Текст книги "Искусство обмана. Популярная энциклопедия"

Автор книги: Юрий Щербатых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Но если с пентазолом мало кто из нас имел дело, то, безусловно, все сталкивались с другим препаратом, развязывающим языки, – с обыкновенным алкоголем. «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», – говорит народная пословица, и действительно – в состоянии опьянения человек становится более откровенным и может выболтать свои самые заветные секреты.

Известна нелюбовь пьяных к трезвым членам их компании. Возможно, одна из ее причин состоит в том, что пьяный человек порой бывает излишне откровенным, чем могут воспользоваться более трезвые собутыльники. Историк В. Костомаров приводит интересный эпизод на эту тему, который касается графа Петра Андреевича Толстого – известного деятеля петровской эпохи. Это был достаточно умный и хитрый человек. Во времена царевны Софьи и Ивана Милославского он оказался замешан в стрелецком бунте и едва избежал казни, вовремя покаявшись в своих прегрешениях перед Петром. Впоследствии царь неоднократно использовал его для самых секретных и деликатных поручений – в 1717 году граф обманом выманил из Неаполя царевича Алексея и привез его в Россию на верную смерть.

П. А. Толстой

Как-то, чтобы выведать нужную информацию, он решил прикинуться пьяным, но был разоблачен царем. Вот как об этом случае рассказывает историк:

«Однажды на пирушке у корабельных мастеров, подгуляв и разблагодушествовавшись, гости принялись запросто выкладывать царю, что у каждого лежало на дне души. Толстой, незаметно уклонившийся от стаканов, сел у камелька, задремал, точно во хмелю, опустил голову и даже снял парик, а между тем, покачиваясь, внимательно прислушивался к откровенной болтовне собеседников царя. Петр, по привычке ходивший взад и вперед по комнате, заметил уловку хитреца и, указывая на него присутствующим, сказал:

– Смотрите, повисла голова – как бы с плеч не свалилась.

– Не бойтесь, ваше величество, – ответил вдруг очнувшийся Толстой. – Она вам еще верна и на мне тверда.

– А! Так он только притворялся пьяным, – продолжал Петр. – Поднесите-ка ему стакана три доброго флина (гретого пива с коньяком и лимонным соком).

Так он поравняется с нами и также будет трещать по-сорочьи».

Однако этот метод «накачивания спиртным» своего оппонента в целях выяснения правды не всегда безупречен. Ведь хмельное сознание, затуманенное парами спирта, не отличает реальность от пьяных фантазий, а посему бывает совсем не просто отделить в словах нетрезвого человека истину от лжи.

В комедии Н. В. Гоголя «Ревизор» городничий, для того чтобы выпытать побольше у Хлестакова, спаивает его за обедом. Но тот спьяну врет с три короба, чем приводит в замешательство хозяина:

«Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.) Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу. Что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного. Да ведь, не прилгнувши, не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…»

Городничий не знал, с каким безудержным хвастуном он имеет дело. Ведь Хлестаков, напившись, сам искренне верил в то, о чем говорил. И поэтому поднаторевший в обмане городничий принял все за чистую монету.

Какое бы вещество ни применялось для того, чтобы «развязать язык» у подозреваемого во лжи, само по себе оно еще не гарантирует выявления истины. «Сыворотка правды» бесполезна без применения активных методов внушения, поэтому фармакологические и психологические методы воздействия, как правило, применяются комбинированно. Однако применение одного только гипнотического внушения тоже часто дает неплохие результаты.

Использование гипноза для «выуживания» из человека нужной информации впервые встречается у русского писателя В. Ф. Одоевского в фантастическом романе «4338 год», опубликованном более 1 50 лет назад. По замыслу автора гипноз (точнее, месмеризм, как называли такой тип внушения в середине XIX века – по имени врача Месмера) будет любимым развлечением светских гостиных будущего. Писатель полагал, что люди будут специально вводить себя в сомнамбулическое состояние, чтобы узнать отношение друг к другу и некоторые интимные подробности. Одоевский считал, что Глава 4. Путь к правде в будущем такие опыты будут являться одной из утонченных форм развлечений высших сфер общества.

