Текст книги "Качели в Пушкинских Горах"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

ИЗ-ЗА ЧЕГО НАЧАЛАСЬ ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА?

«Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына» – так начинается «Илиада» в переводе Гнедича.

Я почему-то часто думаю о Троянской войне, о том, как троянцы увидели в море греческие корабли и, размахивая руками, побежали по песку, чтобы спрятаться за крепостными стенами. На берегу, наверное, осталось множество сандалий – мужских и женских, словно разбили витрину обувного магазина. Греческие герои, блестя на солнце хвостатыми шлемами и медными выпуклыми щитами, сошли с кораблей и ринулись разорять окрестности, в то время как простые воины разбивали лагерь. А потом полилась овечья и бычья кровь, задымились жертвенные костры.

Троянцы обвешивались оружием и проклинали Елену Прекрасную…

С гнева все началось и у нас. Точнее, с обиды. Сначала обида, потом гнев.

И воспевать в этой истории надо нас – пятерых героев, три дня осаждавших неприступный дом шесть на Полтавской улице и одержавших победу. Мы – это Костя Благовещенский, Андрюха Рыжов, Чича, Ленька Белов и я. Мы живем в одном доме, учимся в шестом «б» классе. Еще в нем учатся девять мальчиков и двадцать девочек, но к войне имела отношение только Ленка Славина. Она тоже живет в нашем дворе.

Сейчас Ленка ходит по двору одна. Белые ночи начались, долго можно гулять. Ленка в красной тельняшке сидит на скамейке и делает вид, что читает. Несколько раз Костя Благовещенский порывался к ней подойти, но мы так на него смотрели, что он тут же останавливался.

На вид Костя тихий. Высокий, бледненький, волосы русые, глаза голубые. Все женщины в нашем дворе любят Костю и говорят, что он похож на ангела. «Не зря у вас имя такое», – говорят они Костиной матери – Ангелине Ивановне. «Ох, вам бы такого ангела…» – вздыхает она.

На спор Костя прыгал со второго этажа, держал ладонь над свечой, спускался с крыши по водосточной трубе.

На спор он может сделать что угодно, а вот дружить не умеет. Мне никогда не бывает с ним так спокойно, как с Ленькой Беловым. Мне кажется, Костя не слушает, что я ему говорю. А еще кажется, что он сейчас возьмет и уйдет куда-нибудь, на меня даже не обернется.

Костя умеет быть рядом и отсутствовать одновременно. Ко мне, Чиче Андрюхе и Леньке Костя относится одинаково. А я не такой. У меня обязательно должен быть друг. И я хочу, чтобы им был Костя.

Теперь грозный Капитульский – вождь дома шесть – снимет шляпу, если Чича – самый маленький и слабый из нас зайдет в их двор полюбопытствовать, не прибавилось ли чего новенького в железных ящиках, куда радиотелемастерская сбрасывает отходы.

О радиотелемастерской, вернее, о ящиках, особо. Два раза в день открывается окованная жестью дверь, и люди в серых халатах выносят в ящики коробки, полные различных интересных деталей. Радиоделом увлекается у нас один Ленька Белов. Он длинный и рыжий. Мне почему-то кажется, что, став взрослым, Ленька первым делом отрастит себе бороду лопатой. Как-то Ленька признался, что хочет всю жизнь ездить радистом в геологические партии. С помощью выброшенных деталей он собрал великолепный приемник, который орет у него из окна на весь двор. Из ящиков мы уносим похожие на космические корабли радио– и телелампы, катушки с тончайшей медной проволокой, красные и зеленые сопротивления, спутанные проводки, блоки, а иногда даже кинескопы с темными пятнами на экранах.

Все это вскоре бьется, крушится, разламывается и выбрасывается, но рыться в ящиках стало для нас привычкой, как играть в футбол летом, в хоккей зимой, сидеть на лестнице осенью, когда дождь.

