Текст книги "Русские народные сказки (Илл. Р. Белоусов)"
Автор книги: З. Цымбал
Соавторы: Народные сказки
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
ВОЛК-ДУРЕНЬ
В одной деревне жил-был мужик; у него была собака. Смолоду сторожила весь дом, а как пришла тяжелая старость, и брехать перестала. Надоела она хозяину. Вот он собрался, взял веревку, зацепил собаку за шею и повел ее в лес. Привел к осине и хотел удавить, да как увидел, что у старого пса текут по морде горькие слезы, ему и жалко стало. Смиловался, привязал собаку к осине, а сам отправился домой. Остался бедный пес в лесу и начал плакать и проклинать свою долю. Вдруг идет из-за кустов волк, увидал его и говорит:
– Здорово, дружище! Долгонько поджидал тебя в гости. Бывало, ты прогонял меня от своего дома, а теперь сам ко мне попался: что захочу, то над тобой и сделаю. Уж я тебе за все отплачу!
– А что хочешь ты, серый волчок, надо мною сделать?
– Да немного: съем тебя со всей шкурой и с костями.
– Ах ты, глупый серый волк! С жиру сам не знаешь что делаешь; таки после вкусной говядины станешь ты жрать старое худое песье мясо? Зачем тебе понапрасну ломать надо мною свои старые зубы: мое мясо словно гнилая колода. А вот я лучше тебя научу: поди-ка да принеси мне пудика[3]3
Пуд – старинная мера веса: 16 килограммов.
[Закрыть] три хорошей кобылятинки, поправь меня немножко, да тогда и делай со мной что угодно.
Волк послушал старого пса, пошел и притащил ему половину кобылы:
– Вот тебе и говядинка! Смотри поправляйся, – сказал и ушел.
Собака стала прибирать мясцо и все поела. Через два дня приходит серый дурень и спрашивает:
– Что, брат, поправился или нет?
– Маленько поправился. Коли б еще принес ты мне какую-нибудь овцу, мое мясо сделалось бы не в пример слаже!
Волк и на то согласился, побежал в чистое поле, лег в лощине и стал караулить, когда погонит пастух свое стадо.
Вот пастух и гонит стадо. Волк высмотрел из-за куста овцу, которая пожирнее да побольше, вскочил и бросился на нее; ухватил за шиворот и потащил к собаке.
– Вот тебе овца, поправляйся.
Стала собака поправляться, съела овцу и почуяла в себе силу.
Пришел волк и спрашивает:
– Ну что, брат, каков теперь?
– Еще немножко худ. Вот когда б ты принес мне какого-нибудь кабана, так я бы разжирел, как свинья!
Волк добыл и кабана, принес и говорит:
– Это моя последняя служба! Через два дня приду к тебе в гости.
«Ну ладно, – думает собака, – я с тобою справлюсь».
Через два дня идет волк к откормленному псу, а пес завидел и стал на него брехать.
– Ах ты, мерзкий кобель, – сказал серый волк, – смеешь ты меня бранить!
И тут же бросился на собаку и хотел ее разорвать. Но собака собралась уже с силами и стала с волком на дыбки и начала его так потчевать, что от серого только космы летят. Волк вырвался да бежать скорее. Отбежал далече, захотел остановиться, да как услышал собачий лай – опять припустился. Прибежал в лес, лег под кустом и начал зализывать свои раны.
– Ишь, как обманул, мерзкий кобель! – говорит волк сам с собою. – Постой же, теперь на кого ни попаду, уж тот из моих зубов не вырвется!
Зализал волк раны и пошел за добычей. Смотрит, на горе стоит большой козел; он к нему – и говорит:
– Козел, а козел! Я пришел тебя съесть.
– Ах ты, серый волк! Для чего станешь ты понапрасну ломать об меня свои старые зубы? А ты лучше стань под горою и разинь свою широкую пасть, я разбегусь да таки прямо к тебе в рот, ты меня и проглотишь!
Волк стал под горою и разинул пасть. Козел себе на уме, пролетел с горы как стрела, ударил волка в лоб, да так крепко, что он с ног свалился. А козел и был таков.
