Текст книги "Казачий дух"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Наташа, ты не можешь подойти ко мне?

– Я уже обвязала волосы полотенцем, – отозвалась она. – А что случилось?

– Повтори, пожалуйста, кто звонил перед тем, как мы отправились в министерство? Ты еще сказала, что он хотел предложить нам то, чего у нас нет.

– Я сама ничего не поняла, кажется, это был какой-то Харитон из Великого Новгорода.

– Из Новгорода или из другого города?

– Точно из Новгорода, а сам он приехал откуда-то оттуда.

– Ты ничего не путаешь?

– Я повторила тебе наш разговор слово в слово. А чем этот человек тебя заинтересовал?

– Он наш родственник.

– Он так и назвался, почти свояк, – засмеялась супруга. – Я едва удержалась, чтобы не нахамить ему в ответ.

– Это был Христиан Даргстрем, тот самый, от которого мы каждый год получаем поздравления с Рождеством Христовым и шлем ему свои ответные открытки.

– А как он мог попасть в Советский Союз? – высунулась из спальни Наталья, в полусонных глазах у нее возникло удивленное выражение. – Да еще приехать в Новгород, он же военный моряк.

– Значит, сумел, мало того, отыскал раритет, за которым весь род Даргановых гоняется уже полторы сотни лет.

– Прости, милый, о каком раритете ты говоришь? Тот Харитон тоже сказал мне, что он его нашел, и что его надо срочно забрать.

– Он и адрес называл?

– Нет, конечно, лишь повторил несколько раз, что разговор не телефонный. Кстати, этот свояк просил, чтобы к трубке подошел мой супруг, но ты сам предупредил меня, что тебя нету дома.

Вадим захлопнул фотоальбом и поставил его на место, он понял, что нарвался на крупную накладку, которые встречаются в жизни в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас наступило то самое время. Во первых, на грани срыва было очередное его повышение по служебной лестнице, а во вторых, не была раскрыта важная информация от шведского родственника, не дополученная и по его вине тоже.

– Что ты молчишь? – окликнула его Наталья, продолжавшая стоять на пороге. – Этот… Христиан заверил, что постарается связаться с нами оттуда.

– Дело в том, что он пытался намекнуть нам на диадему работы итальянца Николо Пазолини, которую наши предки обещали вернуть во Францию.

– Не может быть! – округлила женщина от природы круглые глаза. – Мы повсюду ищем ее следы, а она пряталась у нас под носом… Но каким образом?

– Думается, что мой дед оказался прав. Лет двадцать назад на семейном совете он как-то сказал, что раритет надо искать в Великом Новгороде, потому что Дарган Дарганов, наш предок, при возвращении из Парижа заезжал туда в первую очередь, – Вадим опустился в кресло и закинул ногу за ногу. – Наверное вместе с другими драгоценностями, принадлежащими роду Скаргиных, он передал им и эту диадему.

– Тогда почему другие твои предки не отыскали следов еще до революции? – не согласилась с выводами женщина. – В те времена им было легче разыскивать сокровища, за их спинами никто с уголовным кодексом в руках не стоял.

Молодой мужчина помассировал лицо ладонями и уставился в одну точку.

– Скорее всего, ты права, – наконец заговорил он. – Даргановы два раза навещали Скаргиных в Новгороде и оба раза возвращались ни с чем. Что-то здесь с чем-то не стыкуется.

Наступила тишина, нарушаемая лишь негромкой работой телевизора, да шумом переносного вентилятора, разгоняющего душный московский воздух. Наталья, продолжавшая стоять при входе в спальню, поправила на голове полотенце и прикусила нижнюю губу:

– И все-таки меня волнует вопрос, как Христиан оказался в Советском Союзе? – выжидательно сказала она. – Мы знаем, что жена у него англичанка и что он военный моряк флота его Величества короля Швеции. Вряд ли таких людей ждет в нашей стране прием с распростертыми руками.

– Ты угадала наоборот, именно так его у нас и встречали. Он приплыл на крейсере, на котором служит, с дружественным визитом, – пояснил Вадим. – Они вошли в Неву и встали на якоре напротив Адмиралтейства. Минут десять назад я наблюдал его в английских телевизионных новостях.

– А ты не ошибся? – заинтересовалась Наталья. – Это был именно Христиан?

– Я сравнил его изображение с фотографией из фотоальбома, которую он нам прислал.

