Текст книги "Казачий дух"

Автор книги: Юрий Иванов-Милюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– За все надо платить. И получать сполна тоже за все.

Высокогорный аул Гуниб примостился в самом сердце Внутреннего Дагестана, на крутом склоне горы, белая вершина которой скрывалась в облаках. Низенькие сакли с серыми стенами из неотесанного камня были похожи на отару грязных овец, забравшуюся в поисках корма к границе снегов. Над саклями с плоскими крышами и коническими трубами возвышались родовые башни из того же камня, с черными бойницами наверху. С верхних площадок башен открывался вид на дикие горы вокруг, на зеленые луга по их склонам и на ущелье внизу с горной речушкой Каракойсу, похожей сверху на нитку, скрученную из овечьей шерсти. Летом, когда заканчивалось таяние снегов, из аула можно было добраться до плато, заселенного аварцами с даргинцами и лакцами с кумыками и агульцами, и выменять у них необходимые в быту вещи. В остальное время года речушка превращалась в неукрощенного зверя, готового растерзать любого своими железными струями-клыками. Тропа была и среди отвесных скал, но горцы ходили по ней редко, потому что она нависала над пропастью, дна которой никто еще не видел из-за стлавшихся по нему туманов. Она вела не только на плато, но и разбегалась к другим аулам с цахурцами, будухцами, удинцами и лезгинами. Лезгинские аулы располагались с другой стороны плато и, как и сам аул Гуниб, они были почти неприступными. Как, впрочем, считались непокорными лезгины, слывшие среди дагестанцев самыми жестокими. Этот народ даже узкими лицами походил на лезвия кинжалов. Но сейчас в сакле Шамиля, третьего имама Дагестана и Чечни, уважаемого всеми правоверными мусульманами, мюриды от лезгин возлежали на ковриках ближе всех к своему наставнику. Они потеснили воинственных чеченцев, на которых имам в первую очередь рассчитывал в борьбе с неверными. Последние, к тому же, были самым многочисленным из народов, населявших горный Кавказ.

Гости заполнили просторное помещение до отказа, напротив каждого джигита, облаченного в черкеску и бывшего при оружии, на общем ковре стояла пиала, наполненная чаем, с пресной лепешкой и куском овечьего сыра. Так-же среди угощений были финики, кишмиш, местный рахат-лукум и шербет, сваренный из сиропа, добытого из винограда и приправленный орехами. Это был своего рода достархан, устроенный в честь съезда мюридов, собранного Шамилем по причине объявленного им газавата всем христианам. Главари малых народов подчинялись своему имаму беспрекословно, они были преданы исламскому течению суфизм и представляли из себя делегатов от большинства горских наций.