Да, мы победили! Но победа обернулась горечью. Не говорю об отметках – за время войны каждый из нас получил по двойке, а Андрюха Рыжов даже три! Не говорю о ранах – на пятерых пришлось три синяка, два растяжения, один разбитый нос, вывихнутый палец у Чичи и расцарапанная щека у Кости Благовещенского. Не говорю о двух порванных рубашках и штанине, которую Андрюха Рыжов располосовал о гвоздь в парадной, убегая от толстого Фимы – второго по силе врага после Капитульского.

Ленка сплела из будто бы случайных своих взглядов невидимые веревки, опутала ими Костю, и Костя ходит по двору, а веревки постепенно подтягивают его к скамейке, на которой сидит Ленка. Заживающая царапина на щеке у Кости больше не напоминает ему про Ленкино предательство. Я бы такое ей не простил… Впрочем, мы бы все не простили…

Три дня, как война кончилась, а мы так и не сходили посмотреть, что там нового в ящиках. Теперь – весь ящик уноси, слова никто не скажет.

Мы до сих пор не забываем час победы. Когда ребятки из дома шесть разбредались по двору, а появившаяся неожиданно в голубом платье Ленка Славина расцарапала щеку Косте Благовещенскому. «Мы дрались один на один… – сказал Капитульский Ленке. – Зря ты это…» А Костя, который несколько минут назад выкупал Капитульского в луже, не притронулся к щеке и ничего не сказал Ленке. Царапина из белой превратилась в розовую, потом в красную, и капля крови потекла по щеке, как слеза.

Костя смотрел сквозь Ленку на стену гаража, где мелом было выведено: «Пом! Жди! Скоро выйду!».

Это написал Капитульский одному из братьев Помозовых. Только он мог писать такие послания. Кого-нибудь другого братья за это бы избили.

– Из-за чего вы дрались? – спросила Ленка. Вопрос ее, как шар-зонд, повис в воздухе.

Капитульский медленно пошел к своему подъезду, и спина у него была такой, будто на ней лежал мешок с камнями. Ветер подул, словно нам пора было отплывать, как грекам после взятия Трои.

– Пошли… – сказал Костя. Наши расстегнутые рубашки стали похожими на подушки, а Ленкино голубое платье захлопало у нее вокруг ног. Мы шли и не оглядывались на Ленку, которая неизвестно зачем влипла в эту войну. Так нам тогда казалось. Война выиграна, ящики наши, а Капитульский больше не скажет Ленке ни слова, потому что она видела, как он, побежденный, валялся в луже. Ленка стояла одна посреди чужого двора, Капитульский смотрел на нее из окна на пятом этаже, а мы уходили все дальше и дальше.

Да! Три дня, как выиграна война…

Костя Благовещенский заболел ангиной. В мае это надо суметь. Он сидит дома и разучивает на пианино концерт Рахманинова. Пианино стонет, как загнанный конь. По вечерам Косте звонит Ленка и рассказывает, что нового в школе. Мы советуем Косте бросать трубку, когда она звонит, а он вместо этого разговаривает с ней и не смотрит в зеркало на расцарапанную щеку.

Андрюха Рыжов наказан. Он получил три двойки подряд и теперь учит все предметы. А потом пересказывает отцу вслух параграфы. До начала летних каникул две недели, а Андрюха уже выучил все учебники до конца.

У Чичи распух палец. Он ходит а поликлинику на УВЧ, а в школе все время вспоминает подробности войны. Причем, как-то так получается, что во всех эпизодах Чича оказывается главным героем. Без него мы бы пропали!

Ленька Белов потерял недавно свой любимый перочинный нож. В этом ноже и отвертка, и шило, и все что угодно. Его нашла девчонка из дома шесть. Не помню, как ее звать, помню только, что рот у нее вечно открыт.

Ленька каждый день после школы бежит к ним во двор и просит девчонку отдать нож. Та обещает, а сама только корчит рожи из окна или несет какую-то чушь. Но мы заметили, что и сам Ленька не очень-то хочет, чтобы она вернула нож. Леньке нравится разговаривать с этой дурочкой.

