Текст книги "На штурм неба. Парижская коммуна – предвестница нового мирового порядка"

Автор книги: Жак Дюкло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

*

После падения империи и провозглашения республики Генеральный совет Интернационала опубликовал второе воззвание, датированное 9 сентября. Это воззвание разоблачало действия прусского правительства, заявлявшего вначале, что оно ведет войну «чисто оборонительного характера», а теперь требовавшего аннексии Эльзаса и Лотарингии. Воззвание воспроизводило выдержку из манифеста немецкой Социал-демократической партии от 5 сентября, в котором говорилось:

«Мы протестуем против аннексии Эльзаса и Лотарингии. И мы сознаем, что говорим от имени немецкого рабочего класса. В общих интересах Франции и Германии, в интересах мира и свободы…» [39]  [39] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 17, стр. 279.


[Закрыть]

Интернационал приветствовал установление во Франции республики, но писал в воззвании:

«Эта республика не ниспровергла трон, она только заняла оставленное им пустое место. Она провозглашена не как социальное завоевание, а как национальная мера обороны. Она находится в руках временного правительства, состоящего частью из заведомых орлеанистов, частью из буржуазных республиканцев, а на некоторых из этих последних июньское восстание 1848 г. оставило несмываемое пятно. Распределение функций между членами этого правительства не обещает ничего хорошего. Орлеанисты заняли сильнейшие позиции – армию и полицию, между тем как мнимым республиканцам предоставили функцию болтовни. Некоторые из первых шагов этого правительства довольно ясно показывают, что оно унаследовало от империи не только груду развалин, но также и ее страх перед рабочим классом» [40]  [40] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т, 17, стр. 280.


[Закрыть].

Далее в этом воззвании, автором которого был Карл Маркс, парижским рабочим давались важные советы:

«Таким образом, французский рабочий класс находится в самом затруднительном положении. Всякая попытка ниспровергнуть новое правительство во время теперешнего кризиса, когда неприятель уже почти стучится в ворота Парижа, была бы безумием отчаяния. Французские рабочие должны исполнить свой гражданский долг, но, вместе с тем, они не должны позволить увлечь себя национальными традициями 1792 г., как французские крестьяне дали обмануть себя национальными традициями Первой империи. Им нужно не повторять прошлое, а построить будущее. Пусть они спокойно и решительно пользуются всеми средствами, которые дает им республиканская свобода, чтобы основательнее укрепить организацию своего собственного класса. Это даст им новые геркулесовы силы для борьбы за возрождение Франции и за наше общее дело – освобождение труда. От их силы и мудрости зависит судьба республики» [41]  [41] К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 17, стр. 280-281.


[Закрыть].

Последующие события показали, что парижские рабочие подпали под влияние «традиций», о которых говорил Маркс. Одной из их главных забот было усиление борьбы против немецких захватчиков. Но этой борьбой руководило «правительство национальной обороны», от которого буржуазия ждала, что оно использует власть, украденную им 4 сентября у рабочего класса и народа Парижа, не для того, чтобы разбить пруссаков, с которыми она решила договориться, а для того, чтобы обеспечить «порядок» внутри страны.

Указания Генерального совета Интернационала не получили широкого распространения в массах и в конечном счете были известны лишь очень немногим. К тому же левореспубликанские газеты, которые опубликовали этот документ, изъяли из него одно из главных мест, содержавшее критику «правительства национальной обороны».

Сразу же после образования этого правительства, 5 сентября, парижская федерация Интернационала разоблачила узурпацию буржуазными республиканцами народного суверенитета. Но, учитывая состояние войны и неподготовленность народных масс, она считала борьбу против правительства несвоевременной и заявляла, что готова поддержать его, если оно удовлетворит требования рабочего класса, а именно:

упразднение полицейской префектуры и смещение должностных лиц империи;

отмена всех ограничительных законов (предусматривавших уголовную ответственность или денежные штрафы) в отношении печати, права собраний и союзов; немедленные выборы парижского муниципалитета; аннулирование всех приговоров и прекращение судебных преследований, возбужденных по делам, связанным с выступлениями против империи.

