Текст книги "На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мирового порядка"

Автор книги: Жак Дюкло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Федераты на высотах Монмартра не сидели без дела этой ночью. Они без устали обстреливали все позиции версальцев, ведя одновременно огонь по коллежу Шапталь, по церкви Успения и по казарме Пепиньер и отвечая на огонь батарей Трокадеро. С этой стороны линия версальских аванпостов проходит у нового коллежа Шапталь. На углу Римской улицы и бульвара солдаты Тьера возвели баррикаду, которая, вероятно, долго не продержится. Из соседних домов, которые были укреплены и в которых были проделаны бойницы, федераты непрестанно обстреливают защитников этой, баррикады и наносят им серьезный урон. Оба квартала, Батиньоль и Монмартр, хорошо укреплены. Мэрия занята сильным отрядом. Среди батальонов федератов находятся Верморель и Лефрансэ.

На углах всех улиц имеются баррикады. Но особого упоминания заслуживает одна из них. Она возвышается на площади Бланш и превосходно сооружена; ее защищает женский батальон…

Всю ночь на высотах продолжались бои на аванпостах. Они не носили серьезного характера, и наши потери незначительны. Но сегодня утром версальцы попытались совершить обходный маневр.

От Западного вокзала (Батиньоль) они спустились по окружной железной дороге до Северного вокзала (Ла-Шапель). Мы предусмотрели этот маневр: все меры были приняты, и Клюзере поджидал их там. Версальцы вынуждены были отступить.

Впрочем, с этой стороны наши позиции хорошо укреплены. На площади Орнано сооружена баррикада со рвами, контрэскарпами, которая представляет собой настоящий редут. Восемь 12-миллиметровых митральез составляют ее вооружение. Она защищает предместье Пуассоньер, бульвар Маджента и две линии Внешних бульваров…

Пожар в Министерстве финансов потушен. Морское министерство еще дымится… Говорят, что версальцы продвинулись в верхней части Монмартра. Они достигли улицы Мобёж и площади Сен-Жорж.

В этом районе идет ожесточенная борьба. Федераты, укрывшись за баррикадами, упорно защищаются. На улице Вожирар из окон домов стреляли по национальным гвардейцам. Дома обыскали.

На улице Нев-де-Пти-Шан из окон бросали мраморные плитки. Федераты возмущены до крайности; они поговаривают о том, Чтобы сжечь этот дом. Борьба продолжается почти на всех участках. Сопротивление организуется и, кажется, усиливается. Но и атаки неприятеля становятся все более упорными».

Эти сообщения свидетельствовали о серьезности положения в Париже.

Утром 24 мая версальцы достигли Французского банка, подступов к Пале-Руаялю, Лувра и сквера Монтолон, а на левом берегу Сены, проникнув на улицу д'Асса а улицу Нотр-Дам-де-Шан, приблизились к Валь-де-Грасу и Пантеону.

Ввиду создавшейся обстановки члены Коммуны, находившиеся в Ратуше, решили перенести свое местопребывание в мэрию XI округа. Вскоре пламя охватило Ратушу, где 58 дней назад была торжественно провозглашена Коммуна.

Домбровскому, погибшему в бою, были устроены волнующие похороны. Вот как рассказывает о них Лиссагарэ:

«В двух шагах оттуда, на кладбище Пер-Лашез, телу Домбровского были оказаны последние почести. Его перевезли туда ночью; при перевозке тела на площади Бастилии разыгралась трогательная сцена.

Федераты, защищавшие эти баррикады, остановили кортеж и положили его тело у подножия Июльской колонны.

Мужчины с факелами в руках окружили его смертное ложе и образовали вокруг него как бы огненный свод; федераты подходили один за другим, чтобы запечатлеть на лбу своего генерала последний поцелуй.

Во время этой процессии барабаны били «встречу». Наконец тело Домбровского, завернутое в красное знамя, было положено в гроб.