Шамиль окинул пристальным взглядом присутствующих, его большой палец правой руки неторопливо начал пересчитывать крупные зерна темных четков, стараясь ногтем коснуться жилки, на которую были нанизаны эти зерна, выточенные из сандалового дерева. Они были теплыми, источали приятный запах и обладали энергией, благотворно влияющей на их обладателя. Имам сидел на нескольких коврах, положенных друг на друга, скрестив ноги и бросив на колени темные руки с синими жилами, унизанные золотыми перстнями с вставленными в них крупными бриллиантами, сапфирами и аметистами. Ему уже перевалило за пятьдесят лет. Это был худощавый мужчина с горбатым носом и впалыми щеками, с резкими морщинами на высоком лбу и возле большого рта. Черные брови разлетались над глазными впадинами с полуопущенными веками, из которых в собеседника упирался пристальный взгляд черных миндалевидных глаз, протыкающий его словно насквозь. Внутри зрачков чувствовалась огромная душевная сила, заставляющая подчиняться воле ее обладателя помимо собственного желания. На голове имама тускло светилась серебристым мехом каракулевая папаха из шкуры трехдневного ягненка, плечи ладно облегала белая черкеска с закатанными рукавами и с золотыми газырями по бокам, подпоясанная тонким наборным поясом с кинжалом на нем из дамасской стали в ножнах, убранных золотом. За отворотами черкески виднелась красная рубаха со стоячим воротом. У ног имама примостился золотой кубок изумительной работы – подарок арабского шейха. Из него вождь кавказских племен изредка отхлебывал травяной настой, прописанный ему лекарем тоже из арабов. По правую руку от главы застолья сидел верный кунак Ахвердилаб, по глаза заросший черной бородой с усами. В отличие от своего друга и учителя, он был одет в черную черкеску, тоже с закатанными рукавами, и с синей рубахой под ней, на голове у него красовалась черная лохматая папаха, а на ногах были надеты мягкие ноговицы из кожи теленка. На левом его боку примостился турецкий ятаган в богато убранных ножнах. По левую сторону от Шамиля сидел чеченец Садо, красивый джигит с тонким с горбинкой носом и со шрамом через все лицо. Руки он положил на колени, на среднем пальце левой руки брызгал искрами золотой перстень с бриллиантом, вправленным в него. Это был подарок от турецкого падишаха. Одет он был в красную черкеску с белой рубахой под ней, на ногах были собраны в гармошку смазанные жиром ноговицы. На обритой голове чеченца съехала на затылок белая лохматая папаха, подбородок укрывали крашенные краской борода с усами. На поясе у него, отделанном серебром, висела настоящая казацкая шашка, обложенная пластинами из серебра. Среди горцев ходил слух, что этот клинок подарил чеченскому мюриду граф Толстой, его друг из русских господ, когда отважный Садо спас того от смерти. Однажды абреки погнались за русским офицером и Садо, оказавшийся рядом, одолжил ему свою свежую лошадь. Во второй раз чеченец выручил графа деньгами, когда тот проигрался до нитки в карточную игру. Он дал своему русскому другу столько денег, сколько оказалось нужным, чтобы погасить долг.

Шамиль провел рукой по густой своей бороде, покосился на золотой кубок. Поднимать его он не поспешил, дожидаясь, пока все гости выскажутся. Но мюриды продолжали молчать, они даже не притронулись к пиалам с чаем, после которого женщины принесли бы кувшины с вином, чтобы достойно завершить обильную трапезу. Джигиты выдохлись после бурного обсуждения многих вопросов, накопившихся у них в связи с активизацией действий русских войск на Кавказе, они хотели одного, отдохнуть перед дальней дорогой к своим аулам. И в то же время они понимали, что главная задача по защите своей родины от русской экспансии еще далека до ее решения. Тарелки с остатками жареной баранины и говядины были уже унесены. Приближалось время очередного священного намаза, совершаемого правоверными пять раз в день, и надо было успеть закончить трапезу до молитвы. Наконец один из чеченских мюридов решил нарушить молчание, он сидел в окружении нескольких соплеменников, похожих обличьем на присевших на задние лапы медведей. У них тоже были заросшие густым волосом лица с узкими лбами и маленькими глазками под крутыми надбровными дугами. Они имели короткие руки, шеи едва угадывались за воротами рубашек, а ноги казались медвежьими лапами, засунутыми в ноговицы, разорванные по бокам.

– Русские войска пришли в движение, они снова решили переправиться через Терек и углубиться на территории Персии с Османской империей, – сказал мюрид, представлявший из себя человека, крепко покалеченного с одного бока. Левый рукав черкески у него был пустым до локтя, а левую ногу до колена прикрывала измятая штанина. – Наш лазутчик с левого берега сказал, что новые полки уже вышли из Моздока и идут по направлению к Кизляру.

– Значит, русский царь надумал идти на этот раз не через Грузию, а хочет направить свою армию через Азербайджан, – глубокомысленно изрек один из коротышек, его сосед. – Этим маневром он мечтает убить сразу двух зайцев, во первых, преподать очередной урок непокорному Кавказу, а во вторых, сократить путь на Индию.