Тем не менее прошло более ста лет со дня выхода в свет романа Одоевского, прежде чем спецслужбы оценили гипноз как средство для «развязывания языков». Не остались в стороне и писатели приключенческих романов, которым явно пришелся по вкусу столь экзотический метод ведения допросов. В частности, этот прием использовал в своих книгах Ян Флемминг, создатель сериала о легендарном суперагенте 007 Джеймсе Бонде. Именно против него пытались применить гипноз коварные русские агенты, но, естественно, потерпели полное фиаско. И вовсе не потому, что переоценили гипноз, скорее потому, что недооценили способность суперагента очаровывать женщин.

Резидент русской разведки, поймавший в ловушку Джеймса Бонда, говорит ему: «Я не верю в пытку как в средство получения правильной информации. Люди часто лгут, чтобы облегчить свои мучения». Поэтому вместо пыток коварный злодей попытался использовать девушку-телепата, которая могла читать мысли. К несчастью для русского резидента, эта обладающая экстрасенсорными способностями девушка влюбилась в неотразимого агента 007 и не выдала его тайных замыслов своему хозяину.

По-прежнему остается эффективным старый, но испытанный прием с двумя следователями – «хорошим» и «плохим». Как пишет О. Пинто в книге «Охотник за шпионами», «…один из них играет роль грубияна – кричит, угрожает и стучит кулаком по столу. Другой же, спокойный, симпатичный человек, якобы защищает подозреваемого и делает все, чтобы угомонить своего неистовствующего коллегу. Напряжение достигает наивысшей точки, когда «грубияна», выкрикивающего оскорбления и самые ужасные угрозы, неожиданно куда-то вызывают. Допрос продолжает вести «симпатичный» следователь. Он дружеским тоном успокаивает подозреваемого и предлагает ему сигарету. Резкая перемена обстановки обычно дает хорошие результаты – подозреваемый во всем признается».

Теперь перейдем к другому способу выявления правды, который весьма эффективен в умелых руках, – провокации, особенно если она применяется с учетом личностных особенностей подозреваемого. Предание гласит, что большим мастером распутывания хитросплетений лжи был легендарный царь Соломон, деяния которого описаны в Библии.

В третьей Книге Царств Ветхого Завета описан суд, который вершил мудрый Соломон над двумя женщинами, обратившимися к нему за правосудием.

Каждая обвиняла другую в краже грудного младенца. Одна из них утверждала, что ее соседка ночью подменила своего мертворожденного ребенка на ее, живого, вторая же женщина все это отрицала.

Ю. Карольсфельд. Суд Соломона

Соломон недолго размышлял над этим случаем. Его решение было коротким и жестоким, как удар молнии, и вначале оно поразило всех присутствующих своей нелепостью, ибо люди, окружавшие царя, не могли сразу проникнуть в мудрость его замысла.

«И сказал царь: эта говорит, мой сын живой, а твой сын мертвый, а та говорит: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой.

И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю.

И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой.

И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: О! господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите.

И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя и не умерщвляйте его – она его мать.

И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь. И стали бояться царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд».

Соломон был прирожденным психологом. Он знал, что в стрессовом состоянии человек ведет себя иначе, чем в покое, и именно тогда он склонен делать ошибки. Именно к такому приему – поместить человека в экстремальные условия и понаблюдать за его реакциями – прибегнул Шерлок Холмс, чтобы выяснить, где Ирен Адлер держит фотографию, компрометирующую короля Богемии.

«Холмс приподнялся на диване и стал корчиться, как человек, которому не хватает воздуха.

Служанка бросилась открывать окно. В то же мгновение Холмс поднял руку; по этому сигналу я бросил в комнату шашку и крикнул: «Пожар!» Едва это слово слетело с моих уст, как его подхватила вся толпа. Оборванцы и джентльмены, конюхи и служанки – все в один голос завопили: «Пожар!» Густые облака дыма клубились в комнате и вырывались через открытое окно. Я видел, как там, внутри, мечутся люди; минутой позже послышался голос Холмса, уверявшего, что это ложная тревога…

– Вы это ловко проделали, доктор, – заметил Холмс. – Как нельзя лучше. Все в порядке.

– Вы добыли фотографию?

– Нет, но я знаю теперь, где она спрятана.

– А как вы это узнали?

– Она сама мне показала, как я и предсказывал.

– Я ничего не понимаю.

– А я не собираюсь делать из этого тайны, – сказал он, смеясь. – Все очень просто. Вы, наверно, догадались, что все эти зеваки на улице – мои сообщники. Я нанял их на вечер.

– Догадался.