Верморель, брат генерала, его офицеры и около двухсот гвардейцев стояли с обнаженными головами. «Вот тот, кого обвиняли в измене! – воскликнул Верморель. – Одним из первых он отдал свою жизнь за Коммуну. А мы… что делаем мы, вместо того чтобы подражать ему?»

Он продолжает говорить, клеймя трусов и паникеров. Его речь, обычно сбивчивая, льется, воспламененная страстью, подобно расплавленному металлу. «Поклянемся же умереть, но не отступить ни на шаг!» Это были его последние слова; он сдержал их. Гул орудий, стоявших в двух шагах от этого места, временами заглушал его голос. Мало было среди присутствующих тех, кто сумел удержаться от слез.

Счастливы те, кто удостоился таких похорон! Счастливы те, кто был предан земле в разгар битвы, по ком прогремел прощальный салют пушек, кого оплакали друзья!»

В это же самое время предатель Вейссе, которого версальцы использовали, чтобы бросить тень подозрения на героя, был расстрелян на Новом мосту.

Версальцы продолжали неуклонно продвигаться вперед. В четыре часа дня они захватили Пантеон. Расстрелы без суда продолжались: на улице Сен-Жак и улице Гэ-Люссак было расстреляно 40 человек, и среди них Рауль Риго. Однако на Бютт-о-Кай федераты во главе с Врублевским отражали все атаки версальцев.

На правом берегу Сены был захвачен Северный вокзал, но Восточный вокзал, Шомонские высоты, Американские каменоломни и Пер-Лашез оборонялись с помощью пушек. К вечеру 24 мая в руках коммунаров оставались только XI, XII, XIX и XX округа, а также некоторые районы III, V и XIII округов.

Вечером версальцам удалось окружить баррикаду у ворот Сен-Мартен. Находящийся рядом театр был охвачен пламенем пожара. Версальцы подошли к Восточному вокзалу и к площади Ратуши; на левом берегу Сены они заняли парк Монсури.

Истребление федератов продолжалось. Версальская пропаганда кричала о «поджигательницах», обвиняя женщин в пожарах, которые опустошали Париж. Солдаты Тьера уже не довольствовались расстрелом мужчин, они расстреливали также и женщин.

В этой атмосфере ненависти, доведенной до крайности, и было казнено в тюрьме Лa-Рокет несколько заложников, в том числе парижский архиепископ Дарбуа. В течение нескольких недель Тьер упорно отклонял предложение Коммуны обменять этого прелата на арестованного в провинции Бланки [208]

[Закрыть].

24 мая, в 9 часов вечера, Военная комиссия Коммуны распорядилась расклеить следующий приказ:

«Немедленно сжигать все дома, из окон которых будут стрелять по национальной гвардии, и расстреливать всех жителей этих домов, если они не выдадут или сами не казнят виновников этого преступления».

Борьба становилась все более напряженной. Кровожадные действия версальцев заставляли бойцов Парижской Коммуны принимать самые решительные меры. Как далек был этот приказ Военной комиссии от примиренческих предложений Центрального комитета национальной гвардии, упоминавшихся выше и опубликованных в тот же день в «Journal Officiel».

Четверг 25 мая

С утра пушки, увезенные из X округа, были доставлены федератами на площадь Шато д'О. Набережная Жемап все еще находилась в руках коммунаров. Версальцы поставили своей целью захватить в этот день площадь Бастилии (генерал Винуа) и площадь Шато д'О (генералы Дуэ и Кленшан). Они вели наступление в этих двух направлениях.

Мэрия XI округа оставалась центром Коммуны, доживавшей последние дни. 25 мая, в полдень, около двадцати членов Парижской Коммуны и Центрального комитета ознакомились с сообщением секретаря посольства США, предлагавшего им посредничество пруссаков. Делегаты, выделенные для поездки в Венсен с целью установления контакта с этими посредниками, не смогли добраться туда, так как им воспрепятствовали федераты, хотя они имели при себе пропуска. Считают, что, делая свое предложение, предусматривавшее приезд делегатов в Венсен, посол США имел в виду скомпрометировать Парижскую Коммуну [209]

[Закрыть].