И только я относительно благополучно выпутался из войны. Синяк заживает, рубашка давно зашита, а двойку по географии я исправлю. Теперь, когда я могу показать на карте, где находится Троя! И рассказать о нашей войне, как когда-то Гомер рассказал о Троянской!

День первый. Гнев

Все началось в понедельник. И первый бой был в понедельник. Но сначала немного о событиях, предшествовавших войне.

На уроке ботаники Ленка Славина – большая любительница кроликов и лягушек (когда показывали фильмы о том, как бьется сердце у разрезанного кролика или дергается нога у распятой лягушки, она громко всхлипывала и закрывала лицо руками) – получила записку от Кости Благовещенского. Костя сидел с самой красивой девочкой в классе – Олей Дмитриевой, и то, что он написал записку Ленке Славиной – худой, длинной, с волосами цвета размазанного яичного желтка, – нас удивило.

Ленка на записку не ответила, но на перемене что-то сказала Косте, а Костя согласно кивнул головой.

В тот день я смотался с последнего урока. Когда мне надо уйти из школы, я смело иду в медицинский кабинет. Смело иду, потому что во внутреннем кармане пиджака у меня лежит точно такой же градусник, как и те, что стоят на стеклянном столе в стакане, покрытом марлей. Единственное отличие моего градусника – это то, что на нем набита температура тридцать семь и восемь. Волшебная температура. И так как я не был на последнем уроке истории, то придется рассказать о том, что тогда произошло, со слов Чичи – нашего круглого отличника, самого маленького и слабого человека в классе. Чича поэтому и учится так замечательно. Что-то не встречал я красивых и сильных отличников.

Костя стоял на исписанном цветными мелками асфальте и ждал Ленку Славину. Та вышла, и они медленно пошли через проходной двор на нашу родную Полтавскую улицу. И вот когда они вышли из двора и остановились на перекрестке, появился Капитульский. Калитульский чуть-чуть выше Кости. Волосы у него темные, вьющиеся. Он учится в седьмом классе и не в нашей школе. Костя и Ленка прошли мимо, а Капитульский остановился и принялся рассматривать афишу. Чича сказал, что тоже изучил афишу. Там было сказано, что песни народов мира исполняет Валерий Самолетов. Чиче фамилия понравилась. Ему нравятся фамилии, из которых получаются хорошие клички.

За неделю до этих событий Костя Благовещенский начал часто причесываться и смотреться в зеркало. Теперь он стал вылитым ангелом. Так, казалось, воздух вокруг глаз и светится…

Ленка и Костя стояли на перекрестке и, может быть, вовсе не заметили Капитульского, если бы он, якобы увлеченный изучением афиши, громко не свистнул себе под нос.

– Эй! Созерцатель афиш! – крикнула ему Ленка. – Забыл, куда ты меня сегодня звал?

– Куда? – Капитульский смотрел на афишу, словно учил текст наизусть.

– К соседу-гипнотизеру… – Ленка уже стояла спиной к Косте.

– Врет он, – сказал Чича, который все про всех знал. – У него сосед полковник, а не гипнотизер…

– Полковник-гипнотизер, – уточнил Капитульский.

– Это он тебя загипнотизировал, что он гипнотизер, а на самом деле он полковник, – упорствовал Чича.

– Не важно, кто он. Мне все равно интересно! – заявила Ленка. – Ау, Костик! – повернулась она. – Играй в теннис с Чичей! Я пойду к гипнотизеру в гости… Правда, что он сможет превратить меня в гибкую доску? – спросила она у Капитульского.

– Ты и так доска, – зачем-то сказал Чича, – только не гибкая, а горбыль… – но попав под перекрестные взгляды Кости и Капитульского, на всякий случай отошел подальше.

