Текст книги "sВОбоДА"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Президент прятал свой возраст в спортивной фигуре, легкой, но слегка приблатненной походке плечом вперед, пружинной готовности взлететь вверх по любой лестнице, пройти пешком любое (хотя такое не допускалось) расстояние. Президент, как подросток, любил спорт. Не существовало спортивного снаряда, который он бы не освоил, командной игры, где бы он (если сравнивать с другими, участвующими в ней любителями) не смотрелся лучше всех.

Вергильев вспомнил, как одна его знакомая долго изучала себя, обнаженную, в зеркале, а потом с грустью констатировала: «П…ц, я проиграла свое тело времени». «Не расстраивайся, – помнится, утешил ее Вергильев, – в этой игре невозможно выиграть». А между тем еще и пятидесяти не исполнилось этой самокритичной знакомой.

Президенту было гораздо больше, но он определенно хотел выиграть тело у времени. Или, если из-за противодействия природы невозможно выиграть, проиграть, но медленно. Быть может, он надеялся, что времени надоест долгая игра, и оно оставит в покое его (тело), уйдет, зевая, из-за стола.

Вергильев был наслышан о распорядке дня главы государства. Утром президент долго плавал в бассейне. Перед отъездом из загородной резиденции обязательно разминался в спортзале. После обеда (он обедал легко, предпочитал свежие овощи и вареное мясо) посещал сауну и массажиста. Вернувшись в загородную резиденцию, обязательно отправлялся на долгую конную прогулку. Потом ужинал, смотрел телевизор (во всех помещениях первыми номерами на телевизорах шли спортивные программы, хотя, конечно же, президент мог выбрать и любую другую) и завершал день бассейном.

Вергильев так глубоко задумался, что потерял его из виду.

А он уже дошел легкой походкой до сцены, где его ожидала жена шефа. Президент поцеловал ей руку. Жена шефа была в легком обтягивающем платье цвета… дождя, так определил этот цвет Вергильев. Как из тончайших водяных нитей было сплетено ее платье. Она не просто не проигрывала, но с разгромным счетом выигрывала свое тело у времени. Вергильев пытался, но не мог представить себе ее в почтенном возрасте, как с разбега налетал башкой на стену… из воды? Почему-то ему казалось, что старость и жена шефа несовместны, как гений и злодейство, хотя жена шефа, при всем Вергильева к ней уважении, не тянула на гения, а старость, если и была злодейством, то не большим, чем детство, отрочество, юность и зрелось. То есть собственно жизнь.

Президент о чем-то говорил с женой шефа, не обращая ни малейшего внимания на окружающих, почтительно отступивших от них на несколько шагов. Вергильев был вынужден признать, что президент, несмотря на свой возраст, преуспел в игре со временем. Он неплохо смотрелся рядом с женой шефа. Пожалуй, даже лучше, чем шеф, крамольно подумал Вергильев.

Отставка правительства, вспомнил он, в сущности, это не так плохо. Во-первых, не так обидно шефу – не один он, а все скопом! Во-вторых, Вергильев грамотно поработал с этим… как его… Буниным, уведя шефа из-под персонального нокаутирующего удара под размашисто-оглушительную общую оплеуху правительству. В-третьих, наблюдая, как президент чирикает с женой шефа, Вергильев пришел к выводу, что есть, есть у шефа незадействованный (или… задействованный?) резерв, чтобы остаться на плаву.

Тем временем президент легко, как на крыльях, взлетел на сцену.

Легко – без бумажки – произнес речь, вспомнив хрестоматийное: «Без воды – ни туды и ни сюды» и переиначив слова известной песни: «Губит людей не пиво – губит людей вода!» По президенту, так именно пиво губило, расслабляло российскую молодежь, в то время как вода – аква-комплексы, водные виды спорта – взбадривала ее, побуждала к физическому и нравственному совершенствованию. «На линии воды, – завершил выступление президент, – открывается дверь в вечность. Россия решительно входит в эту дверь. Кто против воды – тот против России! Кто против России – тот против нас! Кто против нас – тот и дня не проживет!»

Обступившая сцену толпа восторженно заревела. Толпе всегда нравились экспромты президента.

Однако на бульваре, где из последних сил выдерживал паузу «Тангейзер», происходило нечто, что нравилось толпе больше, нежели «водяные» экспромты президента. Или – там собралась более многочисленная, а главное, более отзывчивая на креатив толпа. Разнузданное победительное веселье явственно ощущалось в антрактном реве. Неуместное, никак не согласующееся с музыкой великого Вагнера, похабное ликование переполняло ревунов.