Беспощадная борьба продолжалась: Франкель был ранен, ранена была и Елизавета Дмитриева. Брюнель тоже был ранен, а Верморель получил смертельное ранение. Но ожесточенная борьба продолжалась. Версальцы завладевали баррикадами лишь после жестоких и упорных боев.

На левом берегу Сены Врублевский, который героически сражался на Бютт-о-Кай, получил приказ отступить к XI округу. Но он воспротивился этому и перенес центр сопротивления к площади Жанны д'Арк. Он согласился перейти на правый берег лишь после того, как солдаты Тьера овладели мэрией XIII округа и начали занимать бульвар Сен-Марсель.

Когда Врублевский прибыл в мэрию XI округа, Делеклюз предложил ему главное командование. Но на вопрос Врублевского: «Есть ли у вас хоть несколько тысяч решительных людей?» – Делеклюз ответил: «Самое большее несколько сот человек».

Делеклюз был убит у входа на бульвар Вольтера, близ площади Шато д'О (ныне площадь Республики). Он явно стремился покончить счеты с жизнью, которая после поражения Коммуны теряла для него всякий смысл [210]

[Закрыть].

Вот как описывал смерть Делеклюза Лиссагарэ:

«Солнце садилось за площадью. Делеклюз, не оглядываясь, чтобы узнать, следует ли за ним кто– нибудь, шел все тем же шагом, – единственное живое существо на бульваре Вольтера. Дойдя до баррикады, он повернул налево и взобрался на камни. В последний раз увидели мы его суровое лицо, обрамленное короткой белой бородой, лицо, обращенное к смерти. Внезапно Делеклюз исчез. Он упал, сраженный наповал».

К вечеру 25 мая часть столицы, находившаяся в руках Коммуны, еще больше уменьшилась. Коммунары занимали только XIX и XX округа и примерно половину XI и XIII округов.

Бойня продолжалась. Маршал Канробер поздравлял Тьера.

«Позвольте мне выразить свою радость по поводу ваших последних успехов в борьбе против гнусном анархии, – писал маршал. – Они умерили мое глубокое сожаление, что мне не пришлось сражаться против нее… Благодаря вам и благодаря своей армии Франция избавилась от самой страшной, самой ужасной опасности, которая когда-либо угрожала ей» [211]

[Закрыть].

Версальцы буквально купались в крови народа. Они терзали и мучили Париж, ибо не могли простить Коммуне того, что она явилась предвестницей нового мира.

Пятница 26 мая

На рассвете этого дня версальцы овладели Лионским вокзалом, баррикадой на улице Касте поблизости от Бастилии и сквером Тампль вблизи площади Шато д'О. С этого момента план Мак-Магона состоял в том, чтобы, осуществив обходное движение, захватить высоты Менильмонтана и Бельвиля, в то время как Винуа должен был занять площадь Бастилии и площадь Нации.

Вскоре после полудня площадь Бастилии была захвачена, а к концу дня версальцы достигли площади Нации, но шквал артиллерийских залпов с Пер-Лашез заставил их отойти. Тем не менее наступление войск Тьера неуклонно продолжалось. Лишь в нескольких местах его сдерживал огонь орудий Шомонских высот, Бельвиля и Пер-Лашез.

Сопротивление коммунаров становилось все менее организованным и согласованным. Коммуна, члены которой рассеялись по округам, все более теряла возможность играть руководящую роль.

Несколько членов Коммуны, в том числе Варлен и Ранвье, сошлись в XX округе с несколькими членами Центрального комитета. Они пытались обсудить положение и принять некоторые меры, но их возможности все более сокращались.