Кроме того, была принята резолюция о создании в каждом округе Парижа республиканского комитета; каждый из них должен был выделить четырех делегатов в состав Центрального комитета. Членами временного Центрального комитета стали Варлен, Привэ, Шпётлер, Гаан, Аме, Шуто, Робийяр.

Центральный республиканский комитет [42]  [42] Полное название этой организации было Центральный республиканский комитет 20 округов Парижа, но обычно его называли просто Центральным комитетом 20 округов Парижа. – Прим. ред.


[Закрыть] и окружные комитеты [43]  [43] Эти комитеты назывались то республиканскими комитетами (с указанием округа), то комитетами бдительности, то просто комитетами обороны. – Прим. ред.


[Закрыть] поставили своей задачей принять участие в обороне страны и помочь правительству в этом деле. В ходе собрания, состоявшегося 13-14 сентября, Центральный комитет принял программу мер, которые должно было принять правительство в области 1) общественной безопасности, 2) продовольственной и жилищной политики, 3) организации обороны Парижа и 4) обороны департаментов.

16 сентября Центральный комитет направил делегацию к правительству, но она не была принята. Когда об этом узнало население, то на следующий день, 17 сентября, снова явилась делегация, которая была принята от имени правительства Жюлем Ферри.

Пропасть между «правительством национальной обороны» и парижским народом все более углублялась. Перспектива выборов в парижский муниципалитет все более отдалялась – до такой степени клика Трошю боялась народного голосования. Мэрами парижских округов, назначенными правительством, были большей частью буржуа, ненавидевшие рабочее движение. Меры же, принятые для обеспечения обороны Парижа, не соответствовали требованиям момента.

Правительство не желало удовлетворять народные требования относительно роспуска бывших полицейских частей империи и преобразования муниципальной гвардии в республиканскую гвардию. Преобразование городской полиции в отряды «блюстителей порядка» (gardiens de la paix) никого не могло обмануть: полицейские силы Второй империи были сохранены.

Главной заботой так называемого правительства национальной обороны была борьба против рабочего класса, против народа. Что касается национальной обороны, то глава правительства (которое присвоило себе это громкое наименование) генерал Трошю [фамилия его звучала весьма двусмысленно: Trochu -это причастие от глагола «trop choir» (слишком низко пасть), как говорил Виктор Гюго] начал исполнение своих обязанностей с того, что назвал безумием «попытку Парижа выдержать осаду прусской армии». Но подобные заявления делались лишь в тесном кругу, ибо перед широкой публикой правительство изображало себя полным решимости защищать страну.

Министр иностранных дел так называемого правительства национальной обороны Жюль Фавр был особенно искусным мастером говорить обратное тому, что он делал.

7 сентября он распорядился расклеить афиши, в которых заявлялось:

«Враг у наших ворот. У нас только одна мысль – прогнать его с нашей территории… Мы не уступим ничего! Никогда! Ни пяди нашей земли! Ни камня наших крепостей!»

И в то же самое время этот вероломный министр пытался организовать тайное свидание с Бисмарком. Несколько дней спустя он отправил Тьера со специальной миссией за границу, чтобы облегчить правительству заключение перемирия. 19 сентября, через пятнадцать дней после создания так называемого правительства национальной обороны, когда пруссаки оказались под Парижем, Жюль Фавр встретился с Бисмарком в Ферьере (департамент Сена и Марна).

С военной точки зрения у французов была в тот момент возможность взять инициативу в свои руки, поскольку окружение Парижа еще только начиналось и было завершено значительно позднее. Но правительство не хотело вести войну против захватчиков. Им владело только одно чувство – страх перед Парижем, страх перед народом, который был исполнен патриотизма и от которого приходилось скрывать преступные переговоры, подготовлявшие измену. Это поведение было обусловлено ходом мысли, аналогичным тому, который должен был привести Базена к предательству. Соображения такого же порядка побудили старого предателя Петена стать в 1940 году гитлеровским гаулейтером. Из тех же соображений отказался сражаться в 1940 году и генерал Вейган под лживым предлогом, будто Париж находится в руках коммунистов.

