Текст книги "Опусы или опыты коловращения на двух континентах"

Автор книги: Юрий Скрипников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Это "спарки", двухместный учебно-тре-нировочный вариант боевого самолета. Хорошо вижу в передней кабине летчика в кислородной маске и белом шлеме с черным забралом. Во второй кабине инструктор. Возится, пристегива-ет маску.

Инструктор во второй "сушке" поворачи-вает голову и смотрит в мою сторону. Лицо зак-рыто кислородной маской, видны только глаза. Машу ему рукой. В ответ он поднимает руку в черной перчатке.

Все три самолета выстроились друг за другом перед взлетной полосой. От работающих турбин на меня несет керосиновую гарь. Раз не выруливают, значит кто-то идет на посадку. Поднимаю голову и смотрю влево, в небо.

Ага, вот он – точка с дымным следом за ней.

Ближе, ближе. Уже видны огни посадоч-ных фар, как два глаза под фюзеляжем.

Это МиГ-25. Серого цвета красавец, сни-жаясь, на скорости проносится мимо вышки над краем полосы. Взметнулось облачко бетонной пыли.

Здоровенный истребитель несется по по-лосе, медленно опуская задранный вверх острый нос. Сзади вспыхивают два больших красно-бе-лых тормозных парашюта. Бежит все медленнее и медленнее.

Парашюты отделяются и, рванувшись вверх, падают на землю. На дальнем конце аэ-родрома еле видимый отсюда "двадцать пятый" сворачивает на рулежку.

"Двадцать первый" уже вырулил на взлетную. Трогается с места и тут же врубает форсаж.

С мощным, не соответствующим разме-рам и ободранному виду самолета грохотом, наклонив к земле нос, бежит все быстрее и быстрее. Отрывается от полосы переднее коле-со. Пош-ш-шел "мигарь"!

Так, теперь "сушки". Первый истребитель выкатывается далеко вперед. Второй сбоку от него и чуть сзади. Одновременно включают форсаж и с шелестящим упругим грохотом взле-тают.

Отвлекаюсь от полосы и делаю два быст-рых глотка из бутылки. Вытаскиваю из красной пачки "Приму", разминаю в пальцах, закури-ваю.

На рулежке уже стоит МиГ-25. Я и не видел, когда он подкатил. Пока все тот же за-мурзаный солдат пролезает под его брюхом, проверяя что-то в механизме шасси, я разгля-дываю огромные воздухозаборники, высоко поставленные скошенные вниз крылья с мощ-ными пилонами и два больших, растопыренных в стороны киля. До чего же хорош!

Сверкнув на повороте фонарем, выкаты-вается на взлетную полосу и на несколько се-кунд застывает неподвижно. Форсаж.

Клюнув носом, истребитель с обвальным грохотом трогается с места.

Это не тот рев, который бьет по ушам. Это даже не шум, а, скорее, вибрация, которую я ощущаю всем телом, пока МиГ, сначала мед-ленно, а потом все стремительнее и стремитель-нее разгоняется по полосе.

Волоча за собой дымные следы сгорев-шего керосина, резко идет вверх. Выключил форсаж и ушел в облака.

Над аэродромом повисает тишина. Слышно только жужжание стоящего неподалеку за капониром локатора.

Раза два в неделю на аэродроме ночные полеты. У меня дома слышно, как на стоянках запускают и гоняют двигатели.

Если я хорошо поддатый, то иду через кладбище смотреть. Трезвого меня на такие подвиги не тянет. Дело не в привидениях – есть особи куда опаснее. На гигантской территории кладбища идет своя, не очень-то заметная и не безопасная для одинокого путника жизнь. Там бродят стаи одичавших собак. Там можно нар-ваться на одичавших бичей. Для одиночки встреча с ними в отдаленном уголке кладбища даже днем чревата неприятностями. Однажды меня чуть не зарезали там, как раз в районе аэродрома.

Есть и другие, более прозаические опас-ности. На кладбище ведут две дороги. Самая близкая от моего дома проходит мимо трам-вайного кольца. Там, за темным зданием депо часто прячется милицейская машина.

Менты подкарауливают поздних под-гулявших пассажиров – так сказать, легкий спо-соб выполнить план по отлову. Естественно, что фигура человека, направляющегося на кладбище в одиннадцать часов вечера вызывает у них про-фессиональное любопытство. А мне и свернуть некуда чуть ли не целых пол-километра.