– Тогда надо срочно ехать в Ленинград и выяснять все тонкости этого дела прямо на месте. А вдруг и правда он был в Новгороде и нашел там диадему?

– Во первых, кто мне разрешит встречаться с ним, а во вторых, как он сумел побывать в том городе? Шведским морякам могут организовать экскурсии по историческим местам в Ленинграде в сопровождении своры кагэбэшников. Но не больше.

– И все-таки необходимо найти какое-то решение.

– А в третьих, моя дорогая супруга, на сегодняшнем рауте в министерстве иностранных дел я услышал от Громыко, непосредственного своего начальника, прямое предупреждение о моем несоответствии с занимаемой мною должностью.

– Не может быть! – всплеснула руками Наталья. – У тебя нет ни малейшего взыскания.

– Зато я имею кучу родственников, разбросанных по всем уголкам земного шара, а мои предки владели особняком на Воздвиженской улице. Им наплевать, что этот особняк был экспроприирован властью рабочих и крестьян еще в революцию, для них сам факт того, что я являюсь выходцем не из их среды, имеет большее значение, нежели все мои способности в сфере дипломатии, – собеседник с раздражением потер ладонью подбородок. – В данный момент лучше приткнуться в какой-нибудь уголок и ждать более удобных времен, нежели лезть на рога к матерым революционерам из нашего Политбюро. Сейчас я мечтаю только о том, чтобы сохранить за собой место посла в Испании, а ты предлагаешь мне ехать в Ленинград и разыскивать там Христиана Даргстрема.

– К тому же, не дождавшись от нас помощи, он мог прихватить с собой раритет, и тогда вам обоим, случись что, не удалось бы избежать встречи с органами, – молодая женщина передернула плечами. – Мне кажется, Вадим, тебе надо переждать сложную ситуацию и отложить любые контакты с родственниками на потом.

В просторном кабинете Леонида Ильича Брежнева, Генерального секретаря ЦК КПСС, стояла привычная тишина. Она поселилась здесь лет пять назад, после того, как хозяина прямо из кресла доставили в кремлевскую больницу под личный досмотр профессора Чазова. До этого случая только голые бабы на столах не плясали, а в холодильнике всегда можно было найти и выпить, и закусить. Но время нещадно брало свое, пыл Леонида Ильича угасал, вместе с ним пропадало стремление к работе. А с этими серьезными факторами, кардинально влияющими на близкое окружение, править огромной страной, раскинувшейся на площади в одну шестую часть мира, было категорически противопоказано, потому что с некоторых пор вслед за лидером вся страна тоже стала впадать в странную спячку. А может быть Леонид Ильич, сам того не подозревая, набрел на то единственное состояние, которое и было присуще русскому человеку на протяжении многих веков, так прозорливо подмеченное еще писателем Иваном Гончаровым, написавшим книгу про Обломова. Но сам Брежнев об этом своем новом качестве говна, плывущего по течению, не знал, он давно плыл туда, куда несла его медленная река жизни всех советских людей, обнаруженная им, и в которую он погрузился и сам.

Время подходило к шести часам вечера, Леонида Ильича начало клонить ко сну. Организм все чаще стал давать сбои, уходя из действительности без всяких таблеток, к тому же категорически запрещенных ему к приему старыми друзьями-товарищами. Генеральный секретарь распустил губы и зафырчал через них, метясь носом в разложенную на столе сводку незавершенных недельных планов. За ним с укором наблюдал со стены портрет Ленина, вождя мирового пролетариата, всю жизнь спавшего меньше положенного. Дверь неслышно приоткрылась, в кабинет заглянул министр иностранных дел Громыко, отмахнувшись от одного из помощников, он прошел к столу и покашлял в кулак. Леонид Ильич приоткрыл затуманенные сном глаза и сквозь мутную пелену принялся разглядывать человека, посмевшего потревожить его покой. Обычно помощники в такие минуты старались к нему не входить, не пропуская никого из сотрудников аппарата, раздувшегося за последние годы до неприличия.

– А-а, это ты, главный дипломат, – узнал он министра иностранных дел. – Как там с этим… с перебежчиком, не хотят американцы его возвращать?

– И не вернут, Леонид Ильич, – придвигаясь к столу еще ближе, признался Андрей Андреевич. – Весь капиталистический мир настроен против нас, боюсь, что борьба нам предстоит еще долгая.

– Выдержим, нам не впервой, – Генеральный секретарь протер глаза пальцами и окончательно отряхнулся от остатков сна. – Русский человек – он и создан для этой борьбы, а не будет ее, он заржа-жавеет. Вспомни этих, как их…

– Кого, Леонид Ильич?

