Текст книги "Казачий дух"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Глава седьмая

Лавина сошла, подняв тучи пыли и песка, которые скрыли из виду солнце, уже цеплявшееся за ледяной зубец далекой горы. Все вокруг заволокла непроглядная темень, не видно было собственной вытянутой руки, не то что тропы под ногами. Последний каменный рык прокатился вниз по склону и все стихло, лишь на дне ущелья продолжалась усадка нового фундамента, да ревела река, пробивая с удвоенной энергией второе русло. Панкрат оторвал голову от земли и попытался сесть. Ноздри забила грязь, на зубах скрипел песок, но первая мысль у него была о том, что абреков, блокировавших наверху тропу, нужно уничтожить во чтобы то ни стало, иначе они дойдут до стен крепости и защитники поймут, что лавина могла пощадить и казаков. Тогда разбойничью цитадель взять с этой стороны не удастся никогда, если бы даже дядюке Савелию и Никите Хабарову сопутствовал успех и они сумели бы со своими сотнями прорваться к главным воротам. Нужен был отвлекающий маневр, который принудил бы абреков воевать на два фронта, тем самым распылив их силы. Об обратном пути войска терцов теперь не могло быть и речи, обвал стер со склона все очертания единственной дороги, по которой они пришли сюда. Панкрат пошарил рукой вокруг, наткнулся пальцами на голову своего коня. Он положил лошадь рядом с собой, как только камни устремились вниз, и послушное животное лежало все это время не шевелясь. Затем поднялся, всмотрелся вперед и увидел просветы между косматыми клубами пыли, продолжавшими оседать. Значит, солнце еще не успело зайти за гору и оставалась возможность довести дело до конца.

– Николка, – негромко позвал он лучшего своего друга, который всегда старался держаться при нем.

– Здесь я, Панкрат, – донесся снизу голос подъесаула. – Погоди маленько, ногу чем-то придавило.

Рядом зашевелился станичник, за ним еще один и еще. Вокруг закачались неясные тени, взявшиеся поднимать за уздечки своих скакунов. На тропе послышалось шумное дыхание и замерло возле атамана:

– Попали из огня да в полымя, – прогудел подъесаул Николка, отряхивая черкеску. – Что ты хотел, Панкрат?

– Надо идти Захарке на помощь, – продолжая всматриваться по направлению к вершине горы, сказал полковник. – Абреки, что засели наверху, не должны добраться до крепости.

– Ясное дело, – согласился станичник. – Если ее защитники почувствуют, что мы остались живы, то другой лавины нам уже не выдержать.

– Мы тогда и без всяких лавин никакие стены не одолеем.

– Про что и разговор, – прочистил горло подъесаул. Повернувшись туда, откуда пришел, он отдал тихую команду. – Тимошка, кликни свое отделение и вместе с ним на одной ноге ко мне.

В темноте возникло какое-то движение, возле Панкрата и Николки стали собираться казаки, слышно было, как они молча приводили себя в порядок. Дождавшись, когда суета прекратилась, Панкрат коротко скомандовал:

– За мной.

Он шел наощупь, осознавая, что если оступится в правую сторону, то полетит в бездонную пропасть, а если его поведет влево, он может споткнуться об осколок скальной породы или налететь на валун, только и ждущий, чтобы его подтолкнули. Наконец клубы пыли впереди немного разрядились, стали видны очертания тропы под ногами и сам гребень, по которому она поднималась. Еще через пару десятков шагов видимость улучшилась настолько, что можно было различить предметы на расстоянии нескольких сажен. И вдруг Панкрат приметил силуэты людей сбоку тропы, они тоже явно куда-то торопились, держа направление, как и его группа, к вершине горы.

– Давай эти привидения пропустим, – дохнул Николка горячим теплом в ухо атамана. – Если это разведчики из крепости, то их сейчас лучше не трогать.

