Текст книги "Черное зеркало"

Автор книги: Юрий Волузнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Вновь забулькало из бутылок. И кто-то, обдумывая очередной тост, снова вдруг вспомнил о Ларисе.

– Земля ей пухом! – провозгласили собравшиеся и продолжили веселье. Юрику была позволена еще одна соточка.

В оконное стекло громко стукнуло. Все обернулись.

– Что это?

– Да так… – махнул рукой Игорь. – Барабашка развлекается.

– Налить барабашке! – скомандовал Барин.

Идея была единогласно одобрена, и полстакана водки выплеснули в темный угол.

– Мужики! – внезапно завопил Серега. – Хватаем телок – и айда в кабак!

– Чего ты разошелся! – поднял голову Барин. – Я тебе покажу «телок»!.. Девки, не обижайтесь на дурака… Какой еще кабак! Мы тут все свои… Чего тебе еще не хватает? Приключений на задницу?..

– Не отрывайся от коллектива! – крикнул Петька, незаметно для Игоря притиснувшись к покладистой Тане и шаря у нее под подолом.

Но Серегу уже понесло. Он потащил свою блондинку в прихожую.

Барин обреченно махнул рукой.

Серега, поманив Игоря, зашептал ему прямо в лицо:

– Поехали, Игорек! Поехали… Пусть они тут киснут. Оттянемся за милую душу. К Людке поедем… – Он кивнул на блондинку, которая осоловело покачивалась у входной двери. – У нее телок знакомых – во сколько!.. А нет – так ее саму, в два смычка…

– Да ну… Я с Танькой…

– Плюнь! Она не даст. Мне Людка сказала, что она всегда так: жопой повертит – и к мужу… Да и на кой хрен тебе это бревно!..

Игорь задумался:

– Да нет, Серый, езжай сам. Я тогда уж лучше спать пойду…

– Ну как знаешь…

Серега уже выходил в дверь. Хотел было бросить окурок в стоящую возле телефона пепельницу. Но рука вдруг неопределенно застыла в воздухе.

– А хабарик-то куда?..

Игорь посмотрел на тумбочку. Пепельницы не было.

– Ну ладно, я на лестнице… – Серега остановился. – Слушай, Игорек, выручи. Дай ключи от тачки.

– А на моторе никак?

– Что на моторе!.. Я ж с дамой… Да и на лишний пузырь бабки сэкономить…

– Так ты не в кабак, что ли?

– На хрен этот кабак! Это я так… К ней поедем.

– Брось, оставайся. В спальне на сексодроме всем места хватит…

– Шумно… Да и Максим Засраныч этот весь кайф обломил…

– Ну-ну… Молодым не помешало…

– На то они и молодые… Короче, дашь?

Игорь и сам был бы рад, чтобы его «восьмерка» не мозолила глаза возле дома.

– Ладно, бери… Тачку к редакции подгонишь.

– Во! Заметано!.. Ну, пока!

Распрощавшись с Серегой, Игорь вошел в комнату:

– Гоша тут?

– Какой еще, к дьяволу, Гоша? – промычал Барин, не поднимая головы.

– Брат Ларисин…

– А, голубой-то этот? – засмеялся Петька. – Так он давно уж слинял. По-английски. Я видел, как он в прихожей терся.

– Пепельнице ноги приделал, – презрительно усмехнулся Игорь.

– Какая еще, на хрен, пепельница!.. – приподнял голову Барин. – Что ты шумишь из-за всякого дерьма!..

– Да бронзовая такая. Там еще какая-то Золушка с двумя корзинами…

– Эта та, что у телефона-то? – возмутилась Иришка. – Вот козел!

– A-а… Припоминаю теперь… – закивал Барин. – Девятнадцатый век… Не меньше чем на лимон потянет…

– Значит, не зря все-таки на поминки сходил, – съязвил Петька…

День подошел к концу.

Основательно накачавшись, насмотревшись видеоклипов и ошалев от музыки, народ постепенно утихомиривался и потихоньку тянулся на выход.

Игорь устремился к Тане. Ринулся было и Петька, но махнул рукой и вернулся к столу.

Таня поспешила в прихожую. И, не позволяя помогать себе, не глядя в глаза Игорю, натянула пальто. Молча повернулась к двери.

– Погоди… – Игорь попытался задержать ее.

