Текст книги "Казачий дух"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

– Но я хорошо выспалась ночью, – попыталась возразить она.

– А ты попробуй заснуть под гул моторов, он здорово успокаивает.

– Он едва слышный.

– Прислушайся, на то у тебя и уши…

Время в полете пролетело как один миг, словно на высоте в двенадцать тысяч метров оно ускоряло свой бег. Спаренные колеса "Боинга" с визгом коснулись бетонного покрытия в аэропорту Стокгольма и понесли на себе тяжелую машину к стоповым огням, блестевшим впереди. Самолет завернул к отстойнику и замер напротив здания аэровокзала из бетона и стекла. Брат и сестра сделали по ступенькам трапа несколько шагов и сразу узнали Петера в толпе встречающих, хотя никогда с ним не виделись. Рядом с ним стояла хрупкая белокурая девушка в джинсах и в газовой безрукавке, на ее лице с благородными чертами отражалась радость от скорой встречи с близкими родственниками. Это была Софья, одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы понять, что она едет вместе со всеми. Таким же сияющим выглядел и ее брат, высокий светловолосый молодой человек, здорово смахивающий на Захара.

– Твоя троюродная сестра Софья крепко похожа на тебя, – шагая по ступенькам, определил Захар.

– А твой троюродный брат Петер на тебя, словно вы дети одних родителей, – не осталась в долгу Анна. – Но я надеюсь, что какие-нибудь различия у меня с дальней сестрой все же найдутся.

– Кажется у Софьи голубые глаза, но вы с ней абсолютно одинакового телосложения, – Захар сошел на землю и подал руку Анне. – А вот у Петера зрачки коричневые, такие же, как у меня.

– Не повезло тебе, Захарка, – по русски и с непривычными жалостливыми нотками в голосе, отозвалась сестра. – И здесь постарались англичане, вечные наши враги.

– При чем здесь англичане? – недоуменно поджал губы брат.

– Ты же старше Петера на целый год.

– Ну и что ты хочешь этим сказать?

– Получается, что они первым клонировали тебя, а не его.

– Зато тебя эти англичане обошли вниманием.

– Прошу прощения, месье Захар, я не какая-нибудь Нормандия, чтобы представлять для них серьезный интерес. А вот ты со своими лекциями о преждевременности всеобщих глобализма с космополитизмом давно попал в поле зрения весьма влиятельной организации со штаб-квартирой в Лондоне.

Захар весело засмеялся и, перекинув сумку в левую руку, обнял сестру за талию:

– Еще один необоснованный вывод и я отправлю тебя обратно в Париж, – сказал он. – Вот уж обрадуются наши отец с матерью.

– Вряд ли, вопреки резким их суждениям по поводу нашего отъезда в Россию они уверены в нашей с тобой самостоятельности.

В рыцарском замке семейства Даргстрем на острове Святого Духа, что находился в пределах акватории перед столицей Шведского государства, царила примерно та же атмосфера, что и при проводах Захара с Анной в родовом замке герцогов Д'Арган близ французского городка Обревиль. Христиан и Элизабет, хозяева маленького острова с древней крепостью на нем, глазами, полными тревоги и сочувствия, смотрели на своих детей, опасаясь отпускать их в сумрачную Россию с еще более диким Кавказом на ее окраине. Им вдруг стало казаться, что их дети – Петер с Софьей – еще не выросли, и что в головах у них настоящая чехарда из глупых мыслей. Но все было тщетно, брат с сестрой категорически отказывались прислушиваться к разумным советам, они рвались в Россию, объясняя свое стремление проснувшимися в них казачьими генами и тоской по родине своих предков. Ничто уже не могло помешать им в осуществлении их замыслов. К тому же, приехали из Франции их троюродные брат с сестрой, такие же взбудораженные, с жутким интересом к войне на Кавказе и с кучей планов по урегулированию этого конфликта, не совсем понятного для многих в Европе и в Америке. Словно от немедленных их действий зависел мир на всей земле. И Христиан, достигший к этому времени должности командира сводной флотилии надводных кораблей, а так-же его жена Элизабет, возглавлявшая одно из благотворительных шведских обществ, сдались на милость победителей. Они вынуждены были признать, что гены действительно способны творить чудеса, у современных людей иногда отрастают длинные хвосты, а тела покрываются шерстью. Что уж говорить о каких-то мелочах, когда их детей, праправнуков терских казаков, потянуло всего лишь на историческую родину. Не успела Организация Объединенных Наций объявить, что разрешило евреям возвратиться в землю обетованную, как в Израиле яблоку стало негде упасть. Хотя с момента изгнания их со святой земли прошло почти две тысячи лет.