– Разве Николай Первый решил нарушить Туркманчайский мир, по которому Российской империи достались от Персии ханства Эриванское с Нахичеванским? – криво усмехнувшись, осведомился Шамиль. Спросил просто так, чтобы поддержать разговор, потому что в рассуждениях мюрида присутствовала наивность. – И разве на западном направлении русские закончили все свои дела?

– К тому же у царя созрел нарыв в Крымском ханстве, принадлежащем Османской империи, – поддержал насмешливое настроение имама Ахвердилаб, его правая рука. – Уважаемый Сулейман, ты уверен, что русские полки устремились завоевывать Индию?

Джигиты, сидящие рядом с Сулейманом и похожие на него и друг на друга как дети от одного отца, разом распрямили свои квадратные тела и уставились на кунака имама Шамиля недобрыми взглядами. Они интуитивно почувствовали в язвительном вопросе Ахвердилаба насмешку над своим близким родственником. Чтобы разрядить обстановку, могущественный горец улыбнулся и миролюбиво сказал:

– Я думаю, что здесь дело обстоит по другому. Генерал Барятинский, который рвется в наместники от русского царя на Кавказе, настроился захватить в плен всех кавказских мюридов во главе с нашим уважаемым имамом Шамилем. А затем, когда мы под их давлением мы примем предложенные нам условия, объявить Кавказ очередной вотчиной Российской империи, – он с вызовом оглядел гостей и закончил. – Но я уверен, что мы не поддадимся ему так легко.

– Этому не бывать никогда! – вскинулся безрукий и безногий мюрид. – Аллах акбар!

– Аллах акбар! – дружно воскликнули гости.

– Ты прав, Муса, мы не позволим русским устанавливать у нас свои порядки и жрать вместе с гяурами их свинину.

– Пусть они ею подавятся. Русские грязные как эти свиньи, от них несет вонью.

– Они никогда не завладеют Кавказом!

Нежелательная пауза, наступившая было в середине разговора, закончилась. И прервана она была темой, затрагиваемой неоднократно в течении дня. Шамиль одобрительно покосился на Мусу, представлявшего из себя давнего его товарища, затем поднял свой золотой кубок, сделал из него несколько маленьких глотков и поставил его на место. Гости дружно взялись отпивать чай из глиняных пиал, поддерживая их пальцами под плоские донца, заедая питье шербетом и рахат лукумом.

– На Кизлярском направлении русским войскам противостоят отряды джигита Ирисхада, – обернувшись в сторону дагестанских мюридов, как бы напомнил Шамиль. – Надо усилить эти позиции цахурскими и удинскими воинами на случай, если русские полки решат пойти той дорогой.

– Лезгины тоже готовы встать на защиту своей родины и вступить в бой с неверными под Кизляром, – подал голос один из мюридов в приплюснутой с боков папахе. – Наши скакуны оседланы, джигиты запаслись пулями и порохом, которые доставили в наши высокогорные аулы персидские купцы.

– Очень хорошо, арабы с турками тоже не забывают о проблемах горских народов, – имам благосклонно наклонил голову, на безымянном пальце правой руки сверкнул золотой перстень с вправленным в него крупным бриллиантом. – Взамен оружия мы собрали для них овечью шерсть, шкуры домашних животных, кубачинскую чеканку с кинжалами работы мастера Гурда. Аварские джигиты добыли несколько шкур снежных барсов, за них арабы дают особенно высокую цену, потому что эти шкуры украшают дворцы эмиров и шейхов.

– Ахмет-паша, родной брат османского султана, сделал заказ даргинским джигитам на поставку в его дворец живого барса, – осведомил гостей Ахвердилаб. – Мужчины изготовили из горного дуба большую клетку, даргинцы полны решимости исполнить заказ турецкого паши.

– Даргинцы уже поставляли в султанские покои волков и медведей, – включился в разговор Садо. – Они хорошие охотники и отважные воины, им можно доверять сложные задачи.