Вечером, как обычно, мы сидели на чердаке и смотрели, как голуби ходят по крыше. Ленька Белов притащил свой знаменитый приемник, и мы слушали французскую певицу. Наш дом высокий и старый. Из чердачного окна многочисленные крыши напоминают ступеньки. Великану бы какому-нибудь по ним ходить. А далеко-далеко впереди торчит шпиль Адмиралтейства. В тот вечер шпиль блестел, словно его надраили наждаком, и казался таким хрупким, что не верилось: как на его конце помещается шестиметровый корабль-парусник?

– Куда это Ленка пошла? – полюбопытствовал, глядя в окно, Чича. Он, единственный из нас, уже выучил все уроки и никуда не спешил. Уроки Чича делал мгновенно. Я еще только тапочки дома надеваю, а он уже упражнение в тетрадь строчит.

– А вырядилась как! – сказал Андрюха Рыжов и намотал на палец собственный локон. Андрюха летом собирался ехать в международный лагерь, а сейчас отращивал волосы, чтобы понравиться там девочкам-иностранкам.

Ленка была в голубых брюках и в розовой кофте с вышивкой. Она напоминала цветок. Волосы только все портили. Никак они у Ленки пышными быть не желали.

Ленька Белов поймал позывные какой-то станции. Били часы, и играла музыка. Казалось, что Ленка внизу слышит и идет в такт этим позывным.

– Пошли в дом шесть? – неожиданно предложил Костя.

– Смотреть, как гипнотизер будет превращать ее в доску? – засмеялся Чича.

– Кого в доску? Зачем в дом шесть? – Мы ничего не понимали.

– Мне Фима говорил, вчера в отходы целый телевизор выбросили, – равнодушно сказал Костя.

Ленька так и подпрыгнул. Его мечта – сделать такой телевизор, чтобы он, как приемник, ловил разные станции и все показывал на своем экране. Ленька один раз даже показывал мне (по крайней мере он так утверждал!) схему телевизора будущего. Я ничего не понял. Мама с папой говорят, что я посредственность, что мне надо не в школе учиться, а заборы красить. Стол мой завален книгами, которые я не читаю, и журналами, которые я даже не просматриваю. Мне нравится собирать значки и петь песни, где: «Дочь капитана Джанель, вся извиваясь, как змей, танцует танго-фокстрот, где в Кейптаунском порту с какао на борту «Жанетта» исправляет такелаж, матрос Гарри всаживает нож в горло атаману, а в один французский порт врывается теплоход в сиянии своих прожекторов». Значков у меня уже двести пятьдесят штук, а песни раньше мы пели на чердаке хором.

Когда мы зашли в дом шесть, то увидели около ящиков толстого Фиму. У Фимы здоровое, словно надутое воздухом, лицо и кулаки, похожие на недозревшие тыквы.

Поговорив с Фимой о футболе, мы стали рыться в ящиках. Никаких телевизоров там не было.

А потом увидели Капитульского и Ленку.

– Ну как прошел сеанс? – спросил Костя.

– А как теннис? – спросила Ленка. – Ты, конечно, обыграл несравненного Чичу?

Ленка и Капитульский прошли мимо нас и уселись на скамейку. О чем они там говорили, неизвестно.

Ленка чертила туфлей на земле крестики и нолики и посматривала то на Капитульского, то на Костю.

– Ты так и не сказала, тебя превратили в доску? – не успокаивался Костя. Никогда еще мы не видели, чтобы он так волновался и задавал так много вопросов.

– Какое твое дело? – огрызнулась Ленка.

Во дворе появились братья Помозовы. Они с интересом слушали разговор и кулаки шевелились у них в карманах.

– А я думал, что увижу, как плотники выносят из подъезда длинную дубовую доску…

– Эй! – сказал Капитульский. – Фима! Почему люди из чужого двора грабят наши ящики?