Буквально через день белоснежный катер покачивался у крохотного причала перед могучими стенами замка на острове Святого Духа, а его команда помогала погрузить необходимые вещи всех четверых любителей острых ощущений. Нужные документы были оформлены у них надлежащим образом. А еще через пару часов за стеклами шикарного лимузина, принадлежащего семейству Даргстрем, замелькали фронтоны старинных зданий столицы Швеции, украшенные зеркальными витринами, простерлись чистенькие площади с ухоженными памятниками и безупречная водная гладь прудов и водоемов с лебедями и утками, с ондатрами и бобрами в норах на берегу. В конце идеального проспекта с вековыми деревьями по бокам показалось здание аэропорта, привлекающее еще издали взгляд своими угловатыми современными линиями.

– Прощай ухоженная Европа с привычным укладом жизни, – с нотами грусти в голосе сказал Петер, сидевший рядом с шофером на переднем сидении. Он успел насмотреться документальных фильмов о России и о Кавказе, не уступающих по накалу страстей американским триллерам. – Придется ли нам снова окунуться в твой упорядоченный ритм, чтобы довести наши замыслы до логического конца.

– Петер, не пугай женщин своими мрачными мыслями, – весело откликнулся Захар. Он чувствовал себя легко и свободно, словно собрался отдохнуть на острове Капри близ мыса Сорренто в Италии, где стоимость самой простенькой виллы исчислялась десятками миллионов долларов. – Кстати, что означает слово лапси, которым твоя мать проводила нас за ворота замка?

– В переводе с суоми это дети. Так когда-то называл нас водитель-финн, – пожал тот плечами под смущенно-лукавые улыбки спутниц. – Тебе не понравилось?

Захар посерьезнел, окинул быстрым взглядом всех пассажиров вместительного салона:

– Твоя мама, баронесса Элизабет Даргстрем, ошиблась, наши родители не заметили, как мы выросли, – твердо произнес он. – Наша задача состоит в том, чтобы добыть как можно больше сведений о войне на русском Кавказе и рассказать о ней правду цивилизованному Западу…

Трасса "Дон", бегущая через весь Северный Кавказ, была забита военной техникой, медленно текущей в одном направлении как железная вонючая река, выпущенная из доменной печи в прочные желоба. Грохотали мощными двигателями тягачи с танками на тралах, выпускали сизые клубы дыма высокие "КрАЗы" и "КАМАЗы" с артиллерийскими снарядами во вместительных кузовах. Более ходкие "Уралы" с ящиками для патронов пытались выехать на полосу встречного движения и проскочить по ней хотя бы несколько сотен метров. Сноровистые "БМП" и "БТРы" загрязняли воздух вдоль обочин синим туманом из отработанных газов, не отставали от них самоходки с зелеными стволами орудий и с лафетами, облепленными солдатами, грязными и расхристанными до невозможности. Казалось, русская армия, как пятьдесят с небольшим лет назад, снова поперла всей своей мощью на врага, только теперь она двигалась не на Запад, а на своенравный Юг, нужный ей, если рассудить по справедливости, лишь из-за немерянных амбиций неграмотных людей, дорвавшихся до власти в стране. Что можно было взять с Кавказа, кроме вечной агрессивности его жителей, способных лишь торговать на базарах своим урожаем, да сбиваться в волчьи стаи для обирания безответного опять же русского народа. Не Урал с его кладовыми драгоценных камней и металлов, не Сибирь, заполненная по самые некуда нефтью и газом, лесом и пушниной, алюминиевыми рудниками и золотыми копями. Не Крайний Север и не Дальний Восток с сундуками, набитыми теми же сокровищами, даже не Курильские острова, созданные природой из нерповых лежбищ, из красной рыбы, икры и женьшеневого корня, проросшего на них. За одни эти острова японцы готовы были отблагодарить Россию внедрением в ее никудышнюю экономику новейших технологий, постройкой современных дорог от своего острова Хоккайдо до бывшего немецкого города Кенигсберга, а ныне Калининграда, засранного опять русскими. Не соглашались русские на подобную сделку, они упорно прибирали к рукам ненужный им Кавказ с неприступными горами, покрытыми вечными ледниками, и с горскими племенами, живущими по законам каменного века.