Даргинские мюриды, возлежавшие на коврах напротив имама, как один в лохматых папахах и в серых черкесках, гордыми взглядами посмотрели на окружающих. Джигиты из их аулов успели отличиться во время перехода русских войск через их владения на территорию Азербайджана. Тогда они дождались, пока крупная часть из пехотинцев втянется в узкое ущелье, и забросали их камнями. С той поры ни один русский солдат по этому ущелью больше не прошел.

– А как обстоят дела в районе Гудермесского и Шалинского аулов? А так-же что там под аулом Цахтуры? – повернулся Шамиль к чеченским мюридам. – Несколько лет назад мы потерпели там крупное поражение, забыть о котором нам не позволяет наша совесть.

– Ты прав, уважаемый Шамиль, наша совесть до сих пор взывает к отмщению гяурам за позор, испытанный тогда нашими джигитами, – склонил голову в серой папахе мюрид, которого назвали Мусой. – В том бою я тоже лишился левой руки, отрубленной по локоть одним из сыновей Даргана Дарганова, казачьего атамана станицы Стодеревской и моего кровника.

– Имена у вас одинаковые, Муса, – развернулся к говорившему мюрид из лакцев. – Ваш тейп Даргановых, случайно, не связан кровными узами с казачьим родом Даргановых?

– Мой прадед взял в жены терскую казачку и ушел на левый берег, – признался чеченец, глаза у него сверкнули огнем. – Но с того момента наши дороги разошлись, этот казак убил моего деда, моего отца и двух моих теток. А его старший и младший сыновья отрубили мне левую ногу и левую руку. Весь наш тэйп проклял казачий род Даргановых и объявил их нашими кровниками.

– Это твои джигиты, Муса, выкрали из атаманского куреня его младшую дочку с внуком? – с сожалением посмотрел на чеченца Ахвердилаб. – Нам стало известно, что ваши люди часто переправлялись на левый берег и охотились за всеми Даргановыми.

– Это сделали джигиты из тейпа обоих братьев Бадаевых, тоже убитых сотником Панкратом, старшим сыном станичного атамана, – пояснил Муса. – Один из них был женихом Айсет, моей родной сестры, уведенной Панкратом в свою станицу и ставшей его женой. А второй искал с казаком встречи, чтобы отомстить за близкого родственника.

– И сам погиб от руки своего кровника, – докончил рассказ мюрида Шамиль, он криво усмехнулся. – Муса, не слишком ли много ваш уважаемый тейп позволил семейству Даргановых?

Чеченец сверкнул глазами и вскинул подбородок, по его лицу забегали злые тени:

– В нашем роду не было мужчин, чтобы осуществить кровную месть, – сквозь зубы процедил он. – Как мой дед, как отец, я один представлял мужскую половину рода. Но скоро подрастут мои сыновья и сыновья моей старшей сестры Кусамы. Я клянусь аллахом, что ни один из Даргановых не уйдет от справедливого возмездия.

Сидевшие рядом с мюридом родственники братьев Бадаевых вскочили со своих подстилок, их квадратные фигуры на коротких ногах выражали готовность прямо сейчас ринуться в схватку:

– Мы уже начали осуществлять кровную месть за своих братьев, – громко крикнул один из них. – Мы подстерегли на пастбище младшую дочь казака Дарганова и его внука, младшего сына его сына Панкрата, убившего наших братьев, и переправили обоих в горный аул. Мы клянемся аллахом, что атаман и его старший сын заплатят нам кровью за наших родственников.

Все трое горцев, восседавших во главе совета, в знак согласия склонили головы, на их лицах невозможно было различить выражения, которое они постарались спрятать за уважительным прищуром черных глаз. Наконец Шамиль потянулся к своему кубку, отпив несколько глотков настоя из горных трав, он снова посмотрел на родственников братьев Бадаевых:

– Скажите нам, джигиты, что вы собираетесь делать с девушкой и с ее маленьким племянником? – спросил он. – Если решили продавать, то какую сумму за них просите?

