Текст книги "Качели в Пушкинских Горах"

Автор книги: Юрий Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Юмор у тебя, конечно…

Телефон уставился на меня десятью пронумерованными глазками. Я никак не мог заставить себя набрать Светкин номер. Я боялся, хотя бояться было совершенно нечего. Светка училась на архитектурном факультете, я работал на собачьей площадке, и не виделись мы черт знает сколько. Только почему я тогда схватил телефон и собрался ей звонить? К чему такая спешность?

Я вдруг вспомнил, как мы со Светкой лежали на пляже около ее дачи и я вроде бы в шутку предложил ей выйти за меня замуж. Я сыпал ей на плечи песок и ждал, что она ответит. Светка сняла темные очки и зажмурилась.

– Очень мило с твоей стороны, – сказала она. – Надо запомнить день и час. Это первое предложение в моей жизни.

– Но по-видимому, не последнее… Так ты думаешь?

Светка лежала на песке, и вся спина у нее была красная. Еще минуту назад я хотел посоветовать ей перевернуться, но теперь не стад этого делать. Сейчас меня почему-то мало трогало, что завтра спина у нее будет болеть.

– Сколько времени ты даешь мне на размышления? – засмеялась Светка.

– Ни секунды, – ответил я.

– Это не предложение, – потянулась она, – это какой-то ультиматум…

– Я жду.

– Смотри, какое красивое облако, – сказала Светка, – солнце надело его на голову, как шапку…

О чем мы говорили дальше, я не помню. Помню только, что в тот день я уехал со Светкиной дачи. В электричке я думал над этим разговором, но так и не сделал правильных выводов. Я, наверное, тогда читал «Ромео и Джульетту», и мне хотелось любви до гроба. Но прошло некоторое время, и оказалось, что нас со Светкой ничего не связывает. Она старательно мне это объяснила, а я из непонятного какого-то упрямства сделал вид, что да, конечно, так, мол, и есть. А потом… После того случая на даче мы виделись еще несколько раз, и Светка дала понять, что отныне мы просто друзья-одноклассники. Теперь уже мне с ней было поздно спорить. Такой безобидный был разговор, и такой вот результат…

И еще я вспомнил день, когда увидел рыжую колли. В тот день я понял, что единственное, от чего получаю настоящую радость, – это от того, что рисую. В тот день я забыл про все на свете. Этюд висит у меня в комнате, и даже Петька Быланский, который никогда ничего не хвалит, изрек: «Хм…» Это высшая похвала в его устах.

Из нашего окна виден аэропорт. Днем я не обращаю внимания на самолеты, а ночью они похожи на глубоководных фосфоресцирующих рыб, переселившихся на небо.

Я набрал Светкин номер.

– Это я, – сказал я. Светка молчала. В трубке что-то мирно шуршало и потрескивало. – Я звоню, потому что ты просила.

Светка засмеялась.

– Отгадай, зачем я просила?

– Соскучилась по старому другу?

– И… это тоже.

– Наверное, замуж выходишь. Шила в мешке не утаишь…

– Я и не таю, – сказала Светка.

Теперь тупо замолчал я.

– Я думала, ты знаешь…

– Хочешь пригласить меня на свадьбу? – Я постепенно приходил в себя.

– Ты не придешь, – сказала Светка.

– А вдруг я захочу быть этим… Почетным… С полотенцем через плечо?

– Шафером? – снова засмеялась Светка.

– Я пошутил. Конечно, я не приду…

– Ты даже не спросил, за кого я выхожу?

– Действительно. Как же это я оплошал?

– Но ты его все равно не знаешь.

– А он меня знает?

– Знает, что мы друзья…

– Конечно, друзья. А кто мы еще?

– Я рада, что мы одинаково думаем. Свадьба через две недели, в субботу, в шесть часов у меня дома. Если хочешь, приходи…

– Я подумаю.

– Счастливо! – Светка повесила трубку.

Я решил позвонить Петьке. Подошла его мать.

– Это ты, Сережа? – спросила она.

– Это Коля, – ответил я грубым голосом.

– Коля? – удивилась Петькина мать, и я представил себе, как она стоит в прихожей напротив зеркала и пожимает плечами. – Петя! Тебя какой-то Коля спрашивает! – услышал я ее голос. – Что это за Коля? Откуда он?

– Але! – заорал в трубку Петька.

– Не ори, – попросил я.

– Это ты? – удивился он.

– Ты, конечно, в числе приглашенных? – спросил я.

– Я не пойду.

– Ценю твою жертву. Но она ни к чему…

– Слушай, ты!

– Не продолжай. Кто он такой?

– Какой-то, говорят, третьекурсник…

– А когда они… Ну… все началось… давно?