Даже Морис Баррес [44]  [44] Баррес, Морис (1862-1923) – французский публицист крайне реакционного направления, ярый милитарист и шовинист. – Прим.
  ред.


[Закрыть] вынужден был предъявить военачальникам 1870 года страшное обвинение:

«У них была, – писал он, – только одна тактическая линия, только одна стратегическая задача: добиться того, чтобы гражданское население согласилось на капитуляцию. Их целью была не победа, а капитуляция».

17 сентября Виктор Гюго обратился со своим знаменитым призывом к вольным стрелкам, который в мрачные годы оккупации был воспроизведен в наших призывах к борьбе против гитлеровских захватчиков:

«Вольные стрелки, пробирайтесь сквозь чаши, преодолевайте могучие потоки, укрывайтесь в тени, используйте сумерки, скользите по оврагам, переползайте, цельтесь, стреляйте, истребляйте захватчиков» [45]  [45] Эти слова В. Гюго были воспроизведены в воззвании ветерана французской компартии Марселя Кашена, опубликованном в подпольном номере газеты «Humanite» в январе 1943 года и призывавшем французских патриотов к усилению вооруженной борьбы против немецко-фашистских оккупантов. – Прим. peд.


[Закрыть].

Между тем правительство вело в это время переговоры с Бисмарком. Все военные операции были предприняты в таких условиях, что они заранее были обречены на неудачу. Нужно было только делать вид, что ведется борьба, и стараться, чтобы эти бои были совершенно бесплодными. Так Трошю осуществлял свой план, который он сформулировал следующим образом: «Мы не можем обороняться, мы решили не обороняться». Это была в какой-то степени та же «странная война», которую мы снова увидели в 1939-1940 годах. А для успокоения парижского населения ссылались на усилия, предпринимавшиеся в провинции Гамбеттой с целью организации национальной обороны.

Ненависть к народу обуревала «правительство национальной обороны», которое, по выражению Маркса, являлось в действительности правительством «национальной измены». Эту ненависть разделяли с ним все реакционные круги, доверием которых оно пользовалось. Так, например, инициатор закона о религиозном обучении де Фаллу [46]  [46] Крупный помещик, ярый монархист и клерикал граф де Фаллу был инициатором закона, принятого 15 марта 1850 года реакционным большинством Законодательного собрания и подчинившего народное образование во Франции (особенно начальные школы) контролю католического духовенства. Закон этот стали именовать «законом Фаллу». - Прим. ред.


[Закрыть] говорил, что благоразумных людей «внутренняя угроза должна беспокоить не меньше, чем внешняя угроза». А весьма известный в ту эпоху католический публицист Луи Вёйо был еще более откровенным: он заявлял, что побеждать не следует, что победа была бы катастрофой.

Что касается генерала Дюкро, то он откровенно заявил: «Если пруссаки под стенами Парижа, то в самом Париже и у нас в тылу существует столь же грозный враг». Дюкро выразил тем самым общее мнение генералов и адмиралов, которые выходили из себя при одном упоминании о возможности всеобщей мобилизации, о Франции, поднявшейся против нашествия [47]  [47] Лишь немногие республикански настроенные генералы (Фэдерб, Шанзи, Кремер и др.) высказывались за решительную борьбу против вражеского нашествия. - Прим. ред.


[Закрыть].

Итак, руководящие круги буржуазии делали все, чтобы решить проблему войны и мира путем капитуляции, которую они подготовляли шаг за шагом. Депутациям от округов, которые требовали предоставить Парижу право голоса при решении вопросов обороны, избрания муниципального совета Парижа, его Коммуны, Трошю ответил, что «его положение не позволяет ему идти на уступки». Он один несет ответственность за национальную оборону, заявлял он. К тому же Трошю без конца повторял, что у него есть свой план. Действительно, в то время только и говорили, что о «плане Трошю», но, как показали события, это был весьма своеобразный план.

В самом деле, 13 октября был отбит Баньё; более решительная атака позволила бы взять и Шатильон, но у Трошю не оказалось резервов. 21 октября наступление на Мальмезон обнаружило слабость вражеского окружения. Но генерал Дюкро, который руководил операцией, ввел в бой только 6 тысяч человек, дав таким образом пруссакам возможность отразить нападение и даже захватить две пушки.