– Извини, мне пора, – как-то неловко засуетилась она. – И так загулялась… Семья ждет.

– Таня, постойте! – на всю квартиру загрохотал голос Барина. – Мы вас подвезем.

– Нет-нет!.. Спасибо, я сама…

Она увернулась от пытавшегося сгрести ее Игоря.

– Звони… – И, быстро повернув колесико замка, открыла дверь и выскочила на лестницу, гулко топая по ступеням.

– Ну и!.. – обиделся Барин.

Из глубины комнаты Петька ревниво наблюдал за этой сценой и с довольной усмешкой приветствовал ее финал. Затем, приняв еще, на посошок, присоединился к остальным.

– Что, обломилось? – сочувственно глянул на Игоря.

– Не говори…

Поредевшая компания толкалась в прихожей и, покачиваясь, по-братски прощалась друг с другом.

Игорь пристально уставился на виновато-счастливую физиономию Эдички, топтавшегося у двери. Затем перефокусировал взгляд в загадочно искрящиеся глаза Иришки…

– Постойте!

Быстро вернулся в комнату, сорвал со стены Рейсдаля, замотал его в какую-то тряпку, сунул в большой полиэтиленовый мешок и протянул сестре:

– На!

Иришка вытаращила испуганные глазищи. Замахала руками:

– Ты что, брат, с ума сошел? Я ж пошутила!..

– Крыша поехала у мужика… – сыронизировал Петька.

– Бери! – упрямо сказал Игорь. – Можешь считать свадебным подарком…

– Ну, брат!.. Клево!.. – смущенно покраснела Иришка. – Ну спасибо, если так…

Она потянулась к лицу Игоря и неуклюже чмокнула его в щеку.

Растроганный до слез Барин облапил его, навалившись всей своей тушей:

– Ценю!.. – Затем повернулся к молодежи: – До дому подкину. На хрен вам с этой бандурой по ночам таскаться… А ты чего встала? – повернулся он к своей подруге. – Спать пора!..

Заграбастал застывшую в восторженном шоке Марину и первым вывалился за дверь.

Оставшись в одиночестве, Игорь с сигаретой в зубах бессмысленно бродил по квартире.

Что-то опять настойчиво стукнуло в стекло.

Игорь даже не обернулся на этот звук. Он тупо смотрел на шарж, нарисованный Петькой. Из огромного галстука-бабочки, перекрывающего лацканы черного фрака, торчала светловолосая удивленная голова с большим, словно упавшая набок буква «О», нимбом над самой макушкой. За спиной, похожие на радостных чертиков, плясали длинноногие голые девицы с широкими, словно приклеенными к лицу улыбками и пустыми, бессмысленными глазами…

Игорь отложил рисунок и осмотрелся.

В комнате царил само собой разумеющийся после подобного застолья бардак. В стене, в верхней части ультрамаринового квадрата, выделяющегося на подвыцветших обоях, торчал черный, с разлохмаченными обрывками шнура четырехгранный старинный гвоздь…

Игорь посмотрел по сторонам. Скользнул взглядом по зеркалу… В его бездонной черной глубине мелькнуло презрительно усмехающееся лицо Ларисы…

Игорь резко повернулся. Пристальнее вгляделся в отражение. Но увидел лишь свою собственную физиономию, с угасающими, осоловевшими от пьянки глазами…

Пора было ложиться. Он вошел в спальную. На сексодроме все было вскурочено. Покрывало съехало на пол. Подушки валялись в стороне. На скомканной белой простыне темнели подсыхающие брызги – самые откровенные следы поспешной любви…

Игорь сплюнул со злости и вернулся в большую комнату. Не раздеваясь, завалился на диван. Вспомнились суетливые, убегающие от его взгляда Танины глаза. Ее поспешное бегство. А также иронические Петькины соболезнования…

Молодые были более аккуратны. После Эдичкиного грехопадения Игорь заглядывал в спальную, и все там выглядело вполне пристойно. Сестренка Иришка никогда не стала бы так по-свински гадить в жилище своего родного брата. Даже несмотря на все свои заклепки, побрякушки и откровенную незакомплексованность…

В стекло снова что-то стукнуло.

Завтра надо будет разобраться, в чем причина этих звуков. Невзирая на все странности последних дней, в барабашек он упрямо не верил…

В дверь позвонили.