– Не знаю.

Я вздохнул.

– Ну а что слышно? Сплетни-то какие?

– Сплетни, что давно…

Мы замолчали. «А борщ давно остыл, и мать убрала его в холодильник…» – ни к селу ни к городу подумал я.

– Я тебя, может, навещу вечерком, – сказал я и повесил трубку.

Потом пошел на кухню, где долго не мог вытащить из холодильника огромную кастрюлю с борщом. Она все время задевала банку с огурцами.

Всю эту ночь я просидел в кресле. Я не плакал, потому что разучился плакать. Слезы сами выкатывались из глаз, текли по щекам, потом высыхали, и щеки становились какими-то резиновыми…

Снова площадка, и снова мои друзья Бонни, Тюшка, Эльда, Юнона, Чанга, Гирей, Максим, Дэзи рвут несчастный ватник, а я, весь потный и пахнущий псиной, как самоедский шаман, танцую перед ними, доводя их ненависть до самого высшего накала.

Даже суровый Иван Дмитриевич не удержался и сделал комплимент.

– У тебя природный дар злить собак, – сказал он. – У меня еще не было таких помощников…

– Человек не знает, где ему суждено найти себя…

– А в детстве тебя случаем собака не кусала?

– Нет. Собаки – это для меня сейчас воплощение жизни. Жизнь бросается на меня, а я не даюсь, увертываюсь. Наношу удары!

– Ну, давай-давай, наноси… Только хлестать старайся не по голове, а по морде, и не тыкай, как дубиной, а с налета, с налета, чтобы не больно было, а обидно… По зубам, по зубам!

– Ясно, – ответил я и ушел переодеваться. Пьяница несчастный! Учит! Если собрать все бутылки портвейна, им выпитые, можно опоясать площадку тройным кольцом.

Что-то давненько Лена не показывалась. Дэзи опять приводит какая-то женщина.

После сражений с собаками мысли в голове путаются. Мой отдых кончился. Теперь я работаю за семерых. И Иван Дмитриевич заметно повеселел. Если раньше площадка была похожа черт знает на что, то теперь она работает как налаженный механизм. Бывают, конечно, перебои. То вдруг закапризничает Дэзи, или наотрез откажется прыгать через барьер дог Карат. Отличник номер один – это Бонни. Боевой эрдельтерьер, хозяин на него не нарадуется. Правда, вышел как-то у них небольшой конфликт с Тюшкой, Бонни явно симпатизировал Тюшке, и хозяин сказал, что неплохо бы… потом, когда подойдет время… Одним словом, сказал он, Бонни и Тюшка могут стать неплохой парой…

– Тюша – дочь Ай-Эрли и Принц-Джой-Рика, – ответила хозяйка Тюшки, красивая тонкая женщина с накрашенными глазами и узкими бровями. – А дедушка с материнской стороны у нее Ампир-Фейри Второй, тот самый, который получил в Западной Германии на чемпионате Европы большую серебряную медаль и диплом…

– Ну и что? – возразил уязвленный хозяин Бонни. – Бонни тоже из благородных. Сын Юнит-Бьюти и Арса-Гогена, а в роду с отцовской стороны у него был Али-Паша фон Лангенгрюнд из питомника госпожи фон Хейлингенхаллен. Он был абсолютный чемпион мира!

– Ничего подобного! – отрезала хозяйка Тюшки.

– Как ничего подобного? Вру я, что ли?

– Врете!

– Ну знаете… – потрясенный хозяин Бонни развел руками.

– Я знаю всех чемпионов мира с пятьдесят третьего года.

– А может, он был в пятьдесят втором?

– Сомневаюсь. Но если вам так хочется, пожалуйста, считайте его чемпионом…

– Да был он чемпионом, был! – не сдавался хозяин Бонни. – Какие, кстати, у вас планы на будущее?

– Думаю случить Тюшку с Драконом-Нико, – просто сказала хозяйка Тюшки.

– С рекордсменом? – присвистнул хозяин Бонни.

– Да, это лучший эрдель в Союзе, – скромно ответила хозяйка Тюшки. Она внимательно разглядывала Бонни. Сначала ее лицо было нахмурилось, а потом прояснилось. – Я бы посоветовала отвести Бонни к Пери-Регине, – сказала она. – Вы как раз подходите ей по масти. Хотите, дам телефон хозяев?

– Вообще-то я уже договорился… Сами понимаете, Бонни идет нарасхват…

– С кем?

– Да есть у нас во дворе одна сучка… Нелька…

– Нелька? – засмеялась хозяйка Тюшки. – Вы уверены, что она эрдель?