– В руке у меня было немного красной краски. Когда началась свалка, я бросился вперед, упал, прижал руку к лицу и предстал в плачевном виде. Старый прием.

– Это я тоже понял.

– Они вносят меня в дом. Она вынуждена согласиться – что ей остается делать? Я попадаю в гостиную, в ту самую комнату, которая у меня на подозрении. Фотография где-то поблизости, либо в гостиной, либо в спальне – я и решил это выяснить. Меня укладывают на кушетку, я притворяюсь, что мне не хватает воздуха, они вынуждены открыть окно, и вы получаете возможность сделать свое дело.

– А чего вы этим добились?

– Очень многого. Когда в доме пожар, инстинкт заставляет женщину спасать то, что ей всего дороже. Замужняя женщина бросается к ребенку, незамужняя хватает шкатулку с драгоценностями. Мне было ясно, что для нашей леди нет ничего дороже фотографии. Она бросается спасать именно ее. Пожар был отлично разыгран. Дыма и крика было достаточно, тут бы и стальные нервы дрогнули. Она поступила именно так, как я ожидал. Фотография находится в тайнике, за выдвижной панелью, как раз над шнурком от звонка. Она мгновенно очутилась там и наполовину вытащила фотографию – я даже увидел краешек. Когда же я крикнул, что тревога ложная, она положила фотографию обратно, мельком взглянула на шашку и выбежала из комнаты. Больше я ее не видел».

Воистину умелая провокация является испытанным средством для выяснения правды. Пока человек спокоен, собран и полон решимости сохранить тайну, от него трудно добиться чего-либо. Но если умелыми действиями или словами вывести его из душевного равновесия, поставить в сложное положение, вынудить к непродуманным ответным поступкам, нужная информация сама выплывет наружу. Об этом писал в своем «Карманном оракуле» еще незабвенный Бальтасар Грасиан. Двести тринадцатый пункт его руководства начинающим интриганам так и называется: «Умело противоречить»:

«Лучший прием прощупать – не впутываясь самому, распутать другого. Превосходная отмычка, выпускающая из заточения чужие страсти, – притворное недоверие: рвотное для тайн, ключ к запретному сердцу. С особой тонкостью делаешь двойную пробу, чувств и мыслей. Нарочитым пренебрежением в ответ на загадочное словцо выманишь из глубин самые заветные тайны и, мягко ведя за узду, направишь их на язык – а там и в сети, расставленные твоим лукавым умыслом. Сдержанностью своей выведешь сдержанность другого из границ – тут-то и обнаружатся его желания, хотя прежде сердце его было непроницаемо. Притворное сомнение – наилучший ключик, с помощью коего любопытство раскроет все, что пожелает».

Другой способ проверить лояльность к себе какого-то человека – это заставить его активно действовать. Именно так проверял верность своих вассалов персидский правитель Хосров Парвез. Когда он видел в своем окружении двух придворных, связанных узами дружбы и симпатии, он сообщал одному из них вымышленные вещи о другом. Под большим секретом он говорил, что решил казнить его друга по подозрению в предательстве. Если после этого второй придворный ни в чем не изменял своего поведения, то было ясно, что тайна сохранена. Тогда подвергавшийся испытанию придворный награждался и возвышался. Чтобы закрыть вопрос с мнимым предательством, Хосров сообщал придворному, что подозрения в отношении его друга не подтвердились. Если же второй, ложно обвиняемый Хосровом, придворный резко изменял свое поведение, избегал встреч с царем, вел себя испуганно или тревожно, то становилось ясно, что он знает о мнимых планах царя в отношении его. В этом случае не выдержавший проверки придворный подвергался опале и вынужден был отправляться в ссылку.

А. Игнатенко, из книги которого «Как жить и властвовать» взят этот пример, пишет, что «для проверки приближенных Хосров использовал и женщин из собственного гарема. Они подсылались к подвергавшемуся испытанию приближенному, и если тот вступал с ними в любовную связь, презрев свои обязанности и позабыв о верности царю, то он подвергался позорному наказанию».

Для получения информации о каком-то лице возможно привлечение третьей стороны – задача состоит только в том, как этого «третьего» человека спровоцировать на сообщение интересующих сведений. В нижеприведенном анекдоте «ключиком» для выявления истины является сильное эмоциональное возбуждение в сочетании с заведомо ложным обвинением.

Американец и русский разговаривают про супружескую жизнь.