Долго. Настойчиво. Требовательно.

Игорь нехотя поднялся. Не спеша вышел в прихожую. Может, кто чего забыл?..

– Кого тут черти носят?! – полушутя, полураздражительно рявкнул он.

– Милиция! Откройте немедленно!

– С какого перепугу? Я не вызывал…

– Не задерживайте! Откройте! По поводу вашей машины!..

«Что-то с Серегой!.. – сверкнула мысль. – Он же поддатый поперся!..»

Игорь распахнул дверь. Двое милиционеров вошли в квартиру.

– Что тут у вас творится? – заглянув в комнату и увидев следы обильного пиршества, подозрительно поинтересовались они. – Притон, что ли?..

– Так уж сразу и притон… – скривился Игорь. – Поминки справляли. По жене… Моей, между прочим…

– Ну извините… Ладно, об этом потом… Зеленая «восьмерка» во дворе – ваша?

– Моя… – Игорь удивленно поднял глаза. – То есть как – во дворе?.. Друг попросил до дому доехать… А что?

– Доехал… – без тени юмора произнес один из милиционеров. – А теперь вы поедете. С нами… Собирайтесь.

Игорь уже начинал привыкать к подобного рода неожиданностям и основательно уяснил себе, что задавать вопросы и рыпаться в данной ситуации – дело неблагодарное. Натянул куртку и вышел вслед за непрошеными гостями.

Спустились вниз и вошли во двор.

«Восьмерка» стояла на месте, но с распахнутой дверцей. Кроме нее во дворе, как обычно, парковалось еще несколько соседских легковушек. А также белела в темноте карета «скорой помощи» и стоял милицейский «уазик».

Возле «восьмерки» толпились несколько человек в белых халатах. На асфальте лежал Серега. Скорчившийся и неподвижный.

– Очевидно, стреляли из пистолета с глушителем, – обратился к подошедшим милиционерам какой-то парень в штатском.

– Да уж понятно, что не из базуки, – усмехнулся офицер. Затем повернулся к Игорю: – Узнаете?

– Да, – упавшим голосом проговорил тот. – Это мой друг. Мы вместе работаем… И давно уже друг друга знаем… Пару часов назад ушел…

– Один?

Игорь в изумлении раскрыл рот.

– Нет! Не один… С ним подруга одна была… Люда.

– Значит так, – резко сказал офицер. – Сейчас с нами проедете в отделение и там все подробно расскажете… Тем более что, господин Бирюков, что-то непонятное вокруг вас творится…

– Постойте! – вдруг вспомнил Игорь. – А сумка где?

– Какая еще сумка?

– Серегина сумка. В ней видеокамера была. Он на похоронах снимал…

– Вот вы нам сейчас все и расскажете. И про эту подругу, и про сумку. Пойдемте!..

– Но я хотел бы добавить, – сказал парень в штатском, – что стреляли в упор и, скорее всего, из салона именно этой машины.

Он указал на «восьмерку»…

Глава 7

Прошло три дня.

Затянувшаяся канитель с Ларисиными похоронами подходила к концу. Ждали только обещавшего скоро подойти могильщика. Урна с прахом незабвенной супруги покоилась на дне матерчатого мешка, который не жаль было выбросить после окончания церемонии в расположенную неподалеку кучу мусора. Ибо, если следовать неписаным законам, нельзя ничего приносить домой с кладбища. А тем более из того, что так или иначе было связано с предметами погребального ритуала…

Был пасмурный осенний день. Небо казалось грязной линялой тряпкой, натянутой над головой. Почерневшие деревья стояли голые и мокрые. Под ногами проступала сырость, и ноги, хотя и выбирали место посуше, все равно постепенно оказывались в центре небольшой лужицы. Моросило как-то особенно отвратно. Не помогали даже зонты, поскольку водяная пыль сеялась со всех сторон. Могильные плиты и кресты были словно покрыты запотевшим матово-сияющим бисером. И время от времени грязные капли набухали и неуверенно сползали вниз, словно редкие слезы по неумытому лицу…

На сей раз собралась совсем незначительная горстка провожающих. Самыми стойкими оказались Иришка с Эдичкой, Нина Леонидовна без Сергея Сергеевича, мать Игоря и, как ни удивительно, рыженькая Валя. Ни Барина, ни Марины, ни многолетних друзей, ни каких бы то ни было родственников семьи Липских…