– Пленников продавать мы не будем, – ответил тот из Бадаевых, который поклялся до конца осуществить кровную месть. – Младшую сестру кровника Панкрата мы отдадим в жены за нашего джигита, чтобы она восполнила убыль в роду Бадаевых. А сына его воспитаем в чеченских традициях, когда он вырастет, он будет обязан отомстить за своих убитых родственников.

Шамиль, а вместе с ним двое ближайших его помощников, так-же, как остальные мюриды, с пристальным вниманием воззрились на чеченца, огласившего желание своего рода. Они поразились тому, что за узкими лбами и толстой шкурой этих полулюдей, больше похожих на диких вепрей, скрывается коварный ум, способный на долгое ожидание, зато потом на сладкое отмщение своим врагам. Имам не мог в это поверить, он начал перебирать четки, отодвигая по одной бусине назад, затем, при всеобщем молчании, поднял кубок, пригубил из него и более мягко посмотрел на чеченских мюридов. Видно было, что в его мыслях появилось новое направление, которое он собрался огласить:

– Мы приняли решение усилить отряды чеченских воинов несколькими подвижными группами из лезгинских, кумыкских и лакских джигитов, – медленно проговорил он. – С завтрашнего дня эти группы отправятся исполнять волю аллаха на равнинную и горную Чечню. Такова воля Всевышнего.

– Аллах акбар, – радостно вскрикнул Муса, за ним повторили этот клич все Бадаевы, дружно поддержанные гостями.

Женщины уже внесли в просторное помещение узкогорлые кувшины, полные виноградного вина нового урожая. Они успели разлить розоватый напиток по глинянным чашкам, стараясь не пролить ни капли на земляной пол и на края ковриков, на которых расположились гости. Совет мюридов закончился, оставалось отметить событие добрыми глотками терпкой жидкости и собираться в обратную дорогу. А путь предстоял нелегкий, потому что к аулу вела лишь одна тропа, она же из него выбегала. И петляла она по горным кручам на такой высоте, что облака всегда оказывались под ногами. Требовалось огромное мужество, чтобы не опустить глаза вниз и не узреть вместо тверди пропасть, до дна которой вряд ли кто долетел бы живым.

В этот момент в комнату вошел молодой джигит, он проворно пробрался к Шамилю и что-то зашептал ему на ухо. Жесткие складки на сухощавом лице имама посуровели, властные глаза скользнули по собравшимся. Выслушав донесение, он коротким взмахом руки отпустил своего помощника и огладил бороду ладонями. Гости притихли, они почувствовали, что весть не принесла Шамилю удовлетворения, каждый из них невольно сжал кулаки. Перекинувшись взглядами с Ахвердилабом и Садо, имам встал, положил руку на рукоять кинжала. В его гортанном голосе появились стальные ноты:

– Джигиты, мы обязаны воспринимать мир таким, каким его предложил нам аллах, мы должны быть готовыми ко всему. К аулу Гуниб приближается отряд терских казаков, – Шамиль медленно прошелся глазами по вскочившим на ноги мюридам, на его горбоносом лице со впалыми щеками выступили красные пятна гнева. Под нестройный ропот, возникший в помещении, он закончил. – Может быть, это разведчики передовой русской части, а может, казаки сами решили сделать вылазку. Но мы должны встретить непрошеных гостей во всеоружии.

– Смерть поганым гяурам!

– Враг будет разгромлен.

– Аллах акбар!