– Когда я уезжаю, – делится своим опытом американец, – я оставляю в спальне включенный магнитофон и видеокамеру. И когда я приезжаю, то узнаю, изменяла ли мне жена в мое отсутствие.

– А я, когда возвращаюсь из командировки, – говорит русский, – просто захожу к соседке и спрашиваю ее: «Ты почему мужу своему изменяешь, стерва?» Она в ответ: «Это я изменяю?

Что же тогда о твоей жене говорить?» И долго-долго рассказывает мне, кто, когда и сколько у моей жены бывает…

Выше мы разбирали библейскую историю с судом Соломона. Оказалось, что у иудейского царя было много подражателей, причем не менее талантливых. Выявление истины путем возбуждения в человеке его отрицательных качеств не без успеха применил старый раввин в рассказе В. Вересаева, который так и называется – «Суд Соломона». Я привожу его в сокращении.

В западном крае до недавнего времени еще существовали у нас патриархальные еврейские местечки, где раввин был для местного населения не только посредником между людьми и Богом, но был и судьею, и всеобщим советчиком. Во всех спорах и ссорах благочестивый еврей прибегал к его суду.

Поссорились две еврейки, жившие в одном доме: сушили на чердаке белье, у одной пропало несколько штук, она обвиняла в пропаже соседку, та в ответ стала обвинять ее. Крик, гвалт, никто ничего не мог разобрать. Женщины отправились к раввину.

Старик раввин внимательно выслушал обеих и сказал:

– Пойдите и принесите сюда каждая свое белье. Женщины принесли. Раввин объявил:

– Пусть это полежит у меня до утра, а утром придите, и мы попробуем разобраться, в чем тут дело.

Утром пришли женщины, пришло и много других евреев – всем интересно было поглядеть, как рассудит раввин это мудреное дело. Раввин сказал:

– Роза Соломоновна! Ревекка Моисеевна! Я знаю вас обеих как почтенных женщин и благочестивых евреек. Не может быть, чтобы которая-нибудь из вас пошла на воровство. Но, может быть, одна из вас по рассеянности сняла с веревки пару штук белья соседки.

Переберите еще раз каждая здесь, у нас на глазах, свою кучу и посмотрите, не попало ли в нее случайно чужое белье.

Роза Соломоновна гордо и уверенно стала разбирать свою кучу. Вынула простыню – и вдруг побледнела, потом покраснела и низко опустила голову.

– Это… Это не моя, – сказала она со стыдом.

– Вот… ка-а-ак! Не ваша? – торжествующе воскликнула Ревекка Моисеевна. – А какой вы делали скандал, как позорили честных людей!

Судья приказал:

– Смотрите дальше.

Красная от волнения и стыда, Роза Соломоновна еще отложила в сторону полотенце, мужскую сорочку и произнесла упавшим голосом:

– Это тоже не мое.

– Тоже не ваше? Господин раввин, вы сами теперь видите. Раввин бесстрастно прервал вторую женщину:

– Переберите теперь вы свою кучу и посмотрите, нет ли и у вас чужого белья.

– Извольте. Только я заранее ручаюсь: чужого белья у меня не найдете. Я не из таких, мне чужого не нужно, а оно бы мне жгло руки. Ну и конечно же! Вот. Ничего нет чужого. Все мое.

– Все только ваше?

– Только мое.

Судья обратился к первой женщине, горестно ждавшей позорного осуждения, и приказал:

– Переберите кучу вашей соседки и выберите из нее ваше белье. Все были в изумлении.

Первая женщина отобрала из кучи несколько штук и радостно сказала:

– Вот это мое. И это мое.

– Возьмите. Это вправду ваше.

Вторая женщина в негодовании завопила:

– Как ее?! Позвольте… Но судья строго сказал:

– В каждую кучу я ночью подложил по нескольку штук моего собственного белья. Роза Соломоновна даже не побоялась осуждения и честно созналась, что белье не ее. А вы, Ревекка Моисеевна, – если вы и мое белье объявили своим, то, значит, еще легче могли объявить своим и белье Розы Соломоновны.

Психология допросов

Мюллер:

– Признайтесь, Штирлиц, ведь вы еврей?

Штирлиц:

– Ну что вы, штурмбанн-фюрер, я русский!