Под ногами зияла свежевырытая в мокрой земле дыра. К соседней могиле прислонилась прямоугольная серая плитка, на которой читалась небрежно вырубленная надпись: «Липская Л.М. 1970–1996». Чуть поодаль торчал вертикальный гранитный осколок, где дважды повторялась точно такая же фамилия, и датировался он 1994 годом…

Все нетерпеливо, дрожа от холодной сырости и переминаясь с ноги на ногу, ждали могильщика. И более всех неуютно и нелепо чувствовала себя Нина Леонидовна, давно уже проклинавшая себя за столь бессмысленный самоотверженный порыв, за добровольно содеянную фантастическую глупость в излишнем проявлении добрососедства…

И жестоко раскаивалась.

На следующее утро после поминок, верная своему обещанию, она позвонила в квартиру Игоря, чтобы помочь ему вымыть посуду и прибрать после вчерашнего. Он долго не отзывался, затем, спросив, кто там, открыл дверь, какой-то заспанный и нервозный.

Нина Леонидовна снисходительно пожурила его по-матерински за столь позднее пробуждение, прошла на кухню, велела Игорю принести грязную посуду из комнаты и с привычной тщательностью принялась за дело.

Тем временем Игорь принял душ, привел себя в божеский вид, а затем проявил похвальное для молодого человека усердие, помогая ей. Он вымел мусор, пропылесосил полы и мягкую мебель, изо всех углов квартиры выгреб пустые разнокалиберные бутылки и заставил ими все пространство кухни у окна.

Нина Леонидовна укоризненно указала Игорю на то, что увлечение спиртным – дело неблагоразумное и весьма коварное. Тем более что, неожиданно оставшись в одиночестве и не имея под боком близкого, заботливого человека, который смог бы остановить и урезонить при случае, молодой мужчина в его положении рискует сильно пристраститься к этому зелью, что грозит неприятными последствиями.

Она намекнула Игорю, что неплохо было бы обзавестись – не сейчас, конечно, а со временем – доброй хозяйкой… Ну а пока до этого еще далеко, она могла бы иногда заходить к нему и в случае необходимости помогать по хозяйству… Иначе говоря, Нина Леонидовна заботливо предложила Игорю некоторую в своем роде опеку.

Игорь вежливо поблагодарил. И даже по-джентльменски поцеловал мокрую после мытья посуды руку.

Нине Леонидовне давно уже никто не целовал рук. И поэтому словно каким-то электрическим током внезапно пронзило ее тело…

Приведя квартиру в порядок, они уселись за столом попить чайку. Игорь предложил добавить к чаю по рюмочке ликера, благо этого добра после вчерашнего оставалось еще немало. Нина Леонидовна не отказалась. И после первой рюмки как-то слегка обмякла. Голова заметно закружилась. Настроение приподнялось. И без того словоохотливая, она пустилась в пространные рассуждения на всевозможные темы.

За первой рюмкой последовала вторая, а немного погодя – и третья…

Мало-помалу все ее существо заполнила заботливая материнская нежность к этому милому мальчику, на которого вдруг обрушилась такая непоправимая беда. Она старалась как можно болееискренне выразить свою жалость к нему, излить на него всю доброту своего отзывчивого сердца и совершенно не заметила, как их тела вдруг оказались тесно прижатыми друг к другу…

И неожиданно для себя самой… она отдалась ему.

Отдалась со всей той накопившейся за долгие годы неизливаемой нежностью, лаской, с той жадностью, которые давно уже были плотно закупорены осознанием своей далеко ушедшей молодости и покорным смирением перед естественной неизбежностью угасания каких бы то ни было надежд. Словно получив неожиданную возможность ухватить последний прощальный луч склоняющейся к закату жизни.

Почувствовав в своем увядающем теле силу тугой, энергичной молодой плоти, она и сама как-то встрепенулась, вновь ожила, словно сбросив с себя бремя множества прожитых лет, таких в последнее время будничных и унылых своей безнадежной одинаковостью.