– Да этих, новгородцев, что этого… Рюрика возвели на престол. Сами не могли справиться со своим буйным темпераментом, вот и призвали на правление варягов. С той поры и пошло, что ни царь, то иностранец. Я тоже украинец, да и ты, Андрей Андреевич, не совсем русский.

– Но у нас-то с вами одно название – славяне.

– Славяне, не спорю, да не русские. Славян этих знаешь сколько – чехи, поляки, сербы, хорваты… в общем, целая Югославия, – Брежнев вытер ладонью губы с белым налетом по углам и воззрился на посетителя. – Ладно, что там у тебя, выкладывай, да пора закругляться. Устал я, день сегодня какой-то душный.

– Конец августа, наверное дождь надвигается, скоро они зарядят до самого ноября, – раскрывая на столе папку с бумагами, мельком глянул в окно Громыко. – Я к вам, Леонид Ильич, все по тому же вопросу, кого мы утвердим на место этого Нечипуренко, будь он неладен.

– А мы разве с тобой в прошлый раз не обсуждали какие-то кандидатуры?

– Было дело, но к общему консенсусу мы тогда не пришли.

– Так давай приходить.

– Я предлагал Тарасова и Ростиньякова, – зашелестел страницами министр. – Тарасов у нас работает послом в Канаде, а Ростиньяков, соответственно, в Испании.

– Я вспомнил, ты еще сказал, что этот Тарасов перешагнул рубеж шестидесятилетия, но со своими обязанностями он справляется неплохо.

– Даже хорошо.

– Вот пусть он на месте и остается, зачем ему Канаду менять на Америку, один хрен Американский континент. А этому Ростиньякову надо расти, твои слова, что ему всего тридцать пять, и дипломат он способный.

– Никто не спорит, Леонид Ильич. Вот только наши разведчики откопали в его биографии некоторые штрихи, не совсем, так сказать, положительные.

– Наркотики перевозил или боеприпасы?

– Ну что вы, Леонид Ильич, как можно говорить такие вещи.

– Тогда какие такие штришки? Говори, не стесняйся, ты сам всю жизнь на иностранцев пропахал.

– Я работал на Советский Союз.

– Я в том смысле, что на нас но у них, – Генеральный секретарь похмыкал себе под нос и снова обратился к министру. – Что там еще за штришки?

Громыко выдернул из кипы бумаг несколько нужных страниц, быстро пробежал их глазами и откашлялся:

– Вадим Петрович Ростиньяков оказался потомком терского казака Дарганова, женившегося во время войны с Наполеоном Бонапартом на французской дворянке Софи де Люссон и привезшего ее на свою родину, в станицу Стодеревскую на Кавказе, – на одном дыхании прочитал он.

– Ну и что вы нашли здесь плохого? – приподнял одну бровь Брежнев. – Ленин тоже был дворянином, а советская дипломатка Сашенька Коллонтай разъезжала по всему миру безо всякой чекистской охраны, хотя вначале была эсером и в роду у нее были контрреволюционеры.

– Леонид Ильич, дело в том, что когда эта чета покидала Париж, то у французов случилась кража весьма редких раритетов, в частности, золотой цепи с медальоном, принадлежавших одному из кардиналов и считавшихся их национальной святыней. Пропали и многие другие ценности, среди которых была диадема работы известного итальянского ювелира Пазолини.

– Драгоценности украл со своей мамзелькой этот казак Дарганов?

– По данному поводу до сих пор ничего не известно. Но в краже тогда подозревали банду из терских казаков, предводителем у которой была французская женщина. Вот постановление императора Александра Первого о проверках на всех дорогах Европы, ведущих в Россию.

– Если до сих пор неизвестно, то зачем поднимать лишний шум? – Генеральный секретарь нахмурился, нашарив среди бумаг паркер, постучал им по столу. – Эти сокровища не найдены совсем, или они остались у нас?

– От них и следов не осталось, то есть, наши органы не располагают никакой информацией.

– Галиматья какая-то, у терских казаков атаманом была французская Жанна Д'Арк… Кто в это поверит, и почему все решили, что сокровища украдены этой парой?

– Дело в том, что одна из дочерей казака Дарганова вышла замуж за французского аристократа Буало де Ростиньяк. Они поселились в Москве, в собственном особняке на Воздвиженской улице, приобретенном Даргановым и его женой Софьей как раз во времена их возвращения из Парижа. Кстати, от союза дочери с тем французом начинается фамилия Ростиньяковы.