– А? – не понял Фима. Зато братья подошли совсем близко и, насупившись, уставились на нас. Гвардия Капитульского. Откуда-то еще появился Вовка Смирнов – тоже парень из их двора. Все это врема он колотил палкой по мусорному баку на помойке. Зачем пришел? Колотил бы себе…

– Сейчас мы вас бить не будем, – потянулся Капитульский. – Сейчас мы только сделаем вам первое и последнее предупреждение…

Мы дышали, как паровозы. Костя не выдержал. Он бросился на Капитульского, но тот успел спрыгнуть со скамейки и встретил Костю ударом в челюсть. Толстый Фима схватил в охапку Чичу, точно Фима был кенгуру и на животе у него была сумка, куда он хотел запихнуть нашего Чичу. Чича завертелся, как сверло в электродрели. Братья сопели и дубасили Леньку и Андрюху Рыжова. А Вовка Смирнов все время замахивался на меня палкой и сам козлом отскакивал в сторону. Хороший мне попался противник…

Да, мы бежали! Как мы бежали…

Мы пришли в себя только в родном дворе. Нам было стыдно. А стыд рождает гнев.

Андрюха горестно смотрел на разорванные джинсы, Ленька и Чича вытирали разбитые губы, а скула у Кости распухала и синела.

Белая ночь, светлая улица, уроки не выучены…

День второй. Описание дома шесть. Наши враги

Полтавская улица… Милая наша улица, черточка, соединяющая палки в букве «Н». Одна сторона – Невский, вторая – улица Гончарная. На Полтавской улице кинотеатр «Радуга», магазин «Дары природы» и школа, в которой мы учимся. На Полтавской улице – коварный дом шесть. Лестницы в нем каменные, крепкие, стены черные, асфальт во дворе потрескавшийся. Весь первый этаж – окна зарешеченные. Вход во двор с улицы – арка низкая, но зато широкая изнутри. Второй вход через парадное, мимо квартиры Фимы – это кратчайший путь к ящикам. Ящики в тупике, рядом с тупиком парадное, где живет Капитульский, а перед ящиками дом образует выступ, похожий на нос корабля.

В доме шесть ребята живут сильные и решительные. С нами воевало пять человек.

Капитульский. Когда он и Костя сходились под аркой, остальные прекращали драться. Капитульский и Костя не валили, не лапали друг друга, они кружились, шипели, как змеи, отпрыгивали, снова сходились, били сильно, точно. Капитульский – вождь дома шесть. По понедельникам он ходит с отцом в баню. Приходят они из бани красные как раки, а волосы у Витьки (так зовут Капитульского) стоят вокруг головы черным облаком.

Фима – фигура номер два. Фима толстый, он не любит драться на кулаках. Его любимый прием – навалиться так, чтобы противник вздохнуть не мог, а придавить своей тушей Фима кого угодно может.

Братья Помозовы. Они смотрят в рот Капитульскому, слушаются его во всем. Но дерутся братья надежно. При случае один из них и двоих подержать может, в то время как другой кому-нибудь помогает.

Вовка Смирнов. Это балласт, такой же как у нас Чича. Первым бежит, и последним начинает драться. В основном они с Чичей и сражались.

– Витька вчера отделал вас пятерых, – сказала нам утром в школе Ленка. – Мне стыдно, что я живу во дворе, где мальчишки не умеют драться…

Костя смотрел на гипсовый бюст Лобачевского и молчал. Кто-то положил на голову великому математику цветок из гербария. Из форточки дуло, и сухой цветок весело покачивался.

– Нам плевать, что тебе стыдно, – сказал Ленька Белов. – Нам нужны ящики с деталями. Из них мы соберем приемник, который будет принимать все станции мира… А на тебя нам плевать… Правильно, Костя?

Костя стоял рядом и прятал в воротник распухшую скулу. А Чича хлопал ресницами. У всех маленьких и слабеньких обязательно на глазах гигантские ресницы. У нашего Чичи, как всегда, торчало из-под пиджака три рукава: нижней рубашки, верхней и свитера.

– Зачем вы разговариваете с дубовой доской? – спросил Чича.

– С доской? – глаза у Ленки сузились, а длинная рука хищно протянулась к большому Чичиному уху.

– Ну ты! – отпрыгнул Чича. – Поосторожней, доска!