Однажды меня догнали на патрульной машине, остановили и обыскали. Кроме начатой бутылки "Кавказа" и сигарет ничего в карманах не обнаружили. Я честно пояснил, куда и зачем направляюсь. Само-собой, менты приняли меня за долбанутого. Спросили, где живу.

– Да вон он, мой дом, на Толбухина. От-сюда видно. -

Смотрят друг на друга, пожимают пле-чами. На грабителя могил вроде не похож. Но, с другой стороны, какой идиот полезет на кладби-ще ночью?

Тут же такое дело…. Если я просто ал-каш, значит их клиент, и нужно кидать меня в луноход, сдавать, рапортовать – иными словами, тогда я желанное пополнение и палочка в отче-те. А вот если я сумасшедший, то им же столько возни будет.... Решают не рисковать....

– Уе ....й отсюда, пока цел, алкаш долбаный. -

С готовностью следую дружескому со-вету.

Обычно, все же, я без приключений пре-одолеваю последние очаги цивилизации и до-бираюсь до аллеи, где можно свернуть в лаби-ринт кладбищенских дорожек. Маршрут знаю наизусть.

Я вообще часто брожу по кладбищу ча-сами. Если нужно спокойно выпить или хочется просто так побродить, то лучше места нет.

У меня есть свои заветные уголки и из-любленные тропки. Знаю наизусть все памят-ники, все фотографии, фамилии и эпитафии на своем маршруте.

Ступаю мягко и бесшумно. Знаю, что здесь и ночью есть живые существа, встреча с которыми мне совсем ни к чему.

Все ближе и ближе до насыпи. Для меня она как граница Зоны для сталкера. Там уже без-опасно, там люди меня не достанут.

Останавливаюсь перед последней дорож-кой, всматриваюсь в темноту аллей. Быстро про-хожу мимо последних жестяных пирамидок и поднимаюсь на насыпь. Чуть спускаюсь на об-ратном склоне, чтобы меня не было видно со стороны кладбища.

Сажусь рядом с кустом на свое излюб-ленное место. Поднял меховой воротник куртки. Достаю угревшуюся за пазухой бутылку, делаю длинный глоток. Бутылку ставлю рядом, чуть вдавив донышко в землю, чтобы не опрокину-лась. Закуриваю, пряча огонек сигареты в ку-лаке. Я на месте, можно расслабиться.

Слева включается посадочный прожек-тор. Из темноты в его свет с мягким свистом вы-ныривает истребитель. Низко проносится над обозначающими начало полосы огнями.

Касается земли, подпрыгивает, касается вновь. Катится. Прожектор гаснет.

Жду, прислушиваясь к отдаленным рас-катам турбин.

Думаю. Напеваю про себя, потягивая из горлышка вино.

Мне здесь уютно.

Вон от стоянки навстречу мне катятся ог-ни. По их расположению определяю – "сушка". С приглушенным свистом темный силуэт про-катывает мимо и, обдав меня керосиновой гарью, поворачивает на взлетную. С минуту сто-ит, как бы в раздумье.

Неожиданно (это почему-то всегда не-ожиданно) включает форсаж. За "сушкой" бьет-ся многометровый горизонтальный сноп белого пламени.

В тяжком грохоте струя огня гонит ист-ребитель вперед. Огонь уходит в небо и где-то там резко обрывается вместе с грохотом, когда летчик выключает форсаж.

Сижу, пока не замерзаю.

Бутылка допита. Пора возвращаться.

Опять я в паутине аллей и тропинок. Справа и слева темные памятники, кресты, жес-тяные звезды, ветки деревьев, какие-то неясные тени. Очень неприятное ощущение. Время от времени невольно оглядываюсь.

Несмотря на близкий рев турбин кажется, что я перешел в совсем другой мир. Заставляю себя идти не торопясь и бесшумно. Останавливаюсь, вслушиваюсь.

Вот и аллея, которая ведет к выходу – дальнему, не тому, через который я вошел на кладбище.

Где-то здесь с правой стороны могила Наташки Остапенко. Она так и осталась двадца-типятилетней. Вот уже тринадцать лет и на ве-ки-вечные.

Наташка

Кроме нас в коммуналке на улице Пуш-кина жила еще одна семья – тюремный врач, майор милиции и горькая пьяница Раиса Мар-ковна Остапенко и ее дочь, Наташка.