Они решили бороться до конца. Это решение нашло выражение в следующей афише – последней афише Коммуны, которую Ранвье распорядился отпечатать вечером 26 мая:

«Граждане XX округа!…

Если мы будем разбиты, вы знаете, какая участь ждет нас… К оружию!… Будьте бдительны, особенно ночью… Я призываю вас в точности исполнять приказы…

Окажите поддержку XIX округу; помогите ему отразить врага. От этого зависит и ваша собственная безопасность…

Не ждите, когда подвергнется нападению сам Бельвиль… и тогда Бельвиль сможет вновь восторжествовать. Итак, вперед… Да здравствует Республика!» [212]

[Закрыть]

К вечеру 26 мая вооруженные силы Коммуны удерживали уже только маленький участок Парижа – от ворот канала Урк до Венсенских ворот; граница между обоими лагерями внутри города проходила через бассейн Ла-Виллет, канал Сен-Мартен, бульвар Ришар-Ленуар и улицу Фобур-Сент-Антуан.

В тех частях Парижа, которые были уже заняты версальцами, расстрелы без суда принимали все более массовый характер. Залпы выстрелов карательных отрядов раздавались во всех концах города. В этот день на ступеньках Пантеона версальцы расстреляли Мильера-депутата Национального собрания, который не примкнул к Коммуне, но опубликовал ряд статей, выдержанных в республиканском духе [213]

[Закрыть].

Жажда убийств, овладевшая версальцами, была так велика, что газета «Siecle» [214]

[Закрыть] вынуждена была заявить в этот день:

«Это какая-то оргия безумия. Уже не отличают виновных от невиновных. Подозрительность написана на всех лицах. Доносам нет конца. Жизнь граждан ни в грош не ставится. За одно слово «да» или «нет» арестовывают, расстреливают».

В тот же день заключенные, находившиеся в тюрьме Ла-Рокет, были выведены оттуда и отведены на улицу Аксо. Это были 50 заложников Коммуны; их появление на улицах XX округа было встречено гневными возгласами населения. Они были расстреляны, хотя никакого приказа об этом не было отдано [215]

[Закрыть]. Но разве трудно понять ярость парижского народа, который знал, что версальцы систематически расстреливают пленных коммунаров!

Федераты продолжали ожесточенную борьбу, которая с каждым часом становилась все более безнадежной.

В то время, как по адресу коммунаров со всех сторон неслись вопли ненависти, Виктор Гюго [216]

[Закрыть], который находился тогда в Брюсселе и который не одобрял Коммуны и не понимал ее значения, не захотел, однако, выть вместе с волками. В пятницу 26 мая он направил в газету «L'Independance belge» замечательное и благородное письмо, в котором требовал предоставления коммунарам права убежища в Бельгии.

Он писал:

«Я протестую против заявления бельгийского правительства, касающегося побежденных парижан.

Что бы ни говорили и что бы ни делали, эти побежденные являются политическими деятелями.

Я не был с ними.

Я приемлю принцип Коммуны, но не одобряю ее руководителей…

Возвращаюсь к бельгийскому правительству.

Оно неправильно поступает, отказывая коммунарам в убежище.

Закон допускает такой отказ, но право запрещает его…

Что касается меня, то я заявляю следующее: убежище, в котором бельгийское правительство отказывает побежденным, предлагаю им я.

Где? В Бельгии. Я оказываю эту честь Бельгии.

Я предоставлю убежище в Брюсселе, на площади Баррикад, № 4… Защищая Францию, я защищаю Бельгию. Правительство Бельгии будет против меня, но народ Бельгии будет со мной.

Во всяком случае, совесть моя будет чиста» [217]

[Закрыть].

Суббота 27 мая

С первых часов этого дня территория столицы, еще остававшаяся в руках коммунаров, угрожающе сократилась. Ворота Монтрёй и Баньоле были захвачены версальцами. Зато баррикада на улице Попенкур еще держалась и продолжала борьбу до самого вечера. Но сопротивление Парижа подходило к концу.

Утром около десяти членов Коммуны собрались на улице Аксо, но вскоре они разошлись, чтобы принять участие в последних боях агонизирующей Коммуны.

