Текст книги "Дом с химерами"

Автор книги: Юрий Иваниченко

Соавторы: Вячеслав Демченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Позже в райотделе

Подперев ладонью мясистый подбородок и барабаня пальцами по нижней губе, Виктор Сергеевич смотрел на капитана с выражением кислого недоверия.

– Ты это серьёзно? – наконец резюмировал он услышанное.

Арсений передёрнул плечами, мол: «А что тут поделаешь?»

– Мина в камине, – подполковник запнулся, потрясённый внезапно открывшимся у себя поэтическим даром, но скоро взял себя в руки. – Бомба в дымоходе… – Виктор Сергеевич прислушался, но вынужден был признать: «Уже не то». – Значит, заряд в системе отопления, – наконец вернулся он к протокольной ясности, – предназначался не для президента одного из крупнейших банков Москвы. Не для Варге, о котором, кстати, до сих пор никаких известий, а, – криво усмехнулся подполковник, – для ветерана Папуа-Гвинейской революции?

– Прежде всего для ветерана госбезопасности, – уточнил Арсений, старательно не замечая начальственную иронию и прямое напоминание о недостаточном рвении в поиске Г.И. Варге. – А это почти механически включает в круг заинтересованных лиц буквально все силовые ведомства. Где только нет ветеранов госбезопасности? – пояснил он свою мысль, увидев выражение непоколебимой сосредоточенности на лице шефа. – Вот они и ощетинились, когда я спросил про чемодан.

– Чемодан? – вздрогнул и подполковник Камышев. – Почему чемодан?

– Не знаю, – пожал плечами в скрипучем реглане Арсений. – Честно говоря, понимание потом пришло, а тогда сработала интуиция, что ли?

– Чем ты её кормишь?.. – недовольно проворчал подполковник. То ли впрямь надеясь услышать от капитана дельный совет насчёт развития профессиональной интуиции, то ли из бытовой зависти.

– Фактами, товарищ подполковник, – улыбнулся капитан Точилин скромно, хоть отчасти и снисходительно. – Фактами и наблюдениями. – И на недоуменный взгляд начальника поспешил с пояснениями: – Если заметили, товарищ подполковник, чемодан с навязчивостью всплывал в речах Ефросиньи…

Виктор Сергеевич недоверчиво нахмурился.

– Ефросинья то и дело заводила разговор о чемодане, – совсем уж «на пальцах» стал раскладывать капитан. – Помните, накинулась на нас с порога: «Отдайте мой чемодан!» Потом попыталась списать на него инфаркт генерала.

Подполковник, не вставая из массивного кресла, попятился от Арсения, скрипя кожей кресла и треща паркетом под маленькими ступнями.

– И всё нас переспрашивала: «А вы его не видели?! Не встречались?!» – продолжал тем временем старший оперуполномоченный вопрошать жутким голосом.

Только оказавшись вместе с креслом вблизи запасного выхода, Виктор Сергеевич поинтересовался с осторожностью лечащего психиатра:

– Ефросинья? А это ещё что за тать такая?

– Ефросинья? – запнулся капитан. – Ах да, забыл сказать. Домработница генерал-полковника Жужелицы, – легко пояснил он и сразу расставил все точки над «i», чтоб не возвращаться: – Ефросинья – домработница генерал-полковника Жужелицы (ГРУ), Евпраксия – генерал-майора Радского из ФСБ, а просто Аксинья – домработница генерал-лейтенанта Корина из СВР.

– И что, всех этих… актиний интересовал чемодан? – помотав головой, вытряс из неё ненужное Виктор Сергеевич. – Что ж это за чемодан такой? – вычленил наконец подполковник суть сказанного.

Вместо ответа Арсений вынул из папки и пододвинул подполковнику ксерокопию весьма древнего, судя по затемнениям размытости, документа, но раздобытого благодаря оперативным небескорыстным связям с айтишниками, всего только час тому.

Совершенно секретно.

Товарищу Сталину И.В.

В соответствии с Вашим указанием от 5 января с.г. на московской квартире командующего поставками наркомовского спирта генерала N был произведен негласный обыск на предмет изъятия чемодана с драгметаллами, ювелирными изделиями и другими ценностями, вывезенными из Германии без ведома на то трофейного ведомства. В процессе обыска чемодан обнаружен не был. В ночь с 8 на 9 января с.г. был произведён негласный обыск также и на даче генерала N., находящейся в поселке Рублёво, под Москвой. И также безрезультатно.