В войну Марковна была врачом в пар-тизанском отряде. Наташка родилась в сорок пя-том году. Без отца.

Жили мы в коммуналке дружно и без скандалов. Раиса Марковна часто и подолгу уез-жала в командировки. Наташка росла сама по себе. Закончила медучилище. По ходу учебы по-тихоньку пристрастилась к выпивке и наркоти-кам. Само собой, через какое-то время красивая Наташка пошла по рукам.

Наша мама с большим неодобрением от-носилась к такому соседству, хотя внешне этого не показывала.

Для меня же Наташка всегда была това-рищем. Лет с шестнадцати я уже с удовольстви-ем забегал в их комнату выпить винца в веселой кампании Наташкиных друзей и подруг. Иногда на лестничной площадке возникали шумные разборки между кавалерами. Но, как бы по не-писаному уговору, нас, соседей, эти разборки не затрагивали и, как ни странно, не влияли на доб-рые соседские отношения.

Мне было шестнадцать лет, когда Наташ-ка повесилась. Ее снял мой отец, выбив дверь. Наташку откачали и как неудавшуюся само-убийцу отправили в психбольницу на обследо-вание. Вернувшись она очень смешно расска-зывала, как однажды туда привели с учебным визитом группу студентов из ее медучилища и как она пряталась от них чуть ли не в шкафу.

Меня Наташка воспринимала, как млад-шего товарища. а, может быть, отчасти и как младшего брата, не знаю.

Шло время. Я уже учился в институте. Наташка опускалась все ниже и ниже. Ее выго-няли с одной работы за другой. Все реже и реже ее можно застать в нормальном состоянии.

Я знаю, что в грелке, что висит на гвоз-дике в ванной комнате, Наташка держит шприц.

Иногда она просит меня сходить в аптеку за нембуталом. Рецепт выписывает сама же. Рас-чет за услуги прост – две упаковки Наташке, од-на мне. Я просто объясняю в аптеке, что это снотворное для бабушки. В те простодушные времена ко всем этим делам относятся проще. К тому же моя детская мордашка не вызывает по-дозрений.

Как-то ночью просыпаюсь от шороха в комнате. В лунном свете стоит Наташка – в ноч-ной рубашке, с открытыми глазами.

– Наташка! Ты чего тут делаешь! -

Она медленно обходит вокруг стола и вы-ходит, прикрыв за собой дверь.

На другой день, вернувшись из институ-та, вижу Наташку на кухне. С красными глаза-ми, распатланная, закинув ногу за ногу, она си-дит на табуретке. В дрожащей руке "Прима", из которой просыпается табак.

– Ты чего ночью к нам в комнату заходи-ла? -

– Как это, к вам в комнату? – хрипло пере-спрашивает Наташка.

– Да вот так, – рассказываю ей про ночной визит.

– Да ладно тебе выдумывать. Лучше схо-ди в магазин. Видишь, колотит меня. -

Осенью шестьдесят девятого меня приз-вали в армию. Через два месяца мама написала, что Наташка умерла. Передозировка. То ли слу-чайно смертельную дозу себе загнала, то ли спе-циально.

Марковну это сломало. Она запила бес-пробудно, бросила милицейскую службу и про-пала бы окончательно, если бы ее не взяла к се-бе жить Ветка, одна из развеселых Наташкиных подруг. Так и ходила за ней много лет, пока в 80-х Марковна не умерла.

Я иногда думаю: не Наташка ли стала как бы исходной причиной того, что я спился? Все-таки, именно в ее команде я приобщился к зелью.

Хотя, вряд ли. вряд ли. Просто так уж должно было случиться. А почему и отчего, кто его знает? Остался же я совершенно равнодуш-ным к наркотикам, хотя через ту же Наташку попробовал и это дело.

Прошли уже десятки лет, точнее, трид-цать лет прошло с тех пор. Многие люди побы-вали в моей жизни и ушли. И шестидесятые уже почти как времена Киевской Руси.

А вот Наташка не забывается – бесша-башная, готовая отдать последнюю копейку и поделиться последним куском, белокурая На-ташка.

Миннесота

Февраль 2001

Кавказ

Е

стественно, что, переехав в Краснодар, че-рез какое-то время я опять оседаю в гео-логоразведке. А куда еще алкашу пода-ваться?