– А если уходят абреки, которых мы накрыли залпом из ружей? Их упускать никак нельзя, – засомневался полковник. Он негромко отдал приказ. – Приготовились…

Казаки потащили шашки из ножен, подошвы их ноговиц по кошачьи заскользили по тропе, полы черкесок не мешали движениям, они были подоткнуты за поясные ремни. Некоторое время группы двигались друг за другом, не сближаясь и не отдаляясь, Панкрат напрягал зрение, чтобы опознать противника раньше, чем тот обнаружит казаков, что-то привычное чудилось ему в повадках незнакомцев, в их умении не создавать шума вокруг себя. Он остановился, присел на корточки и сощурил глаза. И наконец узнал Захарку с перевязанной почему-то головой, за ним крались Петрашка с Буалком и остальными разведчиками. Они стремились к абрекам, лежавшим ничком на площадке впереди и еще не пришедшим в себя. Атаман облегченно провел рукой по лицу и усмехнулся. Он подумал о том, что жизнь имеет свойство продолжаться, у природы своя, а у людей совсем другая. Оглянувшись на подчиненных, дал отмашку рукой по направлению к крепости. Мимо проскользнули молодые станичники, за ними подтягивались старики. Но терцы опоздали делить пирог, потому что разведчики уже связали руки нескольким оставшимся в живых абрекам. И когда полковник добрался до крохотного пятачка, на котором они толпились, братья громким шепотом заявили:

– Панкрат, они ничего не скажут, в том числе и про наших Марьюшку с Павлушкой. Это те самые мюриды, которых Шамиль посылает во все концы Большого и Малого Кавказа, чтобы они поднимали горцев на газават против неверных.

– Четверых из них я знаю, они переходили на левый берег Терека и наводили смуту среди равнинных черкесов с кабардинцами и адыгами, – присмотрелся к горцам Николка. – Панкрат, на них крови больше, чем на простых абреках.

Полковник приблизился к мюридам, заглядывая каждому в лицо, но на заросших черным волосом лицах с миндалевидными глазами он сумел рассмотреть только одно – ненависть к окружившим их станичникам, смешанную с ожиданием скорой смерти.

– Казачий атаман Дарганов, тебе и твоим родственникам все равно не жить, – попытался осклабиться крупными зубами один из приспешников имама. – Твоего отца убили наши люди, они же захватили твою сестру и меньшего твоего сына. Теперь пришла очередь за тобой.

– Ты, что-ли, убьешь меня? – уперся Панкрат в горца зрачками стального цвета. – Ты способен только нападать исподтишка, и сейчас твоя душа колотится не в груди, а в твоих пятках.

– Я джигит и дагестанский мюрид! – попытался выпрямиться горец. – Мои соплеменники за меня отомстят!

Полковник постукал нагайкой по колену и коротко приказал:

– В распыл.

Казаки, успевшие подтянуться к передовой группе, как раз подвели коней, Панкрат вскочил в седло и повел войско по склону вверх, на прибежище предводителя всех кавказцев. Пыль еще не осела, солнце, едва различимое сквозь нее, все быстрее закатывалось за одну из горных вершин, и надо было успеть подступить под стены крепости, пока видимость позволяла нащупывать тропу. Атаман даже не оглянулся, когда позади, вслед за смачным хрясканьем шашек по телам горцев, раздался какой-то шум, подкрепленный резким возгласом станичника:

– Куда ты поскакал, дикая твоя душа, там же пропасть…

Через некоторое время тот-же голос подвел черту:

– Не вышло из джигита орла, так и полетел вниз, поджав по бараньи ноги под себя.

– Они джигиты только тогда, когда чувствуют свою силу, а как доходит до расправы, так ломаются в коленках, – согласился с выводом товарища его сосед.

