлялись к ним вместе с национальными гвардейцами, солдаты 88-го полка готовы были присоединиться к ним и, подобно им, побрататься с народом. Генерал Леконт почувствовал их нерешительность. В ярости он приказывает полицейским схватить нескольких мятежников. Приказ был выполнен. «Отведите их в башню Сольферино и сторожите их. Я рассчитаюсь с ними позже! – кричит Леконт и бросает вдогонку непокорным, которых уводят «блюстители порядка»: «Сволочи, ваша песенка спета!» Глухой ропот поднимается среди солдат, оставшихся на плато. Леконт возвращается к ним озлобленный и угрожающий, он кричит, что размозжит голову первому, кто осмелится ослушаться. Но не раздалось ни одного выстрела, ни одно ружье не шелохнулось. Леконт, потеряв самообладание, подбежал к фронту солдат, по-прежнему неподвижных, и в бешенстве закричал: «Вы не хотите сражаться, сволочи, тогда сдавайтесь!…»

Но в рядах солдат раздался голос. Это был голос сержанта Вердаге, которого расстреляли впоследствии в Сатори скорее за этот акт неповиновения, чем за дело на улице Розье [64]  [64] Вердаге был расстрелян 22 февраля 1872 года по приговору
  Версальского военного суда за участие в казни генералов Леконта
  и Клемана Тома. – Прим. ред.


[Закрыть]. Как бы в ответ Леконту, он кричит солдатам: «Товарищи, бросайте оружие»!

Тотчас же несколько солдат бросают ружья на землю. Слышится металлический звук падающего на землю оружия. В ответ раздаются радостные восклицания. Национальные гвардейцы поднимают ружья прикладами вверх и кричат: «Да здравствует пехота!» Женщины бросаются к солдатам, обнимают и целуют их. С обеих сторон потрясают ружьями, кепи. Обмениваются рукопожатиями. Национальные гвардейцы протягивают солдатам, которые пока еще вооружены, свои табакерки, берут их шаспо. Офицеров оттесняют, окружают, обезоруживают».