Потом мы смотрели из окна на дом шесть. Он казался нам черным вороном, распростершим крылья над всей улицей. Наш желтенький домик, одной стороной выходящий на Невский, был по сравнению с ним цыпленком.

– Сегодня я буду драться с Капитульским один на один, – сказал Костя.

Но в тот день никто ни с кем не дрался. В тот день мастерская была выходная, и, когда мы пришли в дом шесть, ящики светились крашеными днищами, а во дворе никого не было. Мы потоптались и ушли. Только Чича, наш храбрый Чича неожиданно схватил камень и швырнул его в окно на втором этаже (дальше Чиче было не докинуть). «Вот тебе полковник! Вот тебе гипнотизер!» – в восторге закричал он. К счастью, камень угодил в водосточную трубу. Вернувшись в свой двор, мы встретили Ленку и сказали ей, что ее любимчик Капитульский трус, раз он прячется, когда мы приходим в дом шесть.

День третий. Описание Ленки Славиной. Победа

Ленка Славина живет в нашем дворе. Ленка дружит с самой красивой девочкой в классе – Олей Дмитриевой. Если Оля похожа на белокурую куклу, то Ленка похожа на эту же куклу, только после того, как с ней поиграют лет пять. Волосы у Ленки соломенного цвета, глаза серые, а лицо худое. До четвертого класса мы дружили с Ленкой, даже не замечали, что она девчонка. Однажды Чича размахался палкой с гвоздем на конце и проткнул Ленке ладонь. Мы думали, она тут же заорет и пойдет жаловаться, но Ленка даже не заплакала.

В пятом классе Ленка пошла с нами купаться в открытый бассейн. Мы сидели в мокрых трусах на камнях и смотрели, как прыгают с вышки взрослые парни. Особенно восхищались мы одним – с голубым орлом на груди.

– Надоело вас слушать, – вдруг заявила Ленка и полезла на вышку.

Она прыгнула, потом вынырнула и снова села рядом с нами. Тут же полез на вышку Костя. Он тоже прыгнул, но живот после этого у него стал красный, словно Костя целый день пролежал на солнце.

Ленка учится с тройки на четверку, а ее подруга Оля Дмитриева отличница. Когда кто-нибудь из нас просит Олю дать списать, Ленка сразу встревает и говорит, чтобы мы списывали у Чичи. Дескать, девочки списывают у Оли, а мальчики у Чичи. Такой неписаный закон она придумала.

В третий день войны мы вступили решительными как никогда. Головы легкие, кулаки тяжелые – идеальное состояние для бойца. Мы действовали, как фаланга Александра Македонского в лучшие годы. Сомкнутым строем прошли сквозь арку, сокрушив по пути возвращавшихся из школы братьев Помозовых.

Первым делом выбили из их ртов мороженое, а потом надавали глупым братьям оплеух и затрещин. Треск стоял, словно орехи кололи. Оплеухи и затрещины – самое унизительное в драке. Братья завыли, как волки.

Со стороны помойки раздавались удары палки по мусорному бачку.

– Андрюха! Сокруши Смирнова! – сказал Костя.

Андрюха улыбнулся и побежал на стук. Удары палки прекратились. Немного погодя появился Андрюха. Он дул на палец.

– Укусил… Дурак! – сказал он. Из-за угла, подсвечивая фингалом, выглянул Смирнов.

– Капитульский ходит всегда через парадную… – сказал он. – А через арку он не ходит…

– Заткнись, предатель! – ответил Костя. Смирнов пожал плечами и ушел на помойку. «Тук! Тук! Тук» – донеслось до нас.

– Эй! – крикнул Костя. – А ну в ящики! Быстро!

Погода в третий день войны стояла отвратительная. Ветер и дождь. Мы сидели в железном ящике, а капли били по крыше, как по головам. Когда кто-нибудь из нас шевелился, под ногами хрустели лампы.

И тут мы услышали голоса Ленки и Капитульского. Костя вцепился руками в железную скобу. Мы замерли.