В эту партию мы с моим приятелем, Ми-шей Чевским, попали случайно. Два месяца про-работали в районе Курганинска на желонковом бурении. Знаете, что такое желонковое бурение? Эта технология досталась нам непосредственно от древних египтян, в неприкосновенности. Пос-ле горячего цеха кирпичного завода желонковое бурение – самая тяжелая физическая работа, ко-торой мне довелось заниматься в жизни. Попробую его описать (если скучно, пропускайте сразу – вдруг дальше интересней?).

В землю вгоняется стальная обсадная труба диаметром, где-то, сантиметров тридцать пять. Нижний край ее сделан зубцами, а сверху она схвачена чем-то вроде деревянной колодки с двумя длинными ручками по бокам. В обсадную трубу опускается желонка – тяжелый метал-лический стакан с метр длиной. С одной сто-роны на него навинчивается штанга с попе-речными рукоятками. Нижняя сторона желонки открывается внутрь, вроде клапана.

Как это делается? По два человека стано-вятся с каждой стороны обсадной трубы и мед-ленно вращают ее по кругу, раскачивая, толкая рукоятки взад и вперед. Два человека стоят сверху на колодке и долбят желонкой в грунт внутри трубы. Рывком вверх, с силой вниз; рывком вверх, с силой вниз.... Обсадная труба зубьями вгрызается в грунт и, вращаясь, уходит вниз все глубже и глубже. Желонка выбирает все, что внутри трубы. Когда она наполняется, штанги с желонкой ручной лебедкой поднимают наверх. Гравий высыпают и все повторяется сна-чала. Навинчиваются новые секции обсадной трубы, навинчиваются новые штанги на желон-ку.

Сменятся пары на желонке. Жара! Дол-бим и долбим. На желонке я стою с Мишей. Мо-гучий парень с мощной мускулатурой. Толстые очки придают ему ученый вид, который портят торчащие во все стороны нечесаные патлы.

От всех остальных Мишу отличают два обстоятельства. Во-первых, у него семеро детей, что несколько необычно по нашим временам. Во-вторых, он страшно заводной на пьянку. Достаточно одного стопаря, чтобы он пошел в разнос и пропил все до трусов.

Стараюсь не отставать от Миши. Вдох... с силой штангу на себя. Выдох... с силой бросил. На себя..., бросил. Вдох...., выдох.... Палит солн-це. Пот заливает глаза. Нас с Мишей медленно крутят на обсадной трубе.

Так идет дело, когда все гладко. Но иногда бывает, что мы попадаем на тяжелый грунт, а добуриться нужно до двадцати пяти метров.

Наш начальник, Василий Иванович, зо-лотой мужик и знает все тонкости и ухищрения учета метража. Но случается, что добуриться до определенной глубины нужно обязательно, хоть костьми ляг, хоть сдохни.

Обсадная труба не идет. На рукоятки оде-ваются дополнительные насадки. С каждой сто-роны становятся по четыре человека. Крутят все: и мы, и Василий Иванович, и геолог. Кру-тит даже наш ленивый водитель, адыгеец Адам. Обычно во время работы он спит под машиной, поскольку ночами бегает по бабам.

На желонке сменяются каждые 15 – 20 минут. Сейчас долбят ветераны – старый армя-нин Харсроп и его друг и неизменный собутыль-ник Петрович.

Каждый вечер, уединившись вдвоем, они напиваются до отключки.

Петрович покрыт живописными та-туировками, по которым читается его нелегкая, хотя и несколько однообразная биография. На левой руке не хватает трех пальцев.

Останавливаются, чтобы передохнуть. Вижу, как у Харсропа бьется сердце – слева на груди рубашка ритмично вздрагивает. Мы с Ми-шей сидим в тенёчке под кустом. Расслабив-шись, используем каждую секунду отдыха. Ми-нут через десять Харсропа с Петровичем сменят наш бугор со своим напарником. А мы с Мишей станем на их место крутить обсадную. И так день за днем.

Однажды, когда мы вернулись в Красно-дар на отгулы, Василий Иванович сообщает, что нужно послать двух добровольцев в эльбрус-скую партию, на перевал Санчаро. Естественно, мы с Мишей тут же вызываемся. В гробу бы я видал эту желонку.

Эльбрусская партия работает на золоте. Не удивляйтесь, золота на Кавказе хватает. Ма-ло, кто знает, что в речках района Сочи до самой войны мыли золото во вполне приличных коли-чествах. Вообще, там всего хватает – и самоцве-ты есть и многое другое.