Глава вторая

Молодая женщина, сидящая за рулем элитного «ситроена», пальцем столкнула темные очки со лба на глаза и опустила боковое стекло, подставляя лицо под струю свежего воздуха. Лето 1982 года во Франции выдалось жарким, вокруг преобладали тона, похожие на цвета хлеба, поджаренного на постном масле. Время было послеобеденное, гладкое покрытие дороги блестело сумасшедшим блеском. Женщина вытащила из сумочки, лежащей на сидении рядом, шелковый платок и промокнула им влагу на верхней губе. На вид ей было немногим за тридцать лет, вся внешность говорила о том, что она принадлежит к высшему французскому обществу, в котором живет. Она кинула быстрый взгляд по сторонам. Автобан, с металлическим бордюром посередине и с черными мешками для мусора, подвешенными к нему, был проложен посреди желтых полей и таких-же лугов с пасущимися на них коровами, темно-красными и миниатюрными. Приближался национальный праздник французов – День взятия Бастилии, страна украсилась разноцветными флажками. Они трепыхались на легком ветру даже на телефонных автоматах, стоящих вдоль дороги на равных расстояниях. Включив радио, женщина поискала радиостанцию, передающую мировые хиты. Из динамиков, спрятанных за спинкой заднего сидения, полился насыщенный голос Патрисии Каас, почти переходящий в грудное контральто. Молодая особа усмехнулась, она была знакома с певицей с милым лицом, обрамленным белокурыми волосами. Голубые глаза у Патрисии оставались всегда чуть-чуть грустноватыми, словно они вобрали в себя всю изысканность культуры мировой законодательницы моды – Франции, даже пресыщенность ею. Женщина посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась обворожительной улыбкой. Она знала, что здорово похожа на эту певицу с имперским именем.

Впереди показался пригород Парижа с типичными зданиями для бедняков и эмигрантов, совсем недавно нахлынувшими в этот город из стран третьего мира. Франция, уподобляясь Америке, открыла для них свои границы вслед за чопорной Англией, и уже успела вкусить горьких плодов от дикой культуры с не менее первобытными нравами, привезенными с собой южными переселенцами. Женщина свернула на узкую рю, усаженную каштановыми деревьями, доехала до площади перед белоснежной базиликой Сакре Кер, украшавшей вершину холма Монмартр, и припарковала лакированный "ситроен" серебристого цвета на автостоянке, помеченной знаком. Затем вышла из машины, нацелила на нее маленький пульт-брелок и нажала на кнопку. Раздался характерный щелчок от сработавших дверных зажимов.

– О, мадам де Арган, вы, как всегда, точны, – поднялся с лавочки навстречу женщине элегантный мужчина под сорок лет в костюме от Армани и с тонкой тростью под мышкой. Он кивнул на место, с которого встал, одновременно протягивая ладонь. – Прошу вас, присаживайтесь. Не беспокойтесь, я успел протереть планки носовым платком.

– Спасибо, месье Марли. Вы разрешите мне называть вас Мишелем, как в прошлый раз?

– О да, конечно, мадам де Арган, – поспешил заверить мужчина.

– А вы, пожалуйста, обращайтесь ко мне по имени Мария, так будет проще, – улыбнулась собеседница.

– Спасибо… Мария.

Молодая женщина скосила глаза на разноцветные планки, затем подала навстречу мужчине тонкие пальцы, унизанные изящными золотыми перстеньками, и грациозно опустилась на лавочку. На открытой груди у нее вспыхнуло радужными огнями небольшое колье, состоящее из удлиненных золотых звеньев с вставленными в них драгоценными камнями. Драгоценности как нельзя удачно подчеркивали элегантный наряд собеседницы, состоящий из черного платья прямого покроя и без рукавов, с плотно охватывавшим высокую шею узким черным пояском. В розовых ушках посверкивали подвески из золота и с бриллиантами по полкарата. На правом запястье у женщины красовались маленькие золотые часики, на левом переливался желтым цветом чудесный браслет. На ногах были надеты лакированные туфли темно-бордового цвета с черными вставками на подъеме и с узкими носами. Подобный наряд мог насторожить человека из высшего круга, потому что в нем с успехом можно было бы пойти на какой-нибудь светский раут, назначенный в более позднее время, но мужчина знал, что собеседница приехала сюда со встречи в высшем обществе, не успев переодеться в привычные для нее джинсы и блузку с отложным воротником. Впрочем, он сам только что ушел с презентации очередного гламурного журнала, на которую был приглашен в качестве консультанта. С его удлиненного лица с прямым носом и большими губами до сих пор не сошла дежурная улыбка, такая, которая успела приесться телезрителям во всем мире.