Что касается необнаруженного чемодана N с драгоценностями, то есть основания предполагать, что этот чемодан всё время держит при себе жена N., гражданка N-N и при поездках берет его с собой. Сегодня, когда N вместе с N-N прибыл в Москву, указанный чемодан якобы вновь появился у него в квартире, где и находится в настоящее время.

При этом представляю фотоснимки обнаруженных на квартире и даче N. ценностей, как материальных, так и культурных. Обращаю ваше внимание также на шубу.

Обыск на квартире и даче проводился начальником Следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковником Жужелицей и его оперативными работниками майором Радским и лейтенантом Кориным.

Министр госбезопасности.

Генерал-полковник В. Абакумов

№ 3632/А 10 января 1948 года.

– Это у тебя откуда?! – словно обжегшись, отбросил подполковник Камышев листок с печатью доспехов «железного Феликса» и зловещими буквами, расползающимися бурыми пятнами: «Товарищу Сталину! Совершенно секретно!»

– Не могу сказать, – ещё более усугубил интригу Арсений, зловеще хмурясь и пряча листок за пазуху. – Сами понимаете, у них там, в Сети, свои правила. Шаг вправо, шаг влево – и забанят на форуме, кликнуть не успеешь.

– Да-да, это конечно, – вытер мгновенно вспотевшую лысину Виктор Сергеевич. – Ты там осторожнее. – И с тоской глянул на капитана Точилина. – Что думаешь предпринять?

– Да ничего уже предпринимать и не надо, товарищ подполковник, – со сдержанным триумфом произнёс Арсений, откинувшись на спинку стула. – Как-то само собой рассосалось. В общем и целом дело можно считать раскрытым.

– Это как? Как это?! – только и спросил подполковник, подавившись недоумением.

– Да так как-то так, – пододвинул к себе блокнот капитан. – Первое… – обозначил он в блокноте цифру 1. – Мотив теперь нам известен, и, вопреки практике, именно мотив указывает нам как потерпевшего, так и преступников. А не сама жертва на мотивы своих возможных недругов.

– Ни хрена не понял, – честно признался Виктор Сергеевич. – И каков же он, мотив твой? – недоверчиво покосился он на своего подчинённого.

Капитан Точилин выдержал интригующую паузу и произнёс тоном конферансье, отдергивающего занавес:

– «Золотой чемодан». Кстати, отличное название для дела вообще или, по крайней мере, для пункта № 1 – «мотивация».

Глава 24. Дело давно минувшего дня

…По патриархальным просёлкам подмосковной Рублёвки, разбрызгивая лужи на придорожные сугробы, пугая редких прохожих и вездесущих кур, повизгивая тормозами, неслась штабная «эмка». Следом, подскакивая на ухабах, тарахтел трофейный мотоцикл БМВ-39, а ещё чуть дальше рычал, то зарываясь, то вырываясь из снежной грязи, ленд-лизовский «додж».

Чёрная «эмка», подымающая на поворотах каскады грязи, – зрелище вполне привычное и приличное для дачного посёлка «сильных мира сего». Но зимний кросс мотоциклета с седоком в безликом гражданском пальтишке, к тому же здорово перепачканном сажей, – это уже как-то не совсем обычно. А полный грузовик чекистов в шинелях, горланящих и размахивающих автоматами, – уж совсем никуда. Ну не принято было тут с этакой помпой брать «врагов народа», да ещё среди бела дня, – знала маленькая девочка, замотанная в материнский платок так, что только нос пуговкой торчал из-под рыжего шерстяного шалашика.

Чему и дивилась. Иное дело – деликатный ночной стук в ворота, от которого зажигались огни по всей Рублёвке и из-под всех кроватей доставались чемоданчики со сменным бельём, мылом и махоркой. «А чтобы этак, с матюгами, давкой кур и стрельбой?!» – удивлялась девочка.

Удивлялась, потому как не знала, что это далеко не арест. И хоть мчатся за «эмкой» самые настоящие сотрудники госбезопасности, и грозят автоматами не на шутку… Так ведь и в «эмке» сидит отнюдь не британский и даже не папуа-гвинейский шпион! Рулит в ней, мотаясь из стороны в сторону, как ни странно, прямой начальник своих преследователей полковник Жужелица Ф.Ф. А гонятся за ним оперативные его подчинённые: лейтенант Корин в гражданском пальто на трофейном БМВ полевой жандармерии и майор Радский в ленд-лизовском «додже», гружённом бойцами МГБ.