Из-за недостатка боеприпасов позиции на Шомонских высотах невозможно было далее удерживать. Площадь Празднеств в свою очередь также была занята версальцами, такая же участь постигла и площадь перед церковью в Бельвиле. Таким образом поле действий федератов, вынужденных отступать, все более суживалось. Именно в этих условиях бойцы Коммуны вступили в последний бой на кладбище Пер-Лашез. Ворота были снесены пушечными залпами, после чего завязался рукопашный бой среди могил и в склепах. Здесь у славной Стены федератов, куда каждый год приходит парижский народ отдать дань уважения коммунарам, были расстреляны последние защитники Пер-Лашез.

В субботу вечером, накануне последнего, 72-го дня Парижской Коммуны, в руках федератов оставалась только часть XX округа с его мэрией и часть XI округа. В этом трагическом уголке XX округа Ферре, Варлен, Ранвье и Журд, верные до конца своему долгу членов Коммуны, приняли участие в последних боях. Те из героических коммунаров, которые могли еще сражаться, были истощены шестью днями непрерывной и теперь уже безнадежной борьбы.

Жестокость версальцев была так велика, что газета «Times» писала в этот день:

«Партия порядка, трусость которой была главной причиной войны, отличается ныне своей свирепой жестокостью. В поисках инсургентов они обшаривают все дома, расстреливая многих из тех, кого удается найти».

Воскресенье 28 мая

В восемь часов утра версальские войска заняли мэрию XX округа, а вскоре после этого завладели тюрьмой Ла-Рокет. К десяти часам утра оставался только один, слабый центр сопротивления: федераты засели в узком четырехугольнике, образованном предместьем Тампль, улицей Труа-Борн, улицей Труа-Курон и Бельвильским бульваром.

Варлен, Ферре, Гамбон, опоясанные красными шарфами, отправились во главе маленькой группы бойцов защищать баррикаду в предместье Тампль и баррикаду на улице Фонтен-о-Руа, которые версальцам не удалось захватить лобовым ударом и которые им пришлось обойти.

Еще сражались и на нескольких баррикадах XI округа. На одной из них находился последний ветеран Коммуны, Альбер Лежён, который умер в 1942 году в Советском Союзе.

Шел последний бой на последних баррикадах Парижа. Описанию этого боя Лиссагарэ посвятил следующие волнующие строки:

«В десять часов у федератов почти не остается пушек, их окружают две трети версальской армии. На улицах Фобур-дю-Тампль, Оберкампф, Сен-Мор и Пармантье еще идет борьба. Там есть баррикады, которые невозможно обойти, и дома, у которых нет выхода. Версальская артиллерия обстреливала их до тех пор, пока федераты не истратили всех своих боеприпасов…

Стрельба утихает. Наступает глубокое молчание. В полдень в воскресенье 28 мая с Парижской улицы,

захваченной версальцами, прозвучал последний пушечный выстрел федератов. Выстрел этой пушки, заряженной двойным зарядом, был последним вздохом Парижской Коммуны.

Последней баррикадой майских дней была баррикада на улице Рамронно. В течение четверти часа ее защищал только один федерат. Три раза ломал он древко версальского знамени, водружаемого над баррикадой Парижской улицы. В награду за свое мужество последнему бойцу Коммуны удалось спастись».

Вечером 28 мая, гордясь делом рук своих, Мак-Магон писал в прокламации к жителям Парижа:

«Французская армия пришла спасти вас. Париж освобожден.

В четыре часа наши солдаты овладели последними позициями инсургентов.

Ныне борьба окончена; порядок, труд и безопасность будут восстановлены».

Версаль торжествовал победу, сопротивление Парижа было сломлено, Коммуна задушена. Для завершения своей победы версальцам оставалось только овладеть Венсенским фортом, который, поскольку он был разоружен, не смог принять участие в борьбе между Парижем и Версалем. Комендант форта гражданин Мерле, решивший скорее взорвать форт, чем сдать его, был убит изменником капитаном, которого версальцы отпустили на свободу. Девять других офицеров форта были расстреляны во рвах; они умерли как герои.

Эжен Варлен, которого узнал и выдал один священник, был расстрелян версальцами после того, как его прекрасная голова мыслителя, исполненного помыслов братства, была совершенно изуродована, превращена в какое-то кровавое месиво, глаз был выбит и висел из орбиты. Характерная деталь: версальский офицер, приказавший расстрелять Варлена, украл у него часы.