Внезапно появилась какая-то неопределенная надежда на возрождение, на возможность как можно дольше протянуть это ностальгическое ощущение молодости… Захотелось еще и еще отдаваться так же бездумно и неистово, как это случилось сейчас, не слушая никаких отрезвляющих нашептываний оскорбленного рассудка, не обращая внимания на укоризненные доводы расхожих предубеждений… Она желала этого до бесконечности. До самой смерти…

Нина Леонидовна прекрасно сознавала всю легкомысленность этого поступка, всю бесперспективность своих надежд. Но ничего не могла с собой поделать.

Она находила для себя всевозможные оправдания, перебирая в памяти известные имена. И всемирно знаменитая покорительница молодых поклонников Элизабет Тэйлор, и более близкие примеры из окружающей жизни вселяли в ее душу некоторую долю здорового оптимизма…

И вот сегодня, несмотря на отвратительную погоду, не слушая резонных доводов разума и заботливого Сергея Сергеевича, отговорившись необходимостью отдать последнюю дань памяти «бедненькой Лорочки», она увязалась за Игорем…

И лишь в ту минуту, когда тот ушел в кладбищенскую контору для оформления каких-то бумаг, а Нина Леонидовна, оставшись одна, решила зайти в церковь… Она очнулась.

Внутри пахло ладаном и царила торжественная тишина. Лишь кое-где возле икон, озаряемых рубиновым светом теплящихся лампад, изредка слышался нестройный шепот просящих о заступничестве или о прощении за неизбежные житейские проступки. Свечи в паникадилах дрожали какими-то таинственными, словно спустившимися с небес мерцающими огоньками. И в сумеречном свете тускло и загадочно сияла темная позолота старинной церковной утвари.

Из стоящего в тесном приделе скромно украшенного гроба виднелось умиротворенное восковое лицо какого-то иссушенного старичка. Немногочисленная родня в темных одеждах терпеливо дожидалась священника. Слез не было.

Нина Леонидовна огляделась и невольно как-то ссутулилась, сжалась, словно застигнутая врасплох. Лики на иконах строго и осуждающе глядели на нее. Она старалась не смотреть по сторонам, но, куда бы ни поворачивала она свою голову, всюду натыкалась на их заглядывающие в самую душу очи…

Не поднимая глаз, она робко прошмыгнула к киоску; купила свечку и, затеплив ее от другой, уже догорающей, укрепила напротив бронзового распятия. Затем перекрестилась и, низко склонясь в поклоне, тихо прошептала заупокойную молитву.

Отойдя в сторону, она случайно взглянула на группу прихожан и вдруг среди них ясно различила обращенные на нее глаза Ларисы…

– Погасла свечечка-то… – раздался сзади скрипучий старушечий голос.

Нина Леонидовна обернулась. Ее поминальная свечка, только что мигавшая трепетным огоньком, теперь одиноко стояла перед распятием, с черной закорючкой наверху и словно ослепшая…

И вот теперь, стоя у края вырытой могилы, на холодном пронизывающем воздухе, орошенная водяной пылью, которая, смешиваясь со щедро наложенной пудрой, крупными каплями стекала с ее лица, она тихо шептала про себя:

– Грех-то, грех-то какой!.. Что же я натворила!.. Господи Боже мой, какой грех!..

Игорь стоял поодаль. Курил и время от времени искоса бросал критически оценивающий взгляд на свою неожиданную любовницу.

Полная пожилая женщина, которой, кажется, уже далеко за шестьдесят (какой-то запредельно фантастический возраст), в допотопном совдеповском пальтишке – заурядное пятно неопределенно-серого фона городской толпы, из каких обычно состоят очереди в продуктовых магазинах и почтовых отделениях в пенсионные дни…

«Сподобился…» – неприязненно думал он.

Поздно ночью, чуть ли не под утро, его, до предела измочаленного сначала поминальным гуляньем, затем возобновленным общением с милицией, доведенного до белого каления бесконечными вопросами и недвусмысленными намеками, наконец выпустили из отделения, приказав строго-настрого никуда ни на минуту не отлучаться из города. Игорь огрызнулся, заметив, что однажды он уже слышал нечто подобное и даже подписывал что-то в этом роде. Ему, в свою очередь, предложили слегка остыть и не возникать, если он намеревается провести остаток ночи в своей постели. Игорь подумал немного и счел за лучшее внять предложенным рекомендациям, благодаря чему через некоторое время уже находился дома…

Затем уселся перед зеркалом и, уставившись в его темную, изредка слегка мерцающую глубину, пытался понять хоть что-нибудь. Но равнодушная стекляшка молчала и позволяла лишь вволю лицезреть бледное отражение собственной физиономии.