Таков был план генерала Трошю, который изображал все эти операции как удачные разведки, восхваляя в то же время великолепную оборону Шатодена и спекулируя на депешах Гамбетты, вылетевшего 8 октября в провинцию для организации обороны.

24 октября газета «Combat» опубликовала ужасную новость: «Базен собирается сдать Мец и начать переговоры о мире от имени Наполеона III; его адъютант находится в Версале». Генерал Трошю, председатель «правительства национальной обороны», тотчас же опроверг «столь гнусное» сообщение и заявил: «Базен, этот славный воин, непрестанно тревожит осаждающую армию блестящими вылазками». Это было 27 октября.

29 октября штаб Трошю возвестил о взятии Ле-Бурже. Но в течение всего дня солдаты оставались без продовольствия и без подкреплений под огнем пруссаков, которые на следующий день вновь заняли Ле-Бурже, захватив в плен и его защитников (1600 человек).

*

31 октября на Париж обрушилось сразу три удара: потеря Ле-Бурже, капитуляция «славного» Базена, которого генерал Трошю так защищал за три дня до того, и прибытие Тьера. При известии о предстоящем подписании перемирия в Париже произошли манифестации, участники которых кричали: «Долой Трошю! Не надо перемирия! Да здравствует Коммуна!»

Действенная оборона была возможна, ибо в Париже имелось 246 тысяч мобилей и моряков, 7500 офицеров и 125 тысяч национальных гвардейцев, готовых к наступлению, а также к обороне. Трошю же спрашивал: «Где взять тысячу артиллеристов?» На этот вопрос историк Коммуны Лиссагарэ ответил позднее следующим образом:

«В каждом парижском механике сидит артиллерист Парижской Коммуны. Париж изобиловал инженерами, техниками, мастерами, бригадирами, из которых можно было создать нужные кадры. В Париже имелось, буквально было под руками, все необходимое для победы».

Но «правительство национальной обороны» думало только о капитуляции, и приезд в Париж Тьера предвещал скорое заключение перемирия. В самом деле, одно извещение, подписанное Жюлем Фавром, весьма ясно говорило об этом:

«Г-н Тьер прибыл сегодня в Париж и тотчас же отправился в министерство иностранных дел. Он представил правительству отчет о своей поездке. Благодаря сильному впечатлению, которое произвело в Европе сопротивление Парижа, четыре великие нейтральные державы – Англия, Россия, Австрия и Италия – пришли к единому решению.

Они предлагают воюющим сторонам перемирие с целью созыва Национального собрания. Само собой разумеется, что это перемирие может быть заключено лишь при условии продовольственного снабжения Парижа в течение всего срока перемирия и проведения выборов в Национальное собрание по всей стране».

*

В свете всех этих фактов парижский народ все более и более убеждался, что правительство Трошю – это правительство измены. 31 октября в Ратуше произошли серьезные события. Перспектива перемирия, а также сообщение о капитуляции Меца вызвали возмущение парижан. Перед Ратушей собралась толпа и, преодолев заграждения мобильной гвардии, ворвалась в здание с криками: «Не надо перемирия! Долой Трошю! Всеобщая мобилизация! Да здравствует Коммуна!»

Трошю пытался обратиться к толпе с речью, но его голос был заглушен криками: «Долой Трошю!» Бланкисты, возглавлявшие манифестантов, потребовали низложения правительства. Из уст в уста передавались имена людей, которые должны войти в новое правительство. Но так как дело затягивалось, Трошю и его правительственная клика вызвали к Ратуше войска и организовали свою демонстрацию, так что вскоре на площади послышались возгласы: «Долой Коммуну!»

Тем временем мертворожденное правительство с участием Бланки и Флуранса обсуждало вопрос о созыве избирателей для выборов парижского муниципалитета.

Официальная афиша, назначавшая выборы Муниципального совета Парижа на 1 ноября из расчета по четыре советника от округа, была подписана Дорианом [48]  [48] Инженер и предприниматель Дориан был министром общественных работ и добросовестно занимался возведением укреплений для защиты Парижа. – Прим. ред.


