Текст книги "Сумасбродка"

Автор книги: Юзеф Крашевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Долго шла она так, пока не остановилась перед грудой трупов. Сплела руки на груди и смотрела на них невидящими глазами. Потом медленно наклонилась, вздрогнула., и упала. Ей показалось, что среди тел, лежавших наверху, мелькнуло знакомое лицо.

Еще не веря тому, что видит, она шарила глазами по лицу убитого, затем протянула дрожащие руки и приподняла его голову.

В эту минуту где-то вспыхнул пожар, и отблеск огня осветил мертвое тело.

Женщина вскрикнула, в свете пожара она узнала лицо! Ужасное! Одна пуля продырявила лоб, другая – щеки, рот, разверстый в предсмертном крике, был полон сгустившейся крови.

Женщина медленно опустила мертвую голову, продолжая вглядываться в лицо.

Не уронив ни слезинки, она села у ног мертвеца на тело другого такого же, а губы ее кривились в усмешке, как бы говорившей: вот место, предназначенное мне судьбой.

Так и сидела она, недвижимая, словно еще один мертвец, устремив взгляд на окровавленную голову. Что она думала и думала ли вообще? Если бы не дрожь, сотрясавшая ее тело, можно было бы и впрямь усомниться в том, что она жива.

Сколько это длилось, она не знала. Один раз попыталась было обеими руками поднять лежавшее тело, но сама упала под его тяжестью и, отряхнувшись, села снова.

Ночь том временем продолжала свой путь.

Женщина почувствовала, что вся окостенела, холод наставил ее встать; быстрым шагом она пошла куда глаза глядят, часто оглядываясь назад.

Она не знала, куда идет, но, казалось, знала зачем. На ее лице снопа появилось энергичное выражение.

Не сворачивая к уличке, откуда пришла, женщина направилась прямо к центру города, прислушиваясь к крикам и как бы ища их. Несколько раз она протискивалась тесными проходами туда, где они слышались громче.

Женщина шла все быстрее, но судьба словно смеялась над ней, голоса, за которыми она гналась, убегали от нее. Улицы казались вымершей пустыней, везде ее встречал один и тот же вид: запертые дома, трупы у стен, лужи крови, груды непогребенных тел, там и тут обломки баррикады, разбитая пушка. Вокруг тишина, дикий гомон вдали…

Она уже не шла, а бежала, но ей не хватало дыхания, приходилось делать маленькие передышки, постоять, опершись на стену. Едва отдышавшись, она снова бросалась бежать.

Наконец она добралась до небольшой площади, расположенной на перекрестке нескольких улиц. В центре ее горел костер, вокруг него на земле расположились солдаты. Один из них, увидев внезапно вынырнувшую из мрака призрачную фигуру, заорал:

– Petroleuse! [15]15
  Поджигательница! (фр.)


[Закрыть]

Это не остановило женщину. Тут лежавший вместе с солдатами молодой офицер встал и пошел ей навстречу.

У него было печальное и встревоженное лицо, необычное в те дни для французского офицера. Жалость, которая стыдится себя самой – вот что было написано на этом юном лице.

– Зачем ты сюда идешь? – тихо спросил он женщину. Женщина остановилась. Скрестив руки на груди, она смело смотрела ему в глаза.

– Зачем идешь сюда? – нетерпеливо повторил молодой офицер, постукивая ногой по булыжнику.

Его солдаты с каннибальской жаждой в глазах уже поднимали головы, ждали ответа. Женщина замешкалась, у нее так пересохло во рту, что она не сразу смогла заговорить.

У офицера было время присмотреться к ней. По-видимому, отчаяние на ее лице тронуло его, он жестом указал ей на соседнюю уличку, как бы говоря: «Уходи!»

Женщина упрямо продолжала стоять.

– Чего ты хочешь? – снова спросил офицер; он заметил, что кое-кто из солдат встает, очевидно радуясь новой жертве.

– Чего хочу? Только одного: чтобы вы меня расстреляли, – ответила женщина.

По акценту парижанин понял, что перед ним иностранка. В нем разгоралось любопытство. Он подошел к ней.

– Вы не француженка?

– Нет, но дело Франции и Коммуны – это мое кровное дело. Вы должны меня расстрелять.

Солдаты дико загоготали, некоторые из них уже стояли на ногах; офицер приказал им отдыхать. Не очень-то они его слушались, но он хотел спасти жертву, которая сама напрашивалась на смерть.

– Пули вам жалко? – спросила женщина. – Их у вас достаточно, с пруссаками вам уже не надо драться, а наших осталось немного…

Она презрительно рассмеялась.

– О, какие вы были храбрые, когда расправлялись с Коммуной, а вот пруссакам позволяли брать себя в плен тысячами!