Анекдот

В этом анекдоте в шуточной форме представлен один из способов выявления правды. Суть его состоит в неожиданном и достаточно нелепом обвинении человека в преступлении, которого он заведомо не совершал, причем это обвинение должно быть достаточно серьезным, а когда оппонент начнет оправдываться, неожиданным вопросом «расколоть».

Другой метод состоит в сокрытии имеющейся на данный момент у следствия наличной информации о преступлении. Здесь в зависимости от конкретной ситуации возможны два варианта: преуменьшение и преувеличение своих истинных знаний.

Первый путь понятен – прикинуться простачком и несведущим человеком, чтобы успокоить и обезоружить преступника. Второй путь, напротив, заключается в том, чтобы вселить в противника чувство неуверенности и страха, внушить ему иллюзию, что следователю уже все известно и он ждет только собственноручного признания подозреваемого.

Вот пример из записок следователя, приведенный в книге Р. С. Белкина «Сквозь завесу тайны»:

«Некий Кузин был арестован по подозрению в убийстве своей жены. На очередном допросе Кузина, отрицавшего свою вину, следователь достал из сейфа конверт с фотоснимками трупа и места происшествия. На конверте было написано: «Лично прокурору». Следователь стал рассматривать снимки так, что Кузину были видны лишь надпись на конверте и оборотная сторона фотографии. При этом ему было предложено подробно рассказать, как он возвращался с кладбища, расставшись с женой, которую впоследствии нашли убитой. «Этот пакет испугал меня, – вспоминал потом Кузин. – Я был уверен, что каждый мой шаг был сфотографирован, и поэтому все рассказал правильно. Лишь позднее я понял, что никто меня не мог фотографировать». Замечу, что ни одного слова относительно пакета и его содержания Кузину сказано не было».

Иногда, для того чтобы человек проговорился, достаточно сделать вид, что тебе хорошо известны какие-то факты, которые скрывает твой партнер или противник. И если обман удался, собеседник перестанет хранить «устаревшие» тайны. Бывший разведчик В. Б. Резун, заочно приговоренный советским судом к расстрелу и известный широкой публике по псевдониму Суворов, пишет в романе «Аквариум»: «Для этого есть только один путь: сделать вид, что я понимаю, о чем идет речь, и тогда в случайном разговоре кто-либо действительно знающий может сказать чуть больше положенного. А одной крупицы иногда достаточно, чтобы догадаться».

Очень важно для следователя понять, какой человек перед ним сидит. Как писал голландский контрразведчик О. Пинто, «расколовший» немало шпионов, необходимо «знать характер подозреваемого, чтобы заранее определить, какой метод допроса применить.

Встречаются люди, на которых угрозы и устрашающий тон оказывают действие, обратное желаемому, – укрепляют их стойкость. В то же время малейшее проявление сочувствия помогает сломить их упорство. Других можно заставить разговориться, умело играя на их тщеславии. Для этого достаточно вовремя похвалить человека. Следователь, который с самого начала допроса не может определить характер подозреваемого, похож на боксера, идущего на ринг с завязанными глазами».

Для лучшего понимания психологии своего противника следователю иногда приходится мысленно «перевоплощаться» в преступника. Этот тактический прием нередко применяли и многие специалисты. Но лучше предоставим слово героям и классикам детективного жанра:

Холмс:

«Вы знаете мой метод в подобных случаях, Ватсон: я ставлю себя на место действующего лица и, прежде всего уяснив для себя его умственный уровень, пытаюсь вообразить, как бы я сам поступил при аналогичных обстоятельствах».

Отец Браун (герой рассказов Гилберта Честертона):

«Я тщательно разработал каждое преступление… Я упорно думал над тем, как можно совершить его… в каком состоянии должен быть человек, чтобы его совершить. И когда я знал, что чувствую точно так же, как чувствовал убийца, мне становилось ясно, кто он».

Ж. Сименон о комиссаре Мегрэ:

«Такой уж был метод его работы: самому добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании которых еще накануне не подозревал».

Но, может быть, в этих трех отрывках речь идет не более как об эффектном литературном приеме, применяемом для того, чтобы подчеркнуть остроту восприятия героя? Может быть, все это не следует принимать всерьез?