В этом положении, сидя на стуле и облокотившись на столешницу перед таинственной зеркальной плоскостью, Игорь и заснул.

Что-то виделось ему во сне. Что-то открывалось, до сих пор неизвестное. Но что именно, никак нельзя было уловить…

Его разбудил звонок в дверь.

Пришла Нина Леонидовна и рьяно принялась за уборку его квартиры. Включившись в работу, Игорь несколько отвлекся от мрачных мыслей и воспоминаний прошедшей ночи. Тем более что ему как-то приятно было наблюдать, как пышная соседка суетилась на кухне, бесконечно вертясь перед его глазами и словно нарочно выпячивая свои округлые, манящие дотронуться до них формы. Линии спины, бедер, пышной груди плавно перетекали одна в другую, округлости перекатывались и настойчиво стремились вырваться наружу из-под стягивающего их тесного халата…

Окончив наконец уборку, они сели пить чай. Попутно к чаю на столе появилась бутылка вишневого ликера.

После нескольких рюмок, перейдя в дружеской беседе на диван, они внезапно оказались в такой непосредственной близости друг к другу, что возможность дальнейшего сближения уже не вызывала сомнений.

Игорь обнял Нину Леонидовну и крепко поцеловал ее в губы.

Она отстранилась. Ожидая всплеска бурных эмоций оскорбленного достоинства почтенной пожилой дамы, Игорь уже пожалел о содеянном. Но, к его удивлению, вместо истерических воплей и призывов о помощи она тихо, недоуменно и, как почудилось ему, с каким-то еле уловимым ожиданием в голосе спросила:

– Игорь, вы в самом деле этого хотите?..

Он не ответил и поцеловал ее еще раз, уже смелее и более жадно.

Он почувствовал, как участилось ее тяжелое дыхание, как в ответном желании мелкой дрожью затрепетало ее обмякшее тело. Игорь принялся судорожно вырывать из узких, тесных петель круглые пуговицы халата и лихорадочно срывать все эти ненужные, упрямо сопротивляющиеся дурацкие тряпки.

По мере того как спадала одежда, постепенно обнажая тело, он как бы издалека слышал насмешливый голос разума, разочарованного открывающейся картиной. Но жгучая жажда обладания женщиной, поднимающаяся откуда-то из глубины его существа, этот первобытный инстинктивный зов ослеплял его, притуплял сознание и сводил на нет любые мыслительные процессы.

Да, глаза видели, как старческое, давно отработанное рыхлое тело, освободившееся от стягивавшей и фиксировавшей его в аппетитных округлых формах одежды, облегченно осело, образовав некую молочно-белую аморфную массу, усеянную многочисленными родинками.

Они видели, как из-под широкого плотного бюстгальтера выплыли и растеклись по обвалившемуся вниз животу длинные высосанные груди.

Целуя ее в густо напомаженный рот, Игорь чувствовал, как руки его утопали в складках дряблой кожи, а взгляд натыкался на измученный перманентом ярко-рыжий поредевший барашек, серебристо-серый у основания…

И тем не менее, ритмично погружаясь животом в студенистую желеобразную плоть, он не мог не чувствовать долгожданного наслаждения, пусть даже и от этого, в чем-то патологического соития с безвозвратно увядшей, но зато многоопытной и, вероятно, весьма привлекательной когда-то женщиной.

И когда наконец все накопившееся за долгие напряженные дни обильно хлынуло из него и без остатка поглотилось бездонными недрами ее жаждущего лона, Игорь словно очнулся.

Эта неожиданная и сомнительная победа, отдающая каким-то не совсем здоровым, а скорее трупным запашком, смутила его. Эта победа не только не принесла мало-мальски заметного облегчения, но даже наоборот – морально как-то еще более подавила и без того уже смятенное, надломленное состояние духа…

Зато Нина Леонидовна словно помолодела, решившись переступить через, казалось бы, непреодолимую черту. Заливаясь краской от смущения и находясь одновременно в состоянии эйфористического восторга, она настолько светилась несдерживаемой радостью, настолько вдруг стала не по возрасту игривой, кокетливой и назойливо-нежной с ним, что Игорю с нечеловеческим трудом удалось выпроводить ее. И чтобы ненароком не обидеть ошалевшую старуху, он сослался на неотложные дела.

