Текст книги "Дом с химерами"

Автор книги: Юрий Иваниченко

Соавторы: Вячеслав Демченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26. Дело давно минувшей ночи

– Никто! – повторил голосок.

– А… – растерянно протянул Виктор Сергеевич. – А кто вас сюда?

– Никто, – вновь раздался девический голос, но другой, совсем низкий и с натужными интонациями. – Я ей говорила обождать, а она ломится…

– Оставьте её, Оксаночка, – поморщился подполковник Камышев, глядя через голову Арсения на нечто непривычное даже глазу милиционера. Должно быть, на чрезмерное применение «мер физического воздействия» старшим сержантом полиции Оксаной (его секретаршей) к посетительнице. – У-у, девушки?.. – неуверенно продолжил подполковник, всматриваясь в вошедшую, вернее, ворвавшуюся особу, чтобы не сказать особь. Что-то лысое до лилового отлива, с бездонно-чёрными глазами на лице тонкого рисунка, задрапированное кожей и крупной шерстяной вязкой с первобытной наскальной росписью. – У товарища, наверное, к нам что-то срочное?

– Вот именно! – сердито буркнула Аннушка, окончательно вырываясь из «оков полицейского произвола».

«Оковы» окончательно пали по швам серой форменной юбки.

– Слушаюсь, – с трудом выдохнула Оксаночка, чьи ноздри всё ещё кровожадно раздувались на маленьком конопатом носике. И, окинув маргинальную особу брезгливым взглядом, с достоинством скрылась за дверью, едва не снеся её крутым бедром.

– И по какому поводу?.. – осторожно спросил Виктор Сергеевич. – У вас к уголовному розыску «срочное»?

– По поводу взрыва в доме Шатурова… – бухнулась без приглашения на стул Аннушка, бросив через плечо Арсению: – Привет!

– Хорошее начало, – вздохнул подполковник, должно быть, по поводу именно «привета». Арсений же, хоть и сам не сразу пришёл в себя, всё же без комментариев нарисовал на блокнотном листке цифру III.

И попросил всё объяснить Аннушку, ещё не зная, каковой кладезь историко-семейной легенды разверзнется.

«Адамиты с динамитом»

Горничной купца первой гильдии И.Ф. Шатурова Алевтине захотелось водички. Под пуховой периной было жарко.

Выбравшись из постели, Алевтина зашлепала босыми ступнями по паркету в ванную и, попив там из бронзового крана в виде тритона, открыла глаза, потому как обратную дорогу всегда забывала. И тут…

В открытую дверь ванной был виден залитый мглой коридор, в конце которого, просветом, вливался лунный свет из окна гостиной. И в голубом этом сиянии Алевтина увидела то, о чём по молодости с дворовыми девками хихикала. Из мавританского камина в гостиной, из чёрного зева топки, выпирал худощавый зад. Голый и определенно мужской, – опустила Алевтина взгляд на тень его на паркете. Тень была такая же самая, над которой они с девками и хихикали, – как от хозяйского дога.

На месте Алевтины можно было, конечно, подумать, что это трубочист, не сумев среди бела дня протиснуться в дымоход в одежде, решил попасть в него нагишом и ночью, чтобы не смущать горожан. Но Алевтина, не будь дура, так не подумала. «Воры…» – трезво подумала она.

Женщина Алевтина было не столько храбрости беспримерной, сколько любопытства неуёмного. В лунном свете зад казался кованным из серебра, а по приближению показался ещё и на редкость костлявым, но отважную горничную это не остановило. Положив увесистый ковшик на каминную полку, подобрав полы ночной сорочки, она лягнула по голубым ягодицам босой ногой – и невольно охнула: «Что по батарее чугунной!»

Зад испуганно замер. Некоторое время обе враждующие стороны ждали парламентёрских предложений. Тогда горничная нанесла второй удар. Другой ногой и уже с разгона, и ещё более сокрушительный, чем первый, так что: «Ах, тать!» – они с задом вскрикнули хором. Алевтина рухнула на пол, обхватив ногу и дуя на палец большой ноги.