Туда они и устремлялись всей своей железной мощью, подтолкнутые власть предержащими. И народ привычно поддерживал эту акцию, здравому смыслу противоестественную, выражая свой патриотизм и посылая проклятия "тупорылым чуркам", ни в чем не повинным, стремящимся лишь к своей независимости. Впрочем, народ в России во все века одобрял ввод войск на чужие территории: в Афганистан, такой же отсталый, в Венгрию, в Чехословакию, в Польшу, на далекую Кубу… Он не стеснялся доказывать, что сила главнее ума, и находил своему разумению поддержку среди эмигрантских сообществ, разбросанных по всему миру. Не здесь ли крылись истоки такого качества, как ностальгия, которому русские были подвержены больше всех наций в мире? Ведь сила подразумевала круговую поруку, соборность. Другие же нации стремились отдалиться и подняться над толпой. И хотя русских нельзя было назвать глупыми – все-же из двадцати восьми открытий мирового уровня двенадцать принадлежали им – разрыв между умом настоящим и обыденной серостью был в России весьма велик.

Но никто из четверых искателей приключений не хотел задумываться над подобной аксиомой, потому что известно, чем человек патриотичнее, тем больше над ним довлеют чувства. Именно чувства толкнули их на поездку в Россию. Ведь здесь зачиналась их родословная, отсюда шли их корни. И сами они ощущали себя русскими, плоть от плоти своего народа. Это было главным, хотя именно главного они не могли осознать в силу той же наследственности.

Захар, Петер, Анна и Софья сошли ранним утром в Краснодаре. Дальше пассажирские поезда не пропустили военные патрули, и те надолго застряли на станции, забитой грузовыми в большинстве составами. Еще не жаркое солнце только приподнялось над горизонтом и путешественники решили, что автотранспортом добраться до конечного пункта назначения им будет легче. Они пересели на автобусы. И вот теперь стояли на перекрестке дорог посреди степи и молча наблюдали, как мощный железный поток, прущий из России, разбивается на два рукава, один из которых продолжает движение на Пятигорск и дальше на Чечню, а второй отворачивает на Абхазию, тоже решившую отделиться от Грузии. Оказалось, что автобусные маршруты укоротили все те же военные и они смогли добраться только до Армавира. Мимо проносилась военная техника, машины с солдатами различных родов войск в кузовах под брезентовыми тентами, за ними спешили вспомогательные службы. Все это скопище людей и железа гремело, лязгало, рычало, отхаркивалось гарью и упорно стремилось вперед, увлекаемое юркими газиками и уазиками с открытым верхом, в которых сидело начальство при погонах с большими звездочками. Изредка молоденький солдат с кузова какого-нибудь тягача вскидывал автомат и ловил в прицел молодых людей, и тогда по коже у них начинали бегать крупные мурашки.

– А ведь здесь и правда идет война, – решился нарушить затянувшееся молчание Захар, он говорил по русски. В последнее время все четверо окончательно перешли на родной язык своих предков. – И война эта настоящая.