Но подступиться к стенам крепости до захода солнца не получилось, светило зашло за вершину горы и окрестности погрузились в непроглядную ночь. Атаман прислушался к звукам, доносившимся с разных сторон. Лавина внизу успокаивалась, лишь изредка доносился оттуда стук, похожий на громкий выстрел – это какой-нибудь валун наконец-то занимал свое место. Из аула тоже все реже долетали гортанные восклицания и топот копыт, на левом его краю замирал бой. Значит, станичники под командованием дядюки Савелия и атамана ищерцев Никиты Хабарова не сумели разбить главные ворота и ворваться вовнутрь. Атака терцов с обоих сторон захлебнулась, продолжение ее откладывалось до завтрашнего утра, грозя новыми набегами абреков, получавшим передышку и возможность накопить силы. Панкрат перекинул ружье за спину и обернулся назад:

– Привал, станичники, – соскакивая с лошади, объявил он. – В этом аду мы только шеи себе свернем.

– А может направим к башням небольшой отряд разведчиков? – предложил Захарка. – Пускай бы они за часовыми последили, глядишь, к утру в обороне противника и бреши бы обнаружились.

Полковник ничего не сказал, за него ответил подъесаул Николка:

– Абреки уже костры запалили, – махнул он рукой по направлению к огням, разгоравшимся в ночи. – Вряд ли нам удастся подкрасться к ним незамеченными, да и самим уже ничего не видно.

Ночь прошла спокойно, лишь один раз показалось, что от стен цитадели Шамиля оторвался отряд из нескольких верховых. Они приблизились к лагерю терцов настолько близко, что дувший от аула ветер принес запахи лошадиного пота. Петрашка, поставленный во главе группы часовых, уже приготовился было отдавать команду на стрельбу по целям, едва различимым во тьме, но его удержал Буалок, находившийся рядом:

– Если мы откроем свое местонахождение, то на заре горцы встретят нас со стен дружным залпом, – шепотом пояснил он. – Если это ихние разведчики, пусть убедятся, что лавина накрыла всех, а если кто-то из верхушки абреков собрался выбраться из крепости, то не стоит им мешать отправляться на тот свет.

Тени растворились в ночи как и возникли, все вокруг погрузилось в первозданную тишину. Лишь под утро снизу послышался какой-то шум, который вскоре затих. Панкрат приподнял голову от бурки и всмотрелся в темноту, по склону горы кто-то поднимался. Скоро несколько человек казаков остановились поодаль, один из них негромко позвал:

– Панкрат, к тебе вестовой от сотника Савелия Дарганова.

Полковник поднялся и направился к группе, он не мог понять, кто этот смельчак, сумевший пробраться к ним через каменный ад:

– Ненька Панкрат, я к тебе с донесением.

Атаман невольно похмыкал в усы, это был Надымка-герой, сумевший ранить самого имама Шамиля, но сейчас он обозначился только как гибкая тень, выдавая себя лишь голосом.

– Говори, Надымка, – приказал полковник.

– Сотник Савелий с атаманом Никитой Хабаровым решили ударить по крепости абреков с первыми лучами солнца, сигналом к атаке послужит ружейный выстрел.

– Ну и славно, мы их тоже тут поддержим, – огладил бороду Панкрат, он язвительно ухмыльнулся. – Вовремя ты с приказом успел, больше наши геройские станичники ничего не передавали?

– Прости, ненька Панкрат, сначала они просили меня узнать, остались ли вы живы после этой лавины, – виноватым голосом доложил казачок. – А уж потом объявить о своем решении.

– Да я не серчаю на их своевольство, молодцы казаки, так и надо делать, – помягчел атаман и поинтересовался. – Как ты сумел сюда пробраться?

– Я пошел не по дну пропасти, а верхом, козьей тропой, – пояснил Надымка. – По ней хотя и опасней, зато под ногами ничего не вихляется.

Вокруг одобрительно загудели, смелые поступки у терцев всегда занимали первое место. Панкрат обнял молодца и подтолкнул его к разложенной на камнях бурке:

– Располагайся, разведчик, с утра у нас будет трудный день.