Забрасывают на Санчаро вертолетом и снимают так же. Ну, что ж, это интересно, да и от пьянки передохну.

Только на Санчаро мы не попали. Сунули нас в другую партию. Тоже в горах, только по-ниже и с другой стороны, ближе к морю.

Называется партия Лаурской – по имени речки, где стоит базовый лагерь. В Лауре много форели и ее хорошо видно в сверкающих стру-ях. Сама партия стоит намного выше, ближе к вершине горы.

Цивилизация заканчивается в Красной Поляне. Оттуда километров пять дорога идет над самой пропастью.

Из кузова машины обочины не видно во-обще. Смотришь прямо в пропасть. Жутковато. Ездить здесь разрешается только местным жите-лям, нам и егерям (все это территория заповед-ника).

За ущельем селение под названием Эс-тонка. Его основали ссыльные эстонцы в начале века. Самое удивительное, что там и правда еще остались эстонцы. Сам видел старуху, которая, войдя с магазин, поздоровалась с продавщицей по-эстонски: "Тере".

За Эстонкой дорога круто идет в году. Повороты такие, что кое-где ГАЗ-66 приходится сдавать назад, чтобы вписаться.

Наша партия ищет медную руду. Основа партии – стационарная буровая установка ЗИФ-1500. Как ее волокли по этой дороге, ума не при-ложу. На буровой работают в две смены по две-надцать часов. Мишу определяют в помбуры. Кроме буровиков есть еще канавщики, пять че-ловек, которые долбят в горной породе канавы и шурфы.

Мне повезло, я работаю по геохимии. Моего геолога зовут Саша. Это полноватый не-умный мужик лет тридцати.

Из лагеря на маршрут выходим часов в восемь. С километр бредем вдоль по склону го-ры. Напротив нас, за ущельем следующая гряда гор. По-моему, это уже Абхазия.

Саша рассматривает карту и определяет, где нас будут черти носить сегодня. Задача крайне простая и заключается в том, чтобы пройти параллельно друг другу по прямой ли-нии вниз до самого дна ущелья. Через каждые 50 метров останавливаюсь и лопаточкой насы-паю землю в маленький полотняный мешочек. Затягиваю его шнурком и кладу в рюкзак. По-том эти образцы отправят в Краснодар на ана-лиз.

Заковырка только одна – прямая эта ли-ния только на карте. Кое-где наш маршрут идет полянами, где не очень круто. Часто, однако, приходится лезть через "помойку" – заросли плотного колючего кустарника, покрывающего крутой склон горы. На мне трикони, тяжеленные горные ботинки с металлическими шипами. На склоне держат хорошо, но вообще ходить в них мучение.

Издалека доносится азартная оголтелая матерщина. Там работают наши соседи, мужики из московской геофизической партии. Они раз-матывают по склону кабель, втыкая в грунт дат-чики. Потом, ближе к вечеру, будут сматывать его на тяжеленные катушки – снизу вверх – в го-ру. Заматеришься тут.

Мы с Мишей с ними уже подружились. В основном это московские и питерские ребята – такие же бичи, как и мы. Такой контингент нам больше нравится. Мише довелось поработать в геологоразведке на Нижней Тунгуске, где он и пропитался духом анархии и вольницы. И вооб-ще наличие семи детей его не остепенило. От своей властной и суровой супруги Миша часто скрывается в моей квартире в Краснодаре, где за отгулы мы пропиваем до копейки все, что полу-чили.

Наша партия краснодарская. Работают в ней солидные кубанские куркули, которые две недели пашут в горах, а две недели – на своих огородах.

В свободное время мы с Мишей ходим к москвичам в гости. Вместе с приятелями от-правляемся в "балаганы" – фанерные временные халупы, в которых все лето живут пастухи-ар-мяне. Они пасут в горах диковинных коров. Ди-ковинных, потому что коровы эти какие-то под-жарые и скачут по склонам, как козы. У армян можно купить чачу и домашнее вино (если по-везет).

Мы с Сашей постепенно спускаемся все ниже и ниже. С утра было солнечно, сейчас уже небо затянуло. И так почти каждый день – к обеду со стороны моря натягивает туман (то есть, туман для нас, а вообще это тучи), а к вечеру начинается дождь.