– До нее мы еще не доехали, дорогой мой троюродный брат, – угрюмо насупившись, переступил с ноги на ногу Петер. – Мы пока не слышим отголосков военных действий.

– Когда они дадут о себе знать, тогда будет поздно поворачивать назад, – подключилась к разговору Анна, она посмотрела на Софью. – Как тебе нравятся эти маневры русской армии?

Девушка немного подумала и ответила:

– У американцев они эффектнее, и сами янки смотрятся паиньками, решившими поиграть в войнушку. А при взгляде на русских парней в камуфляже и при оружии меня пробирает неподдельный страх. Понимаешь, Анна, я чувствую, что они настоящие и шутить никто из них не собирается.

– Еще бы, чего стоят эти их нацеливания автоматами в нашу сторону. Долго ли кому-то из солдат нажать на курок.

Захар осмотрелся, зацепился взглядом за нескончаемую вереницу гражданских автомашин по одну и по другую стороны дороги, перпендикулярной шоссе, уходящей в степь с ровными строчками лесопосадок. Переносицу у него разделила надвое глубокая морщинка:

– Зря мы не воспользовались услугами наших корпунктов в Москве, при них имеются не только редакторские джипы, но можно было заполучить еще и спецпропуска.

– Они у нас в полном порядке и они здесь не действуют, – пожал плечами Петер. – Я думаю, что машины со спецкорами тоже плетутся в хвосте этой колонны. На Кавказе и в самой Чечне сейчас только те из газетчиков, кто успел проскочить с началом там военных действий.

– Тогда что же нам делать? – развернулся к нему Захар.

– Ждать, пока колонна не пройдет.

Но ждать долго не пришлось. Один из юрких уазиков неожиданно подскочил к друзьям и с визгом затормозил у их ног. На переднем сидении восседал вальяжный начальник при золотых погонах, на заднем пристроилась хрупкая женщина в берете и с кинокамерой в руках. Она чем-то неуловимо смахивала на одну из преподавательниц в Сорбонне, читавшую лекции по международному праву. Так оно и оказалось на самом деле, не успела машина остановиться, как журналистка замахала руками и закричала, мешая русские слова с немецкими, французскими и английскими:

– Ком цу мир, камараде! Герои еще не пройденных военных троп! – она с хитроватой улыбкой указала на места рядом с собой. – Ситдаун плиз, мистер энд миссис Д'Арган, я вас сразу узнала. Силь ву пле, мы как раз едем в Чечню.

– О, мадемуазель Натали, – всплеснула руками Анна, она повернула к своему брату лицо с расширенными от удивления глазами. – Захар, неужели ты не видишь, что это преподавательница из нашего университета? Это госпожа Трепоф с кафедры международных отношений.

– Конечно, она самая и есть, – морща лоб, попытался собраться с мыслями тот. – Но как мадемуазель Трепоф оказалась посреди дикой степи!

– Так-же, как и вы, – засмеялась женщина.

– И все-таки, почему вы здесь? – не отставал Захар.

– Это длинная история, скажу только, что у меня, как и у вас, русские корни, – отозвалась журналистка, она нажала на ручку дверцы. – Молодые люди, прошу занять места в джипе, пока я получила разрешение у нашего русского покровителя на то, чтобы подобрать вас с обочины дороги. Познакомьтесь, это Николай Иванович Сальников, полковник интендантской службы.

– К вашим услугам, – гоготнул мужчина с золотыми погонами на плечах. Небрежно кивнув головой, он одновременно кинул на спутницу масляный взгляд. – Ваша соотечественница сказала правду, я пока добрый.