Солнечные лучи еще не успели вырваться из-за зубчатой стены гор, они лишь упредили свое появление светлыми летучими тенями, а казаки уже вскочили в седла и продолжили путь к крепости, за стенами которой собралась армия Шамиля. Когда добрались до угловой башни, посветлело настолько, что стало возможным окинуть взором всю цитадель разом. Вокруг розовели снежные вершины гор, внизу продолжал клубиться непроглядный туман, он заполнил ущелье почти до самых бастионов крепости, едва не переваливаясь через них. Стены, сложенные из обломков скальных пород, возвышались над крутым склоном по всему периметру аула Гуниб саженей на пять, они служили как бы его продолжением. Со стороны хребта площадка с цитаделью на его вершине обрывалась пропастью, с другой стороны над нею нависала скала, покрытая льдом и отвесно упиравшаяся в небо. Узкая дорога вела к селению только с одного бока горы, она петляла по ее левому склону, более пологому, в конце все равно поднимаясь почти вертикально. Вчерашним днем казаки приняли там бой с абреками, из которого вышли победителями, там же осталась добивать врага и большая часть войска под командованием Савелия Дарганова и атамана Никиты Хабарова. Скоро оттуда донесся ружейный выстрел через мгновение усиленный дружным залпом из многих ружей, перешедший в набирающий обороты шум битвы. Отряд терцев подъехал к угловой башне, казаки взялись со вниманием присматриваться к бойницам. Они знали, что на каждом уровне в крохотных комнатах могли спрятаться до десятка горцев, вооруженных до зубов. Точно такая же картина не исключалась и за выступами стен, за которыми всегда прятались абреки с ружьями. Но сейчас там никого не было видно, зато стало хорошо слышно, как разгорается бой на противоположном краю селения. Выстрелы не прекращались, они слились в единый гул, помноженный на дружный вопль из многих глоток.

– Панкрат, я продвинусь вперед и попробую выманить абреков на себя, – подскочил к старшему брату Захарка. – Надо узнать, какая у них расстановка сил.

– Так они тебе ее и показали, – взялся снова покусывать кончики усов полковник, в голове у него начал вырисовываться какой-то план.

– Тогда пусть Захарка сделает по башне провокационный выстрел. Если горцы внутри, то враз все углы облепят, – вылез с подсказкой подхорунжий из шелковцев. – Или я сам подъеду поближе и лупану по воротам.

– А вот этого делать не следует, – Панкрат вдруг подобрался и перекинул ружье на спину, чем вызвал на лицах у казаков недоумение. – Пускай абреки поспят подольше, нам это только на руку.

– Я понял тебя, братука, – встрепенулся Петрашка, его кабардинец держался рядом с дончаком Буалка. – Защитники крепости подумали, что лавина смела наше войско в пропасть и как один перешли на оборону левой стороны крепости. Поэтому на стенах и в башнях никого не оказалось.

– Молодец, студент, но это лишь первая твоя догадка, а вторая заключается в том, что у этих мусульман подошел час утреннего намаза. Только разгадывать загадки я тебя все равно не пущу, – негромко сказал старший брат. – Николка, посылай разведчиков под бастионы, да поспеши, сейчас время для нас стало как золото. Станичники, ружья к бою!

Около десятка терцев стегнули нагайками коней и рысью приблизились к воротам, закрытым изнутри. Вокруг было по прежнему пусто, из башни тоже никто не показался. Один из разведчиков подтрусил к самой стене, вытащив из дорожной саквы смотанную в круг веревку с привязанным на конце крюком, он ловко закинул его в бойницу и прямо с седла стал карабкаться к узкому отверстию. Остальные подстраховали удальца ружьями, нацеленными на окна. Сухопарая фигура воина проскользнула вовнутрь башни, после чего наступила настороженная тишина. Она длилась недолго, вскоре оттуда раздался истошный вопль, затем звон клинков, заглушенный одиночным выстрелом. Шум нарастал, грозя перейти в нежелательный гвалт, скорее всего к защитнику, захваченному врасплох, кинулись на помощь его молившиеся товарищи. Эти звуки подхлестнули станичников, окруживших крепость, терцы разбежались вдоль периметра цитадели и пошли на ее штурм. Десятки волосяных веревок с петлями на концах, с крюками и даже обыкновенными камнями, одновременно перелетели через верх, стараясь обмотаться вокруг какого-нибудь выступа. По ним ужами заскользили молодцы в черкесках, в зубах у них в лучах утреннего солнца сверкали кинжалы. Вскоре выяснилось, что достойного сопротивления оказывать было некому, потому что основная часть горцев отправилась на защиту главных ворот, в которые уже стучалось войско терцев во главе с сотником Савелием и атаманом ищерцев. А оставшиеся абреки совершали утренний намаз на расстеленных на земле ковриках.