Часа через три очнулся волк, голову так и ломит ему от боли. Стал он думать: проглотил ли он козла или нет? Думал-думал, гадал-гадал:
– Коли бы я съел козла, у меня брюхо было бы полнехонько. Кажись, он, бездельник, меня обманул! Ну уж теперь я буду знать что делать!
Сказал волк и пустился к деревне; увидел свинью с поросятами и бросился было схватить поросенка, а свинья не дает.
– Ах ты, свиная харя! – говорит ей волк. – Как смеешь грубить? Да я и тебя разорву, и твоих поросят за один раз проглочу.
А свинья отвечает:
– Ну, до сей поры не ругала я тебя, а теперь скажу, что ты большой дурачина!
– Как так?
– А вот как! Сам ты, серый, посуди: как тебе есть моих поросят – ведь они недавно родились. Надо их обмыть, обелить.
Вот пришли они к большой мельнице. Свинья говорит волку:
– Ты, кум, становись по ту сторону заставки[4]4
Заставка – здесь: заслон, запруда воды около мельницы.
[Закрыть], где воды нету, а я пойду и стану поросят в чистую воду окунать да тебе подавать.
Волк обрадовался.
«Вот, – думает, – добыча так добыча!»
Пошел серый дурень под мост, а свинья тотчас ухватила заставку зубами, подняла и пустила воду. Вода как хлынет и потащила за собою волка и начала его вертеть. А свинья с поросятами отправилась домой. Пришла, наелась и с детками на мягкую постель спать повалилась.
Узнал серый волк лукавство свиньи, насилу кое-как выбрался на берег и пошел с голодным брюхом рыскать по лесу. Долго издыхал он с голоду, не вытерпел, пустился опять к деревне и увидел – лежит около гумна какая-то падаль.
«Хорошо, – думает, – вот придет ночь, наемся хоть этой падали».
Нашло на волка неурожайное время, рад и падалью поживиться! Все лучше, чем с голоду зубами пощелкивать да по-волчьи песенки распевать.
Пришла ночь; волк пустился к гумну[5]5
Гумно – площадка для молотьбы.
[Закрыть] и стал уписывать падаль. Но охотник еще с вечера его поджидал и приготовил для приятеля пару хороших орехов. Ударил из ружья, и серый волк покатился… Так и скончал свою жизнь серый волк.
ВОРОНА
Жила-была ворона, и жила она не одна, а с няньками, мамками, с малыми детками, с ближними и дальними соседками. Прилетели птицы из заморья, большие и малые, гуси и лебеди, пташки и пичужки, свили гнезда в горах, в долах, в лесах, в лугах и нанесли яичек.
Подметила это ворона и ну перелетных птиц обижать, у них яички таскать!
Летел сыч и увидал, что ворона больших и малых птиц обижает, яички таскает.
– Постой, – говорит он, – негодная ворона, найдем на тебя суд и расправу!
И полетел он далеко, в каменные горы, к сизому орлу. Прилетел и просит:
– Батюшка, сизой орел, дай нам свой праведный суд на обидчицу-ворону! От нее житья нет ни малым, ни большим птицам: наши гнезда разоряет, детенышей крадет, яйца таскает да ими своих воронят питает!
Покачал сизой орел головой и послал за вороною легкого, меньшого своего посла – воробья. Воробей вспорхнул и полетел за вороной. Она было ну отговариваться, а на нее поднялась вся птичья сила, все пичуги, и ну щипать, клевать, к орлу на суд гнать. Нечего делать – каркнула и полетела, а все птицы взвились и следом за ней понеслись.
Вот и прилетели они к Орлову жилью и обсели его, а ворона стоит посереди да обдергивается перед орлом, охорашивается.
И стал орел ворону допрашивать:
– Про тебя, ворона, сказывают, что ты на чужое добро рот разеваешь, у больших и малых птиц детенышей да яйца таскаешь!
– Напраслина, батюшка сизой орел, напраслина, я только одни скорлупки подбираю!
– Еще про тебя жалоба до меня доходит, что как выйдет мужичок пашню засевать, так ты подымаешься со всем вороньем и ну семена клевать!