Дважды повторять просьбу не пришлось, все четверо родственников мигом оказались в уазике, который взбрыкнул задними колесами и понесся вдоль колонны из мощных тягачей, норовя протиснуться в просвет между ними. Это ему удалось и он поскакал по встречной полосе с редким на ней гражданским автотранспортом. Женщины сразу включились в разговор, выяснилось, что Натали подавала прошение в деканат с просьбой посодействовать ее отъезду на русский Кавказ. Там почти сто пятьдесят лет назад погибли двое ее предков по материнской линии, служившие в одно время с графом Толстым, будущим великим русским писателем. В их семье даже сохранилась легенда о том, как чеченский джигит Садо спас графа от неминуемой смерти, и оба князя, ее прапрадеды, были как раз свидетелями этого благородного поступка. И вот теперь она надеялась посетить их могилы и поклониться их праху. Они погибли во время наступления русских войск на дагестанский аул Гуниб, в котором скрывался имам Шамиль, предводитель всех кавказских народов.

– Но ведь вы можете не найти мест захоронения, с тех пор прошло столько времени, – засомневалась Анна. – Надо еще учесть период коммунистического правления, когда из памяти русских пытались стереть все светлые пятна в его истории.

– Я знаю, где они похоронены, – с воодушевлением воскликнула журналистка. – Их могилы находятся в Пятигорске, куда перевезли останки всех офицеров, павших в том бою против горцев.

– В этом же городке был убит на дуэли поэт Лермонтов, там должен стоять обелиск в его честь, – напомнил Захар. – Вообще на Кавказе побывало много достойных людей из просвещенного русского общества.

– Пушкин, тот-же Грибоедов, написавший пьесу "Горе от ума", восхитившую весь мир своей утонченной философией, – дополнил Петер.

– О, да вы отменные русофилы! Вот и отлично, как говорят русские, нашего полку прибыло, – засмеялась Натали. – Но сначала мы должны выполнить свой долг, к которому нас призвали наши предки, и развеять неправедные обвинения в адрес России.

Остался позади забитый войсками Пятигорск, дорога пересекла один из притоков реки Кумы и устремилась к Моздоку. Быстро вечерело, и когда "уазик" вбежал на окраину городка, солнце уже собралось присесть на вершины близких гор. Шофер завернул было к гостинице, но полковник, сидящий рядом с ним, нахмурил кустистые брови:

– Вперед, и никаких гвоздей, нам надо до наступления ночи успеть добраться до своей части в Ачхой Мартане, – сурово сказал он. – Иначе мы рискуем остаться в этих краях навсегда.

– Здесь так опасно? – быстро повернулся к нему Захар.

– Не то слово, товарищ, на Кавказе, как и двести лет назад, стреляют из-за каждого камня, – не стал успокаивать его старший офицер. – Рядом граница с Ингушетией, а эта республика на стороне бандитской Чечни, она находится под контролем боевиков разных мастей. У них с чеченцами единый корень, как у русских с украинцами и белорусами.

Словно в подтверждение этих слов вдоль улицы раздалась длинная автоматная очередь. Затем прозвучали несколько одиночных выстрелов, на которые никто не обратил внимания. Редкие прохожие продолжали идти своей дорогой, сутулые, занятые только своими думами. Лишь из дверей КПП воинской части напротив высунулась любопытная физиономия молодого солдата. И сразу исчезла.

– Очередная провокация в надежде на то, что солдаты погонятся за бандитами и их можно будет подстрелить как куропаток, – поправил фуражку на голове полковник. Он махнул рукой своему шоферу. – Прибавь-ка газу, браток, нужно успеть проскочить самый опасный участок дороги.

– А где он пролегает? – не удержался от вопроса Петер. Он спросил так, словно мог себе представить каждый поворот дороги в этих местах.

– Мы поедем вдоль левого берега реки Терек, на котором стоят станицы терских казаков – Наурская, Червленная, Стодеревская, и так далее. Они расположились до самого дагестанского Кизляра, при царях это была Кавказская линия обороны от горцев с турками, – подскакивая на сидении на неровностях каменистой дороги, принялся за объяснения старший офицер. Он явно хотел покрасоваться перед французской журналисткой Натали Трепоф, своей спутницей с самого начала пути. – А потом завернем на Грозный, который тоже был когда-то казачьей крепостью Грозная, да чеченцы сделали из нее нынешнюю свою столицу. Своего у них ничего нету, кроме дикой спеси с горской заносчивостью.