И вот уже заскрипели дубовые ворота, створки распахнулись, пропуская станичников на окраину аула Гуниб. Широкая улица и приземистые сакли с плоскими крышами по обеим сторонам показались вымершими, только у подножия башни и вдоль стен остались лежать несколько трупов горцев. Но эта картина продолжалась всего несколько мгновений. Навстречу казачьему войску с центральной площади крепости уже неслась лава абреков, она набирала ход, готовясь врезаться в передовые ряды терцев. Но вид у джигитов оставлял желать лучшего, стало ясно, что противник, неизвестно откуда свалившийся, застал их врасплох. Кто-то вздымал над папахой саблю, кто-то пытался на ходу зарядить ружье, а кое-кто выставлял вперед казацкую пику. Панкрат моментально оценил положение, он вскинул руку вверх:

– Целься!

Полковник подал команду только тогда, когда заметил, что казаки успели занять привычный для них порядок. Заранее заряженные ружья взлетели вверх и будто присохли прикладами к плечам. Защитники крепости приближались, они успели ослепнуть от ярости и от наглости казаков. И когда до их рядов осталось не больше десяти сажен, Панкрат сам нащупал спусковой крючок под прикладом своего ружья:

– Огонь!

И повторилась картина, привычная станичникам за множество битв с их участием, каждый раз принуждавшая сцеплять скулы крепче, чтобы не дать чувствам завладеть телами, успевавшими закостенеть от адского напряжения. Передние ряды горцев поредели, словно шальной ветер подхватил многих всадников, вырвал их из седел и швырнул тряпичными куклами под копыта лошадей. Задние ряды не сумели вовремя остановиться, они пронеслись вперед, сами оказавшись на линии огня. Панкрат тем временем успел поменять местами отстрелявшихся терцев с теми, кто еще не разрядил своих ружей. И снова грубая команда заставила казачьих скакунов со всадниками на их спинах замереть на месте:

– Целься!

Станичники прильнули к прикладам, выбирая каждый свою жертву, они знали, что если кто-то промахнется, то пуля облетит вокруг горы и вопьется ему в спину. Так говаривали старые казаки, за плечами которых были походы не только с Суворовым и Петром Великим, но и с фельдмаршалом Кутузовым, победителем Наполеона Бонапарта. И когда вторые ряды абреков затанцевали на месте в ожидании нового залпа и в надежде на чудо, что кто-то из них останется жив, Панкрат спокойно отдал приказ:

– Огонь! Отцу и сыну…

Снова вопли и проклятия смешались с диким ржанием лошадей и с руганью горцев третьей волны. Копыта их скакунов споткнулись о тела абреков, упавших первыми, в то время как конники из первых рядов, оставшиеся в живых, бросились искать спасения в середине войска. Началась та самая свалка, во время которой раздавленных воинов оказывалось больше, нежели убитых. Это была беда всех кавказских с азиатскими армий. Если всадники из европейских стран продолжали движение навстречу противнику, стремясь поскорее покрыть пристрелянное расстояние и успеть нанести не менее сокрушительный удар, пока тот перезаряжает оружие, то кавказцы при первой опасности, как и большинство азиатов, старались унести ноги.

– Разойдись! – отдал полковник команду отстрелявшимся. Подождав, пока свежие силы займут места, тем же спокойным голосом приказал. – Целься!

В это время Петрашка, успевший вместе с Буалком проверить башню на предмет затаившихся в ней часовых, крикнул с верхней ее площадки:

– Панкрат, позади абреков собралась новая лава из них, она приближается сюда.