– Напраслина, батюшка сизой орел, напраслина! Я с подружками, с малыми детками, с чадами, домочадцами только червячков из свежей пашни таскаю!
– А еще на тебя всюду народ плачется, что как хлеб сожнут да снопы в копны сложат, то ты налетишь со всем своим вороньем и давай озорничать, снопы ворошить да копны разбивать!
– Напраслина, батюшка сизой орел, напраслина! Мы это ради доброго дела помогаем – копны разбираем, солнышку да ветру доступ даем, чтобы хлебушко не пророс да зерно просохло!
Рассердился орел на старую врунью-ворону, велел ее засадить в острог, в решетчатый теремок, за железные засовы, за булатные замки. Там она сидит и по сей день!
ЛИСА И МЕДВЕДЬ
Жила-была кума-Лиса; надоело Лисе на старости самой о себе промышлять, вот и пришла она к Медведю и стала проситься в жилички:
– Пусти меня, Михайло Потапыч, я лиса старая, ученая, места займу немного, не объем, не обопью, разве только после тебя поживлюсь, косточки огложу.
Медведь, долго не думав, согласился. Перешла Лиса на житье к Медведю и стала осматривать да обнюхивать, где что у него лежит. Мишенька жил с запасом, сам досыта наедался и Лисоньку хорошо кормил. Вот заприметила она в сенцах на полочке кадочку с медом, а Лиса, что Медведь, любит сладко поесть; лежит она ночью, да и думает, как бы ей уйти да медку полизать; лежит, хвостиком постукивает да Медведя спрашивает:
– Мишенька, никак, кто-то к нам стучится?
Прислушался Медведь.
– И то, – говорит, – стучат.
– Это, знать, за мной, за старой лекаркой, пришли.
– Ну что ж, – сказал Медведь, – иди.
– Ох, куманек, что-то не хочется вставать!
– Ну, ну, ступай, – понукал Мишка, – я и дверей за тобой не стану запирать.
Лиса заохала, слезла с печи, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку и ну починать кадочку; ела, ела, всю верхушку съела, досыта наелась; закрыла кадочку ветошкой, прикрыла кружком, заложила камешком, все прибрала, как у Медведя было, и воротилась в избу как ни в чем не бывало.
Медведь ее спрашивает:
– Что, кума, далеко ль ходила?
– Близехонько, куманек; звали соседки, ребенок у них захворал.
– Что же, полегчало?
– Полегчало.
– А как зовут ребенка?
– Верхушечкой, куманек.
– Не слыхал такого имени, – сказал Медведь.
– И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет!
Медведь уснул, и Лиса уснула.
Понравился Лисе медок, вот и на другую ночку лежит, хвостом об лавку постукивает:
– Мишенька, никак, опять кто-то к нам стучится?
Прислушался Медведь и говорит:
– И то, кума, стучат!
– Это, знать, за мной пришли!
– Ну, что же, кумушка, иди, – сказал Медведь.
– Ох, куманек, что-то не хочется вставать, старые косточки ломать!
– Ну, ну, ступай, – понукал Медведь, – я и дверей за тобой не стану запирать.
Лиса заохала, слезла с печи, поплелась к дверям, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку, добралась до меду, ела, ела, всю середку съела; наевшись досыта, закрыла кадочку тряпочкой, прикрыла кружком, заложила камешком все, как надо, убрала и вернулась в избу.
А Медведь ее спрашивает:
– Далеко ль, кума, ходила?
– Близехонько, куманек. Соседи звали, у них ребенок захворал.
– Что ж, полегчало?
– Полегчало.
– А как зовут ребенка?
– Середочкой, куманек.
– Не слыхал такого имени, – сказал Медведь.
– И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет! – отвечала Лиса.
С тем оба и заснули.
Понравился Лисе медок, вот и на третью ночь лежит, хвостиком постукивает да сама Медведя спрашивает:
– Мишенька, никак опять к нам кто-то стучится?
Послушал Медведь и говорит:
– И то, кума, стучат.
– Это, знать, за мной пришли.
– Что же, кума, иди, коли зовут, – сказал Медведь.
– Ох, куманек, что-то не хочется вставать, старые косточки ломать! Сам видишь – ни одной ночки соснуть не дают!
