Текст книги "Самая высокая лестница (сборник)"

Автор книги: Юрий Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Память

После урока в пустом классе сидела черноголовая девочка и рисовала. Она подпёрла щёку кулачком, отчего один глаз превратился в щёлочку, и старательно водила кисточкой по листу бумаги. Время от времени девочка отправляла кисточку в рот, и на губах виднелись следы всех красок её небогатой палитры. За этим занятием её и застала завуч Антонина Ивановна.

– Тебя оставили после уроков? – спросила строгая наставница, и в пустом классе её голос прозвучал гулко и раскатисто.

– Нет, – отозвалась девочка и нехотя встала. – Я рисую.

– Почему не идёшь домой?

– У меня скоро кружок. – Девочка по привычке отправила кисточку в рот. – Я хожу в танцевальный.

Антонина Ивановна собралась было уходить, но девочка остановила её неожиданным вопросом:

– Вы Лиду помните?

– Какую Лиду? – Мало ли на своём веку завуч знавала Лид вроде этой черноголовой. – Какую Лиду?

– Лиду Демеш.

– Из какого класса? – почти механически спросила завуч.

– Она не из класса, – ответила девочка, – Она из Орши.

Слова «из Орши» почему-то заставили Антонину Ивановну задержаться. Учительница опустилась на краешек парты, задумалась.

– Она спала на минах, помните?

– На минах?

– Она спала на минах. Одна в холодной сараюшке. Мины могли взорваться. Вы приходили к Лиде за минами. Помните?

Черноголовая как бы взяла за руку пожилую учительницу и привела её в покосившийся сарай с крышей из ржавого, отслужившего железа. Дверь открывалась со скрипом. Внутри было темно, пахло дровами и прелью. А в дальнем углу стояла койка на кривых ногах.

– Вспомнила, – с облегчением сказала Антонина Ивановна, и её голос прозвучал задумчиво, приглушённо, словно донёсся из Лидиной сараюшки. – Мины лежали под койкой в груде битого кирпича.

– Верно, – подтвердила девочка.

Со стороны разговор завуча и девочки выглядел очень странным. Девочка вспоминала то, чего она в силу своего возраста не могла помнить, и ещё задавала учительнице наводящие вопросы.

– А помните, как Лида торговала яйцами?

– Какими яйцами?

Антонина Ивановна слегка покраснела – уж слишком много получалось наводящих вопросов.

– Обыкновенными яйцами, – пояснила девочка. – Лида выносила на станцию полную корзину. А вы в это время подкладывали под состав мину.

– Верно! Немцы бежали от вагонов к Лиде, совали ей засаленные марки, а я делала своё дело… Что ты ещё помнишь о Лиде?

Антонина Ивановна и не заметила, как вместо «знаешь», сказала «помнишь». На какое-то мгновенье ей показалось, что обо всём, что в годы войны происходило в Орше, она впервые узнаёт со слов своей ученицы. И оттого, что маленькая ученица так уверенно ориентируется в её военном прошлом, пожилая учительница почувствовала себя защищённой от разрушительной силы забвенья. Теперь она настойчиво прокладывала дорогу в своё прошлое, благо в этом трудном занятии у неё оказалась прекрасная помощница.

– Что ты ещё помнишь о Лиде?

– Накануне праздников Лида всегда стирала свой пионерский галстук. Она же не носила его?

– Не носила. Но стирка галстука напоминала ей мирное время. Хотя мыло было на вес золота.

– На вес золота? Мыло? – удивилась черноголовая и тут же продолжала свой рассказ: – Однажды Лиду застал полицай…

– Она мне об этом не рассказывала, – нерешительно сказала завуч.

– Застал, – уверенно повторила девочка. – Но Лида не растерялась – выплеснула воду на кирпичи. Красный галстук слился с кирпичами.

В это время дверь отворилась, и в класс, очень невысоко от пола, просунулась стриженая голова. Тонкий голосок, заикаясь, произнёс:

– Вв-вас директор зз-зовёт!

Голова исчезла. Антонина Ивановна, однако, не спешила уходить.

– Ты откуда знаешь про Лиду? – спросила она.

– Знаю. – Девочка внимательно смотрела на завуча, при этом облизывала кисточку. – Я и про вас знаю… Юная партизанка Тоня Кулакова…

– Тоня Кулакова, – подтвердила Антонина Ивановна и посмотрела на свою маленькую собеседницу как бы издалека. – Я ведь тоже была девчонкой. На два года старше Лиды.