– Огонь! – махнул рукой атаман, словно не услышавший предупреждения своего младшего брата. – Разойдись!.. Заряжай!..

Лишь после того, как терцы начали перестраиваться и щелкать затворами, он повернулся к Петрашке и громко спросил:

– А червленцев с ищерцами за второй лавой ты не увидел? Должны бы уже тоже прорваться в крепость.

– Братука… – зачастил было студент, и сразу осекся. – Показались, Панкрат, другая лава абреков как раз от них и бежит, вместе со своим Ахвердилабом.

– Дядюку Савелия с нашими племянниками не видно? А еще Никиту Хабарова.

– Все там, Чигирька с Гришкой тоже. Сейчас бы их сюда, уж дюже работы для них много.

– Целься!.. Огонь!..

Обе лавы сбились в кучу на довольно широкой улице, горцы, осознав, что их обложили с обоих сторон, принялись носиться по кругу с выкатившимися из орбит глазами. В середине его закрутился еще один круг, только в обратном направлении. За ним еще и еще. Ничто уже не могло остановить это движение, которое было у них в крови как пятикратный намаз аллаху в течении дня или как заунывная мелодия горской песни. Они совершали такой ритуал, сколько себя помнили, при нем они входили в экстаз, неважно, были они пешими или верхом на лошадях. Таким способом они выгадывали нужное им время, чтобы пришло важное решение, кроме того, этот ритуал укреплял их боевой дух. Сейчас они носились под гортанные вопли и под размеренный топот копыт, в мирное время – под те же однотонные вопли и под грохот барабанов. Их можно было расстреливать как прибрежных куропаток, они все равно продолжали бы кружиться. Остановить это дьявольское движение способен был лишь из ряда вон выходящий случай.

И он произошел. Пока оба казачьих войска сдавливали свои тиски, собираясь учинить расправу над главарями, перед толпами горцев объявился всадник на белом коне. Он был в серебристой каракулевой папахе, в белой черкеске с серебряными газырями по бокам, за отворотами которой виднелась красная рубаха. Тонкую талию опоясывал наборный кожаный ремень, отделанный серебром, на нем висел кинжал гурда в серебряных ножнах, украшенный драгоценными камнями. Такой же была и сабля из дамасской стали, притороченная сбоку. На джигите были синие штаны, заправленные в ноговицы до колен, носки которых он вдел в серебряные стремена. В гриву лошади были вплетены разноцветные ленты, а на левой руке абрека красовался золотой перстень с огромным бриллиантом. Вопли со стрельбой прекратились как по мановению волшебной палочки, все головы, даже казачьи, повернулись в сторону всадника. Джигит поднял коня на дыбы и что-то громко крикнул, обращаясь к горцам. Те ответили ему нестройными выкриками, они все еще находились во власти магического круга. Тогда вождь повторил свой клич, и сразу воины аллаха принялись выравниваться, в руках у многих появились ружья, которые они стали поспешно заряжать

– Панкрат, это Садо, один из главных приспешников Шамиля, перстень, что на его левой руке, подарил ему сам турецкий падишах, – присмотрелся к джигиту Николка, он вскинул ружье и снова с досадой опустил его поперек седла. – Жаль, что я успел его разрядить… Абрека надо убить, иначе штурм крепости для нас может оказаться напрасным.

– Я тоже узнал чеченского мюрида, – спокойно кивнул головой атаман. – А напрасно только вороны каркают, да их никто не слушает.

– Откуда этот джигит вырвался? – невольно осмотрелся Захарка. – Улица только одна, и сакли кругом низкие, как на подбор.

– Крепость квадратная, она застроена ихними хатами как попало, а эта улица главная, – пояснил Николка, не переставая терзать на поясе мешочек с зарядами. – Наши терцы уже побывали здесь, когда возили Шамилю штабную цидулку, – он снова обернулся к атаману. – Панкрат, пока абреки в молитвенном своем дурмане, надо с ними кончать.