Офицер, опасаясь, как бы она не разъярила солдат, резко приказал ей молчать, схватил за руку и оттащил подальше, немного в сторону.

– Замолчи и ступай! – крикнул он бешено.

– Почему вы меня не расстреливаете? Безжалостные!

– Потому что ты безумная, – кричал офицер, – а сумасшедших французский солдат не принимает всерьез.

– Так ведь вся Коммуна была домом сумасшедших, таких же, как я, – смеялась женщина, – а вы над ней не сжалились; не жалейте же и меня.

– Прочь! – кричал упрямый офицер.

– Что ж, мне остается Сена, – проговорила женщина.

Ее лицо и этот голос, полный боли и отчаяния, производили на молодого офицера все более сильное впечатление. Он дал знак одному из капралов и что-то шепнул ему на ухо.

Капрал, грозно подступив к ожидавшей, схватил ее за руку и повел за собой. Она шла покорно, может быть, надеясь на смерть.

Между тем капрал стал стучать в ворота стоявшего на углу трактира, затем грохнул палашом в дверь, выругался по-солдатски и, когда дверь наконец отворилась, втолкнул туда женщину.

На пороге стоял побледневший хозяин.

– Ты ответишь мне за нее головой, – крикнул капрал, – это поджигательница, одна из главных. Лейтенант приказал отдать ее тебе под стражу. Найди для нее такую комнату, чтобы она не могла ни из окна оттуда выскочить, ни убежать. И дай ей чего-нибудь поесть. И повторил:

– Головой за нее ответишь.

Трактирщик, бросив на женщину опасливый и брезгливый взгляд, тотчас провел ее в нижнюю комнатку с зарешеченным окном.

В углу стояла кровать, был и стол с двумя стульями.

Заключенная равнодушно оглядела комнату, затем, повинуясь безотчетному инстинкту, шагнула к кровати. Не успел вышедший на минуту хозяин вернуться с бутылкой вина и хлебом, как она уже спала мертвым сном.

Этот сон мог и впрямь быть смертью, так тих он был и глубок. Встревоженный хозяин приник ухом к ее губам – дыхание было едва слышно… Однако она была жива.

На рассвете отряд отозвали, с площади перед трактиром его перевели куда-то в другое место. По дороге лейтенант вошел в трактир и пошептался с хозяином, сунув ему в руку несколько монет. Старый француз только головой покачал – понял.

Уже близился полдень, когда женщина проснулась; с удивлением обнаружив, что еще жива, она встала и хотела тотчас уйти, но дверь была заперта. На стук явился толстый трактирщик, кляня всех на свете за то, что ему не дают покоя.

С заключенной он обходился сурово.

– Тише мне тут! – крикнул он ей. – У меня приказ никуда вас не выпускать.

Отругав ее, он запер дверь, но через несколько минут вернулся с завтраком, ворча, поставил его на стол и ушел.

Остолбенелая женщина долго смотрела на еду с отвращением; в конце концов руки ее сами потянулись к ложке. Она хотела умереть, но не могла бороться с голодом.

Ворчливый трактирщик принес ей также и обед, однако по-прежнему держал ее под замком.

Прошло несколько дней. В покоренном Париже тщательно выискивали еще оставшихся в живых коммунаров, их отдавали под суд, расстреливали, ссылали на вечное поселение.

Страшная это была месть.

Хозяин трактира ждал, должно быть, что с минуты на минуту за женщиной придут, но никто не приходил. Эта гордая, молчаливая, угрюмая преступница одним своим неустрашимым мужеством завоевала симпатии старого француза. Он боролся с собой, напоминал себе, что перед ним взбесившаяся поджигательница, – не помогло, чувство жалости к несчастной оказалось сильней.

Служанка чуть ли не силой заставила ее переодеться, хозяйка взамен старого истрепанного платья прислала ей свое. Впрочем, женщина почти не сопротивлялась, сама давала им делать с ней, что хотят. Целыми днями сидела она у окна и глядела на улицу погасшими глазами, молча, словно немая.

Но постепенно в этой импровизированной тюрьме владевшая ею лихорадка унялась, успокоилось сердце, а может быть, возвращалась и воля к жизни.

Однажды вечером в трактире появился запомнивший женщину молодой офицер. У нее было лицо, которое трудно забыть.

Он спросил хозяина, как она вела себя все это время.

– Сидит бледная как мертвец и молчит, – ответил, пожав плечами, трактирщик, – трех слов она мне не сказала.

Открыли каморку, лейтенант вошел, женщина, увидя его, не встала. Он присел около нее на плохоньком стуле и молча вглядывался в ее лицо, еще прекрасное, а теперь одухотворенное следами отчаяния и сомнения.