– Они тоже люди, и как все имеют право на жизнь на этой земле, – подала голос молчавшая до сих пор Софья, приткнувшаяся в самый дальний угол салона. – Разве не так?

– Вот и жили бы в своих горах, носа бы наружу не высовывали. Мыслимое ли дело представить, чтобы они настроились в поход аж на Москву! – Недовольно забурчал полковник. – Американцы вот таких индейцев в резервации загнали и подкармливают их, чтобы не безобразничали. А у нас что горцы, что азиаты, подбородки задирают выше головы, считая себя представителями высших рас. А русских принимая за дураков.

– Как себя поставишь, такое же самое от общества и получишь, – глубокомысленно изрек Петер. – В Швеции, например, никто не позволит африканцам обманывать людей, полиция сразу призовет их к ответу. И люди перестанут покупать у них ихнюю продукцию.

– А вот здесь ты прав, – не оборачиваясь, кивнул головой полковник. Немного подумав, добавил. – Правда и то, что у нас не цивилизованная Швеция, а крестьянская немытая Россия. А колхоз, как известно, порождает колхоз.

Захар ухмыльнулся, но опровергать ничего не стал, хотя его задела нелицеприятная оценка полковником своей нации. Остальные собеседники с русскими корнями тоже ощутили себя немного оскорбленными. Но высокий армейский чин почувствовал сам, что последнее высказывание требует пояснений, он повернулся к попутчикам, чтобы подвести итог в разговоре:

– После того, как мы в революцию избавились от всех дворян и помещиков, нашей чести и совести, для нас даже цыгане превратились в иностранцев. Мы стали кланяться им как господам и ждать от них помощи. Как вам такое понравится?

– Простите, а какая разница, какой нации будет господин? – с насмешливой миной на лице спросил Петер.

– Не прощаю, – сумрачно посмотрел на него полковник. – В Америке, в Англии и во Франции у кого в руках власть?

– У президентов, – пожала плечами Софья, на губах у нее играла презрительная усмешка.

– Я спрашиваю, какой национальности правители?

– В основном, коренной.

– В Америке коренными являются индейцы, но у руля государства стоят почему-то ирландцы, – ехидно заметил офицер. – Назревает вопрос, почему не индейцы с неграми? Или с теми же цыганами?

Он гулко засмеялся и снова уставился в лобовое стекло автомобиля, лишь широкая спина его еще долго подергивалась, передавая состояние недоумения, овладевшее им самим. В салоне установилась тишина, только подвывал с натугой двигатель "уазика", успевшего побывать, наверное, в той самой Африке, или еще дальше. Машина выскочила за окраину городка и прибавила скорости. Дорога с провисшими над ней ветвями деревьев и кустарника петляла вдоль берега строптивого Терека, струи которого, видные сквозь просветы между стволами, заплетались в тугие косы разных цветов – от совсем белого, до темно-коричневого. Шума воды слышно не было, но ощущалось, что если попасть в водоворот, выбраться на берег сумеет не каждый. Изредка возле зарослей прибрежного куширя покачивалась на цепи небольшая лодка с обрубленной кормой и с лохмотьями краски на боках. Рыбаков нигде не было видно, хотя наступало время вечернего клева. Окрестности, как и сама дорога с асфальтом в трещинах, казались заброшенными, они навевали необъяснимую тревогу, начавшую разрастаться в груди. Захар кинул внимательный взгляд на попутчиков, заметил на их лицах серый налет усталости и отказался от желания поделиться впечатлениями. Он снова стал внимать ровному гудению автомобиля, накручивавшего на задние колеса ленту асфальта. Наконец роща из чинаровых деревьев закончилась, впереди показались густые заросли камыша, за которыми виднелись дома на высоких фундаментах, а то и на сваях. Крыши в основном были покрыты шифером, но попадались крытые рубероидом или камышовым сухостоем, уложенным плотными рядами. У въезда в станицу дорогу преградил самодельный шлагбаум из досок, раскрашенных темными поперечными полосами. Из будки вышли двое мужчин в папахах, в черкесках, с кинжалами на тонких поясных ремнях и в мягких сапогах. Обшлага черкесок были закатаны, открывая рукава рубашек из красного шелка, вороты на которых были застегнуты наглухо. В руках мужчины держали нагайки, свитые из сыромятных ремней со свинцовыми шариками на концах. На хмурых лицах с жестким взглядом темных глаз топорщились черные усы, в кольца завивались окладистые бороды.