[Закрыть], председателем Комиссии по организации выборов, В. Шёльше, вице-председателем комиссии, мэром Парижа Этьеном Aparo и помощниками мэра Парижа Шарлем Флоке, Анри Бриссоном, Шарлем Эриссоном и Кламажераном.

Таково было положение к вечеру 31 октября. Но в полночь бретонские мобили, верные Трошю, ворвались в Ратушу и выгнали оттуда рабочих-активистов, которые расположились там. «Правительство национальной обороны» одержало верх и тотчас же приняло меры, чтобы помешать избранию муниципальных советников Парижа, а 16 ноября постановило лишить Париж права иметь собственный муниципалитет.

Трошю не хотел этих выборов, потому что они привели бы к учреждению новой власти, созданной на основе народного опроса и противостоящей правительству, не узаконенному народной волей. При таких условиях Парижская Коммуна очень скоро оттеснила бы клику 4 сентября.

Ввиду создавшегося положения Трошю и его коллеги опубликовали утром 1 ноября официальный документ, извещавший о проведении 3 ноября плебисцита. В этом документе говорилось:

«Правительство призывает все население Парижа ответить послезавтра на вопрос: хочет ли оно иметь правительство Бланки, Феликса Пиа, Флуранса и их друзей, подкрепленное революционной коммуной, или же оно по-прежнему доверяет людям, которые взяли на себя 4 сентября тяжелую обязанность спасти родину».

В то же время Трошю опубликовал ряд важных и весьма знаменательных декретов. Один из этих декретов вмел своей целью помешать национальной гвардии участвовать в политических выступлениях масс; в нем было сказано, что «каждый командир батальона, который созовет свой батальон не для обычных учений или без официального приказа, будет предан военному суду». Другим декретом были отстранены от исполнения своих обязанностей девять батальонных командиров национальной гвардии, в том числе Флуранс, Ранвье и Мильер. Третьим декретом генерал Клеман Тома был назначен командующим национальной гвардии департамента Сена.

Организовав плебисцит 3 ноября, республиканцы из правительства 4 сентября возобновили таким образом в своих интересах бонапартистскую процедуру. Воспротивившись избранию представителей Парижа в состав Муниципального совета, правительство в то же время решило с помощью голосования («да» или «нет») добиться одобрения населения путем обмана, ибо плебисцит – это всегда политическое мошенничество.

Понятно, что плебисцит принес правительству огромное большинство; только в двух округах – XI и XX – большинство ответило «нет». Что же касается выборов окружных мэров (речь шла о выборах влиятельных людей), то во многих округах эти выборы принесли успех умеренным элементам; тем не менее в XIX округе был избран Делеклюз, а в XX – Ранвье.

Почувствовав себя более уверенно после успеха, который обеспечил ему плебисцит, правительство Трошю вступило на путь репрессий и издало приказ об аресте друзей Бланки, признанных виновниками событий 31 октября. К счастью, многим революционерам, подвергшимся преследованиям, удалось скрыться и избежать ареста.

Трошю оказался хозяином положения. Но он не собирался организовывать действенную оборону Парижа, а поэтому, вместо того чтобы объединить военные силы Парижа, он сохранил три вида формирований: армию, мобилей и гражданские части, то есть национальную гвардию, сея вражду и ненависть между этими воинскими соединениями.

«Больше всего правительство опасалось восстания,– писал Лиссагарэ. – Теперь оно стремилось избавить Париж уже не только от безумия осады, но прежде всего от революционеров. Крупные буржуа разжигали это достойное усердие. Еще до 4 сентября они заявили, рассказывает Жюль Симон, что «вовсе не будут сражаться, если рабочий класс будет вооружен и будет иметь какие-нибудь шансы одержать верх». Вечером 4 сентября Жюль Фавр и Жюль Симон явились в Законодательный корпус, чтобы успокоить их, сказать им, что защитники не причинят ущерба существующему зданию.

В силу непреодолимого хода событий рабочие оказались вооруженными. Надо было по крайней мере обезвредить их ружья.