– Итак, Мишель, вы привезли мне то, о чем мы договаривались с вами в прошлый раз? – поставив сумочку на колени, вопросительно уставилась на мужчину собеседница. – Вы обещали перевернуть вверх дном весь культурный центр Жоржа Помпиду со знаменитой библиотекой при нем, но обязательно раздобыть необходимое.

– Я так и сделал… Мария, – откликнулся тот. – И я нашел то, что вам нужно. Не поверите, но даже в набитой фолиантами библиотеке Сорбонны не нашлось того, что оказалось в Бобуре, или в культурном центре имени нашего бывшего президента, что одно и то же.

– Тогда чего же вы тянете? Показывайте!

Особа с интересом уставилась на мужчину, силясь отыскать на его спортивной фигуре место, в которое он мог бы запрятать нужную ей вещь. Но собеседник выдерживал паузу, на его губах заиграла плутовская улыбка.

– Сейчас, Мария, – растягивая слова, сказал он, принимаясь бегать по карманам брюк и рубашки. – Куда же я ее засунул… А, вот же она.

Он откинул полу пиджака и извлек из внутреннего его кармана похожую на толстое портмоне небольшую книжку в кожаном переплете, на обложке которой была вытиснена лилия с тремя лепестками. Подобным изображением метили проституток во времена короля Людовика Четырнадцатого, выжигая этот знак на их плечах. Женщина с благоговением поджала чувственные губы, она не решалась протянуть руку к старинному фолианту. А что книга была старинной, у нее даже не возникало сомнений. Покрытие обложек не только было сшито из выделанной телячьей кожи, но и страницы имели светло-коричневый цвет с темными пятнами на них.

– Берите же, Мария, – с улыбкой протянул собеседник книгу женщине. – Я специально загнул нужную вам страницу.

– Разве так можно делать? – вскинула она длинные ресницы. – Невооруженным глазом видно, что этот фолиант старинный и обращаться с ним нужно как с бабочкой, чтобы не стряхнуть с нее пыльцу.

– Не совсем так, но, в общем, да, – почти согласился господин, которого звали Мишелем. – Хорошо, я сам открою интересующее вас место.

Он быстрым движением откинул обложку и поднес развернутые страницы к лицу Марии. Она с жадностью всмотрелась в красочное изображение какого-то предмета, нарисованного на них. Затем взяла книгу в свои руки и надолго затихла над нею, беззвучно шевеля губами. Время медленно двинулось по кругу отсчитывать все три измерения. Мужчина осмотрелся, закурил и закинул ногу за ногу. Скоро его внимание привлекла группа туристов из Америки, которых можно было отличить от других путешественников по крупным габаритам, цветущим лицам и спортивным курткам, завязанным спереди на рукава. Американцы готовились совершить восхождение по лестнице, ведущей к подножию базилики Сакре Кер, они еще не догадывались, что она состоит не из одной сотни ступенек.

– Мишель, а вы уверены, что это та самая диадема работы Николо Пазолини? – наконец нарушила молчание собеседница. – Что-то я не разберу буквы под картинкой, написанные по тарабарски.

– Не мудрено, – улыбнулся господин. – Книга издана в Германии, а там привыкли латинский шрифт превращать в египетские иероглифы. Если желаете, я могу помочь вам расшифровать подпись.

– Спасибо за подсказку, я уже разобралась, – не отрываясь от страницы, отозвалась особа. Пошевелив губами, она заговорила снова. – Значит в диадему, изготовленную итальянским ювелиром, вставлены десять бриллиантов, по пять с каждой стороны и весом по пять карат. Два бриллианта по десять карат находятся спереди изделия, где оно имеет расширение. Один вверху, а другой внизу. Между ними вставлены два граната по тридцать карат каждый и два сапфира такого же веса, расположенные крест-на-крест. То есть, один гранат и один сапфир напротив друг друга, а под ними один сапфир с одним гранатом. В самую середину мастер вложил рубин в пятьдесят карат весом. Я не ошиблась в цифрах?