– Да полноте вам калечиться, – наконец посоветовал из тьмы камина приятный мужской баритон, потирая ушибленное место ладонью. – Я не тать в ночи. Я тут по идейным соображениям, – прокряхтел обладатель тощего зада, выбираясь наружу. – Павленов Александр, – представился молодой человек весьма интригующей наружности, протягивая одну руку, тогда как другая, с библейской стыдливостью, изображала фиговый листок. – Студент. Борец за свободу естественных человеческих состояний. Матерьялист и пожалуй что и фрейдист. Отрицатель духовных начал в пользу животных. Добрый вечер.

Ничего не поняв в сказанной абракадабре, но зачарованная рокочущим баритоном, бакенбардами и лукавой улыбкой Фавна, горничная смутилась. Она горячо задышала и потупилась.

– А чего вы здесь?.. – наконец стряхнула она наваждение.

– Да здесь-то я по ошибке, – виновато развел руками матерьялист, на мгновение парализовав Алевтину. – Перепутал ходы дымохода, видите ли, – спохватился новоявленный Адам. – Я вообще-то к соседу вашему лазил, к полицмейстеру Трепакову. Нет-нет, вы не подумайте! Не грабить, конечно. Я ж говорил, я тут по идейным соображениям. Видите ли, я террорист, бомбист, если быть точным…

Адамиты, то есть нудисты с идейным уклоном, как известно, были первейшие в дореволюционной России террористы. Горше их только содомиты и большевики. Но те все либо таятся, либо наоборот, норовят по Красной площади парадом на царские именины выпереться. А нудисты, те куда коварнее. Без излишнего эпатажу и тем более конспирации. Зайдут так в «Славянский базар», рассядутся, светские беседы ведут, кофей попивают… а сами в первородном, так сказать, состоянии. Половые жмурятся, посуду бьют, лбами сшибаются. Им в этаком содоме и половыми зваться совестно. А тем ничего. Это у них «флэш-моб» или «флэшем по лбу», на английский манер, называется. А однажды, прости Господи, в храм Божий ворвались и давай срамные песни горланить с антимонархическими лозунгами, да голыми титьками царя стращать, то ли Небесного, то ли земного – сразу и не разберешь. Народ-то невразумительный. Но стоило только выпороть здешнему полицмейстеру Трепакову одного из этих пупсиков за непотребство, как тут же объявилась некая в костюме Евы, так что и бомбу ту засунуть некуда, и давай ею швыряться в белый свет как в копейку. Болонку полицмейстера в мохер, прохожих…

И под окнами Трепакова, говорят, целая очередь крашеных содомитов выстроилась: «И нас, Трепаков, выпори, как овчинку!..»

– Тьфу! – плевался в окно мануфактурщик Шатуров Иван Фиодорович. Он хоть и был купцом до мозга костей, но вот черносотенцем никогда не был. Однако же и ему, как человеку православному, на такие безобразия смотреть было тошно: «Ещё б крестным ходом по Тверской пошли!»

Вот и в этот раз… Осерчали любители адамовой простоты на полицмейстера за то, что, поймав у себя в приёмной их активистку в чём мать родила, не принял к вниманию её политических убеждений. Не так как-то прочёл манифест у неё на грудях: «Нет половой дискриминации!», а тут же, заперши в каталажке, стал склонять к половой дискриминации, которой «Нет!».

«Как, мол, нет?! Сейчас исправим…»

Он и подумать не мог, что политические девицы, бегавшие нагишом по площади, не за тем бегают. Что они в этом смысле – ни, ни! Лучше уж смерть! Не знал… Чем и подписал себе смертный приговор.

– Исполнить который по поручению организации я и взялся, – снова развёл руками Александр, заставив Алевтину томно вздрогнуться всем телом. – И уже исполнил было. Осталось только часовой механизм завести в адской машинке, которую я тут в дымоходе установил. Нет-нет, не бойтесь! – остановил он попятившуюся Алевтину. – Я её ближе к голландской печи полицмейстера приладил. И вообще она ещё не взведённая. Я вдруг понял, что понятия не имею, сколько сейчас времени! – Павленов снова дёрнулся было развести руками, но поостерегся, опасаясь, что Алевтина и вовсе бухнется в обморок. – Побоялся. Поставлю на утро, а вдруг уже утро? Я же тут бог весть сколько уже по дымоходу лазаю. Полез обратно через дымоход на ваши часы посмотреть… – Александр ткнул большим пальцем в напольные часы за плечом.