Уже два месяца крупная буржуазия выжидала своего часа. Плебисцит показал ей, что этот час настал. Трошю держал в своих руках Париж, а крупная буржуазия с помощью духовенства держала в руках Трошю; это было тем легче, что он считал себя ответственным только перед своей весьма странной совестью, которая имела еще более темные и извилистые закоулки, чем кулисы какого– либо театра. Он верил в чудеса, но он не верил в подвиги. Он верил в небесные легионы, но не в земные. Вот почему с 4 сентября он считал своим долгом обманывать Париж, рассуждая таким образом: «Я сдам тебя, но для твоего же блага». После 31 октября он уверовал в свою двойную миссию. Он возомнил себя архангелом Михаилом, спасителем гибнущего общества».

28 ноября генерал Трошю патетически восклицал: «С верою в бога вперед на защиту родины!» В действительности же он помышлял не столько о борьбе с пруссаками, сколько о подавлении парижских рабочих. Он собирался организовать, так сказать, комедию обороны.

В тот же день, 28 ноября, генерал Дюкро, командующий второй парижской армией, заявил:

«Я вернусь в Париж только победителем или погибну. Вы, может быть, увидите, как я паду сраженный, но никогда не увидите моего отступления. Не останавливайтесь тогда, а отомстите за меня. Итак, вперед! Вперед, и да хранит нас господь!»

Речь шла о том, чтобы подготовить вылазку в направлении Шампиньи. Но Дюкро возвратился в Париж, и он не погиб и не оказался победителем. Он оставил на поле боя 8 тысяч человек и вернулся в Париж побежденным. Так обнаруживалась беспечность, бездарность и предательство штаба, который не доверял народу и не хотел бить врага с помощью народа.

После этой пресловутой вылазки генерала Дюкро Трошю с легким сердцем в течение двадцати дней почивал на лаврах. Он использовал это время, чтобы распустить и оклеветать батальон стрелков Бельвиля, ибо в нем было слишком много горячих голов, а также для того, чтобы опозорить 200-й батальон.

Наконец 21 декабря правительство решило вспомнить о пруссаках. Мобили департамента Сена были брошены без пушек на Стен и Ле-Бурже. Они были встречены сокрушительным огнем артиллерии. Успех при Ла Виль-Эврар не был закреплен и использован. Национальные гвардейцы почти без всякого прикрытия в течение двух дней выдерживали на плато Аврон огонь 50 орудий. После того как многие гвардейцы были перебиты, генерал Трошю вдруг обнаружил, что эта позиция не имеет большого значения, и приказал оставить ее.

Париж был недоволен. Тогда Трошю распорядился расклеить афиши, в которых заверял, что он никогда не капитулирует. И в ночь с 18 на 19 января 1871 года он атаковал оборонительные укрепления, прикрывавшие Версаль. В великолепном порыве французские войска завладели редутом Монтрету, парком Бюзанваля и частью Сен-Клу. Но тут Трошю, решивший, несомненно, что французские солдаты зашли слишком далеко, отдал приказ об отступлении, и батальоны, возвращаясь, кричали в ярости. Все понимали, что их бросили в бой, чтобы пожертвовать ими. Действительно, один полковник цинично заявил: «Ну что же, мы сделаем национальный гвардии небольшое кровопускание, раз уж она этого хочет».

22 января произошло новое революционное выступление, напоминавшее выступление 31 октября. Национальные гвардейцы 101-го маршевого батальона и 207-го батиньольского батальона, к которым присоединилась толпа народа, атаковали Ратушу, а также тюрьму Мазас, где были заключены обвиняемые по делу о восстании 31 октября. Выступление было подавлено, а его неудачный исход привел к усилению репрессий. «Правительство национальной обороны» одержало победу над парижским народом, но оно готово было капитулировать перед пруссаками.

В этот же день, 22 января, генерал Трошю был заменен на посту главнокомандующего Парижской армии генералом Винуа, но он остался главой правительства.

28 января было подписано соглашение о перемирии сроком на 21 день. Форты Рони и Ножан, которые еще вели огонь, замолчали. Перемирие имело своей целью предоставить «правительству национальной обороны» возможность избрать Национальное собрание, которое должно было высказаться по вопросу о продолжении войны или об условиях мира. Собрание должно было быть созвано в Бордо.