– Ну, ну, вставай, – понукал Медведь, – я и дверей за тобой, не стану запирать.
Лиса заохала, закряхтела, слезла с печи и поплелась к дверям, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку и принялась за кадочку; ела, ела, все последки съела; наевшись досыта, закрыла кадочку тряпочкой, прикрыла кружком, пригнела камешком и все, как надо быть, убрала.
Вернувшись в избу, она залезла на печь и свернулась калачиком. А Медведь стал Лису спрашивать:
– Далеко ль, кума, ходила?
– Близехонько, куманек. Звали соседи ребенка полечить.
– Что ж, полегчало?
– Полегчало.
– А как зовут ребенка?
– Последышком, куманек, Последышком, Потапович!
– Не слыхал такого имени, – сказал Медведь.
– И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет!
Медведь заснул и Лиса уснула.
Вдолге ли, вкоротке ли, захотелось опять Лисе меду – ведь Лиса сластена, – вот и прикинулась она больной: кахи да кахи, покою не дает Медведю, всю ночь прокашляла.
– Кумушка, – говорит Мишка, – хоть бы чем ни на есть полечилась.
– Ох, куманек, есть у меня снадобьеце, только бы медку в него подбавить, и все как есть рукой сымет.
Встал Мишка с полатей и вышел в сени, снял кадку – ан кадка пуста!
– Куда девался мед? – заревел Медведь. – Кума, это твоих рук дело!
Лиса так закашлялась, что и ответа не дала.
– Кума, кто съел мед?
– Какой мед?
– Да мой, что в кадочке был!
– Коли твой был, так, значит, ты и съел, – отвечала Лиса.
– Нет, – сказал Медведь, – я его не ел, все про случай берег; это, знать, ты, кума, сшалила?
– Ах ты, обидчик этакий! Зазвал меня, бедную сироту, к себе, да и хочешь со свету сжить! Нет, друг, не на такую напал! Я, лиса, мигом виноватого узнаю, разведаю, кто мед съел.
Вот Медведь обрадовался и говорит:
– Пожалуйста, кумушка, разведай!
– Ну что ж, ляжем против солнца – у кого мед из живота вытопится, тот его и съел.
Вот легли, солнышко их пригрело. Медведь захрапел, а Лисонька – скорее домой: соскребла последний медок из кадки, вымазала им Медведя, а сама, умыв лапки, ну Мишеньку будить.
– Вставай, вора нашла! Я вора нашла! – кричит в ухо Медведю.
– Где? – заревел Мишка.
– Да вот где, – сказала Лиса и показала Мишке, что у него все брюхо в меду.
Мишка сел, протер глаза, провел лапой по животу – лапа так и льнет, а Лиса его корит:
– Вот видишь, Михайло Потапович, солнышко-то мед из тебя вытопило! Вперед, куманек, своей вины на другого не сваливай!
Сказав это, Лиска махнула хвостом, только Медведь и видел ее.
ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ
Летела сова – веселая голова; вот она летела, летела, летела, да и села, головой повертела, по сторонам посмотрела, снялась и опять полетела; летела, летела да села, головой повертела, по сторонам посмотрела, а глаза у нее как плошки, не видят ни крошки!
Это не сказка, то присказка, а сказка впереди.
Пришла весна по зиму и ну ее солнышком гнать-догонять, а травку-муравку из земли вызывать; высыпала-выбежала травка на солнышко поглядеть, вынесла цветы первые – подснежники: и голубые и белые, сине-алые и желто-серые.
Потянулась из-за моря перелетная птица: гуси да лебеди, журавли да цапли, кулики да утки, певчие пташки и хвастунья-синичка. Все слетелись к нам на Русь гнезда вить, семьями жить. Вот разошлись они по своим краям: по степям, по лесам, по болотам, по ручьям.
Стоит журавль один в поле, по сторонам все поглядывает, головушку поглаживает, а сам думает: «Надо-де мне хозяйством обзавестись, гнездо свить да хозяюшку добыть».
Вот свил он гнездо вплоть у болота, а в болоте, – в кочкарнике, сидит долгоносая-долгоносая цапля, сидит, на журавля поглядывает да про себя посмеивается: «Ведь уродился же неуклюжий какой!»