Вергильев догадывался, что это за рев, и какого рода этот креатив. Ему стало смешно: отставка правительства свершилась под аккомпанемент полового акта на оперной сцене.

Небесный крокодил тем временем «доел» вторую половину солнечного колобка. Этого ему показалось мало. Крокодил попросту заменил собой небо, преобразовал его в сплошную «линию воды», на которой, по мнению президента, «открывалась дверь в вечность». Крокодил распахнул эту дверь. Вода (вместе с крокодилом?) отвесно рухнула вниз.

Пешеходы на Тверской улице опрокинули металлические ограждения. Вокруг площади сомкнулось мокрое, не знающее как разогнуться, где укрыться от дождя, многотысячное живое кольцо. Охрана обступила президента, но пробиться к кортежу сквозь хаотично перемещающихся в потоках воды, не реагирующих на указания, скользящих и падающих на землю соотечественников было невозможно.

Тем временем оперный рев оснастился набатным звоном, словно на уши невидимой орущей голове, видимо той, с какой сражался пушкинский – вдруг на Пушкинской же площади? – Руслан, повесили серьги-колокола.

Сквозь плотный занавес дождя с бульвара на площадь, опережая колокольный звон, катилась волна срывающих с себя одежду, частично раздетых и совершенно голых молодых людей. Внезапно обострившимся зрением (свойства перископа приобрели его глаза) новоявленный подводник-Вергильев разглядывал сквозь хлещущие с неба потоки прыгающие груди, бритые, подстриженные и лохматые лобки, разноцветные татуировки на девичьих плечах, животах и ягодицах. В поле зрения перископа вынужденно попадали и мужские тела – мускулистые и дряблые, с восставшим, полувосставшим и совершенно не восставшим, можно сказать, позорно рабствующим достоинством. Не очень понятно было, зачем, вообще, его демонстрировать революционному миру?

На бегу составлялись пары, тройки и более многочисленные эротические коллективы. Они тут же – на площади – бросив на асфальт остатки одежды, или стоя, сидя, боком, в самых фантастических, невозможных в обыденной жизни позициях, совокуплялись, сплетались вокруг деревьев и фонарей в вакхические, дионисийские венки.

Вергильев решил держаться поближе к начальству, справедливо рассудив, что президента уведут с площади в первую очередь. А он вместе с членами отставленного правительства следом, следом…

Президент, надо отдать ему должное, вел себя совершенно спокойно. Охранник пытался раскрыть над ним зонт, но вода с неба била с такой силой, что раскрыть зонт не удавалось. Можно сказать, в шланг превратился зонт, из которого охранник поливал президента, словно тот был цветком или овощем. Президенту это надоело, и он отодвинул охранника. «Не будем отрываться от народа, – расслышал Вергильев слова президента. – Аки посуху, не получится». Потом он поманил к себе другого охранника – с кейсом. Тот извлек из кейса бинокль, протянул президенту.

Некоторое время президент рассматривал в бинокль, что происходит на площади.

– Не думал, – передал он бинокль жене шефа, – что молодежь воспримет мои слова о пользе водных процедур столь буквально. Кто тут намекает, – строго обратился к протиснувшейся к нему, перепуганной и ни на что не намекающей, съемочной группе Би-би-си, – что наша молодежь утратила пассионарность? Разве у вас… в Гайд-парке такое возможно?

Охрана оттерла корреспондентов, пытаясь расчистить дорогу к президентскому кортежу. В открывшейся на мгновение перспективе возник огромный негр, занимавшийся любовью с девушкой у фонарного столба. Девушку, однако, если, конечно, это была девушка, за широким стилизованным столбом было не разглядеть, и казалось, что негр выдалбливает членом, как отбойным молотком, в чугунном фонаре дыру.

Но недолго президент, жена шефа и члены отставленного правительства смотрели на стахановца-негра. Кольцо вокруг сцены вновь свернулось удавом. Дождь ударил с новой силой.

У Вергильева мелькнула мысль, что больше всего на свете президенту сейчас хочется, чтобы вокруг не было ни охраны, ни отправленных в отставку министров. Даже против распоясавшегося (в прямом и переносном смысле слова) проходчика-негра не возражал бы президент. Пусть себе рубает любовный уголек. Президент бы с удовольствием избавился от промокшего до нитки костюма и присоединился к молодым людям с бульвара.