Рюкзак тяжелеет. Жарко, но рукава ру-башки не закатываю. Довольно часто на склоне попадаются заросли высокой желтой травы. Го-ворят, что трава эта ядовитая, вроде огонь-тра-вы.

Как ни странно, но в Центральной России никто никогда не слышал об огонь-траве.

Это страшное растение встречается толь-ко в горах. На вид – просто кустики с темно-зе-леными блестящими, как бы лакированными листьями. Внешне огонь-трава выглядит в точ-ности, как кустики лимона и опасной становится осенью, когда листья желтеют и высыхают. Ожоги от огонь-травы ужасны и заживают очень медленно – месяцами.

В заросли нашей травы я захожу очень осторожно, засунув руки подмышки, чтобы не коснуться кожей. Через несколько дней мне уда-лось развенчать миф о ядовитости именно этой травы. На крутом склоне шипом триконя я цеп-ляю собственную штанину и, полетев кубарем, влетаю, точнее, вкатываюсь прямо в заросли этой травки. И хоть бы хны, никаких последс-твий. Может она и ядовитая, но в другое время года.

Вот мы и внизу. Роскошные деревья, мас-са родников. У первого останавливаемся. В воз-духе запах сероводорода. Нагнувшись над род-ником, жадно пьем холодную минералку. Сбра-сываем рюкзаки, садимся на травку, курим, ле-ниво переговариваемся. Теперь нам предстоит лезть вверх. На два с половиной километра пути чуть ли не километр по вертикали. Одно утеше-ние, что пойдем по тропе. Саша – увалень и час-то делает привалы. Есть у нас другой геолог, Эдуард Сергеевич, сухонький немолодой уже. Вот с тем замучаешься. Сутками может ходить по горам, не останавливаясь.

Вздохнув, навьючиваем на себя тяжелые рюкзаки и медленно идем через поляну к горной тропе. Сейчас начнется тягомотина.

Ближе к вечеру доползаем до дороги, ве-дущей к нашему лагерю. Проходим через лагерь москвичей. Вижу маленького лаосца Лешу. Ле-ша здесь на практике и имя у него какое-то больно заковыристое, что-то вроде Лабуханг-басанг. На Лешу он откликается охотно. Прак-тика идет успешно – уже и матерится вовсю, и чачу пьет вместе с нами.

Идем дальше. Ниже нас горный лес, вы-ше деревьев нет, там луга. А еще выше, у вер-шины, нет и лугов. Ближе к нашему лагерю про-ходим ручей. За тропой он падает вниз водопа-дом. Там мы иногда моемся. Еще поворот и ви-ден наш лагерь – буровая, барак кухни, наши па-латки.

Перед следующими отгулами начальник партии (паскудный молодой парень с окладис-той русой бородой) сообщает, что я остаюсь в Краснодаре, потому что пойду учиться на курсы подрывников. Ну, что же, взрывать не строить, будем взрывать, делов-то?

Как-то получается, что в эти отгулы я не пью. Чинно отдал деньги матушке и веду сми-ренную жизнь. Прихожу в экспедицию, чтобы узнать, куда же мне ехать и где эти курсы. Ма-ленький сюрприз – с курсами все переиграли, нужно возвращаться в свою партию.

– Да как же я вернусь? Они же позавчера уехали! -

– Вот вам пятьдесят рублей аванса. Поез-дом доедете до Адлера, а там доберетесь как-нибудь. -

Ура! Твою ж мать....

От огорчения захожу проведать своего тезку, Юру Самарина. Он бывший мент, а те-перь инженер по технике безопасности, ну и, естественно, пьяница.

Юра начинает меня разводить:

– Слушай, Юрок, давай пивка по кружечке! -

– Да не хочу я пива. Отстань. Нужно за билетом на вокзал ехать и вообще... -

Он увязывается со мной. Всю дорогу настойчиво и умело подбивает меня выпить. Настойчивость объясняется просто – у меня деньги есть, а у него нет.

– Ну, ладно, по кружечке и на вокзал, – сдаюсь я.

В первой пивнухе пива нету. Нету и во второй.

–А, хрен с ним. Пошли за бутылкой. Только кончай ты меня разводить, как девочку. -

После второй бутылки Юра изъявляет го-товность смотаться со мной до Адлера: "У меня там друзей полным-полно. Выпьем, погуляем: девочки, то да се..."

А, почему бы, собственно, и нет?