Тем временем надумался журавль: «Дай, говорит, посватаю Цаплю, она в наш род пошла: и клюв наш, и на ногах высока».
Вот и пошел он нетореной дорожкой по болоту: тяп да тяп ногами, а ноги да хвост так и вязнут; вот он упрется клювом – хвост вытащит, а клюв увязнет, клюв вытащит – хвост увязнет; насилу до Цаплиной кочки дошел, поглядел в тростник и спрашивает:
– А дома ли сударушка-цапля?
– Здесь она. Что надо? – ответила цапля.
– Иди за меня замуж, – сказал журавль.
– Как не так, пойду я за тебя, за долговязого: на тебе и платье короткое, и сам ты пешком гуляешь, скупо живешь, меня на гнезде с голоду уморишь!
Слова эти показались журавлю обидными. Молча он повернул, да и пошел домой: тяп да тяп, тяп да тяп.
Цапля, сидючи дома, пораздумалась: «А что ж, и вправду, для чего я ему отказала, нешто мне лучше жить одной? Он хорошего роду, зовут его щегольком, ходит с хохолком; пойду к нему доброе слово перемолвить».
Пошла цапля, а путь по болоту не близок: то одну ногу увязит, то другую. Одну вытащит – другую увязит. Крылышко вытащит – клюв засадит; ну пришла и говорит:
– Журавль, я иду за тебя!
– Нет, цапля, – говорит ей журавль, – уж я раздумал, не хочу на тебе жениться. Иди туда, откуда пришла!
Стыдно стало цапле, закрылась она крылышком и пошла к своей кочке; а журавль, глядя за нею, пожалел, что отказал; вот он выскочил из гнезда и пошел следом за нею болото месить. Приходит и говорит:
– Ну, так уж быть, цапля, я беру тебя за себя.
А цапля сидит сердитая-пресердитая и говорить с журавлем не хочет.
– Слышь, сударыня-цапля, я беру тебя за себя, – повторил журавль.
– Ты берешь, да я не иду, – отвечала она.
Нечего делать, пошел опять журавль домой. «Этакая нравная, – подумал он, – теперь ни за что не возьму ее!»
Уселся журавль в траве и глядеть не хочет в ту сторону, где цапля живет. А та опять передумала; «Лучше жить вдвоём, чем одной. Пойду помирюсь с ним и выйду за него».
Вот и пошла опять ковылять по болоту. Путь до журавля долог, болото вязко: то одну ножку увязит, то другую. Крылышко вытащит – клюв засадит; насилу добралась до журавлиного гнезда и говорит:
– Журонька, послушай-ка, так и быть, я иду за тебя!
А журавль ей в ответ:
– Нейдет Федора за Егора, а и пошла бы Федора за Егора, да Егор не берет.
Сказав такие слова, журавль отвернулся. Цапля ушла.
Думал, думал журавль, да опять пожалел, для чего было ему не согласиться взять за себя цаплю, пока та сама хотела; встал скорехонько и пошел опять по болоту: тяп, тяп ногами, а ноги да хвост так и вязнут; вот упрется он клювом, хвост вытащит – клюв увязит, а клюв вытащит – хвост увязнет.
Вот так-то и по сию пору ходят они друг за дружкой; дорожку проторили, а пива не сварили.
МЕДВЕДЬ, СОБАКА И КОШКА
Где-то на деревне была у мужика добрая собака, да, как устарела, перестала и лаять и оберегать двор с амбарами. Не захотел мужик кормить ее хлебом, прогнал со двора. Собака ушла в лес и легла под дерево издыхать. Вдруг идет медведь и спрашивает:
– Что ты, пес, улегся здесь?
– Пришел околевать с голоду! Видишь, нынче какая у людей правда: покуда есть сила, кормят и поят, а как пропадет сила от старости, ну и прогонят со двора!
– А что, пес, хочется тебе есть?
– Еще как хочется-то!
– Ну, пойдем со мной, я тебя накормлю.
Вот и пошли. Попадается им навстречу лошадь.
– Гляди на меня! – сказал медведь собаке и стал лапами рвать землю. – Пес, а пес!