Но атаман застыл на месте, превратившись в каменное изваяние, лишь глаза у него уперлись двумя железными костылями в абрека в белой черкеске, не отрываясь от него ни на мгновение. Он тоже чего-то выжидал. И когда мюрид встал во главе горского войска, от которого осталась едва половина, чтобы повести всадников за собой, он поднял руку. Сотни ружей что с одной, что с противоположной стороны улицы, где сгрудились червленцы с ищерцами, примкнули прикладами к казачьим плечам, дула замерли на вертлявых фигурах абреков. Но было еще рано отдавать команду на уничтожение врага, да и противник не торопился ввязываться в новый бой или признавать свое поражение бегством. Из-за угла ближайшей сакли показались несколько верховых в белых черкесках и с зеленым знаменем в руках знаменосца. Возглавлял процессию сам имам Шамиль, он сидел в седле согнувшись, по сухощавому его лицу пробегали гримасы боли. За ним следовали телохранители и только после них покачивались в седлах самые приближенные мюриды. Их было много, в передних рядах переваливалась уткой бессмертная фигура Мусы, кровника семьи Даргановых. Как и Шамиль, он скрутился в три погибели, едва не касаясь конской гривы белым лицом. Петрашка уже слез с башни, вместе с Буалком они пристроились позади Панкрата с Захаркой. Завидев Мусу, студент вскинул ружье и направил дуло на кровника, палец привычно лег на спусковой крючок.

– Охолонь, еще успеется, – покосился на него старший брат. – Сначала посмотрим, что они нам предложат, а потом поступим по обстоятельствам.

– Я же в Мусу попал, – растерянно проговорил Захарка. – Часовые на своих руках вносили Шамилева прихвостня за ворота крепости.

– Кто в него только не попадал, – криво усмехнулся атаман.

– Панкрат, этого Мусу надо застрелить, иначе кровная месть между нашими семьями никогда не закончится, – не желал успокаиваться Петрашка. Буалок, пристроившийся рядом с ним, тоже нервно повел дулом по передним рядам абреков. – У него же двое сыновей подрастают, и у его сестры Кусамы еще есть парочка бирючат.

– Я сказал охолонь, один твой выстрел может погубить сотни казаков, – еще упрямее сдвинул брови на переносице Панкрат. – Убийство Мусы не положит конец кровавому обряду, у этого бирючины еще все впереди…

Между тем Шамиль подъехал к своему войску и по подсказке Садо развернулся лицом по направлению к башне, возле которой остановился Панкрат с братьями и станичниками. Рядом с ним пристроился Ахвердилаб, протиснувшийся из середины общей лавы, вид у него был не лучше, чем у раненного имама правоверных кавказцев. Черкеска во многих местах была порвана, на правой щеке чернел длинный шрам с запекшейся кровью. Но джигит продолжал расправлять плечи и гордо вскидывать подбородок, заросший черной бородой. Он был дагестанцем, поэтому не красил волосы на лице в красный цвет. Лишь один Садо из всех мюридов выглядел начищенным пятиалтынным, не принимавший участия в битве, он сумел сохранить первоначальный лоск. Но даже в трудном для абреков положении, он оставался всего лишь одним из помощников вождя горцев.

Шамиль тронул поводьями своего белого арабчака с коротким туловищем и с высокой холкой, проехав половину расстояния до казачьего войска, он остановился. Ни один из мюридов не осмелился пуститься вслед за ним, все они остались на своих местах.

– Атаман, тебе предлагают прибыть на переговоры, – перевел Николка молчаливые действия имама. – Ружье закидывай за спину, чтобы не вызывать у абреков лишних подозрений, остальное можешь оставить при себе.

– На переговоры ходят без оружия, – передавая ружье и саблю подъесаулу, проворчал полковник. – У Шамиля на поясе всего один кинжал.

– Еще бы не стараться быть благородными, – ухмыльнулся Захарка. – Мы у абреков, почитай, в их собственном доме, в который они запускают только гостей.