Но не один.

Он бы бежал и бежал, пока не догнал бы жену шефа. А той предстояло сделать выбор – остаться с президентом, сбросив сплетенное из нитей дождя платье, или – раствориться в дожде, прежде чем президент ее настигнет.

Толпы напирали со всех сторон, словно тиски сжимались вокруг сцены.

Со стороны бульвара накатывались голыши.

С Тверской – одетые, но ищущие защиты от ливня, граждане.

От Малой Дмитровки – рявкающие в мегафоны демонстранты с изжеванными в лохмотья, как если бы дождь был огромной ненасытной пастью, транспарантами. Пасть еще и оказалась с юмором, сократив на одном из уцелевших транспарантов святое слово «свобода» в… «во…ода». С другого – видимо, напоминавшего о выдающемся борце за демократию академике Сахарове, пасть слизнула все буквы, издевательски оставив только «Сахар».

От недавно установленного на другой стороне бульвара храма-новодела – неотвратимо надвигалась колонна верующих с хоругвями, во главе с бородатым батюшкой в черной рясе и с посохом. Батюшка прыгал по асфальту, как намокший, а потому не могущий взлететь, ворон, преследуя… обезьяну?

Нет…

Вергильев разглядел, что не обезьяну преследует колонна верующих во главе с грозно размахивающим посохом… отцом Драконием, вспомнил Вергильев имя батюшки – бывшего прокурора, а ныне депутата Государственной Думы. Они преследовали артиста, точнее статиста оперы, одетого в оранжевый с хвостом костюм не то фавна, не то черта. Со стороны все выглядело так, словно несчастный этот кордебалетный фавн или черт пытается укрыться, спастись среди голых, совокупляющихся фактически на бегу людей, как в аду (где еще возможна такая мерзость?), а отец Драконий ведет свое воинство на сокрушение вместилища зла. Не упуская из вида оранжевое отродье, отец Драконий не забывал вразумлять посохом попадавшихся под руку голышей.

Видя такое дело, некоторые охранники достали пистолеты.

– Убрать оружие! Уходим! – принял решение президент. – Спускаемся в этот… как его… аква-комплекс! Открывайте!

Отставленные члены правительства, примкнувшие к ним прокурор с судейскими, какие-то еще не в добрый час приехавшие на площадь государственные люди потянулись за президентом к спуску в аква-комплекс.

– А он там… действительно есть, этот аква-комплекс? – на всякий случай поинтересовался Вергильев у оказавшегося поблизости Славы.

– Обижаешь, – сказал Слава. – Бассейн наполнен, сауна нагрета, хамам… под паром, аромотерапия. Или бассейн сейчас не катит? Нас-то хоть пустят?

– Не знаю, – честно ответил Вергильев. – Когда охрана нервничает, ни в чем нельзя быть уверенным…

И как в воду (хотя, почему как?) смотрел.

– Все, хватит! Набились! – оттолкнул от двери какого-то, явно не по чину лезущего в аква-комплекс, то ли заместителя министра, то ли председателя думского комитета, начальник президентской охраны. – Я закрываю! – обратился к оставшимся снаружи подчиненным. – Кортеж сюда! Немедленно! Да хоть по головам! На связи!

Дверь закрылась.

– Остаемся на линии воды? – услышал Вергильев за спиной голос шефа.

– Вы… здесь? – удивился он.

– Да поссать за трибуну отошел, – объяснил шеф.

– А где ваша жена? – повертел головой по сторонам Вергильев.

– Не знаю, – мрачно ответил шеф. – Все по пословице: жену отдай дяде, а сам ступай к… Ну что? – увидел Славу. – Так и будем здесь протекать?

– Давайте в будку! – быстро сориентировался Слава. – Ничего, поместимся!

Без помощи охраны добраться до кабины оказалось не так-то просто. Толпа на площади то сжималась, и тогда не то что идти, а дышать становилось трудно, то разжималась, как кулак, и тогда можно было сделать несколько шагов.

Слава шел первым.

Следом – шеф, ухвативший его за брючный ремень.

Замыкал шествие Вергильев, мертвой хваткой вцепившийся в ремень шефа.

Оцепление, похоже, сняли. Народ ломанулся на проезжую часть перекрытой Тверской.

Ходынки удалось избежать.

Осталось только переждать потоп.