На Адлер билетов на сегодня нет. Ну и ладно. Доедем на электричке до Горячего Клю-ча, а там автостопом. В свое время я аж из Да-гестана добрался до Краснодара на попутках. Во сколько там электричка? М-да, в час ночи. Но никуда не денешься. Сумка с вещами у меня. Вторую сумку в ближайшем магазине набиваем вином. Мы уже слегка поддатые и не торопясь, чинно идем к Кубани. Там тихо-спокойно выпи-ваем.

Поздно вечером, покачиваясь, появляем-ся на вокзале. Весело вваливаемся в полупустой вагон электрички.

Утром просыпаемся на скамейках на вок-зале в Горячем Ключе. Проверяю наши запасы. Осталось четыре бутылки. Неужели все осталь-ное вылакали за вчерашний день? Похоже на то. Расталкиваю мирно спящего на лавочке Юру. Похмеляемся и идем на трассу ловить попутку. Минут через пятнадцать останавливается даль-нобойщик.

– Куда вам, ребята? -

– Вообще до Адлера. –

Мужик смотрит на нас удивленно, что вполне естественно, ведь до Адлера триста ки-лометров.

– Я в Джубгу. -

– Ну подкинь до развилки. -

– Залезайте. -

Через 10 минут Юра спит. Мы с водите-лем мирно беседуем о том, о сем. Время от вре-мени прихлебываю из бутылки.

– Так, вот, хлопцы, поворот. В эту сто-рону на Туапсе, а мне направо, на Джубгу. -

Вылезать не хочется. Да черт с ним, пое-дем в Джубгу, не один ли хрен, откуда дальше выбираться! Очень уж хочется в море искупать-ся. Все-таки сентябрь, бархатный сезон.

Юра долго трясет головой и трет глаза, озираясь по сторонам. До пляжа рукой подать. Сверкает море. Эх, ребятушки дорогие! Эх, Чер-ное море мое!

Искупались, заглотили еще бутылку. Од-ну нужно загасить на потом. А сейчас нужно немножко мозгами поработать, пора кому-ни-будь на хвост упасть, сэкономив наличные средства.

На пляже стоит бочка на колесах – сухое вино в розлив. У меня еще остались кое-какие рублишки от аванса, так что можно для смеха размяться и сухеньким.

Около бочки местные алкаши торгуют чуть подсушенной маленькой рыбкой. Слово за слово, заводим дружбу. Когда Юра в спортив-ной форме, с ним вращаться легко – он анекдот, я – байку, вот мы уже и свои люди здесь. Пыль-ными улочками идем к кому-то в гости. Сидим в летней кухне под навесом и пьем домашнее ви-но вместе с новыми друзьями.

Время пролетает незаметно. Юра что-то опять начинает клевать носом. А мне кажется, что пора нам в путь-дорожку. Внутренний голос подает мне сигналы тревоги. И шепчет он, что нужно от этой команды отгребать. Что-то неуло-вимое в их поведении мне не нравится – то ли интонации, то ли странные взгляды, которые время от времени я ловлю. Щедрое южное гос-теприимство дело хорошее, если уметь вовремя смыться. Брать с нас, конечно, нечего, но мест-ные коллеги-то могут думать совсем по друго-му, да и, вообще, кто знает, что у них на уме? Юре хочется остаться, ему хорошо. Улучив ми-нутку, шепчу, что нужно валить отсюда.

Мужикам наплели, что куда-то нужно нам на часок отойти, что-то еще такое им рас-сказали.....

На пыльном шоссе голосую. Юра садится на поваленный дорожный столбик и тут же за-сыпает. Напарничек хренов!

Устал уже стоять с поднятой рукой, но никто не останавливается – наверное, отпугивает вид моего спящего спутника. Наконец рядом тормозит расхлябанный вахтовый автобус. С большим трудом удается уговорить шофера. С еще большим трудом расталкиваю Юру и впи-хиваю его на сиденье, где он тут же отрубается опять. Автобус довезет нас до Новомихайловс-кой, что, в общем-то существенный шаг в нуж-ном направлении.

В жарком душном автобусе хмель сме-няется тяжелой дурью. Мутно смотрю на виног-радники и покрытые пылью кизиловые деревья.

В Новомихайловской Юра не желает вы-лезать. Чуть не доходит до рукоприкладства – в автобусе человек десять работяг и им совсем не хочется возиться с Юрой. Вытаскиваю его на дорогу рывком, как куль с мукой. Мой соратник плаксиво жалуется, что у него расстроился же-лудок, что он хочет спать....