Но Панкрат уже не слушал, он направил своего кабардинца по середине улицы, чтобы быть у всех на виду. Когда он приблизился к Шамилю, то вскинул на вождя горских народов глаза, надеясь разглядеть на его сухощавом лице ответы на многие вопросы, и натолкнулся на абсолютно черные зрачки, похожие на зерна четок, вырезанных из агата. Они светились таким-же тусклым, словно отшлифованным, светом и лишь в глубине их бились отблески неугасимого пламени, бушевавшего внутри сухопарого тела. Казалось, что этим зрачкам мало топлива, они просили его еще, затягивая стоящего напротив них в огнедышащую утробу. Панкрат едва не сморгнул веками, магнетизм этого человека был безграничен, как и власть, которой он обладал, перед ним можно было только ползать на карачках, выказывая свою преданность и позволяя делать над собой все, что он захочет. Скорее всего, у кавказцев так оно и было, но Панкрат родился вольным казаком, начальников над ним не было отродясь. Полковник скрипнул зубами и взял себя в руки, в серых зрачках появился тот самый стальной блеск, который перешибал черные высверки глаз противника как пустотелые трубки от прибрежного чакана. Широкие плечи его развернулись еще больше.

– Зачем ты сюда пришел, атаман? – спросил Шамиль.

Он усмехнулся краями волевых губ и выпрямил свое поджарое тело в седле, покрытом золотым персидским ковриком. На голове у него серебрилась завитками каракулевая папаха из шкуры трех месячного ягненка. На тонком ремне на поясе, украшенном золотыми бляшками, покачивался кинжал в золотых ножнах и с золотой ручкой, отделанных драгоценными камнями, самым крупным из которых был рубин. На среднем пальце правой руки играл огнями в лучах утреннего солнца золотой перстень с вправленным в него большим бриллиантом необыкновенной красоты. На других пальцах тоже светились разноцветными огнями золотые перстни с камнями. Он повторил вопрос по русски с тягучим акцентом, как у всех кавказцев, для которых этот язык стал средством общения:

– Что тебе здесь надо, казак?

– А что нужно было тебе на левом казачьем берегу, что там до сих пор никому нет покоя? – насмешливо хмыкнул и Панкрат, он уже освоился и теперь выискивал во внешности врага слабые стороны, чтобы не промахнуться с отпором. – Кто тебя гонит на нашу сторону? Своей вотчины перестало хватать?

– На левом берегу Терека я бываю очень редко, – приподнял одно плечо Шамиль.

– Зато твои абреки гуляют по нашим станицам день и ночь.

– Я их туда не посылаю, я защищаю свою землю от московских царей, – лицо имама нахмурилось, он сдвинул черные брови. – А вот вы, казаки, этим русским служите, кормите их, поите, квартиры предоставляете, своих женщин господам офицерам отдаете.

– У нас нет различий по национальностям, кого наша скуреха выберет, того мы к себе и примем. Хоть кривоногого калмыка, хоть криворукого ногая, хоть злого чечена, – в свою очередь насупился и полковник. – Жилье мы русским предоставляем потому, что вера и язык у нас одни, мы служим русскому царю с его народом верой и правдой.

– А где же ваша казачья гордость? – презрительно сощурился Шамиль. – Какие вы русские, когда давно отмежевались от них, и сами называете их москалями, кацапами и сип-сиповичами?

– Они тоже не остаются в долгу, мы для них пугачи, разинцы, разбойники с большой дороги, да голь перекатная.

– Посмотри на себя, атаман, разве ты русский? – продолжал увещевать Панкрата влиятельный собеседник. – У москалей носы сплошь татарские – картошкой, характер плаксивый и трусливый, а ты вылитый горец, только говоришь по ихнему. Даже одежда на тебе горская, даже кинжал ты нацепил, подражая нашим джигитам.

Панкрат поймал зрачки вождя всех кавказцев и постарался отвести в сторону черную силу, прущую из них. Ему показалось, что он сумеет перебороть ее, потому что у него было что-то еще такое, чего не было у этого человека, обладающего недюжинной волей.