Наконец, они втиснулись в кабину. Но дверь закрыть не удалось, потому что в проеме застряло лохматое рыжее существо, говорящее не по-русски. Вергильев с изумлением узнал того самого, преследуемого отцом Драконием, оперного то ли фавна, то ли черта.

– Кто это? Чего ему надо? Почему он… матерится? – спросил шеф.

Черт и впрямь обильно уснащал свою нерусскую речь звуками типа «хуэ», «хюи» и «хюю».

– Он не матерится, – объяснил Слава. – Он разговаривает с нами по-фламандски. У них там все – сплошной х… Такой язык.

– Вот как? – удивился шеф. – А почему он разговаривает с нами по-фламандски? Он что, Тиль Уленшпигель? Я не знаю ни одного фламандца, который не мог бы разговаривать по-английски…

– Он волнуется, – сказал Слава, – потому что не знает, зачем за ним гонится сумасшедший старик.

– Ладно, – пожал плечами шеф, отодвинулся от двери. – Пусть заходит. Где этот сумасшедший старик?

Обрадованный артист ввалился в будку, но на пороге поскользнулся, так что быстро захлопнуть дверь не удалось.

– Получай, вор! – прогремел над площадью голос отца Дракония.

В следующее мгновение посох, как копье, пущенное… Александром Македонским, не иначе, влетел, чудом никого не убив, в кабину, не просто вонзился, но пробил насквозь пульт вместе с кнопкой, которую (предположительно) мог нажать президент.

Пульт взорвался букетом белых искр. Торчащий в пульте, как гарпун в спине кита, посох отца Дракония засветился, словно его вдруг тоже оплели вьющиеся – вспыхивающие и гаснущие – электрические цветы. Будка завибрировала, как ракета перед стартом. Слава, шеф, Вергильев и перепуганный оранжевый фавн едва успели выскочить вон.

Внутри кабины раздались хлопки, словно некто невидимый, но большой, кратко чему-то поаплодировал, потом будка подпрыгнула, выстрелила в небо белым дымчатым лучом и погасла, как умерла. На площади сделалось тихо, как на кладбище.

Но никто (кроме будки) не умер.

Все были живы.

– Пойду посмотрю, что там, – мрачно произнес Слава.

В воздухе повеяло озоном.

Дождь чудесным образом прекратился.

– Уймись, отец. Это всего лишь артист, – сказал шеф отцу Драконию.

Тот почему-то опустился перед ним на колени и размашисто перекрестился.

– Это лишнее, – поморщился шеф.

– Там… – протянул руку вверх отец Драконий, – ангел… Я видел. Он спустился с неба…

Опамятовавшиеся журналисты защелкали фотоаппаратами, зашевелили, как ластами, мокрыми айпадами и камерами. Вергильев прямо-таки увидел завтрашние первополосные фотографии: отец Драконий в черной рясе, с большим крестом на груди тянет вверх руку в нацистском приветствии…

Он посмотрел, куда указывал отец Драконий.

На сцене, уже не в сером, сплетенном из нитей дождя, но в сшитом из радуги платье, стояла жена шефа. Вергильев был готов поклясться, что когда они пробивались к будке, ее там не было. Неужели, подумал он, спряталась под сценой? Вот хитрюга…

Из обесточенной, напоминающей брошенную бабой-Ягой избушку на курьих ножках, будки выбрался Слава. В перепачканных сажей руках он держал посох отца Дракония.

– Этот идиот, – тихо сказал Слава шефу, но Вергильев расслышал, – не просто долбанул своей палкой в пульт. Это бы ладно. Он… пробил кабель «водяного дыма». Здесь, на открытом пространстве как-то обошлось, только дождь прекратился, а вот что там… – кивнул в сторону аква-комплекса.

– Не понял, – нахмурился шеф.

«Водяной дым», – объяснил Слава, – новейшая нанотехнология. Он преобразует материю, разлагает ее на атомы. Генератор подает энергию для системы очистки и напора воды. А дед своим посохом… пробил насквозь кабель. Вся энергия ушла… туда, – кивнул в сторону аква-комплекса Слава. – Я… не знаю, что там… Это все равно, что смахивать крошки со стола реактором на быстрых нейтронах. Вот смотрите, – показал шефу посох, – конец из кованого железа, как острога… Откуда у него такая силища? Илья Муромец, блядь! Этот выносной пульт… Зачем он был нужен? Какой-то бред! – махнул рукой.