Париж был залит кровью. Тьер и его банда брали реванш у парижских трудящихся, перед которыми они в свое время дрожали.

Все реакционеры того времени приветствовали преступные действия версальцев как подвиг. Газета «Figaro» писала: «Что такое республиканец? Это дикий зверь. Ну-с, честные люди, ударим, чтобы навсегда покончить с демократической сволочью».

Газета «Journal des debats» цинично заявляла: «Наша армия отомстила за свои неудачи неоценимой победой». Следовательно, она отомстила немцам истреблением парижан. Такой ход мысли не чужд и некоторым из нынешних военачальников, которые тоже помышляют о том, чтобы искупить свои неудачи уничтожением всех демократических свобод.

В занятом версальцами Париже оргия убийств приняла такие размеры, что этого не могли скрыть даже благонамеренные газеты. Вот что писала по этому поводу 30 мая газета «Siecle»:

«Каждый обвиняемый подвергается краткому допросу, после чего председатель суда произносит свой приговор. Если виновного квалифицируют как рядового, его направляют в Сатори; если же как нерядового, то его уводят в соседнюю залу, где ему разрешают побеседовать несколько минут со священником, прежде чем быть расстрелянным».

Со своей стороны газета «Liberte» писала в тот же день:

«Военные суды в Париже действуют с небывалой активностью в нескольких специальных пунктах. В казарме Лобо, в Военной школе производятся непрерывные расстрелы. Так расправляются с мерзавцами, которые принимали непосредственное участие в борьбе».

В тот же день бельгийское правительство решило изгнать из страны Виктора Гюго за благородную и мужественную позицию, которую он занял в отношении участников Парижской Коммуны.

30 мая в обращении ко всем членам Международного Товарищества Рабочих в Европе и в США Карл Маркс от имени Генерального совета Интернационала писал:

«После троицына дня 1871 г. не может уже быть ни мира, ни перемирия между французскими рабочими и присвоителями продукта их труда. Железная рука наемной солдатни может быть и придавит на время оба эти класса, но борьба их неизбежно снова возгорится и будет разгораться все сильнее, и не может быть никакого сомнения в том, кто, в конце концов, останется победителем: немногие ли присвоители или огромное большинство трудящихся. А французские рабочие являются лишь авангардом всего современного пролетариата.

Европейские правительства продемонстрировали перед лицом, Парижа международный характер классового господства, а сами вопят на весь мир, что главной причиной всех бедствий является Международное Товарищество Рабочих, то есть международная организация труда против всемирного заговора капитала… «Помещичья палата» поднимает против него вой, а европейская печать хором поддерживает ее. Один уважаемый французский писатель [218]

[Закрыть], ничего общего не имеющий с нашим Товариществом, сказал о нем:

«Члены Центрального комитета национальной гвардии и большая часть членов Коммуны – самые деятельные, ясные и энергичные головы Международного Товарищества Рабочих… Это – люди безусловно честные, искренние, умные, полные самоотвержения, чистые и фанатичные в хорошем смысле этого слова».

Буржуазный рассудок, пропитанный полицейщиной, разумеется, представляет себе Международное Товарищество Рабочих в виде какого-то тайного заговорщического общества, центральное правление которого время от времени назначает восстания в разных странах. На самом же деле наше Товарищество есть лишь международный союз, объединяющий самых передовых рабочих разных стран цивилизованного мира…

Та почва, на которой вырастает это Товарищество, есть само современное общество. Это Товарищество не может быть искоренено, сколько бы крови ни было пролито. Чтобы искоренить его, правительства должны были бы искоренить деспотическое господство капитала над трудом, то есть искоренить основу своего собственного паразитического существования.

Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества. Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов» [219]

[Закрыть].