– Это боевики? – испуганно подалась вперед Софья, в голосе ее почувствовались взволнованные ноты. – Мы уже в Чечню приехали?

– Какие боевики, мадемуазель, это терские казаки встречают нас на въезде в свою станицу, – встряхнулся полковник. Он провел ладонью по щекам и полез в карман за документами. – За пятьсот лет ничуть не изменились, как были сорви головами, так ими и остались.

Шофер нажал на педаль тормоза, полковник высунулся наружу и заговорил с патрульными. Но видно было, что разговора с ними у него не получалось, терцы уходили от ответов, стараясь поскорее отвязаться от болтливого офицера. Шлагбаум был уже поднят, оставалось дать газу и с ветерком промчаться вдоль станицы.

– Так вы не знаете, свободная дорога до Грозного или нет? – продолжал допытываться у казаков начальник интендантской службы.

– А вы со своими свяжитесь, они вам про все и расскажут, – отворачивался в сторону один из терцов, на вид постарше. – У вас и рации имеются, и другие средства связи. А мы только охраняем подступы к своему дому.

– Что же это вы, братья казаки, молчите, будто совсем чужие? Слова лишнего из вас не вытянешь? – не унимался интендант.

– Тамбовские волки вам братья, гражданин начальник, так у вас в Московии говорят. Они вам ближе и роднее, а у нас здесь Кавказ, – недобро сверкнул черными зрачками казак. – Вы там совсем обогохулились, наши земли к чеченцам приписали, а потом оставили нас один на один с басаевцами и радуевцами. А теперь еще братьями обзываете.

– Какие ваши земли! И кто приписал их чеченцам? – оторопел полковник.

– Хрущев, чтоб ему ни дна, ни покрышки, весь левый берег Терека оторвал от Ставропольского края и присоединил к Чеченской республике. Мы тут пятьсот лет стояли щитом России, передовым ее форпостом, – приблизился к машине второй из казаков, сухощавое лицо у него покрылось красными пятнами гнева. – А когда началась война, чеченцы пришли нас отсюда выселять. А мы здесь всю свою жизнь проживаем.

– Молодых наших парней вырезали, девок насиловали, стариков не жалели. А вы вместо защиты решили мирный договор с ними подписывать, через пьяницу Ельцына и своего ущербного генерала Лебедя, – надвинул папаху на лоб первый казак. – Езжайте дале, граждане хорошие, неровен час, протяну нагайкой вдоль седелки и скажу, что так и было. Теперь нам никто не указ.

Полковник посмотрел на попутчиков, молча наблюдавших за его спиной за странной на первый взгляд сценой, ни слова не сказав, он махнул рукой шоферу, чтобы тот трогался с места. Машина вкатилась на центральную улицу станицы Наурской и запылила по ней на другой ее конец. С базов, из палисадников, из окон и из-за ворот за ней следили неприветливые глаза молчаливых жителей, как один подтверждавших слова казаков о том, что никто им теперь не указ. Было странно ехать вроде бы по российской земле и чувствовать себя попавшими во враждебный лагерь с казаками, собирателями земли русской, изменившими собственной присяге. Такого не могло присниться даже в кошмарном сне. Начальник интендантской службы передернул плечами и покосился на шофера, терзавшего баранку. На лице солдата было написано то, что в России принято открыто говорить лишь при бунтах, похожих на разинский или пугачевский, или при кровавых революциях, когда брат не щадит своего брата, а отец родного сына.