«Как так? – могла бы спросить маленькая девочка в платке и мамином каштановом шиньоне, напяленном для сугреву макушки. – Почему?»

Да потому, что не далее, как минут десять тому, на даче генерала N. Фердинанд Фёдорович взвыл, сначала от боли, но мгновение спустя уже от восторга. Тяжеленный фибровый чемодан с железными уголками и трафаретными штампами «Не кантовать! Не ставить в основание!» – грохнулся ему на ногу чуть ли не с потолка.

Ну, наконец-то! Где только не искала группа полковника Жужелицы этот таинственный «золотой чемодан», главную улику для обвинения генерала в мешочничестве и мародёрстве? Рыскали они в поисках проклятущего чемодана во всех жилищах и обиталищах заговорщика – от московской квартиры до дощатого клозета в богом забытых охотничьих угодьях. И нигде, и ничего. А Сталин серчал, а Берия выходил из себя, и Абакумов гневался, и мама Жужелицы ставила свечки в церкви: «Спаси и пронеси!» Они нашли уже: «4 тысячи метров шелка, парчи, панбархата и других тканей; 323 собольих, лисьих, котиковых, норковых и каракулевых шкуры. Нашли в конце концов шубу из павианьего меха…» А вот где чемодан с золотым компроматом – не выяснили. И вот наконец-то!

Хромированные язычки на замках чемодана отскочили, – и сверкнули золотом германские раритеты, вспыхнули радугой каменья, жемчужными червями поползли ожерелья, и злобно ухмыльнулась чья-то золотая погребальная маска…

Фердинанд Фёдорович обернулся.

Его подчиненные замерли. Один с томиком «Заратустры» на библиотечной лесенке, другой – в камине, где рылся в пепле липовых накладных на получение спирта рядовым Прорвой. Чекисты переглянулись. Одна и та же алчная мысль вспыхнула зелёными волчьими огоньками в их глазах. Как-то сами собой развеялись страхи. «Не так страшен Берия, как его малюют! Ну и что, что Сталин? Что он и впрямь сквозь кремлёвские стены видеть может?» Один выронил томик, другой на четвереньках полез из чёрного зева камина. Оба приближались с утробным рычанием голодных хищников.

И тут, сам не до конца понимая, что делает, полковник Жужелица, лязгнув замками чемодана, схватил его в охапку и головой вперед сиганул в ближайшее окно. Влетел в сугроб, оттуда – в стылую утробу служебной «эмки» и дрожащей рукой повернул ключ зажигания.

…«Эмка» едва не сшибла маленькую девочку, отбросив её в сугроб как тряпочную куклу; дверца машины на повороте распахнулась – и фигурку, замотанную в рыжий платок, накрыло обезьяньей шубой. Будто взаправдашний павиан набросился на невинного ребёнка.

Впрочем, детская невинность – понятие относительное. Практичная девочка тут же задумалась: «Вот что интересно, – совсем не так пахнет эта шуба, как мамин замызганный ватник? Не собачьим дустовым мылом, а такой парфюмерией… – девочка шумно потянула носиком-пуговкой, – что и слов-то не сыскать?!»

И через секунду, путаясь в полах серебристого меха, девочка Фрося бежала вслед за «эмкой», мчавшейся в неведомую страну шикарных одежд и дорогих духов, с колотящимся сердцем и одной только мыслью, бьющейся в висках: «Я буду, буду его домработницей! Только бы выжил!.. Потом я его и сама отравлю…»

Из протокола допроса Ефросиньи Апраксиной, домработницы покойного генерал-полковника в отставке Ф.Ф. Жужелицы.

…О том, что генерал каким-то нечистым путем завладел так называемым «золотым чемоданом», легшим в основание дела «генералов-мешочников», она знала так давно, что иногда казалось – всегда, с самого детства. Но в глаза чемодан никогда не видела.

«Почему?»

– Известно почему, Фердинанд Фёдорович его спрятал.

«А искала?»

– Ещё как! Всю квартиру вверх дном перевернула!