На следующий день, 31 мая, Эмиль Золя писал в газете «Semaphore»:

«Мне удалось совершить прогулку по Парижу. Это ужасно… Скажу вам только о груде трупов, которые уложили штабелями под мостами. Нет. никогда не забыть мне ужаса, от которого сжалось мое сердце, при виде этой массы окровавленных человеческих тел, брошенных как попало… Головы и члены перемешались в чудовищном беспорядке. Из груды выглядывают искаженные судорогой лица… Ноги свисают, иные мертвецы кажутся разрезанными надвое, у других как будто четыре ноги и четыре руки. О, какая зловещая бойня!…»

В тот же день Александр Дюма-сын [220]

[Закрыть] подло оскорбил великого художника Гюстава Курбе и, говоря о женщинах Коммуны, заявил:

«Мы ничего не скажем об их самках из уважения к женщинам, на которых они похожи, когда мертвы».

Эти гнусные оскорбления не могли, однако, заставить забыть о героической борьбе женщин Парижа во время Коммуны. Они участвовали во всех боях и проявили изумительную храбрость в борьбе против врага не только в качестве маркитанток или санитарок [221]

[Закрыть], но и в качестве бойцов. На Монмартре сражался целый батальон женщин во главе с Луизой Мишель. В Батиньоле отряд женщин возглавляла Елизавета Дмитриева.

В письме к Герману Юнгу от 24 апреля эта революционерка писала о деятельности женщин Парижа:

«Я много работаю. Мы поднимаем всех женщин Парижа. Я созываю публичные собрания. Мы учредили во всех округах в помещениях самих мэрий комитеты защиты и, кроме того, Центральный комитет. Все это для того, чтобы основать Союз женщин для защиты Парижа и ухода за ранеными [222]

[Закрыть]. Мы устанавливаем контакт с правительством [223]

[Закрыть], и я надеюсь, что организация наладится. Но сколько потеряно времени и сколько труда мне это стоило!»

Именно потому, что женщины проявили во время Парижской Коммуны такую энергию, версальцы и пустили в ход легенду о «петролейщицах», чтобы обвинить женщин в поджогах домов во время боев, происходивших в дни «Кровавой недели».

Ленин восхищался ролью, которую сыграли женщины Парижа в боях за Коммуну; в 1916 году он писал:

«Один буржуазный наблюдатель Коммуны писал в мае 1871 года в одной английской газете: «Если бы французская нация состояла только из женщин, какая это была бы ужасная нация!» Женщины и дети с 13 лет боролись во время Коммуны наряду с мужчинами» [224]

[Закрыть].

О героической борьбе женщин Коммуны напомнил Артюр Рембо в своей поэме «Руки Жанны-Мари».

Безжалостное сердце мая Заставило их побледнеть, Когда, восстанье поднимая, Запела пушечная медь [225]

[Закрыть].

Во время репрессий версальцы не пощадили и женщин: 1601 женщина предстала перед IV военным судом. Среди них была и Луиза Мишель, приговоренная к смертной казни. Ее сослали в Нумею, где она провела долгие годы со своими товарищами по борьбе.

Молодежь Парижа также была среди пламенных бойцов Коммуны. В рядах боевых частей можно было видеть детей, подростков 14-16 лет, которые героически сражались с врагом.

После «Кровавой недели» версальцы арестовали сотни юнцов; среди них был ребенок всего восьми лет от роду. Во время казней, совершавшихся без суда и следствия, версальцы расстреляли нескольких юношей; перед лицом смерти они вели себя столь мужественно, что поразили даже своих убийц.

История помнит юного бойца Коммуны, совсем еще ребенка, который перед расстрелом попросил офицера, командовавшего карательным взводом, маленькой отсрочки, чтобы передать товарищу часы для своей матери, после чего он тотчас же вернулся и гордо встал у стены, где расстреливали оставшихся в живых участников жестоких боев «Кровавой недели».

Молодые коммунары, находившиеся в первых рядах бойцов Парижской Коммуны, следовали примеру и продолжали традиции тех юношей, которые накануне восстания 10 августа 1792 года, покончившего с монархией, вместе со своими старшими братьями призывали жителей парижских предместий взяться за оружие.