Алевтина выжидающе уставилась на его несвободную руку, но террорист-адамит вполне управился свободной.

– А тут вы пинаться изволили… – поскребся Павленов позади, но опять-таки свободной рукой.

Горничная разочарованно вздохнула.

– Вы позволите мне закончить? – несмело кивнул террорист на камин. – Я только часовой механизм на 7 утра поставлю.

– Ещё чего… – посуровела Алевтина, снимая с каминной полки медный ковшик.

– Так бомба с начала века и осталась в общем дымоходе апартаментов купца-миллионщика и полицмейстера, – заключила Аннушка, торжественно закрывая рукодельную картонную обложку «Воспоминаний горничной Алевтины».

– А теперь в дымоходе генерала и банкира, – прозорливо предположил Виктор Сергеевич, вставая из-за стола.

Арсений с Аннушкой переглянулись, и на её вопросительный взгляд капитан ответил усталым вздохом, а девушка на его вздох – сочувственным кивком. Поговорили…

– А этот… От которого одна кишка осталась, – продолжал размышлять вслух подполковник, двигаясь за массивным дубовым столом, как кукольный Петрушка за ширмой. – Печник? Он, значит, всего-навсего случайно привёл в действие «адскую машинку», лежавшую в дымоходе?..

– Сто лет с хвостиком, – подсказал Арсений. Аннушка кивнула, подтверждая.

– Что же из этого всего следует? – вопросительно уставился на них обоих Виктор Сергеевич, упершись кулаками в столешницу.

– Да ничего в общем-то, – пожал плечами капитан Точилин. – Новые сведения вполне совпадают с данными экспертизы взрывного устройства: «Одним словом, антиквариат…» – напомнил он вывод криминалиста Лобова. – Так что, всё…

Эпилог

– А говорят, она сначала была ангелом, – остановилась Аннушка, задрав голову на фронтон дома Шатурова. – Прекрасной крылатой, лучше сказать, окрылённой девушкой. Этакой «бегущей по облакам»…

– Кто? – недоверчиво глянул исподлобья Арсений. – Эта химера?

Каменная химера со злобным лицом ведьмы, щедро изборожденным трещинами, вздыбила на горбатой спине мощные крылья с зеленоватыми подтёками…

– Эта химера, между прочим, – надула губки Аннушка, как будто даже обиженно, – и есть моя прабабушка Алевтина. Горничная купца Шатурова. Сам Боборыкин распорядился с неё статую ваять.

– Вот ведь хам, – посочувствовал модели Точилин. – Горгулью с юной девицы лепить. Ей же в 1910 лет двадцать было всего?..

Аннушка пожала плечиками, на которых распластались вязаные клапаны её чудаковатой шапочки с первобытным карело-финским орнаментом.

– Не знаю, как это понимать, но на первоначальных чертежах, эскизах и даже старых фотографиях скульптуры эта теперешняя ведьма была божественно красива и юна.

– Шутишь?.. – покосился теперь на неё Арсений и поэтому не заметил, как свирепо сморщилось каменное лицо химеры, как опустила она голову, вглядываясь в их далёкие фигурки внизу, на тротуарной плитке.

– Рассказывают, в химеру статуя обратилась, когда в тени её крыльев застрелили её же прообраз, мою прабабушку… Ага, прямо на крыше, – добавила Аннушка в ответ на немой вопрос капитана.

– А кто?.. – задал Точилин всё-таки вопрос, вернее, попытался.

– А застрелил её новый любовник, – охотно подхватила девушка. – Тот самый бывший полицмейстер, вор и чекист. Трепаков. Гнался за ней почему-то, стрелял и всё кричал: «Отдай, отдай!» Что она там у него украла? – Вместо того чтобы развести руками, Аннушка развела в стороны длинные «уши» своей шапочки. – Кто его знает?