А дел оказалось действительно более чем достаточно…

Ближе к вечеру неожиданно позвонил Гоша.

– Проспался, родственничек? – с какой-то издевкой в голосе спросил он. Здороваться с Игорем у него, очевидно, считалось признаком дурного тона.

– Что надо? – отозвался тот, взаимно поддерживающий подобную манеру общения.

– Пару слов тебе сказать.

– На поминках не мог?

– Не хотелось при твоих оглоедах.

– Что, очко взыграло? А теперь, значит, осмелел? – сыронизировал Игорь.

– Осмелел, осмелел… Да и обстоятельства изменились. Не в твою пользу, правда.

– Ну!..

– Что «ну»… – вдруг заворковал Гоша. – Пришло время разговоры разговаривать. Расставить, как говорится, все точки… Сам понимаешь, Игорек, человек ты в нашей семье пришлый… Ну пока вы там с Лариской дурака валяли да супругами притворялись, я помалкивал. Ну а теперь… Сам посуди. Все эти Рейсдали, Левицкие всякие… Хреновины бронзовые… Они ж не тобой нажиты…

– Ну, кстати, и не тобой.

Еще от родителей Ларисы Игорь слышал, что эта богатая коллекция досталась ее матери от отца, Ларисиного деда, высокопоставленной во времена оные личности. И Гоша, дитя Михаила Павловича от первой, с годами не совпавшей с ним по каким-то параметрам супруги, не имел к этой коллекции ни малейшего отношения.

– Не суть, – продолжал Гоша. – Я брат. И этим все сказано. А насколько я знаю, Лариска никаких завещаний никогда не писала. А если бы такое и взбрело в ее дурную голову, оспорить их никакого труда не составило бы.

– Вот ты и спер пепельницу для почину…

– Во-первых, не спер, а просто взял. И кстати, свою собственность. То, что мне по закону принадлежит…

– Точнее, что плохо лежит… Ну вот и сморкайся в нее! Больше ничего тебе не обломится. Хрен что получишь! – взорвался Игорь. – И уж если ты о законе вспомнил, то неоспоримый наследник всего Ларисиного барахла – я…

– Молодец, Игорек. Правильно мыслишь… И тем не менее я продолжаю. А ты лучше заткнись пока и послушай – тебе интересно будет.

– А мне с педиками вообще противно разговаривать. Чувствую себя объектом нездорового интереса. И сразу кулаки в морду просятся.

– Это, Игорек, у тебя от подавленного интереса к этому вопросу, – скабрезно захихикал Гоша. – Чем негативнее отношение – тем, значит, более опасаешься самому себе в этом признаться… Фрейда, милый, читать надо… Впрочем, на этот счет можешь не беспокоиться. Ты не в моем вкусе.

– Спасибо, уважил, – хмыкнул Игорь. – А иначе что, предложение сделал бы?.. Глядишь, и мальчонку бы из детдома усыновили. Вот была бы семейная идиллия!..

– Пошел ты в жопу со своим юмором! – окрысился Гоша. – Короче. Все, что осталось после Ларисы, принадлежит мне. И заруби себе это на носу. Или там, где тебе удобнее. Если для тебя так будет понятнее, то можешь считать, что я эти вещи своей сестре на хранение доверил. Усек? Так что не особенно там губу раскатывай. Опись заверенная у меня имеется, а свидетели найдутся. Если что пропадет – шкуру спущу.

– Ты что, Гоша, никак мне угрожать вздумал? – зло удивился Игорь. – Крутой, что ли? Ах ты козел!.. А не пошел бы ты!..

– А ты, родственник, мне не хами, – не ответил на брань Гоша. И спокойно продолжил: – Ты у меня – вот где!..

– Слушай, пидар! Это ты потому сейчас такой смелый, что я тебе через телефон морду начистить не могу?..

Игорь вдруг заподозрил, что его бывший шурин специально провоцирует его на какие-нибудь непроизвольные откровения или признания, случайно вырвавшиеся в приступе раздражения. И наверняка на том конце провода крутится магнитофон, подробно фиксирующий каждое его слово и интонацию голоса в ответ на Гошины разглагольствования и угрозы.

– Слишком дорого тебе обойдется мне морду начистить, – усмехнулся тот. – Тебе, кстати, привет и низкий поклон…

– Это от кого же, если не секрет?