«Почему же тогда не искала в других местах, на даче, например?»

– Так ведь Фердинанд Фёдорович тоже не на даче искал, а в квартире…

«Это как понимать? Генерал-полковник искал собственный чемодан?»

– Ещё как! Всю квартиру вверх дном перевернул!

«А кто же его тогда спрятал, чемодан этот?!»

– Я же говорила, сам Фердинанд Фёдорович его и спрятал. А потом искал.

«Не понимаю… Ну-ка, поподробнее, пожалуйста?»

– Пожалуйста, чего уже терять-то… – И последовал рассказ, который совершенно неожиданно проявил и способность Ефросиньи к преувеличениям, и её склонность к фантазиям, и её самокритичность, и наблюдательность.

Рассказ Ефросиньи

…Перепрятывая из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день чемодан, набитый трофейными сокровищами, следователь по особо важным делам Жужелица приобрёл такое нервное расстройство, что со временем стал пугаться собственного отражения в зеркале, «бабайки» под кроватью, а хуже того, что и людей. Причём всех без исключения. Вплоть до преданной домработницы, неотступно следовавшей за ним и днем – с гвоздодёром на плече, и ночью – со свечкой в блюдце.

А как тут не начнёшь собственной тени шугаться? Когда, полезет, к примеру, кряхтя и сопя, полковник на чердак, прятать «золотой чемодан» среди бабушкиных баулов и шляпных картонок, а на чердаке нетопырём висит вниз головой не кто иной, как лейтенант Корин! Сунется на подкошенных от тяжести ногах в сарай, закопать в навозе богатства свои Кощеевы – ан глядь, – а коровенку-то в бабьем переднике доит не кто иной, как майор Радский… Даром, что коса вокруг бритой макушки узлом скручена. А кинешься бежать – сразу во Фросину материнскую грудь уткнёшься: «Ох, вы бы уже определились, Фердинанд Фёдорович, а то уж и я умаялась громыхать за вами, как та банка консервная за песьим хвостом…»

Ефросинью понять можно: «Сколько ж можно?» – придёт так ночью с мешком и лопатой к очередному тайнику, не далее, как сегодня утром устроенному, – огарок зажжёт, лопатой замахнется… А там уж и нет ни шиша?! Доски раскиданы, земля разрыта, – опять перепрятал, параноик хренов. Вот и начала она благодетеля своего укорять, де: «Совесть-де поимей, анафема! Для того ли я молодость свою по чекистским перинам истаскала, чтоб на старости лет довольствием III категории тешиться?!»

Да один раз так попрекнула, что и удавила подушкой, в которую полночи потом проплакала. Испугалась, ясное дело. Села объяснительную писать: «Так, мол, и так… Прознав о непартийном поведении генерала Ф.Ф. Жужелицы, которое выразилось в присвоении трофейного имущества и в попытке растления обслуживающего персонала, меня то есть, и, будучи комсомолкой в… (зачеркнуто) с… (зачеркнуто) с непрерывным стажем, – не выдержала мелкобуржуазных его домогательств и…»

Далее – многочисленные кляксы и разрыв бумаги дрогнувшим пером. Потому что далее Фердинанд Фёдорович захрипел и восстал из перины. Как лежал, так и восстал колом. Во весь рост, с простынями, зажатыми в судорожно стиснутых кулаках.

Постоял, сел, свесив курчавые ноги с кровати. Обернулся на Фросю. Та взвизгнула. И то, правда… Рот разинут, глаза выпучены. Ни дать ни взять карась на сковороде. И хрипит: «Где?! Куда?! А?! А-а!..» Забыл, напрочь забыл генерал Жужелица, куда в последний раз спрятал свои, вернее, утаённые от госказны богатства.

И не вспомнил, даже когда стал генерал-полковником. И даже друзья его закадычные не помогли, Май Радский и Харитон Корин, к тому времени – полноценные генералы. Сколько в баньке ни парили с водочкой и домработницами своими Аксиньей и Евпраксией, сколько ни пытали, макая вниз головой в колодец, сколько ни накручивали реостат «детектора лжи», усыпив гипнозом. Ни в какую… Даже когда нарядили Радского Берией. «Ей-богу, Лаврентий Палыч, не помню!» – подскочил генерал в кровати. И сам потом показывал бывшим своим сослуживцам, чего в квартире киркою крушить, а что колупать перочинным ножиком. Без толку.