«Кто-кто… – проворчала каменная Алевтина, не размыкая каменных губ. – Кто надо, тот знает…» – и снова любовно вчувствовалась в украшение своего левого крыла. В ожерелье бриллиантов, отливавшее позолотой шампанского.

Тех самых брильянтов, что якобы не успела забрать у ювелира Алевтина живая. То самое ожерелье. И успела накинуть Алевтина живая его на каменные перья Алевтины неживой. Хотя разницы тогда между ними было уже всего на один шаг. Шаг с края крыши в бездну вечности…

С двумя револьверными пулями в спине и девятимесячным младенцем под сердцем.

Спасибо профессору Преображенскому, кстати оказавшемуся внизу с докторским саквояжем: принял у полу-, а потом и совсем мёртвой роды. И сказал о новорождённом: «Ты смотри-ка, живой? Ну, да всё равно издохнет…»

Но это уже другая история. А эта почти закончилась…

– Ну, вот и всё, – вздохнула Аннушка, завязывая под горлом длинные «уши» шапочки, отчего её англосаксонское, чуть вытянутое, личико обрело такую милую славянскую округлость, что Арсений против воли взялся ей помогать.

– Ни бриллиантов, ни «золотого чемодана», – задумчиво продолжала девушка, даже не замечая того, что её и без того грубоватый голосок уже сипит от энтузиазма капитана. Тот, завороженно потянувшись к обиженно припухшей губе Аннушки, невольно затягивал и клапаны шапочки, так что…

– Задушишь!.. – спохватилась девушка, заколотив в кожаную грудь реглана варежками с такими же умильными рисунками финских нерп и оленей. Впрочем, каждый их новый удар становился всё слабее и слабее…

Кадр начал затухать, словно вот-вот на чёрном поле появятся титры: «Конец», но тут…

Не совсем тут, но поблизости

– Что это?! – казалось, глаза Крыса сейчас выдавят стекла очков, так они расширились от страха и удивления, когда Горлум сковырнул хромированные замки чемодана.

– Это такое… – Горлум почесал под медной каской красным пожарным топориком. – Это такой… – Он не находил слов от нервного восторга. – Такой хабар, которого никто и никогда!.. Которого нам на всю жизнь!.. За который нас с тобой убьют, – наконец нашёл он самое реалистическое определение.

– То есть? – не удовлетворился им Крыс, хоть и проникся.

– Это наша месть за «Янтарную комнату»… – по-прежнему не совсем понятно, но страстно, принялся пояснять Женя Горлов, Горлум. – «Золото Трои». Они у нас в 41-м «Янтарную комнату» из Царского Села спёрли и, типа, не помнят, где закопали. А мы у них в 45-м «Золото Трои» из Пергамон-музея и тоже, типа, не помним, куда сунули.

– «Золото Трои»? – всё ещё не совсем понял Крыс своё внезапное несчастье.

– Ну, ты совсем тёмный, – с нетерпеливым раздражением отмахнулся от него Горлум, трогая дрожащими пальцами ушастую золотую маску. – Не знаешь, что ли? – И, повернувшись к монитору, быстро и безошибочно вызвал нужную справку в Яндексе: «В 1873 году немецкий археолог-любитель Генрих Шлиман, всю жизнь искавший доказательства существования Трои, на древней анатолийской земле нашел так называемый “клад Приама” – легендарного царя Трои. Это были 2 золотые диадемы, 4066 золотых пластинок сердцевидной формы, 24 золотых ожерелья, серьги и прочее, всего – 700 изделий из чистого золота, не считая всевозможной утвари из серебра, горного хрусталя и драгоценных камней. Находки Шлимана стали сенсацией XIX и XX столетий!» – И продолжил уже своими словами, с праздничным вдохновением пономаря:

– Троянскую коллекцию он подарил берлинскому Пергамон-музею. После окончания Второй мировой войны она бесследно исчезла. Однако существуют сведения, что золото Трои было вывезено в СССР в начале 1946 года. Руководил операцией директор Государственной Третьяковской галереи. Вот некоторые фрагменты из его доклада руководству… – обернулся Горлум обратно к ноутбуку:

«Я обратился непосредственно к маршалу с докладной запиской, в которой указывал на необходимость вывоза в СССР ряда уникальных музейных коллекций из Фридрих-Кайзер музея, Немецкого музея, Пергамон-музея (Берлин). Через несколько дней он вернул мне записку с резолюцией…»

Горлум запнулся, не успев дочитать.