С одной стороны, подслушивать чужие разговоры плохо, а с другой – очень даже интересно – много нового узнаешь. Ленка говорила Капитульскому про Олю Дмитриеву.

Нам было слышно, как шлепают по лужам их ботинки, а портфели стукаются друг о друга и бренчат замками. Мы сидели и боялись, как бы не услышать чего-нибудь такого, после чего вообще из ящика нельзя вылезти будет.

– Дождь… – сказал Капитульский. – У тебя ноги промокли, а щеки посинели. Вообще-то, это я должен провожать тебя до дома и нести твой портфель…

– Не надо нести никуда мой портфель… – сказала Ленка. – Не надо говорить, кто что должен делать… Если захочу, Благовещенский, как бобик, будет мой портфель таскать…

– А ты этого не хочешь?

Какая-то непонятная пауза у них возникла.

– Я пойду, – сказала Ленка.

Костя неожиданно толкнул плечом крышку и выскочил из ящика.

Капитульский засвистел. Из парадного вывалились побитые братья Помозовы и Смирнов. Толстый Фима размахивал портфелем и что-то кричал.

Но отступать им было некуда. Я выбил ногой из рук Фимы портфель и, не давая ему повалить себя на землю, держал на расстоянии прямыми ударами. Фима лез, как бык на тореодора, плакал от боли, губы у него были разбиты.

Никогда еще мы так мастерски не дрались!

И только Костя никак не мог выяснить отношения с Капитульским. На этот раз они сражались некрасиво. Они сцепились, повалились на асфальт, покатились, как две сопящие бочки. При этом они рвали друг у друга воротники. А потом поднялись, но Костя успел ударить Капитульского в подбородок, и тот снова упал, причем подвернул ногу, а Костя прижал его руки к асфальту, и мы хором сосчитали до десяти.

– Ну так что? Чьи ящики? – спросил Костя. Капитульский смотрел в серое небо и ловил ртом капли дождя. Он делал вид, что Костя не победил его, а просто он лег отдохнуть на асфальт рядом с лужей, чтобы собраться с мыслями, а заодно посмотреть в небо.

– Чьи ящики? – снова спросил Костя.

– Ваши… – облизал губы Капитульский.

И тут появилась Ленка в голубом платье…

На этом война кончилась.

Мы вернулись в свой двор, пошли на лестницу и стали говорить о том, что через две недели каникулы – три месяца ничегонеделания и веселья. Болели раны, зияли разорванные рубашки, царапина на щеке у Кости и не думала засыхать.

– Скажу, кошка оцарапала… – трогал он царапину.

– Йодом помазать надо… – советовал Чича, осторожно щупая вывихнутый палец.

А через три дня случилось такое, что мы себе и представить не могли.

Был вечер. И Костя, вышедший из парадного, прошел мимо нас прямо к Ленке. Он сел на скамейку рядом с ней, а Ленка захлопнула книгу и что-то стала быстро ему говорить. Потом Костя встал и подошел к нам.

– Ребята! – сказал он.

– Стой! – прервал его Ленька Белов. – Смотри, у Чичи вывихнут палец… У Андрюхи разбита губа… Ему будут накладывать швы… А у меня до сих пор не зажил фингал… Андрюха третий день не выходит гулять, учит уроки… Что ты хочешь нам сказать?

– Я хочу сходить домой, взять гитару, а потом мы пойдем на чердак…

– И все? – спросил Ленька.

– Возьмем с собой Ленку…

– Ленку?

– Да, она больше на нас не обижается…

– Не обижается?!!

Мы встали со скамейки и пошли мимо Кости, мимо Ленки, мимо скамеек, на которых сидели старухи. По Полтавской улице мы пошли вдоль черной стены дома шесть, мимо арки, ведущей во двор, где стояли ящики, полные сгоревших ламп и кинескопов с черными бельмами на экранах. И я подумал, что зря все-таки такие замечательные герои, как греки и троянцы, сколько-то тысяч лет назад затеяли Троянскую войну.