Жена шефа все еще стояла на сцене в платье из радуги, но уже как будто не касаясь сцены ногами. Вергильев вспомнил, что совершенно точно видел, как она спускалась вместе с президентом в аква-комплекс.

– Пошли! Где ключи? – расталкивая явно ожидавших «продолжения банкета» людей на площади, шеф в два прыжка добрался до аква-комплекса. – Всем стоять! Я один! – приказал охране. – Вы потом! – Выхватив у Славы ключи, открыл дверь, вошел внутрь.

– Никого не пускать! – распорядился, входя в роль, Вергильев. – Он с нами! – пропихнул вперед Славу.

Охрана послушалась.

Аква-комплекс был девственно чист и абсолютно пуст. Он напоминал операционную до того момента, как туда привезут на каталке усыпленного больного, и бригада хирургов приступит к операции.

Шеф, Слава и Вергильев трижды обошли все помещения, проверили все, включая одежные шкафчики для «чистых людей» из «чистого города».

– «Водяной дым», – тихо сказал Слава Вергильеву, – их всех… смыло, как… водой в унитазе. Замочило… в сортире.

– Ну что, парни? Поплаваем в бассейне? – Голос шефа звучал гулко, словно шеф говорил в микрофон на многотысячном митинге. – Или вы предпочитаете хамам с этим… как его… «водяным дымом»?

– Начинайте без меня! – Вергильев вдруг ясно, словно только что очнулся, понял, что промедление смерти подобно.

Неведомая сила повлекла его прочь из аква-комплекса – на площадь, к безмолвствующему народу.

Площадь была залита солнечным светом. По Тверской спокойно шли люди, а по проезжей части неслись машины. Это было совершенно невозможно, но за деревьями на бульваре оркестр берлинской оперы настраивал инструменты, явно намереваясь довести до конца «Тангейзера». С немцами, рассеянно подумал Вергильев, надо дружить, крепкие ребята. Особенно после Сталинграда. Отец Драконий о чем-то строго, но мирно беседовал с подсохшим оранжевым чертом. Интересно, подумал Вергильев, на каком языке они разговаривают? На бульваре ударили литавры, глухо забубнили промокшие барабаны. Черт, подхватив хвост, простился с отцом Драконием, опрометью кинулся к рабочему месту.

Сопровождаемый тысячами глаз, Вергильев медленно и значительно (что-то ему подсказывало, что надо именно так) поднялся на сцену, где еще недавно стояла, не касаясь сцены ногами, жена шефа в платье из радуги. Сейчас ее здесь не было. Куда она подевалась? Вергильев не знал, да и не было времени об этом думать.

– Граждане России! – возвестил он со сцены в дымящуюся на солнце (неужели «водяным дымом»?) намокшую губку микрофона, который неожиданно (неужели опять «водяным дымом»?) разнес его голос над притихшей площадью. – Бескровная демократическая революция, о которой так долго мечтали лучшие люди страны, свершилась! – Вергильев понятия не имел, откуда берутся произносимые им, орлино летящие над площадью, слова, но и об этом, также как и о том, куда подевалась жена шефа, думать времени не было.

Он поднял вверх руку, успокаивая растревоженных слушателей.

– Президент, – продолжил каменным прокурорским голосом, – осознал губительность проводимой им политики и вместе со своим окружением навсегда покинул Россию! Покинул, – уточнил, уловив некий гул сомнения, Вергильев, – абсолютно добровольно, исполнив все предписанные Конституцией формальности. Нас ожидает долгий и трудный период восстановления в стране порядка и демократии. Но не в хмурое, как когда-то утро, а в прекрасный солнечный день после очистительной грозы мы вступаем на путь обновления! Не сомневаюсь, что мы пройдем его открыто, с честью, неукоснительно соблюдая законы нашей великой Родины. Да здравствует временно исполняющий обязанности главы государства… – набрав полную грудь воздуха, Вергильев что было силы проорал фамилию шефа.

Площадь отозвалась ошарашенным ревом.

Тут же, ставя жирный крест на самой возможности продолжения митинга, во всю мощь грянул на бульваре «Тангейзер».

Вергильев спустился вниз. Все судьбоносное делается быстро, вспомнил он чьи-то мудрые, но циничные слова.

Возле сцены, окруженный охранниками, шеф отдавал распоряжения по мобильному телефону. Президентский кортеж уже успели подогнать прямо к аква-комплексу.

– Молодец, – закончив разговор, похлопал по плечу Вергильева шеф. – Все правильно сказал. Пиши заявление о приеме на работу.