Раздался громовой стук в двери. Погас свет. По монитору компьютера прошла рябь, затем на нём расплылся гигантский человеческий нос с аккуратно подстриженными волосками в ноздрях. Нос принюхался, потом сменился внимательными глазами, застеклёнными чёрными очками…

– Они тут! – по-поросячьи тонко взвизгнул Крыс.

– На пожарную лестницу! – не теряя присутствия духа, распорядился Горлум и, вскочив с табуретки, хладнокровно влепился в шкаф. Впрочем, уже через секунду он опомнился и, подхватив бесценный чемодан в охапку, выскочил в окно, заклеенное на зиму. Крыс – за ним. И ребята скрылись в сумерках московских подворотен…

– Господи, что это? – отпрянула от капитана Аннушка, случайно открыв глаза и увидев нечто за спиной Точилина.

Какое-то механическое чудище надвигалось на них по тротуару вдоль дома Шатурова. Что-то одновременно похожее и на мелкокалиберного трансформера из высокотехнологического фэнтези-фильма, и на экспонат музея промышленной техники. Нечто с блестящими шарами, вращавшимися между внутренним и внешними ободьями колеса, но на тонких девических ножках и с блондинистой головкой на месте предполагаемой оси.

– Шарикоподшипник, – едва обернувшись, с ходу догадался Арсений.

Вернее, не слишком ритмично выстукивая по тротуарной плитке каблучками сапожек и нездорово раскачиваясь в громадной пластиковой модели шарикоподшипника, брела та самая блондиночка, «ведущая модель рекламного агентства», которую не так давно и на этом же месте уже спасал Арсений от столпотворения во время взрыва в доме Шатурова. А потом, неподалеку, в заброшенной котельной, от случайного расстрела. То самое несостоявшееся «лицо сантехники Босх», ставшее теперь, надо полагать, «лицом техники». Просто техники, если не упирать на машиностроение.

И в этот раз снова Арсений едва успел подхватить её, когда, попытавшись обойти их с Аннушкой, «ведущая модель рекламного агентства» закономерно потеряла равновесие и едва не влепилась в гранитный цоколь дома.

– Компания «SKF» была основана в Швеции в 1907 году после изобретения инженером Винквистом двухрядного шарикоподшипника… – сомнамбулически забормотала девица. – Спасибо, ни хрена не вижу в этом унитазе…

Должно быть, её уже порядочно тошнило от вращавшихся перед глазами шаров и букв, но спасала выработанная в модельном бизнесе лучезарная индифферентность и стойкость. Так что, даже сведя зрачки к переносице, блондинка ослепительно улыбнулась и продекламировала:

– Сегодня «SKF» – это 150 торговых компаний, расположенных по всему миру…

Она запнулась, видимо, разглядев среди блуждающих блестящих шаров капитана Точилина. Узнала и смущённо нахмурилась.

– Подруга попросила помочь, пока бабушка в аптеку сбегает для детей инвалидов детства, – раздражённо выдала она одновременно все версии, видимо, придуманные на случай встречи со знакомыми.

Как будто Арсению было не всё равно: «Как низко можно пасть с подиума?!»

– Да, ладно, я тоже в детстве хотел быть космонавтом, – утешительно похлопал капитан по ободку подшипника. – Однако, выдержка у вас, мадемуазель…

– Пошёл ты… – И продолжила заученное: – С 1911 года акции компании начали продаваться и в России, где был построен первый шарикоподшипниковый… – И побрела дальше вдоль Кривоконюшенного переулка.

– Откуда ты её знаешь? – с ноткой ревнивого раздражения спросила Аннушка, когда, машинально сунув ей рекламный проспект, «модель подшипника» или, вернее, «модель в подшипнике», заковыляла дальше, не самым людным московским переулком. И уж явно не по тому маршруту, который ей прокладывали в рекламном бюро.

– Что там?.. – Арсений потянул к себе проспект, интригуя и нарочно оставив вопрос Аннушки без ответа.