– А не мог этот Буало купить особняк на свои деньги?

– Сделка с прежним хозяином дома графом Заславским произошла на двадцать с лишним лет раньше, когда герцог Ростиньяк еще под стол пешком ходил. Кроме того, по данным, полученным из французской полиции, примерно в то же время дворянкой Софи де Люссон был приобретен во Франции замок недалеко от городка Обревиль, где был мэром ее родной дядя по фамилии Месмезон. Туда уехал жить ее младший сын Петр, женившийся на Сильвии де Эстель, тоже французской аристократке. Но и это еще не все.

– Хорош был казак. И сам женился на дворянке, и своих детей сумел пристроить за графов с герцогами, – пробурчал собеседник.

– Мне думается, что здесь постаралась его жена Софья де Люссон, она и среднего сына женила на родственнице шведского короля Бернадота.

– Да ты что! Тогда выкладывай до конца, если уж начал.

– До самой революции Ростиньяковы искали в России диадему работы итальянца Пазолини и еще какие-то драгоценности, якобы принадлежавшие их роду. Вот справка из царской сыскной полиции, в которой тайный агент сообщает, что члены их семьи по этому поводу два раза посещали особняк князей Скаргиных в Великом Новгороде.

– И Скаргины были замешаны в краже?

– У них у самих французы, когда были в России, реквизировали фамильные сокровища, а Дарганов их вернул, когда возвращался с войны домой.

– Благородный поступок, – Брежнев пошевелил бровями. – Но как он узнал, что эти сокровища принадлежат Скаргиным, и где их откопал?

– На первый вопрос ответ есть. В одном из донесений написано, что в семейной шкатулке князей Скаргиных оказалась записка с завещанием боярина Скарги, их родоначальника, – Громыко перелистал страницы. – А вот где терской казак ее нашел, об этом нет ни строчки.

Генеральный секретарь почмокал губами, достав из кармана сигарету долго на нее смотрел, затем понюхал и протянул собеседнику:

– Курить будешь?

– Я не курю, Леонид Ильич. Вы же знаете.

– Мне тоже запретили, а так иногда хочется затянуться, аж под ложечкой заноет, – он сунул сигарету обратно в карман и снова взял в руки паркер. – Давай подведем итоги, Андрей Андреевич, и мой первый к тебе вопрос, что ты от меня хочешь?

– Вашего совета, Леонид Ильич, – сложил бумаги в папку министр иностранных дел. – Пост главы советского посольства в Америке весьма ответственный, и назначать на него человека с подмоченной репутацией у меня нет желания.

– А с чего ты взял, что у этого Ростиньякова репутация подмоченная?

– Я только что прочитал вам сведения, которые мне предоставили органы государственной безопасности. Разве этого мало?

– Там нет ничего, – оставил в покое паркер Брежнев. – Все то, что происходило до революции, нас не должно касаться. Ты мне скажи, в советское время за этими Ростиньяковыми водились какие-либо грешки?

– У них есть родственники в странах капиталистического лагеря.

– Это не повод для отстранения от службы на государственном посту.

– Других сведений у меня нет, все они служили верой и правдой нашей социалистической родине, занимая высокие командные должности в советской армии.

Генеральный секретарь переложил документы на столе с места на место, затем достал носовой платок и вытер им лицо и шею. Взглянув в окно, нацепил на нос очки в золотой оправе и придвинул к себе одну из папок:

– Больше у тебя никаких вопросов ко мне нет? – подняв голову, поинтересовался он.

– Никаких, Леонид Ильич, тогда на неделе я занесу приказ о назначении Ростиньякова послом Советского Союза в Соединенных Штатах Америки.

– Хорошо, я подпишу этот приказ, – и когда Громыко забрал со стола папки, собираясь уходить, Брежнев добавил. – Андрей Андреевич, скажи там, чтобы ко мне больше никого не пускали, я еще немного поработаю.

– Я понял, Леонид Ильич, – согласно кивнул министр.