– Лида всё время толкалась на станции. Среди фашистов. Считала вагоны. Заглядывала внутрь. И запоминала.

– А я доставляла эти сведения партизанам.

Теперь разговор строгой наставницы и ученицы напоминал встречу двух бывалых людей, когда один помогает вспоминать другому и две человеческие памяти сливаются в одну.

– Лида не только хранила мины, она собирала их, – говорила девочка. Она была ловкой и осторожной. Ни одна мина не взорвалась в её руках.

– Мина не взорвалась, – подтвердила Антонина Ивановна и опустила голову, – но Лида погибла…

Две собеседницы замолчали, как бы сделали привал на своем трудном пути. Первой заговорила девочка:

– Дедушка говорит, что всё равно, от чего погибать – от

мины или от пули.

– Это верно, – согласилась Антонина Ивановна, – вопрос —

кому погибать.

Теперь девочка опустила голову. Она как бы затерялась на далёких сложных перекрёстках прошлого и напряжённо искала верную дорогу. На мгновенье она утратила уверенность. Кому погибать? Как ответить на этот бесконечно трудный вопрос? Тем более, что погибнуть должна была Тоня, Антонина Ивановна.

Вместо привала наступил самый трудный участок пути. Девочка вдруг подняла голову на учительницу и, как бы рассуждая сама с собой, заговорила:

– Лида спала на минах и приносила на станцию яйца… в корзине. И передавала вам сведения для партизан. Но на этот раз вы не пришли…

– Я не пришла! В том-то и дело!

– Вы не пришли. Лида сама понесла сведения к партизанам. И попала в засаду…

В класс снова заглянула стриженая голова. И тонкий голосок, заикаясь, повторил:

– Вв-вас директор зз-зовёт!

Завуч не услышала голоса и не увидела стриженой головы, она как бы покинула класс и перенеслась в далёкое тяжёлое время, когда взрывались эшелоны врага, а тринадцатилетние девочки погибали наравне со взрослыми бойцами.

Девочка тоже не заметила посланца директора. Она продолжала отвечать на трудный вопрос:

– Вы не пришли, потому что были ранены. Раненые не могут ходить… Вы были ранены…

Антонина Ивановна молчала. Тогда девочка дотронулась до руки учительницы.

– Вы же были… были!..

Девочке казалось, что завуч никак не может вспомнить, была ли она ранена накануне того дня, когда схватили Лиду. Силится и никак не может вспомнить. И, чтобы помочь ей, девочка спросила:

– У вас болит плечо?

Антонина Ивановна как-то механически погладила левое плечо правой рукой.

– Болит временами, по погоде…

– Вот видите, болит по погоде! – обрадовалась черноголовая: наконец-то ей удалось убедить Антонину Ивановну, что она была ранена.

– Теперь, когда заболит старая рана, вспоминаешь не о войне, а о поликлинике, – рассеянно сказала учительница.

А девочка уже двигалась дальше:

– Когда Лиду вели на расстрел, она крикнула: «Передайте маме, что меня ведут на расстрел!»

Эти слова так непривычно прозвучали в пустом классе, что Антонине Ивановне показалось, будто она слышит голос своей маленькой боевой подруги – пионерки Лиды Демеш. И сама Лида стоит рядом: беленькое лицо, ровные, низкие брови, внимательные серые глаза, глядящие чуть исподлобья…

И голос, удивительно похожий на Лидин, произнёс:

– Мне пора на кружок… Я хожу в танцевальный…

«Лида тоже ходила в танцевальный», – подумала бывшая

партизанка Тоня Кулакова.

Дверь тихо затворилась. Теперь уже в пустом классе сидела не девочка, которая, когда рисует, облизывает кисточку, а строгая наставница. Антонина Ивановна всё же решилась поднять глаза, чтобы не обнаружить, что Лиды Демеш нет рядом. Она продолжала оставаться в том трудном и бесконечно дорогом времени, куда её неожиданно привела черноголовая девочка и откуда, заглушая все звуки жизни, долетали слова:

«Передайте маме, что меня ведут на расстрел!»

От автора.

В этом рассказе очень мало вымышленного. И всё, что связано с маленькой белорусской пионеркой – героиней Лидией Демеш, – правда.

Лиде Демеш было всего тринадцать лет, когда она была активным бойцом Оршанского подполья. Пусть этот рассказ напоминает о Лиде тем, кто её забыл, и познакомит с ней тех, кто её не знал.