Оказывается, идея «перевоплощения» следователя заслуживает самого пристального внимания. Вот что писал по этому поводу один из первых советских ученых-криминалистов В. И. Громов:

«Нужно себя поставить в положение обыскиваемого, учесть его психологию, уклад жизни, характер и привычки и задать вопрос: куда бы догадался или пытался сам производящий обыск спрятать разыскиваемый предмет, если бы сам жил в обстановке и условиях обыскиваемого и обладал одинаковой с ним степенью развития, одинаковыми профессиональными навыками и способностями».

В современной криминалистике мысль о «перевоплощении» следователя получила недавно новое развитие, стала полем применения так называемой рефлексии, или теории рефлексивных игр.

Суть рефлексии заключается в том, чтобы проникнуть в замыслы партнера по взаимодействию и «переиграть» его, либо предугадав его решение, либо побудив его к принятию желательного в данном случае решения.

Психологи иллюстрируют ход рефлексивных рассуждений примером розыска следователем преступника, скрывшегося с места преступления. Наиболее вероятно, что преступник мог уйти двумя путями: один из них – «А», удобный для движения, но более людный и опасный, другой – «В», трудный, но более безопасный.

Преследуемый рассуждает так: «Путь «В» лучше «А», поэтому я выбираю путь «В».

Следователь воспроизводит ход рассуждений убийцы и делает для себя вывод: «Убийца знает, что путь «В» для него лучше, чем путь «А», и поэтому выбирает путь «В», значит, я должен преследовать его по этому пути».

Однако преступник затем может рассуждать так: «Следователь полагает, будто я, зная преимущества пути «В», выберу его, и будет преследовать меня по этому пути. Поэтому я выберу путь «А».

Если следователь превосходит преступника в рефлексии, то, предвидя его выбор, отправится по пути «А» и захватит убийцу.

Преимущество в рефлексии позволяет следователю не только предвидеть поведение противника. Он приобретает возможность, влияя на его рассуждения, направлять в нужном для себя направлении процесс принятия противником решения.

Для тренировки способности к рефлексии существует множество внешне незатейливых игр, одной из которых является «тюремное очко» – игра без карт при помощи одних только пальцев. На счет «раз, два, три!» играющие одновременно выкидывают произвольное количество пальцев, так, чтобы общая их сумма была наиболее близка к «21». Сначала очки набирает один из играющих, а потом, когда он решит, что ему достаточно, его партнер. Игра, несмотря на ее кажущуюся простоту, весьма увлекательна и служит хорошей тренировкой для развития умения «просчитывать» чужие мысли. Для людей, интересующихся рефлексией и желающих развить у себя такие способности, можно порекомендовать книгу Н. В. Цзена и Ю. В. Пахомова «Психотренинг: игры и упражнения».

Рефлексивное управление поступками противника с целью принятия им желательного для следователя решения, к примеру, решения дать правдивые показания, может быть осуществлено путем создания такой психологической атмосферы, в которой это решение кажется преступнику единственно возможным. Примером подобной тактики следователя является один из эпизодов расследования убийства неким гражданином Гетманом своей жены и двухлетней дочери. Это реальный случай из практики, описанный в книге Р. С. Белкина «Сквозь завесу тайны»:

«Улик против подозреваемого по существу не было. Более того, нельзя было считать установленным и сам факт убийства, поскольку не были обнаружены трупы пропавших. Сам же Гетман продолжал упорно стоять на своих первоначальных показаниях, которые давал точно, твердо и ясно. И может быть, так и не удалось бы раскрыть это преступление, если бы не пара женских туфель, которые, как выяснил следователь, Гетман продал школьной сторожихе через некоторое время после исчезновения Андреевой.

Эти туфли были предъявлены матери и сестре убитой, а также сапожнику, у которого убитая заказывала обувь. Все признали, что это туфли убитой, а сапожник твердо заявил, что свою работу всегда узнает по способу отделывать рант и забивать гвозди.

При очередном допросе подозреваемого следователь как бы нечаянно поставил туфли на письменном столе. Он прикрыл их газетой, из-под которой торчали только носки. Во время допроса следователь говорил обо всем, кроме туфель, и задавал Гетману различные вопросы, не связанные с этими туфлями. Следователь чувствовал, что нарастает напряжение, испытываемое Гетманом. Он видел также то, что, рассеянно отвечая на вопросы, Гетман как завороженный не сводит глаз с высовывающихся из-под газеты носков туфель. Следователь терпеливо ожидал момента, когда Гетман по собственной инициативе заговорит о туфлях.

Так оно и произошло.

– Скажите, – спросил в конце концов Гетман, – почему на столе следователя находятся дамские туфли?