…А спустя три десятка лет Фердинанд Фёдорович, откушав лечебного чаю, настоянного Фросей на тисовой коре, не врезал, как она надеялась, дуба, а мирно себе посапывал, качаясь в кресле-качалке, и поглядывал искоса, через полуопущенные веки, как его гражданская жена обеспечивает своё вдовье будущее. Кряхтя и неистово скрипя паркетом, Евфросинья пихала в сторону гостиной фисгармонию, на которой любил по утрам, выпив сырое яйцо, распевать куплеты Мефистофеля сам Йозеф Геббельс – готовился к выступлениям.

Вот только встать генерал не мог, – здоровье не позволяло проследить, как именно Фросе удается выволочь генеральское имущество из квартиры, минуя видеокамеры охраны и саму охрану.

А ей и не удавалось. Куда, в самом деле, попрёшь этакую бандуру мимо секьюрити, которых с тех пор, как поселился по соседству банкир, в подъезде полным-полно? Стоят, а морды такие, что пока пробежишь мимо в булочную, уже не в булочную бежишь, а за ближайший угол. Но надежды Ефросинья Апраксина не теряла. И были на то основания.

Как-то она совершенно случайно, обмахивая изразцы печки-голландки метёлкой из перьев страуса, сделала открытие, сколь испугавшее её вначале, столь и обрадовавшее в дальнейшем. Мела она себе пучком страусовых перьев по изразцам с синеватыми и аляповатыми копиями гравюр работы Дюрера, по монохромным переделкам картин кого-то из Брейгелей, по пухлым баварским крестьянам, рыгающим под стол «Деревенского праздника», и вдруг задела чугунную задвижку крючком для разорения паучьих гнёзд. Потянула – заслонка выдвинулась. А мгновение спустя, к суеверному ужасу Ефросиньи, бесшумно взмыл к высокому потолку портрет хозяина на лихом коне; с тектонической дрожью отползла в сторону часть стены в обоях и со скрежетом раздвинулись решётчатые двери потайной комнаты. Оббитой полинялым атласом «в подушечку», с резным диванчиком в коросте старинной позолоты. А на диванчике, понуро свесив пожелтелый череп на побуревшую манишку, сидел ужасный скелет, вроде того, что стоял в её детстве в кабинете ботаники.

«О, ужас!.. – чуть не вскрикнула Фрося. – А что у него в саквояжике?» И кого он им напугать хотел? – уже насмешливо удивилась горничная, привычная даже к тому, что временами следователь КГБ «по особым делам» брал работу на дом. И на итоги его работы смотреть было действительно страшно. Скелет в тайную комнату, ещё до склероза, посадил сам Ф.Ф. Жужелица, чтобы отпугнуть слабую женщину! – поняла слабая женщина.

В саквояже скелета, смешно выряженного в дореволюционный сюртук и полосатые штаны со штрипками, ничего любопытного для неё не оказалось, – какие-то гербовые бумаги на разных языках, пачка никому сто лет не нужных царских ассигнаций, медяки с двуглавыми орлами, вновь вошедшими в моду. Но вот сама тайная комната…

«То, что нужно!» – оценила Ефросинья уже на следующий день, когда перенесла в неё не только любимую солонку кронпринца, а и весь саксонский фарфор, да и ещё кое-что. Потом сунула печную заслонку обратно – и на месте тайника вновь установился первозданный порядок. Даже муха села обратно на кусок рафинада в руке генерала, гарцующего на лихом коне, – он по сей день любил чай с колотым сахаром вприкуску.

«А потом, когда наконец подавится генерал рафинадом, пропитанным синильной кислотой… – мечтательно жмурилась Фрося. – Когда же попросят с ведомственной квартиры и меня вслед за покойником, – хмурилась она. – Вынесу всё добро из тайника, вместе с личным имуществом…»

То, что тайная комната, оббитая атласом и охраняемая костлявым сторожем, может куда-то деваться, пропадая под портретом Фердинанда Фёдоровича, и что на самом деле это и не комната вовсе, и даже не тайник, Ефросинье как-то и в голову не приходило. Так что можно представить себе её удивление, когда она вдруг открылась как бы сама собой и появились незваные гости…

Впрочем, это случилось чуть позже. Фисгармонию в тайную комнату горничная генерала Жужелицы так и не дотащила. Мир содрогнулся от кощунства её замыслов, мир затопал ногами. И Ефросинью перебросило через шкафчик в готической резьбе на клавиатуру, а потом и на педали мехов – инструмент взревел реквиемом. Органная медь перекрыла даже глухой удар взрыва.