Громыко шел по коридору, устланному ковровыми дорожками, в сторону зала заседаний, в груди у него разрастался комок обиды. Впервые старый служака не сумел убедить своего выше стоящего товарища в том, что новая кандидатура на столь ответственный дипломатический пост не блистала чистотой. Годы поджимали и он боялся того, что с очередным провалом его самого могут незамедлительно отправить в отставку, несмотря на прежние заслуги. А что провал возможен, он чувствовал как зверь внутренним своим чутьем. Социалистическая система, возводимая в течении шестидесяти пяти лет под надрывный звон пупков советского народа, рушилась на глазах, крах ее был не за горами. И если не предпринять прямо сейчас решительных шагов, то она не продержится больше десятка лет. Брежнев за последние месяцы словно подталкивал эту систему к краю пропасти своими непродуманными действиями, кажется, маразм у него, которым он страдал и раньше, достиг своего апогея. К тому же Генеральный секретарь партии горстями глотал таблетки, запивая их чаще водкой, он не соблюдал никакой диеты, прописанной ему врачами, а жрал все подряд, не забывая при этом подначивать своих старых товарищей. А друзьями он окружил себя достойными, теми, с которыми поднимался к Олимпу власти с довоенного периода. Взять хотя бы Черненко, Устинова, или того же министра внутренних дел Щелокова. Никого не бросил в беде, не предал и не продал, а всех подтащил к себе. В этом его заслуга была велика, во всем остальном он не представлял из себя ничего дельного. Тот же бестолковый Хрущев, только не размахивающий руками, не кричащий и не стучащий каблуком ботинка по трибуне ООН, а лишь более спокойный. Андрей Андреевич был выдвиженцем Сталина, их осталось из старой гвардии всего несколько человек, каким-то образом зацепившихся в стране за вершину власти.

Вот и сейчас навстречу ему шел своей кособокой походкой Михаил Андреевич Суслов, этот ярый приверженец жесткого контроля за всеми и за вся. Не зря русский народ придумал поговорку – заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Это выражение как нельзя больше подходило к внутренней сущности Суслова, выходца из беднейшей крестьянской семьи с Поволжья. При Сталине такие люди исполняли роль палачей, потому что за кусок хлеба с маслом, не доставшийся им внизу, из-за патологической лени вкупе с низким происхождением, они готовы были предать даже своих родных. Что и случалось в рабоче-крестьянском правительстве сплошь и рядом, начиная с революционного периода. Плоская фигура главного ревизора партии с плоской же головой больше походила на тень, нежели состояла из человеческой плоти. Но энергии, которая клокотала в этом тщедушном теле, могли бы позавидовать более молодые сотрудники аппарата властных структур. Громыко вытащил руку из кармана, собираясь протянуть ее своему соратнику, как вдруг заметил во всем его облике непривычную на первый взгляд надломленность. Михаил Андреевич стал походить на циркуль со сломанной ножкой, даже взгляд его бесцветных глаз был менее затягивающим и прожигающим одновременно. Прическа под Геббельса, над которой потешались все газеты мира, представляла из себя спутанный клок седых волос.

– Здравствуй Андрей Андреевич, – с усилием подал руку партийный функционер. – Ты идешь от Леонида Ильича?

– От него, – пожимая холодную костлявую ладонь, кивнул Громыко. – Как ты себя чувствуешь, Михаил Андреевич? Вид у тебя сегодня не совсем рабочий.

– Не обращай внимания, – слабым и высоким голосом отозвался собеседник. – Обычное недомогание.

– Может, в кремлевку позвонить, чтобы приехали и сделали укол?

– Они уже приезжали, – Суслов поморщился и собрался идти дальше. – Он у себя один?

– А я хотел зайти к тебе за советом, – словно не расслышал вопроса министр иностранных дел. – Пришел к Леониду Ильичу за согласованием кандидатур на пост посла в Америке, вместо этого предателя Нечипуренко. И не сумел доказать, что один из них представляет из себя фигуру весьма ненадежную.

– Кто таков? – насторожился Михаил Андреевич.

– Ростиньяков, наш посол в Испании. Весьма развитая личность и трудолюбивая, но у него за границей целая бригада родственников. А нынешнее положение в стране в политическом плане тебе объяснять не надо.

– Ростиньяков… Ростиньяков… – нахмурил собеседник сплюснутый с боков лоб. – Вспомнил, на этого человека мне недавно из андроповского комитета приносили сведения. Отпрыск армейских генералов, имеющий родственные связи в капиталистических странах.

– Я так и сказал Леониду Ильичу.

– А что он?

– Дал указание, чтобы я подготовил приказ о назначении Ростиньякова послом в Америку.

– Он что, опять взялся за старое?

– Да нет, вроде трезвый.