Следователь ответил очень спокойно и просто:

– Потому что, Иван Дмитриевич, это туфли убитой вами Ани Андреевой, и приобщены они к делу в качестве вещественного доказательства, и данное вещественное доказательство изобличает вас как убийцу. Поэтому они и стоят на моем столе. Вот, полюбуйтесь. – И он поднял газету.

Узнав туфли убитой им женщины, Гетман вскочил. Он взволнованно начал кричать, чтобы убрали это страшное свидетельство преступления, и в конце концов признал себя виновным в убийстве жены и ее дочери, желая таким образом избавиться от надоевшей ему женщины и ребенка».

Среди приемов, применяемых следователями во время допроса, есть и такой: бесконечной чередой будничных, малозначащих вопросов усыпить бдительность подозреваемого, добиться того, чтобы измочаленный такой скучной процедурой человек отвечал автоматически, не обдумывая свои слова, и, выбрав такой момент, задать тот вопрос, ответ на который наиболее интересует следователя. Для примера обратимся к классикам.

В сцене допроса Ильи в повести М. Горького «Трое» есть такой эпизод: «…снова посыпались какие-то маленькие, незначительные вопросы, надоедавшие Луневу, как осенние мухи. Он уставал от них, чувствуя, что они притупляют его внимание, что его осторожность усыпляется пустой, однообразной трескотней, и злился на следователя, понимая, что тот нарочно утомляет его.

– Вы не можете сказать, – небрежно, быстро спрашивал следователь, – где вы были в четверг между двумя и тремя часами?

– В трактире чай пил, – сказал Илья.

– А! В каком? Где?

– В «Плевне».

– Почему вы с такой точностью говорите, что именно в это время вы были в трактире?

Лицо у следователя дрогнуло, он навалился грудью на стол, и его вспыхнувшие глаза как бы вцепились в глаза Лунева. Илья помолчал несколько секунд, потом вздохнул и не торопясь сказал:

– А перед тем как идти в трактир, я спрашивал время у полицейского.

Следователь вновь откинулся на спинку кресла и, взяв карандаш, застучал им по своим ногтям.

– Полицейский сказал мне, что был второй час… двадцать минут, что ли… – медленно говорил Илья.

– Он вас знает? – Да.

– У вас своих часов нет?

– Нет.

– Вы и раньше спрашивали у него о времени?

– Случалось…

– Долго сидели в «Плевне»?

– Пока не закричали про убийство…

– А потом куда пошли?

– Смотреть на убитого.

– Видел вас кто-нибудь на месте – у лавочки?

– Тот же полицейский видел… он даже прогонял меня оттуда… толкал.

– Это прекрасно! – с одобрением воскликнул следователь и небрежно, не глядя на Лунева, спросил:

– Вы о времени у полицейского спрашивали до убийства или уже после?

Илья понял вопрос. Он круто повернулся на стуле от злобы к этому человеку в ослепительно белой рубашке, к его тонким пальцам с чистыми ногтями, к золоту его очков и острым, темным глазам. Он ответил вопросом:

– А как я могу про это знать?

Следователь глухо кашлянул и потер руки так, что у него захрустели пальцы».

Тактический план следователя в данном случае состоял в следующем:

1. Постановкой незначительных вопросов, относящихся к несущественным обстоятельствам дела или вовсе не имеющих к нему отношения, усыпить настороженность и бдительность Ильи.

2. Выбрав момент, когда допрашиваемый психологически «разоружился» и уже не ждет ничего опасного, задать вопрос, ответ на который ставит допрашиваемого в положение «попавшегося», то есть «переиграть» допрашиваемого. Таким кульминационным моментом допроса был вопрос о том, спрашивал Илья у полицейского о времени до убийства или после. Любой ответ на этот вопрос ставил Илью в положение человека, знающего о времени совершения преступления, то есть в положение убийцы, поскольку, судя по показаниям Ильи, просто свидетелем – очевидцем преступления он быть не мог.

Надо сказать, что у каждого следователя существуют свои любимые методы ведения допросов. Уже упоминаемый нами следователь военной контрразведки О. Пинто считает, что хорошие результаты дают демонстративная вежливость и доброжелательность к подозреваемому. По мнению О. Пинто, очень важно завоевать доверие подозреваемого и, если это удастся, внушить ему чувство ложного самоуспокоения. Он пишет: