Текст книги "Забыть адмирала!"

Автор книги: Юрий Завражный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Конечно, бойцы десанта пытались сделать хоть что-то. С горы вниз летели гранаты, сыпались пули. Лошади "тачанки" были застрелены, сама "тачанка" перевернулась, но раненый Карандашев всё же стрельнул ещё разок по врагу из её пушки. Морская пехота, паля вовсю, пыталась обойти справа злополучную шестую батарею, но для этого ей пришлось лезть по склону всё той же Никольской сопки. Навстречу неприятелю снизу вверх и траверсом бежали рассредоточившиеся на небольшие группы русские стрелковые отряды. Собрать и организовать все имеющиеся в распоряжении силы у Завойко времени не было, поэтому очередной отряд уходил в сопку по мере прибытия бойцов и офицеров. Получилось примерно 280-300 человек против 700. В некоторых русских источниках относительно десанта ещё называется число 9503939
  А в одном из писем Завойко, видимо, увлекшись, даже напишет: «1 тысяча».


[Закрыть], но это не соответствует истине. И всё равно – более чем двукратное преимущество неприятеля, находящегося притом на господствующей вершине.

С одной стороны, в кустах воевать удобно: сиди и отстреливай противника, который тебя не видит. С другой стороны – противник-то тоже в кустах. Опять же, саблей толком не взмахнёшь, ружьё за ветки цепляется, а сами ветки по лицу хлещут, и штык то и дело втыкается в землю, потому как карабкаться-то надо вверх... Но – Русский Дух.

К этому моменту Завойко отправил на Никольскую свой последний резерв, тридцать бойцов во главе с капитаном 1 ранга Арбузовым. А десантникам почему-то казалось, что русские повсюду, и что их, как минимум, вдвое больше... На батарее номер 6 к этому времени оставалось всего семь выстрелов – на четыре минуты боя.

...Капитан Королевской Морской пехоты Чарлз Алан Паркер погиб одним из первых на самом верху сопки. Пуля пробила голову снизу вверх; лейтенант Палмер не успел помочь своему другу. Паркера вообще очень уважали и любили на эскадре – удалой весельчак, добрая душа, сам умный и сильный, красавица-жена да четверо детишек. Но не суждено было бравому офицеру вернуться домой, в маленькую деревушку Госфорт на севере Англии, в свой добрый дом под названием Парк-Нук. И похоронят его не на тихом уютном дворе церкви Св. Марии, где, как считается, стоит самый высокий старинный крест Англии, а на далекой Камчатке, у подножия Никольской сопки, на самой вершине которой он был застрелен простым сибирским парнем Иваном Сунцовым, бывшим крестьянином из такой же маленькой деревушки где-нибудь под Иркутском. А может, Томском...

...Обливаясь потом и тяжело дыша, с расцарапанными лицами и стёртыми коленями, первые русские бойцы уже почти достигли вершины сопки. И грянула рукопашная. Грянула штыковая. "А известно всем, что русские молодецки ходят в штыки!" – напутствовал Завойко перед боем. И враг не выдержал натиска, попятился. И так основательно запутавшийся в непривычных условиях ведения боя, когда среди стеблей и ветвей кругом мелькают разноцветные мундиры и рубахи, крики на трёх языках со всех сторон, а пули летят невесть откуда, и летят точно, а тут ещё и штыки из кустов – неприятель, густо набившийся на вершине холма, спонтанно двинулся в единственном направлении, откуда его не разили. Это было направление к западному склону. К бухте, к кораблям. И это стало кульминацией.

Сказать, что офицеры не пытались навести порядок в мятущейся массе вооружённых людей, было бы откровенной ложью. Офицер вообще по складу характера не может жить и действовать, если вокруг хаос и неразбериха, а тут к тому же момент был экстремальный. Но увы, все усилия Барриджа, Палмера, де Ла Грандье, Макколма, Ховарда, д'Лакомба и других были тщетны. Тем более что они и сами не очень хорошо понимали, что именно произошло. Но, к их офицерской чести, они правильно сориентировались в уже создавшейся ситуации и начали руководить отступлением, пытаясь хоть как-то организовать отход к спасительным шлюпкам... Другое дело, что у них не получилось.

Западный склон Никольской не чета остальным. Он круто, градусов под семьдесят, обрывается осыпью прямо в бухту на узенький каменистый пляж. Он весь утыкан обломками скал и камнями; ни одна веточка не растёт на нём. Спускаться по нему даже в мирное время – занятие крайне рискованное и чреватое, как минимум, увечьями. Но именно туда устремилась большая часть англо-французского десанта – в синем, зелёном и красном. Их теснили русские, кололи штыками, рубили саблями, били кулаками и пинали сапогами, стреляли в упор и издали, уже чувствуя, что критический момент боя позади. Десантники целыми группами и поодиночке слезали, спрыгивали на склон и дальше сползали, летели, кувыркались, теряя оружие, жутко калечась и расшибаясь насмерть, вниз, по страшному склону, вмиг ставшему красно-коричневым от крови. Те, кому повезло больше, на пляже кое-как добирались до шлюпок и садились в них, разбирали вёсла, оглядывались на то место, откуда только что свалились, и леденели от ужаса. На склоне тут и там враскоряку замерли мёртвые тела, а по ним с криками ("God damn!" уже сменилось на "Damned!"4040
  Damned! – Проклятие! (англ.)


[Закрыть]) катились и катились вниз всё новые бедняги, так жаждавшие фейерверка в Петропавловске под шотландский виски и французский коньяк... А наверху уже появились первые снайперы, которые начали методично выцеливать и изничтожать уцелевших после кровавого спуска – одного за другим.

Английские и французские офицеры (все до одного – раненые) проявили недюжинное мужество и хладнокровие, прекратив в такой обстановке беспорядочное бегство десантников. Во-первых, они тут же организовали огневое противодействие, стремясь хоть немного усложнить русским бойцам беспрепятственный отстрел отступающего десанта. Выделили для этого специальную партию человек в пятьдесят, на которую тут же обрушился огонь с сопки. Посадку в шлюпки немного прикрывал дым горящего Рыбного склада – поджигая его, Де Пуант словно предвидел эту необходимость – а огневое прикрытие по-прежнему осуществляли корабли, которые теперь тоже били картечью, не нанося, впрочем, особого вреда: было слишком далеко. Во-вторых, эвакуация раненых и убитых. Эта процедура вызвала удивление и уважительный гул сверху. Десантники старались подобрать всех, кого могли – если, вскинув руки, падал один, то ему на выручку под пули смело спешил другой, а если падал и он, то подбегали уже четверо и волочили к шлюпкам бесчувственные тела. Оружие и амуницию из-под ног толком не подбирали, и после боя петропавловцам достались неплохие трофеи из современных штуцеров, кортиков и сабель. Подробные списки потерь в вооружении и амуниции, приведённые в вахтенных журналах "Virago" и "Pique", иллюстрируют это лучше всяких описаний4141
  А следующей весной, едва сошёл лёд, там же, на пляже, собрали ещё до тридцати поржавевших ружей.


[Закрыть].

Десант отчаянно грёб назад к кораблям, а на берегу наконец-то облегчённо вздохнули. Всё говорило о том, что третьего штурма уже не будет. Теперь можно было заниматься своими ранами, восстановлением города и батарей, но, прежде всего, следовало собрать погибших – и своих, и неприятельских – а также трофеи, среди коих были весьма занятные вещи. Кроме того, тут и там валялись неразорвавшиеся бомбы с торчащими запальными трубками – их нужно было с великой осторожностью убрать и уничтожить, поскольку на одной из них уже подорвался мальчишка, покалечившись, по счастью, несильно.

* * *

Всего на сопке и вокруг неё собрали 38 неприятельских трупов, среди них – тела четырёх офицеров4242
  Позже Завойко упоминает о 77 – может, это с учетом погибших, выброшенных впоследствии прибоем на берег? Правда, это плохо стыкуется с английскими и французскими списками погибших. А кто скажет, где их похоронили? Кроме того, в списках союзников числится только три офицера, оставленных на берегу.


[Закрыть]. Двое из них, французы, были очень молоды, совсем ещё юноши. Капитана Паркера опознали по метке на белье и по найденному в кармане носовому платку с вышитой монограммой, а также по щёгольской одежде. Золотые ручные часы и подзорную трубу Паркера вручили подстрелившему его сибиряку Сунцову. В кармане одного из французских офицеров (сейчас можно утверждать наверняка, что это был старший лейтенант Лефевр) нашли список всего десанта, вышло без малого 800 человек. У многих десантников были найдены ручные кандалы (!), и это вызвало всеобщее возмущение – нас что, за варваров держат? Полицейский поручик Губарев подобрал валявшееся на пляже вражеское знамя и принёс его Завойко. Это было знамя Гибралтарского полка британской Королевской Морской пехоты. На вышитом полотнище был изображён увенчанный короной и львом земной шар с параллелями и меридианами, в обрамлении лавровых ветвей; сверху надпись «GIBRALTAR», а снизу – «PER MARE, PER TERRAM» (по морю, по суше – лат.).

В плен было взято четверо десантников, из которых один был француз. Трое, в том числе и он, были тяжело ранены. Забегая вперёд, скажем, что они так и прожили в Петропавловске девять месяцев4343
  С количеством пленных в источниках постоянная путаница – их то четверо, то только двое. Чаще четверо, но год спустя все равно только двое. Весьма интересная тема.


[Закрыть]. Англичане поправились довольно быстро, но британская чопорность так и позволила им найти с русскими общий язык. Они держали себя высокомерно, чуть что хамили и нарывались на драку; от греха подальше их убрали из Петропавловска на хутор одного из зажиточных купцов, который по недалёкости ума воспринял сие как государственное задание особой важности. Пленный француз был порядком изранен и сильно страдал. Парень оказался добродушным и общительным малым, с изрядным чувством юмора и чисто французским шармом, а посему полюбился горожанам, которые вечно волокли ему гостинцы и с удовольствием болтали, давая ему уроки русского языка и совершенствуя свой французский.

Сразу после боя возле порохового погреба под Никольской сопкой собрались все, кто участвовал в обороне города, а также те, кто пережидал штурм за Сероглазкой. Генерал-губернатор обратился к согражданам с речью, в которой подвёл итог последних нескольких дней, поздравил с победой и высказал вполне обоснованную мысль, что наверняка больше не сунутся. Потом состоялся молебен. С положенными воинскими почестями в братской могиле похоронили павших в бою защитников. В другой братской могиле по соседству, также с воинскими почестями, похоронили погибших десантников, всех вместе – и британских, и французских. Теперь на этом месте маленькая белая часовня и мемориал из нескольких пушек; над братскими могилами возвышаются кресты с соответствующими надписями. Потери защитников города были: 31 человек убитыми, было ранено двое офицеров и 63 рядовых. Позднее, 22 сентября, печальный список погибших пополнил князь лейтенант Александр Максутов 2-й, скончавшийся от страшных ран, несмотря на усилия лекарей и заботу всего Петропавловска. К неимоверному стыду нашему, ныне его могила утеряна безвозвратно, и непросто будет оправдать нам в XXI веке этот позорнейший факт.

За всё время в городе не сгорело ни одного здания, кроме Рыбного склада; шестнадцать строений было немного повреждено ядрами. Вечером же Завойко распорядился выдать всему городу "по чарке", и банкет победителей всё же состоялся, а уж про то, какие мастера русские выпить по хорошему поводу, и говорить не стоит...

Эскадра, приняв на борт возвратившийся израненный десант, сконфуженно удалилась вглубь Авачинской губы и бросила якорь примерно в двух с половиной милях от Сигнального мыса; для них также настало время подведения некоторых итогов. План захвата Петропавловска "по Николсону" провалился так же, как и предыдущий. Мало того, что захватить маленький русский город на самом краешке Империи союзной эскадре неожиданно оказалось не по силам – она ещё и понесла жестокий урон. Кроме 38 погибших, оставленных на берегу, и неизвестно скольких утонувших при отступлении десанта, было ещё множество тех, чьи тела удалось забрать с собой. Были убитые и на кораблях во время артиллерийской дуэли. "Великое множество раненых" – это фраза из вахтенного журнала пароходо-фрегата "Virago". Сколько-то из них умерло от ран в течение первого дня после боя, сколько-то на второй и третий день, не говоря уж о тех, кто не смог перенести последующий переход эскадры от Камчатки до американских берегов. Так что, точное число жертв баталии с союзной стороны, по всей видимости, так и останется неизвестным. Базируясь на документах обеих сторон4444
  Весьма противоречащих друг другу.


[Закрыть] и прикидывая возможное количество умерших от ран впоследствии, можно говорить о потерях примерно 400-450 человек – убитыми и ранеными. А сразу после боя их было около 240 человек, это максимальная приведенная англичанами цифра4545
  А Эдмон дю Айи прямо так и пишет: «мы потеряли треть своих людей». Разумеется, он имеет в виду десантную партию, а не весь состав эскадры. Хотя... слово не воробей.


[Закрыть]. В любом случае, проигрыш первого же крупного эпизода кампании был налицо. О третьем штурме нечего было и думать. Необходимо было срочно заниматься ремонтом изрядно побитых кораблей и – увы! – опять похоронами. Кроме того, нужно было решить, что делать дальше. На этот раз возразить Де Пуанту по поводу скорейшего ухода из Авачинской губы у Николсона духу не хватило. Стало быть, нужно срочно готовиться к выходу в море, и если запасов продовольствия худо-бедно ещё хватало, то с водой и дровами было куда сложнее. Для котлов одной только «Virago» её требовалось, как для трети всей эскадры.

Таким образом, рано утром 6 сентября пароход "Virago" вновь отправился в Тарьинскую бухту с печальной похоронной миссией, волоча на буксире три больших баркаса. Кроме бочек под воду для всей эскадры, пароход вёз погибших, и вернулся к якорной стоянке эскадры только в 23.30, похоронив убитых моряков, набрав воды и дров, и забрав из Тарьинской оставшихся семерых американцев. Сложно сказать, как оправдались янки за неуспех предприятия, основанного на их информации, но, забегая вперёд, скажем, что Николсон слово своё сдержал и до Америки их всех довёз.

В чём же был главный просчёт союзников? Почему у них не получилось с лёгкостью взять небольшой и слабо укреплённый гарнизон?

Английский флот имел весьма богатый опыт действий против береговых укреплений, и достаточно успешный. Но именно в годы Крымской войны выявилась выросшая, наконец, способность береговой артиллерии по своим параметрам противостоять корабельной. Выразилось сразу и везде, но более всего в Одессе и Севастополе, и теме этой посвящён не один трактат по военно-морской истории. Вывод известен: даже если батареи защищены весьма слабо, с их точностью и дальностью стрельбы, а также с разнообразием снарядов – ядра, бомбы, картечь, брандскугели, книппели4646
  Брандскугель – зажигательный снаряд. Книппель – ядра или две половины ядра, соединённые цепью или штоком для надёжного поражения рангоута и такелажа кораблей.


[Закрыть], раскалённые ядра – огонь кораблей не так страшен, как ответный. Плюс извечная военная мудрость – нападающему всегда попадает больше, чем защищающемуся.

А в случае с Петропавловском же получилось, что нападающие хоть и осуществили свой план атаки – план грамотный и неплохо просчитанный – но осуществили не во время одного штурма, а за два, причём разнесённых по времени аж на четыре дня. Сделай они все то же самое, но только в одни сутки, не прекращая боевых действий – ещё неизвестно, как повернулся бы ход истории. К тому же, ошибкой Николсона было то, что он удовольствовался информацией, полученной от двух (притом сомнительной репутации) перебежчиков. А ведь ещё в VI веке нашей эры великий Сунь-цзы учил, что полученные разведданные надо перепроверять по сто раз, и любая разведка мира нынче практически только этим и занимается. На пафосе и самомнении, пусть даже весьма обоснованных, далеко не уедешь.

Ещё – неумение воевать. Вернее, умение англичан и французов воевать против кого угодно (даже друг против друга), но только не против русских, если у них к тому же есть грамотный командир. В случае с Петропавловском их было целых два – Завойко и Изыльметьев, не говоря уже о мужестве тех, кто был младше их по рангу. А у десанта командир просто отсутствовал! Да, в отрядах были назначены старшие, но главного командира так и не было. Это очень серьёзный просчёт. Смелости-то у британских и французских офицеров хватало, а вот быстро разобраться в меняющейся сложной обстановке и грамотно дать нужные команды на организацию взаимодействия они не сумели. К тому же они были первыми выведены из строя – двое убито сразу, двое чуть погодя, остальные ранены, все до единого. Обезглавленное войско превратилось в неуправляемую красно-синюю толпу...

Не лишним будет заметить, что Завойко мог разом покончить со всеми намерениями союзников, если бы направил в сторону эскадры брандер4747
  Брандер – лодка с миной (например, с бочонком пороха).


[Закрыть]. Целью должен был являться, несомненно, пароход «Virago». Оставшись без парохода, союзники потеряли бы почти все свои шансы даже при наличии ветра – маневрирование фрегатов в малознакомой узкости неминуемо привело бы к плачевным результатам, особенно, если учесть уровень чёткости взаимодействия кораблей. Почему-то Завойко этого не сделал – возможно, из-за того, что ночи были лунными (это легко подсчитать), а погода ясной.

На следующий день обозлённые союзники совершили очередной военный подвиг, а именно: у пленённого неделей раньше плашкоута "Авача", находившегося всё это время под бортом "Pique", выдернули мачту, содрали половину обшивки и изрубили шпангоуты, после чего пустили по лёгким волнам в сторону устья одноимённой реки. Командование эскадры не знало, что ещё две подобных добычи идут к ним прямо в руки – около 17.00 ко входу в Авачинскую губу подошёл возвращавшийся из Тигиля маленький бот под командой боцмана Новограблёнова, а чуть погодя показалась и шхуна "Восток". С Дальнего маяка их предупредили о нашествии неприятеля, и бот срочно повернул на юг с тем, чтобы спрятаться в одной из бухт. У острова Старичкова он встретил шхуну и предупредил её, а шхуна, между прочим, везла почту и секретные инструкции от генерал-губернатора Муравьёва-Амурского. Шхуна пошла в Большерецк, по дороге встретив и предупредив об опасности ещё и транспорт "Байкал". Ботик же спрятался в укромной бухте Жировой. Но так повезло не всем.

8 сентября ночью в океане с фрегатов были замечены огни – эскадра стояла так, чтобы напрямую видеть выход в океан. Вот она, эскадра адмирала Путятина! Союзники срочно начали съёмку с якорей и потянулись к выходу из бухты, используя лёгкий северо-западный ветер. Уход эскадры наблюдали и с берега. Никто не улюлюкал по двум главным причинам: во-первых, негоже улюлюкать вослед противнику, который уже повержен (а победа была несомненной), а во-вторых, фрегаты увозили плененных русских матросов. Завойко надеялся на переговоры с Де Пуантом по поводу обмена пленными, но отплытие эскадры стало событием экстренным, хотя и долгожданным...

Когда эскадра проходила Три Брата, расчёт маленькой пушечки на Маячном мысу не удержался и изобразил прощальный подзатыльник, выпустив по фрегатам несколько ядер, которые в корабли не попали, но несколько успокоили пыл раздосадованных маячников, коим не довелось поучаствовать в бою – мол, мы вас встречали, мы и провожаем.

Весьма сомнительно предполагать, что мастер линейного морского боя Де Пуант так уж сильно жаждал отыграться, разгромив в Авачинском заливе русскую эскадру, и вот почему. Прежде всего, он так до сих пор и не знал её состав. Во-вторых, боевой дух у англичан и французов был уже не тот и не располагал к решительной баталии. А в-третьих, корабли союзной эскадры просто не готовы были к морскому бою. Конечно, повреждения рангоута и такелажа были в основном устранены – опасные дыры в бортах заделали, на "La Forte" подняли новый фока-рей, плотники фрегата "President" восстановили разбитую крюйс-стеньгу и заменили гафель... Но людей для работы с парусами очень не хватало. Это было видно по медленной и беспорядочной постановке парусов при съёмке с якорей; и уже в Ванкувере береговые зеваки, наблюдая приход английских кораблей, отмечали, что экипажи работают с мачтами поочередно – сначала с одной, потом с другой, третьей... где ж такое видано? На парусниках всего мира это и по сей день считается за моветон, а уж в те времена, да на английских-то кораблях! В морском бою одним из главных факторов является манёвр, быстрое занятие выгодной позиции, и с этой точки зрения союзные фрегаты проиграли бы бой, едва в него вступив. Де Пуант не мог не понимать этого. К тому же, он чувствовал себя не лучшим образом, и главным его адъютантом уже стал флагманский лекарь.

Замеченные суда оказались, конечно, русскими, но не из состава боевой эскадры. Это были 800-тонный транспорт "Ситка", принадлежащий Российско-Американской компании, и маленькая шхуна "Анадырь". "Ситка", естественно, бросилась наутёк, но, имея преимущество в ходе, "President" довольно скоро нагнал её; "Virago" под паром тем временем захватила "Анадырь", пользуясь тем, что шхуна попала в полосу почти полного безветрия. Почту и секретные депеши капитаны русских судов успели утопить, а всё остальное стало добычей союзников. "Ситка" везла порох и амуницию для защитников Петропавловска, у шхуны груз был примерно таким же плюс мука и соль. Союзники действовали, как заправские приватиры – "Анадырь" ограбили и сожгли, а "Ситку" повели с собой в Америку вместе с пленёнными экипажами и пассажирами, среди коих, между прочим, было и несколько дам. Как же насчёт французской учтивости, а? Впрочем, данное геройство целиком и полностью принадлежит инициативе кэптена Николсона, и было призвано помочь ему хоть как-то отмыться за поражение в Авачинской губе.

Позже американские газеты писали, что во время обратного пересечения Тихого океана с французских кораблей было сброшено за борт около 120 трупов, примерно столько же – с английских. Выходить всех раненых не удалось, и их число пополнило печальный список потерь, понесённых союзниками во время Петропавловского боя.

* * *

В Петропавловске понемногу налаживалась мирная жизнь. Становилось ясно, что до следующего года никаких боевых действий не предвидится. Но система обороны все же оставляла желать лучшего, а потому вновь все возможные силы были брошены на достройку и укрепление батарей. В течение осени они были восстановлены, приведены в порядок и улучшены. Поскольку «Аврора» оставалась зимовать в Петропавловске, орудия с батарей на неё пока не устанавливались.

14 сентября в порт вошёл корвет "Оливуца" под командованием неизменного капитан-лейтенанта Назимова. Завойко постоянно отсылал рапорта Сибирскому генерал-губернатору, стараясь держать его в курсе событий, и получал от него всевозможную помощь. С уходящим на Аян китобойцем "Noble" в Санкт-Петербург был отправлен брат тогда ещё не умершего от ран Александра Максутова 2-го, князь лейтенант Дмитрий Максутов 3-й. С собой он вёз письма и рапорта, а также захваченное неприятельское знамя. Проделав непростой путь через всю страну, превозмогши тяжкую болезнь, лейтенант всё же доставил трофейное знамя по назначению, положив его сперва к ногам генерал-губернатора Муравьёва-Амурского, а затем и адмирала Петра Рикорда, того самого Рикорда, который до 1822 года сам был начальником Камчатки, а будучи во главе Балтийской эскадры, закрыл своим флагманским кораблём дорогу неприятелю в Кронштадт, известив адмирала Напье, что фрегат набит порохом, и что он сам лично взорвёт его вместе с тем, кто покусится. После Рикорда знамя было продемонстрировано Великому Князю Константину Николаевичу, а потом и Его Величеству царю Российской Империи. Подробнее мы коснёмся этого знамени в третьей части книжки.

О подвиге Петропавловска довольно быстро узнала вся Россия и весь цивилизованный мир. Страна гордилась своими героями, зарубежная пресса (особенно, американская) заполнилась едкими статьями в адрес "непобедимой владычицы морей" и её флотоводцев, а сконфуженные союзники наперебой начали искать оправдания, где только можно. Практически в каждом их источнике есть подчас противоречащие друг другу объяснения неудачи кампании 1854 года, и не нужно быть великим аналитиком, вроде Шерлока Холмса4848
  Между прочим: мы, конечно, привыкли к фамилии «Холмс», но это ошибка самого первого перевода книг великого сэра Артура Конан-Дойла. Holmes – фамилия валлийская, а не английская, происходит от Hulme (Хьюм), а потому правильно произносится – «Хьюмс». Другое дело, что для нас он так навсегда и останется Шерлоком Холмсом...


[Закрыть], чтобы легко вычленить их в общем контексте.

Кабинет царя Николая I не расщедрился на множество наград: два ордена были вручены Завойко вместе с чином контр-адмирала; кроме того, были награждены 17 офицеров, три чиновника и 18 нижних чинов, хотя Завойко представлял к наградам 75 только солдат и матросов, не считая офицеров и чиновников. Впрочем, на Русском флоте к подобному давно привыкли, и "славная" традиция продолжается в наши дни – награды за боевые операции всё больше оседают в штабах, не находя истинных героев. А мальчику-герою Матвею Храмовскому, например, не дали ничего, даже мизерной пенсии.

Командир "Авроры" и её старший офицер Михаил Тироль были произведены в капитаны 2 ранга (чина капитана 3 ранга на русском флоте тогда ещё не было), также остальные офицеры, отличившиеся в сражении, получили звания на ступень выше уже имеемых. Каждый доброволец-камчадал был награждён солидной денежной премией.

Что же насчёт главнокомандующего союзной эскадрой – тяжело заболевшему контр-адмиралу Де Пуанту, увы, не суждено было вернуться домой во Францию. В 1855 году он умер на борту своего фрегата "La Forte", очень остро переживая неудачу в Петропавловске и все последние превратности своей судьбы. Ну кому будут интересны все тонкости взаимоотношений внутри эскадры, все эти коллизии и обоюдные хитрости, особенности и сложности штурма, соотношение объективного и субъективного? Кто станет копаться во всём этом? Бой проигран, и точка. Проигран при потрясающем (для стороннего наблюдателя – а это весь мир) неравенстве сил. Старший же в чине на эскадре – он, и никакие оправдания не принимаются. Де Пуант с честью служил своей стране десятки лет и открыто принял последний удар судьбы, не став заслоняться Николсоном и всякими разными обстоятельствами, которые сложились. Напоследок он честно признал своё поражение и выказал восхищение губернатором Завойко, назвав его достойным известности Ушакова и Нельсона. И умер не столько в физических страданиях, сколько в сильных душевных, может, в чём-то даже завидуя Прайсу – ибо считал его непричастным к поражению, что бы там ни говорили на обеих частях объединённой эскадры.

Так англо-французский флот, действовавший в 1854 году в северной части Тихого океана, лишился своего второго адмирала.

Вряд ли станет известно, что рассказывали офицеры союзной эскадры корреспондентам своих газет, но только в прессе сразу же появились оправдания англо-французскому фиаско. Причины назывались самые разные и подчас взаимоисключающие. Тут были и сильные течения возле Петропавловской гавани, и затруднявшие видимость туманы, и недостаток продовольствия, и отсутствие пресной воды. Что касается Никольской горы, то она, оказывается, вся заросла джунглями, в которых ничего не видно. Сюда же относится и одинаковый красный цвет мундиров нападавших и защищающихся, дезориентировавший десантников, которые в сложных природных условиях и вовсе заблудились на пятачке вершины сопки, повернули немного не туда, а там оказался крутой обрыв... Американская пресса, напротив, издевалась над англичанами и высмеивала их неудачу, как хотела.

Потом в Метрополии раздались первые требования о реванше.

* * *

Пришла зима, а за ней весна – ибо никакая война не способна остановить круговерть времени, а потому подчиняется его потоку так же, как и мирный ход развития событий.

Восстановленные и усиленные батареи радовали глаз, но Муравьёв и Завойко вполне отдавали себе отчёт, что делом спасения пошатнувшейся чести для Великобритании будет взять в Петропавловске реванш за прошлый год. И если неприятельская эскадра придёт (никто и не сомневался, тем более что английские газеты трубили об этом вовсю), то придёт она не в конце лета, а гораздо раньше, будет намного сильнее и настроена будет куда решительней. Усиливать оборону Петропавловска было больше нечем – иначе пришлось бы ослаблять другие русские форты на Дальнем Востоке, куда неприятель также не преминет заглянуть. Завойко доложил Муравьёву, что им сделано всё, что можно; в случае нападения превосходящего неприятеля и угрозе захвата кораблей и порта он готов затопить фрегат "Аврора" и корвет "Оливуца" на входе в Петропавловскую гавань, после чего драться до последнего, а иного выхода при обороне Петропавловска он не видит. Увы, Санкт-Петербургским чиновникам прошлогодняя победа в Петропавловске оказалась не очень-то и нужна. Заниматься упрочением позиций Империи на Камчатке особо никому не хотелось, потому что ни у кого из министров здесь не было своего личного интереса (не то, что на Малороссии!). Печально, но приходилось признать, что русская (да и неприятельская) кровь проливалась в Петропавловске просто зря. И может пролиться ещё раз, год спустя. Проблему нужно было решать не тактикой, а стратегией. В этих тяжёлых условиях Муравьёв нашел единственно правильный выход, который успел согласовать со столицей (а им там было всё равно).

15 марта 1855 года Завойко получил от Муравьёва доставленную его адъютантом Мартыновым из Иркутска секретную записку, в которой ему предписывалось скрытно от неприятеля перенести Петропавловский порт на Амур. Выполняя это предписание, Завойко организовал широкий фронт работ, основными направлениями которого было следующее.

Батареи демонтировать, орудия свезти на корабли по штатным местам и на транспорт; те пушки, которые остаются в Петропавловске, надёжно спрятать по окраинам города, для чего закопать их в дресву. Вывезти из города-порта всё, что только можно вывезти, и что может пригодиться при обустройстве нового форта в новом месте. Большую часть населения подготовить к эвакуации на кораблях и транспортах – женщин, детей и немощных. Тех же, кто остаётся в городе, обеспечить всем необходимым, включая минимальную охрану.

Работы шли круглосуточно, в студёный весенний дождь и в жестокую пургу. Пушки свозили на фрегаты по льду, который уже был готов взломаться, и несколько пушек ушло на дно. Время торопило, ибо в начале мая, когда дрейфующие льды уйдут к северу, уже может объявиться вражеская эскадра адмирала Брюса, в составе которой, как позже стало известно, имеет честь пребывать старый знакомый – кэптен Николсон.

Она и объявилась, но не в мае, а несколько раньше – не прошло и месяца – хотя в Петропавловске об этом ещё не знали. Не найдя в Южно-Китайском море ни одного русского корабля, командующий Китайской эскадрой адмирал Стирлинг послал к Камчатке два парохода: колёсный "Barracouta" (барракуда – стар. англ.) и винтовой «Encounter» (дуэль, турнир, схватка – англ.) на усиление эскадры Брюса. В назначенную точку рандеву (около 200 миль к юго-юго-востоку от Петропавловска) корабли пришли за четыре дня до того, как Завойко приказал отплывать. Пароходы спокойно дрейфовали в районе, ничего о планах русских, конечно, не зная; до намеченного союзниками часа реванша оставались считанные дни.

Несмотря на то, что кое-что из плана осталось невыполненным, Завойко дал команду сниматься и выходить в море. Куда пойдут корабли, не знал почти никто, и специально распускались всякие разные слухи: может быть, Батавия, может – Анадырь и уж совсем абсурд – Сан-Франциско. Но теперь неприятель не смог бы узнать истину хотя бы потому, что её не знал никто из оставшихся на берегу, кроме, пожалуй, есаула Мартынова.

15 апреля, пробив топорами и пилами неширокий проход-фарватер в так и не успевшем взломаться льду, маленькая флотилия из фрегата "Аврора", корвета "Оливуца", трёх военных транспортов ("Иртыш", "Байкал", "Двина") и двух ботов вытянулась на внешний рейд. На следующий день снялись с якорей и пошли на выход в океан. "Аврора" отсалютовала Петропавловску семью пушечными выстрелами. С берега махали оставшиеся жители, ибо корабли не могли вместить всех, а кое-кто просто отказался покидать обезлюдевший город. Осталась в Петропавловске и семья Завойко – контр-адмирал не нашёл для себя возможным увозить своих родных в первую очередь, и пожертвовал их местами на кораблях для других. Старшим в городе остался однорукий есаул Мартынов, да ещё полицейский поручик Губарев; они имели строгие и чёткие инструкции Завойко на любой случай.