Но Аннушка проспектик не отдала. Наоборот даже. Разглядев наконец проспект с разъярённым шведским львом, на которого ярмом был напялен злосчастный подшипник, Аннушка вдруг округлила глаза, зарделась и стала рвать узел шапки под горлом, словно ей нечем стало дышать.

– Да не знаю я её… – опешил Арсений, не ожидавшей такой испанской страсти: «Какие мы ревнивые, оказывается? Прям, Кармен…»

– Кого? – рассеянно переспросила Аннушка и отмахнулась: – Погоди! – И принялась рыться в своей сумочке-рюкзачке так, будто там прятался спасительный ингалятор, а у неё случилось катастрофическое удушье. – Прочитай параграф два!.. – посоветовала она сквозь зубы, продолжая ворошить потайные лабиринты сумки, – Вот! – торжествующе вскрикнула через минуту, подавая ему небольшую стопку бумаг. – Привилегированные акции!

Она теперь и сама не знала толком, зачем потянула из антикварного саквояжа Шатурова (можно сказать, вырвала из цепких рук скелета) стопку плотных бумаг, совершенно невзрачных, если рассматривать их только в качестве раритетов печатного дела. И Арсений ещё не оценил ни её интуицию, ни практическую хватку. Не понял сразу, на что сгодятся эти пожелтевшие бумаги с точно таким же, как на рекламном проспекте, вздыбленным львом. Львом, на которого средневековым поясом верности был надет массивный подшипник.

Не оценил, хотя уже прочитал:

«§ 2. Привилегированные акции предполагают, что если в силу тяжёлого финансового положения или каких-либо других факторов дивиденды не выплачены в текущем году, то они накапливаются и будут выплачены в последующие годы.

§ 3. Акция является бессрочной ценной бумагой. В этой связи и эмитент, и инвестор несут риск процентных ставок.

§ 4. Акции все номерные, дивиденды выплачиваются по предъявлению…»

– Стоп-стоп-стоп, – приказала Аннушка, выхватив рекламный проспект. Пробежала ещё раз глазами и расплылась в улыбке: – Это же второй вопрос моего билета на летней сессии. Ну, когда в юридическом…

– И что? – хмыкнул Арсений. – Вспомнила, из-за чего сбежала в архитектурный?

– Нет, вспомнила порядок начисления дивидендов по привилегированным акциям. С ежегодной корректировкой по биметаллическому курсу.

– Так они что, принимаются к оплате и сейчас? – осторожно спросил Точилин, с некоторым напряжением соотнося вопрос теории корпоративного права с хронической своей житейской проблемой дня сегодняшнего.

– Параграф четвёртый… Конечно, принимаются. Здесь, в представительстве фирмы «SKF», или в Стокгольме, наверное. А вот зачем мануфактурщику шарикоподшипники? – продемонстрировала Аннушка загадку женской логики.

«Ей бы дивиденды подсчитывать на радостях, а она купца отчитывает, как рачительная купчиха…»

– У него сын был автогонщиком, – бросив на девушку удивлённый взгляд, припомнил Арсений. Припомнил он портретную галерею Шатуровых в апартаментах Варге. Там, возле гоночного авто, лихо подкручивал усики младший сын Ивана Федоровича, Илья Иванович. – Наверняка сынок знал толк в прогрессе, понимал, как далеко можно уехать на «двухрядном шарикоподшипнике».

– А для нас всё это, что значит? – Аннушка, опять-таки в силу интуиции видя и предвидя помимо выгод все страхи и опасности нового предприятия, прикрыла половину личика веером привилегированных акций.

Как настоящие, так и мнимые выгоды, страхи и опасности.

– Для нас – пока ещё не знаю, – посмотрел на неё Арсений поверх акций с мефистофелевской улыбкой. – Но вот компания «SKF», кажется, издержится изрядно… А я, пожалуй, уволюсь.

– И кем станешь? – недоверчиво фыркнула Аннушка.

– Не знаю, может, на море поеду. Стану рыбинспектором… А что? Рыбинспектор тоже профессия героическая. Ты же согласишься – на море, на тёплое, и с рыбинспектором?