Перед станицей Червленной повторилась та же история, которая произошла при въезде в Наурскую, с той лишь разницей, что полковник при встрече с местными казаками не проронил больше ни слова. Он сидел красный, словно воды в рот набрал. Впрочем, его ни о чем не спрашивали, терцы молча вернули сопроводительные документы и так-же молча подняли шлагбаум перед радиатором "уазика". Оставалось проехать до станицы Стодеревской и повернуть на Грозный, от которого до Ачхой Мартана, конечного пункта назначения всех путников, нужно было трястись еще несколько часов. Снова по обеим сторонам дороги замелькали стволы карагачевых с чинаровыми деревьев, ветви колючего кустарника норовили попасть в салон и расцарапать кожу до крови. Быстро темнело, наступало то время суток, когда ночь соединялась с днем, делая воздух призрачным, похожим на нестойкое марево. Шофер включил фары на ближний свет, он вытащил из-за сидения автомат и положил его себе на колени. Полковник расстегнул кнопку на кобуре от пистолета Макарова. Заметив их приготовления, остальные путники подобрались, с еще большей опаской завертели головами вокруг. Им начало казаться, что из – за каждого куста за ними следят злые чеченцы с оружием в руках и с кинжалами в зубах, которыми они перерезали горла строптивым пленникам, как каким-то паршивым баранам. Страх проникал во все уголки мозга, заставляя тело цепенеть. Захар с завистью посмотрел на автомат на коленях у шофера, ему показалось, что с оружием было бы куда надежнее. Об этом же подумал и Петер, оба изучали на военных кафедрах устройство русских Калашниковых и даже стреляли из них на специальных полигонах. Их сестры с госпожой Трепоф лишь поджимали под себя ноги да хлопали ресницами, стараясь побороть дрему, пытавшуюся ими овладеть.

Впереди показался просвет, машина выскочила из рощи и понеслась по открытому участку дороги к черной стене камыша, за которой расположилась станица Стодеревская. До стены оставалось не больше тридцати метров, когда там что-то коротко блеснуло. Захар хотел было обратить внимание полковника на этот странный проблеск, тот рылся в своей сумке на боку, но под днищем вдруг звонко ахнуло. "Уазик" взвился на дыбы, прокатился на колесах одной стороны некоторое расстояние и завалился на бок. Шофер попытался вылезти из салона и отползти к бугру невдалеке, левая нога у него застряла где-то внизу, он задергался, стараясь высвободиться. И вдруг откинулся навзничь, сраженный очередью в упор. Захар бросил тревожный взгляд на его соседа и увидел, что командир интендантской части мешком перекатился через борт машины. Лицо у него было в крови, а правая рука с пистолетом болталась, словно пришитая на живую нитку. Остальные пассажиры сцепились в кучу и уперлись лбами в спинки сидений перед собой.

– Петер, нам нельзя попадаться в плен к боевикам, – крикнул Захар, он был единственным, кто успел вжаться в угол салона, руки и ноги у него были свободными. – Петро, разве ты забыл, как по телевизору показывали про зверства чеченских боевиков?

Какое-то время стояла тишина, почудилось, что сестры с госпожой Трепоф тоже были убиты. Но вскоре из кучи тел показалась голова с выпученными глазами, а затем троюродный брат попытался расправить свои плечи, не столь узкие.

– Что ты сказал, Захарка? – спросил он, выпутываясь из женской одежды, накрывшей его. Он повторил. – О чем-то ты хотел меня предупредить, братука?

– О том, что плен может дорого нам обойтись, – откликнулся тот, нашаривая автомат шофера, завалившийся между сидениями. Петер назвал Захара как-то необычно, но рассуждать на эту тему было некогда. Калашников показался тяжелым, не таким, как французские скорострельные пистолеты-автоматы или американские карабины. Захар подцепил указательным пальцем затвор и потянул его на себя, загоняя патрон в ствол. Затем большим пальцем сдвинул предохранитель с места и добавил. – Посмотри в сумке у полковника, Петрашка, может, у него есть еще какое-нибудь оружие?