– Ее не выводят на выставки. Ее хозяин – больной человек, ну и…

– Вы хотите получить щенков от суки, которую не выводят на выставки? Их же никто не купит!

– Что вы! – испугался хозяин Бонни и вытащил из кармана записную книжку. – Дайте мне, пожалуйста, телефон Пери-Регины.

– Пери-Регина вряд ли сама сможет с вами поговорить, – усмехнулась хозяйка Тюшки. – Спросите Риту Францевну, скажете ей, что звоните от Магды. Магда – это я. Скажете, что я считаю вашего Бонни идеальной парой для Пери…

А Бонни и не подозревал, что он идеальная пара для Пери-Регины. Бонни лез к Тюшке, загребая лапами землю, как экскаватор, и Тюшка поглядывала на него с симпатией. Их мягкие черные носы, как пылесосы, втягивали в себя воздух и сопели, уши были вскинуты, а лапы дрожали, но хозяева крепко держали в руках поводки.

– У вашего Бонни мягкая шерсть. Ему не поставят на выставке отлично, – заявила вдруг Магда.

– Как… не поставят? – изумился хозяин Бонни.

– Очень просто. С такой шерстью нечего думать о медали. Но я могу вам дать телефон одного парикмахера, – сказала Магда. – За десятку он превратит вашего Бонни в картинку… Если только возьмется за него… – прибавила она задумчиво.

Мне показалось, что хозяин Бонни сейчас упадет на траву.

– Понимаете, вы прозевали момент, когда Бонни нужно было щипать… – продолжала Магда. – Я боюсь, что сейчас поздно… А впрочем… – Она подошла к Бонни и профессионально его погладила. – В общем, вот вам телефон, спросите Эрика. Скажете: от Магды. Только не тяните. Кстати, у него прелестная сучка Глори-Флёр…

– А как же Пери-Регина? – растерялся хозяин Бонни.

– Но Бонни – кобель, – засмеялась Магда. Хозяин Бонни тоже улыбнулся собственной дурости. Теперь он не смел вступать в споры с Магдой. Особенно после того, как она обмолвилась, что все судьи на выставке ее друзья…

… Собачьи габсбурги и гогенцоллерны одобрительно взирали с небес на своих потомков…

Сегодня я захватил на площадку этюдник. Решил пораньше отпроситься у Ивана Дмитриевича и уйти в лес. Деревья там уже окончательно пожелтели и покраснели, и мне хочется оказаться в лесу, пока светит солнце и пока светло.

Собаки с удовольствием прыгают через барьер, охраняют и ищут, рвут мой ватник, но упорно не желают ходить по бревну, словно оно заколдованное. Я все время думаю: неужели это так необходимо, чтобы собаки ходили по бревну? С нашей, человеческой точки зрения, это необходимо, потому что мы сами это бревно придумали, а собакам оно совсем не нужно. Собаки боятся высоты и за километр обходят все высокие бревна. Собаки выполняют команды только из любви к хозяину. Чтобы он не сердился и чтобы все было хорошо. Если я когда-нибудь заведу собаку, то на площадку с ней не пойду. Я сам научу ее делать все, что нужно. Раньше мне больше всех нравился Бонни, а теперь нравится Дэзи. Сейчас Бонни выщипан по последней моде и вовсю готовится к выставке. Парикмахер Эрик не подвел! А хозяин Бонни (он, оказывается, работает диспетчером в аэропорту) подарил Магде букет роз. Она все время твердит, что розы и эрдели – ее слабости. В конце концов Бонни, может быть, и будет позволено поиграть в любовь с Тюшкой, то есть с Торикой-Рен-Рильди, вот как, оказывается, ее полное имя. Разумеется, только в том случае, если не получится с рекордсменом.

Скоро занятия на площадке заканчиваются, и я уйду отсюда. Иван Дмитриевич будет работать с другими собаками, а у меня вся любовь, отпущенная на собак, израсходована.

Сегодня на площадку придут Петька Быланский и Валька Ермаков. Мы пойдем в лес писать этюды. Один раз они уже приходили. Им понравились холмы, поля и даже куриные лапы высоковольтных передач, которые, на мой взгляд, только все здесь портят. «Индустриально-лирический пейзаж», – сказали мои друзья.

Этюдник валяется на траве около калитки. Бонни подошел и обнюхал его. Потом с презрением поднял ногу. Все как в моей будущей композиции. Только сейчас я отличаюсь от героя. Я стал настоящим инструктором, даже Иван Дмитриевич со мной советуется.

Он подошел после занятий, которые закончились на полчаса раньше.

– Получил зарплату, художник? – спросил он.

– Хотите портрет заказать?

– Куда мне… Физиономия у меня того… не подходящая…

– Иван Дмитриевич, как можно!