Они продолжали традиции тех юношей, которые в битве при Вальми [226]

[Закрыть] сражались в рядах бойцов революции, перед которыми вынуждена была отступить европейская феодально-монархическая коалиция.

Детей Коммуны вдохновляла память о маленьком барабанщике революции Жозефе Бара, который умер с возгласом: «Да здравствует Республика!»; их вдохновляла память о юном Жозефе Виала, который был убит при попытке перерезать канаты понтонов, чтобы помешать роялистам перейти реку Дюранс [227]

[Закрыть].

Молодые коммунары продолжали традиции баррикадных бойцов 1830 и 1848 годов. Но их борьба носила иной характер, они боролись за торжество нового общества, против нищеты, за счастливую жизнь, за счастье народа, счастье, о котором молодой революционер Сен– Жюст [228]

[Закрыть] сказал некогда, что это новая идея.

Карл Маркс, который пристально следил за ходом событий в Париже и 30 мая 1871 года дал гениальный анализ грандиозного движения, каким была Парижская Коммуна, писал профессору Э. С. Бизли [229]

[Закрыть]:

«Во-первых, я послал членам Коммуны… письмо в ответ на их запрос, каким образом они могли бы продать на Лондонской бирже некоторые ценные бумаги.

Во-вторых, 11 мая, за десять дней до катастрофы, я сообщил… все подробности тайного договора между Бисмарком и Фавром во Франкфурте…

Если бы Коммуна послушалась моих предостережений! Я советовал ее членам укрепить северную сторону высот Монмартра – прусскую сторону, и у них было еще время это сделать; я предсказывал им, что иначе они окажутся в ловушке; я разоблачил им Пиа [230]

[Закрыть], Груссе и Везинье; я требовал, чтобы они немедленно прислали в Лондон все бумаги, компрометирующие членов [правительства] национальной обороны, чтобы таким образом до известной степени сдерживать неистовства врагов Коммуны, – тогда план версальцев был бы отчасти расстроен» [231]

[Закрыть].

Из этого письма видно, как старался помочь коммунарам Карл Маркс, как предостерегал он их против некоторых элементов, поведение которых вполне оправдывало его отрицательный отзыв о них.

Зверства версальцев вызвали негодование всего цивилизованного мира. Правду нельзя было полностью скрыть, несмотря на классовую солидарность, объединявшую палачей Парижа с буржуазными правительствами других стран.

Вот несколько особенно показательных выдержек из иностранных газет:

«В Люксембургском саду, в парке Монсо, у башни Сен-Жак были вырыты огромные рвы, которые наполнили негашеной известью. Инсургентов, мужчин и женщин, приводили туда: залп взвода, облако дыма… и ров и известь поглощают свою добычу» («L'Independance belge», 27 мая).

«Множество женщин и малолетних детей было расстреляно в Люксембургском саду» («Times», телеграмма от пятницы, 26 мая).

«Вряд ли когда-нибудь удастся узнать точное число жертв той бойни, которая еще продолжается, ибо пленных расстреливают пачками и бросают как попало во рвы, вырытые ad hoc [232]

[Закрыть]. Даже организаторы этих казней едва ли могут сказать, сколько трупов они нагромоздили. Мы знаем только одно: в Париже продолжается резня, какой не видали со времен Варфоломеевской ночи» («Evening Standard»).

«Вчера после полудня в казармах близ Ратуши расстреливали защитников Коммуны. После каждого ружейного залпа подъезжали закрытые санитарные повозки и в них бросали трупы» (телеграмма Агентства Рейтер от 28 мая).

Даже сама французская пресса не могла замолчать то, что происходило в эти дни. Об этом свидетельствуют следующие выдержки, являющиеся откровенным признанием:

«Сегодня, 25 мая… около Биржи было расстреляно огромное число инсургентов, захваченных с оружием в руках. Тех, кто пытался сопротивляться, привязывали к решетке. То же происходило в семинарии Сен-Сюльпис» («Franfais»).