– Решение Генерального секретаря нашей партии идет вразрез с партийными инструкциями, – попытался Суслов вновь обрести хищный облик, но застарелая болезнь не дала ему этого сделать, вернув в прежнее полусогнутое состояние. И все-таки он сумел вздернуть острый подбородок. – Ты правильно подметил, Андрей Андреевич, политическая обстановка в стране накаляется с каждым днем, сионисты не дремлют, они потихоньку прибирают к рукам наши средства массовой информации. Ты не слышал о последнем их изобретении в этой области?

– Нет, Михаил Андреевич, после предательства этого негодяя Нечипуренко у меня не осталось ни одной свободной минуты.

– Они додумались обводить все жизнеутверждающие постановления ЦК КПСС жирной рамкой, и каждому советскому еврею становится ясно, что эти постановления исполнению не подлежат. А ты сам прекрасно знаешь, что их активности позавидует любая подвальная крыса.

– Это невероятно, – у министра иностранных дел рот еще больше съехал на бок. – А куда смотрит Андропов со своими подчиненными? У него в руках сосредоточена такая власть, что сам Рональд Рейган позавидует.

– Юрий Владимирович старается как может, но со своей почкой он тоже не вылезает из кремлевки. Вдобавок, анкета у него, как ты знаешь, у самого подмоченная, он сам из тех же жидов, – Суслов облизал синюшные губы. – Я подозреваю, Председатель КГБ готов пойти на решительные меры, но только в отношении взяточников и чинодралов. А это не совсем то, что надо. Наши люди давно заслужили некоторого послабления, и в этом Леонид Ильич абсолютно прав.

– Взяточничество в России всегда занимало первое место, это повелось еще от татаро-монгольского периода, – согласился с собеседником Громыко. – Но я на его месте обратил бы внимание на другое. На Калининский проспект, к примеру, возведенный под руководством градостроителя из евреев.

– Что ты имеешь ввиду, Андрей Андреевич?

– В народе ходят слухи, что высотки на этом проспекте построены с таким расчетом, что между ними создается аэродинамическая труба.

– Вот как, никогда об этом не слышал, – Суслов все-таки сумел на мгновение обрести хищную позу. – И что-же делает эта труба?

– Она постепенно разрушает Кремль, потому что в ней создаются вихревые воздушные потоки, – приподнял одно плечо вверх министр иностранных дел. Со значением добавил, – Проспект имени Калинина имеет направление на Красную площадь.

Партийный функционер долго молчал, видно было, что он с удовольствием опустился бы в свое удобное кресло. Заостренное лицо его стало еще уже, вместе со впалыми щеками оно походило на колун, готовый обрушиться на головы виновных. Но мысль в глазах стального цвета давала о себе знать короткими пульсирующими отсветами:

– Ты знаешь, Андрей Андреевич, мне в эти россказни не очень-то верится, – наконец улыбнулся он своей неприятной улыбкой. – Просто эти высотки появились у нас впервые, вот и произвели они на людей такое негативное впечатление. Американцы застроили небоскребами весь свой континент. И ничего страшного.

– Я точно такого же мнения, Михаил Андреевич, – чуть наклонил голову Громыко. – О слухах, бродящих в народе, я рассказал тебе совершенно в другом смысле, ты меня понимаешь?

– Да, да, теперь я понимаю, – встрепенулся собеседник. – Эти слухи пора прекращать. Надо доложить об этом Брежневу.

– Вряд ли Леонид Ильич что-то предпримет, как я понял, сейчас ему только до себя. Когда я вошел к нему, он спал за столом и не обратил внимания на сведения, за которые раньше Сталин сослал бы в лагеря, – министр иностранных дел переложил папку с бумагами из одной руки в другую. – Я имею ввиду Ростиньякова, кандидатуру которого на должность посла в Соединенных Штатах Америки он даже не опротестовал.

Суслов передернул плечами, словно его обдала волна холода:

– Ну что-же, тогда пусть все остается так, как есть, заменить Генерального секретаря нашей партии нам сейчас некем, – со вздохом констатировал он.

– Давай признаемся хоть раз самим себе, Михаил Андреевич, – Громыко приблизил свое лицо к собеседнику. – Всем нам, его старым соратникам, это невыгодно.

Главный инквизитор Советского Союза вскинул водянистые глаза на партийного функционера сталинской эпохи, затем отвернулся и пожевал синюшными губами. Не проронив больше ни слова, он зашаркал по коридору, переставляя как костыли негнущиеся свои ноги.