– Я и забыл, когда последний раз в зеркало-то смотрелся.

Я промолчал. Не решился убеждать Ивана Дмитриевича, что он красавец.

– Уходишь скоро? – помедлив, спросил он.

– Ухожу.

– А то смотри… Можно попробовать на полную ставку перевести.

– Надоело с собаками возиться. Псиной, говорят, пропах…

– Аргумент… – Иван Дмитриевич ковырнул желтым прокуренным ногтем скамейку. – Девчонка, что ли, это говорит?

– Какая?

– Какая с Дэзи ходит…

– Вот еще! – возмутился я. – Я ее собаку учу!

Мы помолчали.

– Хорошая она девчонка, – сказал Иван Дмитриевич и неожиданно смутился. – Хочу сказать, понимает все, а ты с ней как-то…

– Понимает все… Вы, как о собаке, о ней, Иван Дмитриевич!

Он вздохнул. Мне стало его жалко.

– Иван Дмитриевич, – вдруг спросил я. – Скажите, добьюсь я чего-нибудь в жизни или нет?

Он с удивлением посмотрел на меня. Папироса чуть изо рта не выпала.

– Да откуда я-то знаю?

– Ну… старый, опытный человек. Глаз – алмаз…

– Алмаз… – усмехнулся Иван Дмитриевич. – Был бы алмаз, поверь, не собак бы здесь учил…

– Я буду приходить сюда рисовать, не возражаете? – спросил я.

– Рисуй… – сказал Иван Дмитриевич. Он смотрел в сторону леса. Первый раз я видел его таким. Я встал со скамейки, а он даже не обратил внимания.

– Все будет хорошо, – сказал я и посмотрел на него. Он не ответил. – До свидания, – сказал я. Он не ответил. Он сидел на скамейке, и дым от папиросы ветер относил обратно на площадку. Там дым рассеивался.

Что-то не видать моих друзей. Я пошел в лес один. Трава еще не пожухла, и кое-где она выглядывала из-под опавших листьев яркими зелеными пятнами. Я разложил этюдник и увидел Дэзи, а потом Лену.

– Ты пришел писать этюд? – спросила Лена.

– Вроде бы…

– Я не помешаю?

– Конечно, нет… Можешь даже помочь.

– Каким образом?

– Если встанешь вон под то дерево…

– А если я буду стоять у тебя за спиной и смотреть, что ты пишешь?

– Тогда ты будешь безусловно мешать…

– Ты знаешь, мне кажется, что Дэзи больше нечего делать на этой площадке, – сказала Лена.

– Почему?

– Я не буду водить Дэзи на выставки, она не научилась ходить по бревну…

– Ты когда-нибудь улыбаешься? – спросил я.

Этюд выходил излишне ярким, правда, осень не боится красок. Лена стояла под деревом в длинном черном пальто. На голову ей упал жёлтый лист, но она не заметила.

– Ну и что? – спросил я. Когда я пишу, то не улавливаю смысла слов, которые мне говорят. Доходят какие-то словесные оболочки, на которые удобно отвечать вопросами. Но иногда все равно невпопад получается.

– Я тоже, – сказала Лена, – не умею ходить по бревну…

– Проклятое бревно, – пробормотал я, выдавливая из тюбика желтую краску.

Лена стояла около дерева и плакала. Дэзи лизала ей руку.

– Что-то случилось? – опешил я.

Лена отвернулась, вытерла слезы.

– Мне кажется, – сказала она, – чем позже человек свалится с бревна, тем больнее…

Только сейчас я обратил внимание, какие у нее длинные ресницы! А еще художник!

– У тебя что-нибудь случилось? – запоздало спросил я.

– Сейчас это уже не имеет значения, – ответила Лена.

– Действительно, – сказал я. – С какой стати ты должна мне об этом рассказывать?

– Не должна… – повторила она.

– Где ты живешь? – спросил я. – Хочешь пойдем домой вместе?

– Наконец-то догадался, зачем я торчу в этом дурацком лесу!

– Только не плачь больше, – сказал я. – Потому что если я начну вспоминать свои несчастья…

– О закаленный в бурях житейских! – она молитвенно сложила руки. – О научившийся падать с бревна!

– Это просто, – ответил я. – Надо делать свое дело…

– А если нет своего дела?

– Тогда не знаю… Надо, наверное, его найти…

– Я больше не буду водить Дэзи на площадку, – Лена наконец сняла с головы желтый лист и теперь с недоумением его рассматривала.

– Мы уйдем вместе, – сказал я. – Ты, я и Дэзи… – Я смотрел на Лену, на Дэзи, которая подбежала к нам и залаяла, на лес и думал, что моя работа на площадке действительно закончилась.