– Все правильно. Остается добавить, что диадема отлита из чистого золота с серебряными кружевами по верху, – подтвердил рассуждения женщины собеседник. – Весит она двести восемьдесят граммов. Об этом я тоже прочитал по немецки и успел перевести на французский язык.

– Тяжеленькая…

На некоторое время наступила тишина, прерываемая лишь усердным сопением Марии. Скоро по ее гладкому лбу поползли первые капли пота, они скатились в ложбинки между переносицей и веками и, подтолкнутые ресницами, устремились к тонким крыльям носика. Женщина машинально вытащила из сумочки розовый платочек и промокнула влагу, затем положила раскрытую книгу себе на колени, развернулась к собеседнику, продолжавшему изучать ее карими глазами с искорками в них.

– Мишель, вы утверждаете, что знаете, где находится данный раритет?

Господин со значением хмыкнул, зрачки у него заметно расширились, он перекинул ногу на ногу и ответил, не отрывая взгляда от светской особы:

– Мадам Мария, я профессиональный сыщик. Если я сумел откопать этот фолиант, скорее всего, в единственном экземпляре, потому что только в нем имеется рисунок заинтересовавшего вас сокровища работы итальянца Пазолини, то поверьте мне на слово, что в моей голове тут-же завертелись образы, так или иначе связанные с этим изделием. Кстати, в других справочниках с эскизами работ этого мастера, о диадеме нет даже упоминания, – он выдержал многозначительную паузу и продолжил. – Я утверждаю, что видел эту драгоценность всего несколько месяцев назад. Но прежде чем назвать место, где она находилась, я хотел бы задать вам один вопрос.

Неясная тень пробежала по удлиненному лицу женщины, она достала из сумочки дамские сигареты и чиркнула зажигалкой. Выпустив тугую струю дыма вверх, снова обернулась к собеседнику:

– Я догадываюсь, о чем вы хотите спросить, – сказала она. – Я могла бы рассказать нашу семейную тайну, но что вам это даст?

– Ничего, – поспешил заверить господин. – Но согласитесь, имею же я право знать хоть что-то, разумеется, в пределах допустимого.

Женщина щелчком сбила пепел, откинулась на спинку лавочки:

– Видите ли, месье Марли, эта странная загадка больше сотни лет преследует членов нескольких семейств из династий де Арган, де Эстель во Франции, Ростиньяк в России и Свендгрен в Швеции, и конца ей пока не видно. Дело в том, что она связана с раритетами, принадлежащими государству и наши предки поклялись, что найдут и вернут ценности народу во чтобы то ни стало. Речь идет не только об одной этой вещи, но и о других редкостях, не менее достойных, часть из которых нашлась, другая находится в поиске. Сейчас нас интересует судьба лишь этой диадемы. Вам, надеюсь, не стоит разъяснять девиз нашей с вами республики – что принадлежит Франции, то принадлежит ее народу.

– О, прошу прощения, мадам де Арган, если здесь замешаны государственные интересы, то я ни о чем больше у вас не спрошу, – поднял руки вверх мужчина, он поспешно запахнул борта пиджака. – Я думал, что это всего лишь семейное дело герцогов де Арган.

– Так бы оно и случилось, если бы в те далекие времена не была затронута честь и других известных в Европе династий, с которыми породнились мои предки.

– Я снимаю вопрос, мадам де Арган. Деньги я получил, скрывать по этой причине от вас ничего не имею права.

– Вот и отлично, тогда у меня к вам, в свою очередь, назрел первый вопрос. Где вы видели диадему, и не могли ли вы ошибиться, что это именно она?

– В Лондоне, на аукционе Сотбис, ее выставил на продажу господин, пожелавший остаться неизвестным.

– Какова же была цена, кто изделие выкупил, и не узнали ли вы – случайно – откуда приехал тот господин?