Выборы состоялись 8 февраля. В Париже результаты голосования свидетельствовали о том, что население стоит за продолжение войны и за республику. Однако в большинстве своем Собрание было реакционным: из 750 депутатов 450 были монархистами. Выборы показали, сколь велико было влияние реакционеров среди крестьян. Именно поэтому Бордоское собрание получило прозвище собрания «деревенщины» [49]  [49] Одним из первых так охарактеризовал это собрание мелкобуржуазный радикал адвокат Гастон Кремьё (впоследствии один из руководителей Марсельской Коммуны). - Прим ред.


[Закрыть].

Главным деятелем этого реакционного собрания был Тьер, так называемый освободитель страны [50]  [50] Так называли Тьера буржуазные историки, восхвалявшие его за то, что, став президентом республики, он выплатил военную контрибуцию Германии и подготовил этим вывод немецких войск из Франции. - Прим. ред.


[Закрыть]. Еще до того как он стал убийцей коммунаров, он договорился с Бисмарком о перемирии, но оно было сорвано выступлением 31 октября в Париже. Он саботировал оборону, вместо того чтобы предоставить себя в распоряжение Турской делегации, которой руководил Гамбетта. Для Тьера врагом были не пруссаки, а народные массы, парижские патриоты, которые не хотели капитулировать. Тьер, цинично спекулировавший на всех предрассудках, на ретроградных чувствах, на ненависти реакционеров к Парижу, готовился сыграть в Бордо, а затем в Версале свою отвратительную роль.

Собрание реакционеров в Бордо показало, как ненавидело оно Париж. Оно оскорбляло Париж. Оно осмеливалось обвинять парижскую национальную гвардию в том, что она бежала от врага. Это Собрание, избравшее Тьера главой исполнительной власти [51]  [51] 17 февраля 1871 года. – Прим. ред.


[Закрыть], некоторое время не решалось подписать мир с Германией. Но Тьер жаждал мира любой ценой. Он поспешил навязать депутатам свои взгляды, тем более что продолжение войны было немыслимо без мобилизации всех сил нации, а это отнюдь не соответствовало планам большинства депутатов.

Уже 19 февраля Тьер сообщил Национальному собранию список членов своего правительства. Министром иностранных дел в нем был Жюль Фавр, то есть тот самый человек, который поддерживал контакт с Бисмарком во время осады Парижа.

Прелиминарный договор о мире был подписан в Версале 26 февраля, после чего Тьер тотчас же выехал обратно в Бордо, где Собрание (на обсуждение которого был срочно поставлен вопрос о ратификации этого мирного договора) одобрило его 546 голосами против 107.

Впоследствии с этим Собранием сравнилось в подлости другое – то, которое собралось в Виши 10 июля 1940 года. Но если в Бордо депутаты от Эльзаса протестовали против аннексии Эльзаса и Лотарингии, то в Виши предатели не обмолвились ни словом, когда в октябре 1940 года гитлеровцы аннексировали Эльзас и Лотарингию. В Национальном собрании Виши никто не поднял голоса против измены, ибо решительные патриоты – коммунисты – были уже изгнаны из него. Но история помнит, что Французская коммунистическая партия в условиях оккупации родины подняла голос протеста возмущенной Франции.

Антинациональная позиция Бордоского собрания вызвала в Париже огромную тревогу. В конце января [52]  [52] 28 января 1871 года группа офицеров 145-го батальона национальной гвардии, создав свой Инициативный комитет, обратилась ко всем батальонам с предложением выделить делегатов в окружные комитеты национальной гвардии, а затем организовать на этой базе Центральный комитет. Собрание в Зимнем цирке состоялось 6 февраля. - Прим. ред.


[Закрыть] в Зимнем цирке состоялось собрание национальных гвардейцев. 15 февраля в зале Тиволи на улице Таможни происходило второе собрание представителей национальной гвардии.