– Я пришел вам помочь, спасти вас, – сказал офицер. – У вас было время прийти в себя, вы, должно быть, потеряли кого-то в этой несчастной борьбе… Теперь, когда первая боль прошла, когда к вам вернулось желание жить, скажите, что я могу для вас сделать?

– Вы? Для меня? – ответила женщина. – Мне ничего не надо, даже жизни. Вы думаете, что, одарив меня жизнью, оказали мне милость? Нет, это судьба моя не позволяет мне умереть тогда, когда я хочу этого больше всего. Да что мне с ним делать, с этим вашим даром? – прибавила она с болью и презрением. – Я уже ни во что не верю, и нет у меня никого на свете!

– А не могли бы вы вернуться на родину?

– Я? – женщина рассмеялась. – Никогда! Вы отняли у меня желание умереть, верно, но не дали мне желания жить. Что дальше?

Ее слова, манера выражения все больше трогали офицера; убежденный, что это не женщина из простонародья, как показалось ему вначале, что она должна была принадлежать к другому миру, он чем дальше, тем все сильней жалел ее.

– Скажите, что я могу для вас сделать?

– Сама не знаю, – равнодушно ответила женщина.

– Кто-то же есть у вас в этом городе?

– Ни души; единственный человек, который не был мне чужим, присоединился к Коммуне и погиб за нее. Там, на углу… я видела его мертвое тело.

Она посмотрела в окно и прибавила:

– Он выбрал себе счастливый конец, но я?

Лейтенант смешался, женщина бросила на него быстрый взгляд.

– Отдайте меня версальцам, там я выпрошу себе пулю.

– Нет, это невозможно! – воскликнул офицер. – Накиньте на себя что-нибудь и пойдемте со мной, я найду для вас убежище, Надо жить.

Покорно и все так же равнодушно женщина оделась с помощью трактирщицы, которая охотно услужила ей шляпкой и накидкой. Офицер подал ей руку, они вышли.

Вечером наша незнакомка, в которой читатель легко узнал Зоню, оказалась в небольшом кружке женщин; лейтенант оставил ее на их попечение.

С жалостью, хотя и не без страха, смотрели на нее эти женщины и дети. Она сидела молча, покорная и равнодушная, позволяя делать с собой все, что угодно.

Первыми, уже на третий день, освоились с ней две девочки. Долго ходили они вокруг нее, прежде чем осмелились подступиться; одна, опершись на колени, смотрела ей в глаза, другая приглядывалась сбоку.

Знакомство началось с их тихого щебета, эти дети примирили ее с жизнью. Вечером девочки сидели у нее на коленях, и они доверительно перешептывались о чем-то. На следующий день они уже были друзьями навеки, и Адельфинка шагу не хотела ступить без своей старшей приятельницы.

Мать, сначала удерживавшая девочку, потом оставила ее в покое; пусть утешает эту бедную печальную иностранку.

Та общалась только с детьми, но ухаживала за ними так заботливо, что стала нужна и детям и всему дому. Лейтенант застал их в садике около дома. Зоня и Адельфинка играли в салки.

Время шло, розыски коммунаров постепенно прекращались, да и некому было, к счастью, доносить на бедную Зоню.

С детьми она не захотела остаться, хотя и любила их. Внутренний голос порой говорил ей: «Кто знает, не отравит ли этот яд, который я в себе ношу, их юные сердца и головы…»

С помощью лейтенанта – а он со дня на день все больше привязывался к ней – Зоня нашла себе место при редакции одной из парижских газет, посчитав журналистику наиболее подходящим для себя занятием.

Признавали там за ней большой талант, потому что во Франции отвага часто служит писателю заменой таланту, а отваги у Зони было больше, чем у других. Хоть она и говорила, что уже ни во что не верит, даже в неверие, но писала с огнем, неугасший жар души возвращал ее к старым мечтам и заставлял защищать их.

От такой сравнительно спокойной жизни она снова похорошела, даже помолодела. Лейтенант, часто проводивший у нее вечера, восхищался ею все больше и больше. В один из вечеров он решился сделать ей предложение.

Зоня с удивлением посмотрела на него и тряхнула головой.

– Aliens done! [16]16
  Полноте! (фр.)


[Закрыть]– воскликнула она, – то-то отблагодарила бы я вас за спасение моей жизни, отравляя взамен вашу!

Она протянула ему руку.

– Буду вашим другом до самой смерти, но женой? Что за мысль! Вы хотели бы стать со мной перед священником, перед алтарем и чтобы я вам давала клятвы в верности? Это противоречит моим принципам, а потом… вы увидели бы, как скоро я бы вам надоела. Нет, спасибо, оставим все как есть.

Ее дальнейшая судьба нам неизвестна: вероятно, она все еще пишет пылкие статьи для республиканской газеты, а после обеда выпивает рюмку разбавленного абсента, который всегда очень любила.