– Ну что?
– Посмотри-ка, красны ли мои глаза?
– Красны, медведь!
Медведь еще сердитее начал рвать землю.
– Пес, а пес! Что шерсть – взъерошилась?
– Взъерошилась, медведь!
– Пес, а пес! Хвост – поднялся?
– Поднялся.
Вот медведь схватил лошадь за брюхо – лошадь упала наземь. Медведь разорвал ее и говорит:
– Ну, пес! Ешь сколько угодно. А как приберешь все, приходи ко мне.
Живет себе собака, ни о чем не тужит; а как съела все да проголодалась опять, побежала к медведю.
– Ну что, брат, съел?
– Съел, теперь опять пришлось голодать.
– Зачем голодать! Знаешь ли, где ваши бабы жнут?
– Знаю.
– Ну пойдем: я подкрадусь к твоей хозяйке и ухвачу из зыбки ее ребенка, а ты догоняй меня да отнимай его. Как отнимешь, и отнеси назад; она за то станет тебя по-старому кормить хлебом.
Вот ладно. Прибежал медведь, подкрался и унес ребенка из зыбки. Ребенок закричал, бабы бросились за медведем, догоняли-догоняли и не могли нагнать, так и воротились; мать плачет, бабы тужат. Откуда ни взялась собака, догнала медведя, отняла ребенка и несет его.
– Смотрите, говорят бабы: – старый-то пес отнял ребенка!
Побежали навстречу. Мать так уж рада-рада:
– Теперь, – говорит, – я эту собаку ни за что не покину!
Привела ее домой, налила молочка, покрошила хлебца и дала ей:
– На, покушай!
А мужику говорит:
– Нет, муженек, нашу собаку надо беречь да кормить: она моего ребенка у медведя отняла, а ты сказал, что у нее силы нет!
Поправилась собака, отъелась.
– Спасибо, – говорит, – медведю! Не дал помереть с голоду.
И стала медведю первый друг.
Раз у мужика была вечеринка. На ту пору медведь пришел к собаке в гости:
– Здорово, пес! Ну, как поживаешь – хлеб поедаешь?
– Не житье, а масленица! – отвечает собака. – Чем же тебя потчевать? Пойдем в избу; хозяева загуляли и не увидят, как ты пройдешь; а ты пройди в избу да поскорей под печку. Вот я что добуду, тем и стану тебя потчевать.
Ладно, забрались в избу. Собака видит, что гости и хозяева порядком перепились, и ну угощать приятеля. Медведь выпил стакан-другой и поразобрало его. Гости затянули песню, и медведю захотелось; стал свою заводить, а собака уговаривает:
– Не пой, не то беда будет!
Куда! Медведь не утихает, а все громче заводит свою песню. Гости услыхали, вой, похватали колья и давай бить медведя; он вырвался – да бежать, еле-еле жив уплелся.
Была у мужика еще кошка; перестала ловить мышей, и ну проказить: там посудину разобьет, там молоко прольет. Мужик прогнал кошку из дому, а собака видит, что она бедствует без еды, и начала потихоньку носить к ней хлеба да мяса. Узнала про это хозяйка, принялась собаку бить, била-била, а сама приговаривала:
– Не таскай кошке говядины, не носи кошке хлеба!
Вот дня через три вышла собака со двора и видит, что кошка совсем с голоду издыхает.
– Что с тобой?
– С голоду помираю; поту да и сыта была, покуда ты кормила.
– Пойдем со мной.
Вот и пошли. Приходит собака к табуну и начала копать землю лапами, а сама спрашивает:
– Кошка, а кошка! Что глаза мои – красны?
– Ничего не красны.
– Говори, что красны!
Кошка говорит:
– Красны.
– Кошка, а кошка! Что шерсть – ощетинилась?
– Нет, не ощетинилась.
– Говори, что ощетинилась!
– Ну, ощетинилась.
– Кошка, а кошка! Что хвост – поднялся?
– Ничего не поднялся.
– Говори, что поднялся!
– Ну, поднялся.
Собака как бросится на лошадь, а лошадь как ударит ее задом – у собаки и дух вон!