В ходе этого собрания было решено, что все батальоны национальной гвардии объединятся вокруг Центрального комитета. 24 февраля 2 тысячи делегатов от рот национальной гвардии приступили к выборам Центрального комитета. Было решено, что части национальной гвардии будут признавать своими командирами только тех, кого они выберут сами. Это было ответом на назначение генерала Винуа, подписавшего капитуляцию Парижа в качестве военного губернатора столицы.

Парижане понимали, что «правительство национальной обороны» предало их. Они были возмущены подписанием и ратификацией прелиминарного мирного договора. Они собирались ответить на него достойным образом, когда немецкие войска вступили в столицу в соответствии с условиями соглашения, одобренными Тьером. 26 февраля, в тот самый день, когда в Версале был подписан прелиминарный мирный договор, парижские патриоты увезли пушки национальной гвардии, находившиеся в том секторе, который должны были занять немцы.

Эти пушки были отлиты на средства, собранные по подписке среди парижан во время осады столицы, и народ, естественно, не хотел, чтобы они попали в руки захватчиков. Вот почему патриоты тащили на руках вплоть до площади Вогезов орудия, стоявшие на авеню Ваграм, в Нёйи и в Отёйе. Затем их распределили между Бютт-Шомоном, Бельвилем, Шаронном, Лa-Виллетом и Монмартром.

В тот же день около 40 тысяч национальных гвардейцев приняли участие в манифестации, прошедшей по улицам Парижа. На Восточном вокзале народ захватил оружие. Два дня спустя Монмартр был охвачен волнением, народ предместий вооружался. Все это происходило за несколько дней до вступления немцев в Париж; поэтому в случае столкновения между парижским народом и оккупантами можно было опасаться худшего.

Люди, принадлежавшие к Интернационалу, к Центральному комитету 20 округов, к Федерации синдикальных палат и к национальной гвардии, поняли значение грозившей опасности и, по выражению Лиссагарэ, «осмелились пойти против течения», опубликовав воззвание, в котором призывали население избегать всякого столкновения с немецкими войсками. В этом воззвании [53]  [53] Это воззвание исходило от Федерального совета парижских
  секций Интернационала, Федеральной палаты рабочих обществ и ЦК
  20 округов. - Прим. ред.


[Закрыть] в частности, говорилось:

«Всякое выступление только подставит народ под удары врагов революции, германских и французских монархистов, которые потопят в море крови все его социальные требования. Мы не забыли еще об июньских днях…»

«Вокруг кварталов, которые должен занять неприятель, будет сооружено кольцо баррикад, чтобы полностью изолировать эту часть города. Национальная гвардия совместно с армией будет следить за тем, чтобы неприятель… не мог сообщаться с остальными частями города» [54]  [54] Выдержка из обращения ЦК национальной гвардии. - Прим.


[Закрыть].

Это воззвание, опубликованное в виде афиш в траурной рамке, произвело огромное впечатление. Не было отмечено ни одного инцидента. Эффект, произведенный этим документом, подписанным неизвестными людьми, сразу же выявил существование влиятельной организации, которая еще только создавалась,– но должна была сыграть чрезвычайно важную роль в ходе событий. Речь идет о Центральном комитете национальной гвардии.

Национальная гвардия состояла из добровольцев, которые, продолжая заниматься своими делами, в то же время несли военную службу. Разумеется, при определении условий зачисления в национальную гвардию исходили из классовых соображений. Различные ограничения фактически преграждали доступ в нее значительному числу рабочих, тогда как многочисленные представители буржуазии и мелкой буржуазии зачислялись в нее и получали оружие.

Однако во время осады Парижа правящие круги вынуждены были принять меры, открывшие трудящимся доступ в батальоны национальной гвардии. А так как многие из этих рабочих были без работы, то их использовали все время только как национальных гвардейцев, выплачивая им жалованье в размере 1,5 франка в день.

Совершенно не считаясь с чувствами национальной гвардии и парижского народа, правительство Тьера не приняло никаких мер предосторожности, чтобы подготовить вступление немцев в Париж. 27 февраля в афише, язык которой был сухим как протокол, министр внутренних дел Эрнест Пикар объявил, что 1 марта 30 тысяч немецких солдат займут Елисейские поля.