Идем на пляж. Искупались, дернули вин-ца из заветной последней бутылки. Повеселел Юра, опять глазки заблестели. Зато поплыл я. Раскачиваясь и широко шагая, перекинув через плечо сумку, опять иду на шоссе. На этот раз го-лосует Юра, а я болтаюсь рядом с ним.

Смутно помню, как доехали до Туапсе. Мужик довез нас до самого вокзала. Уже стем-нело. Выпить больше нечего, курить тоже. Юра безуспешно попробовал выкружить на пиво, ко-торое продают на вынос в вокзальном рестора-не. Хмель выветривается, вместо него навалива-ется тяжкое похмелье. Юра опять начинает ныть. Теперь его гложет тоска по оставленной в Краснодаре жене. Дал черт соратника, то спит, то ноет...., то теленок отвязался, то ребенок обо-срался! Мишу бы сюда. Тот бич закаленный.

Ночью подходит поезд "Москва-Адлер". Находим вагон, у которого не стоит проводник. Залезаем и проходим на несколько вагонов впе-ред. В тамбуре делаем привал. Сажусь на сумку, откидываюсь к стенке, закрываю глаза. В ушах шумит и горло страшно пересохло. Юра приту-лился в уголке и тоже, вроде, дремлет. Картина "Бичи на привале".

Через час, а может через два в тамбур вы-ходит покурить какой-то мужик. Стреляем заку-рить. А еще через пятнадцать минут появляется милиция. Вот мужичок: и закурить дал, и мен-там стуканул. Все, как полагается.

– Ваши билеты. -

– Да нету у нас билетов. Нам только до Адлера. Ну, делов-то – пару часиков в тамбуре проехали. -

– Ваши документы. -

Юра достает паспорт. Мой паспорт уже два месяца у родного участкового. Нужно было хотя бы военный билет прихватить.

– Сойдете с нами. -

Поезд замедляет ход – Сочи. Последняя остановка перед Адлером.

В ментовской объясняю ситуацию равно-душно взирающему на меня капитану.

– Посудите сами, видите, у меня в сумке теплые вещи. Ну, зачем бы я их на сочинский пляж тащил? -

Капитан что-то пишет и безучастно ста-вит меня в известность: "Документов у вас нет. Отправим в спецприемник." -

Да, ребята, это уже пиздец. В спецприем-нике продержат месяц, а то и полтора. После этого с работы меня, конечно, попрут. Именно этого с нетерпением дожидается мой участко-вый, лейтенант Хочак.

И тут неожиданно Юрин небритый лик освещается сиянием ангела-избавителя.

Когда я уже внутренне сдался и отказался от борьбы за свободу, на арену выходит он. Юра рассказывает капитану, что сам бывший мент и за что именно его поперли, и что здесь, в Сочи, работает его бывший однокурсник по высшей милицейской школе, и вот, в записной книжке его домашний телефон.

Уныло думаю: "Хуя лысого будет капи-тан звонить в два часа ночи. Похоже, на нары".

К моему удивлению, капитан тянется к телефону и набирает номер. И, представьте себе, дозванивается. Спрашивает, знает ли его собе-седник некоего Самарина и может ли его опи-сать.

Слушает, внимательно смотрит на Юру. Кладет трубку. Теперь капитан говорит с Юрой, как с бывшим коллегой и своим человеком. На волне коллегиальной любви меня отпускают.

Сидим в толпе ожидающих электричку на привокзальной площади у высохшего фон-тана. Меня колотит крупная дрожь.

Само по себе попадание в ментовскую дело невеликой важности. А вот спецприемник – уже совсем другая песня в свете сопутствующих осложнений. После нескольких шумных гулянок у меня на квартире попал я в поле зрения участ-кового. Наобещал он мне массу всяких неприят-ностей. Еще летом мы с Мишей все отгулы, все две недели гужевали у меня. И, уезжая на ра-боту, оставил я открытой дверь. Ну, забыл я повернуть ключ! Неделю открывшаяся от сквоз-няка дверь в квартиру пугала своей таинствен-ностью соседей по площадке. Зайти никто не решался – а вдруг там покойничек! В конце-кон-цов нервишки соседей сдали и они позвонили в милицию. Оглядывая скромные пожитки, прямо на столе лейтенант Хочак узрел мой паспорт и прихватил его с собой.