Придя в себя спустя мгновение после неожиданного кульбита, горничная выглянула из-за дубового короба фисгармонии. Клубы известковой пыли всё ещё расползались под потолком гостиной и в них, словно в жутком тумане кладбищенского утра, торжественно и не спеша, как в замедленной съёмке, кувыркаясь, сверкая хромированными замками, хлопая чёрной дерматиновой рванью, словно крыльями летучей мыши, летел чемодан.

Тот самый. Долгожданный чемодан, поиску которого они с генералом, вместе и врозь, посвятили все последние годы.

И домработница, и генерал провожали его ошеломлёнными взглядами. По окончании триумфального пролёта чемоданная туша закономерно попала в руки своего незаконного владельца, угодив в двери его кабинета.

Взбрыкнув ножками не толще лампас, генерал запрокинулся вместе с чемоданом и креслом-качалкой и взвыл от радости ли, от отчаяния. Мол: «А жизнь-то уж прожита! Какой уж, на хрен, Рио-де-Жанейро?!» В любом случае рёв этот был ничуть не тише фисгармонии Геббельса. Но и его смог перекрыть дикий вопль Фроси, снёсшей дубовые двери кабинета, как соломенные:

– Это моё! Я верой и правдой! Я заслужила!..

Впрочем, ни отбирать, ни отбивать своё, «заслуженное верой и правдой», ей не пришлось. С последними нотами своего восторженного рёва, генерал-полковник Ф.Ф. Жужелица испустил и последний дух. Точно в ту же самую минуту изошёл и последний воздух в кожаных мехах фисгармонии. Так что, спустя сутки, потраченные на катарсис, истерический смех и рыдания восторга, великомученица Ефросинья на заплетающихся ногах понесла чемодан, как и должно, к тайнику…

Кто ж знал, что комната, охраняемая костлявым сторожем, пропадая под портретом Фердинанда Фёдоровича, может куда-то деваться? И на самом деле, и не комната вовсе, и даже не тайник, а лифт?! Так что можно представить себе её удивление, когда с замирающим сердцем она дождалась наконец, как в ответ на лязг засунутой задвижки завибрировали стены, с тихим шелестом пошёл вверх портрет генерала, и в сторону поползла стена. Несмотря на то что добрую половину печки разнесло взрывом в хлам, механизм, отпирающий двери, по-прежнему работал. Двери отворились.

«Пришли, сволочи! Всё подстроили и пришли!» – обмерла Ефросинья…

В том, что перед ней агенты генералов Радского и (или) Корина, она не усомнилась ни на миг. Только те, по старинным связям своим в МГБ-КГБ, могли себе позволить такое. На пороге потайной комнаты стояли двое ужасно специальных агентов. Оба в чёрно-сажевых маскировочных пятнах – что закономерно в общем-то. Но один зачем-то в каске вермахта, а другой – в шлеме римского легионера. Да ещё арбалет с лазерной пушкой, хоть с виду, может быть, и фонарь с длинной ручкой… Тут не поспоришь.

«Подавитесь! – внутренне разрыдалась Ефросинья, но, держа профессиональную марку, сделала книксен, хоть и пошатнулась под тяжестью своей ноши. – Нате, гады! Подавитесь бесцельно прожитыми годами моей жизни, прожитой так, что мучительно больно за бесцельно»…

Окончательно запутавшись в своей жизни, она сунула агентам чемодан – суть, смысл и страсть всей своей жизни, прожитой вроде бы достаточно сытно и спокойно, но всё же как-то не так, чтобы совсем уж не было «мучительно больно».

– Спасибо, – ошеломлённо пробормотал камуфлированный легионер, принимая внезапный презент. – А не подскажете, где мы? – И стена затворилась…

Несколько позже, уже размалывая в фарфоровой чашке таблетки снотворного прямо с упаковкой, Фрося задумалась над странным вопросом спецагентов, к тому времени уже скрывшихся. «Не знали, где они?.. – остановился её фарфоровый пестик в ступке. – А кто же они тогда такие?»