– Нет, милый, не секрет… От нашего общего друга. От Шалого. Помнишь такого?

Само собой разумеется, Игорь мгновенно вспомнил и свое паническое бегство от милицейского патруля в темной Илониной парадной, и жестокую схватку на площадке нижнего этажа, и встречу в ментовском «аквариуме»…

– Знать не знаю. Он что, тоже из вашей компании? Голубой какой-нибудь? – несколько наигранно поинтересовался он.

Гоша неожиданно развеселился:

– Надо будет, так этот Шалый и тебя голубым сделает, когда раком поставит… Не юли! Прекрасно помнишь. А нет, так напомним. Он мой клиент. А я его адвокат. Адвокат! Если ты еще до сих пор не в состоянии понять, с кем дело имеешь… Этот Шалый – мой подзащитный. Я дело его веду. И доказать, что он чист, – это для меня проще простого. И кстати, кроме всего прочего он мне рассказывал, как его взяли. И очень уж по какому-то хмырю тоскует… Я тут для себя кое-что сопоставил, кое-кого поспрошал… Сам понимаешь, работа такая… Короче, все понял? Я его скоро из «Крестов» вытащу. Вот он с тобой и разберется. И за свои обиды, да и за мои – в знак признательности… Усек, хмырь?..

У Игоря засосало под ложечкой. Наступила небольшая пауза. Гоша молчал и как истинный адвокат, видимо, наслаждался произведенным эффектом.

– Знаешь что, Гоша… – произнес наконец Игорь, несколько ошарашенный и не найдя чего-нибудь более весомого в ответ. – Спасибо, что сказал. Но если ты такая сволочь, то и от меня ничего хорошего не жди. Найдется и у меня кое-что, чем твою козлиную задницу прижечь.

– Это ты случайно не про Барина своего? – рассмеялся Гоша. – Брось, не смеши! Он из дерьма вышел, в него и уйдет. Это он только сейчас такой деловой, когда от дурных бабок ошалел… Нет, милый, ты зря на него ставишь. Пусть, конечно, порезвится пока. Но у большой кормушки для таких, как он, места не предусмотрены…

– А для тебя предусмотрено?..

– Не обо мне речь. О тебе… И ты зря меня перебиваешь все время. И грубишь напрасно. А то ведь мне может прийти в голову, что тебе и квартира такая большая ни к чему…

– Ясно. Благодарю за исчерпывающую информацию.

– Да нет, милый, не исчерпывающая… – удовлетворенно усмехнулся Гоша на том конце провода. – Это еще не вся информация, Игорек. – И очень ласковым, буквально елейным голосом заговорил: – Слушай сюда внимательно. Очень внимательно, милый. Это тебе в дополнение, если не совсем дошло. Во-первых, Ларискина смерть весьма и весьма подозрительна. От нее за версту убийством несет. Сечешь? А если учитывать расхожий принцип «кому это выгодно», то все указывает на тебя. Не правда ли? Во-вторых, как ты знаешь, до сих пор еще неизвестно, кто два года назад застрелил ее родителей и спалил дачу… И это со временем пошло в твой актив. Согласен?.. Кто бы, если не моя придурковатая сестричка, прописал бы тебя в эти апартаменты? Уж наверняка не мой покойный папочка… Усек мою мысль? Хорошо усек? Так что убедительно советую тебе не трепыхаться. Сапиенти сат!

– То есть? – не сразу врубился Игорь.

Гоша усмехнулся:

– Вот если бы тебя Лариска хоть немного по-латыни поднатаскала в свое время, так ты бы знал, что это переводится, как «разумному достаточно»… Ну а если же тебе и этого недостаточно, то могу продолжить… Так вот, лапонька… Я много чего о тебе знаю… Спросишь откуда?.. Знаю, и все… Много чего знаю… Да и любознательностью природа не обидела. И в качестве постскриптума хочу тебе напомнить о том, что дело об убийстве твоей рыжей потаскушки тоже еще не закрыто… Видишь, какой узелок славненький? А ты за какие-то картинки уцепился. О себе подумать пора. Глупенький… – Гоша тихо засмеялся. Затем прервал сам себя и резко сменил тон: – Так что смотри, сука! Будешь рыпаться – с дерьмом смешаю!