Текст книги "Навстречу радуге (СИ)"

Автор книги: Юрий Табашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

   По вечерам, в одно и то же время я подходил к фотоработам Наташи Зяблицкой, от которых несколько месяцев исходило тепло и, держа над ними ладони, заклинал:

   – Саша, сынок, если тебе что-то надо, чтобы встретиться со мной, возьми всё, что нужно из моего здоровья, если что нужно, возьми из моей души.

   И удивительное дело. Несколько месяцев подряд физически ощущал, как из ладоней уходит энергия, что-то важное внутрь... фотографий.

   Использовал я и фотографии монахов, которые уже помогли мне, послав в первое и самое тяжёлое время после трагедии реликвии из монастыря и специально выпеченный с молитвами заупокойный хлеб, от которого становилось легче дышать, чем от любой таблетки. Я тоже просил их о помощи.

   Скоро я впал в такое состояние, что внутренне принялся мысленно молиться всегда, днём и ночью и где угодно – в автобусе, идя по улице, даже когда спал.

   Я молился искренне, от всего сердца всем, кто, по моему мнению, мог помочь мне, неистово, так, что всё время болело сердце.

   Прошло совсем немного времени и меня услышали. По вечерам во время молитв меня словно кто-то гладил по голове невидимой рукой, а сверху спускались волны благодати. Они омывали меня, с большей или меньшей силой, вызывая дрожь по всему телу.

   'Греха на нём нет. Отмолить можно', – шептали невидимые покровители. А по ночам, в сновидениях, снами я больше назвать не могу те яркие и навсегда запомнившиеся контакты, скакал радостный Сашка.

   Моя история может показаться невероятной, но так всё и было на самом деле. Когда-то очень давно одна крестьянская девушка по имени Жанна увидела видение – к ней спустился архангел и после ей стали слышны голоса, которые призывали спасти Францию. Отец услышав, что дочь собралась к солдатам, подумал, что та решила стать солдатской девкой, и пригрозил проклясть её, если она пойдёт к ним. Но голоса гнали её к осаждённому Орлеану. И что бы ни сказала Жанна, когда появилась в армии дофина, всё сбывалось. Она боролось даже со сквернословием в солдатской среде, за что её больше ненавидели, чем любили, но, вот ведь чудо на самом деле, как и предсказывала, спасла Францию, а потом её сожгли на костре. Я читал допросы Жанны д Арк, учинённые взбешенными монахами и главное, что они не могли понять – почему крестьянская девушка получала послания свыше, а они, служащие, но отнюдь не служители, никогда не слышали ничего подобного. За это её, собственно и сожгли, предъявив в числе других обвинений пункт, где утверждалась, что слышит она вовсе и не ангелов, а самых настоящих демонов. То есть отправили на костёр девушку, которая слышала откровения свыше сверхъестественных созданий те, кто их не слышал, а лишь собирал от их же имени деньги у прихожан. Как-то я спросил человека, вхожего и общающегося с нашими местными церковными деятелями, а было ли что похожее, были ли какие-либо чудеса во множествах церквей у нас на Алтае за последние годы. Мне ответили, что за исключением одного человека, отошедшего от мирской жизни, видевшего необычное и боровшегося с любым тёмным проявлением этого необычного, ничего нигде не было. Ни в одном из тысячи приходов. Ни разу за много лет.

   Наташа к моей одержимости и к моей идее отнеслась совершенно отрицательно. Как врач – педиатр, работавшая именно с патологиями новорожденных, она видела в будущем одни бесконечные возможные проблемы, проблемы и проблемы, стоило нам пойти по указанному пути. Раз за разом повторяла, что никто не заменит Сашку. Что дети могут родиться недоношенными, и я просто не понимаю, подо что подписываюсь. Что с неё хватит и второго раза, если что случится, она перенести не сможет.

   Я же, слушая её весомые и крайне убедительные доводы продолжал молить небеса о невозможном и тоже, в свою очередь находил всё больше и больше аргументов к тем, к кому обращался. К каждому из них. Меня всё время не покидала внутренняя уверенность, что с нами случилось нечто чудовищное, чего произойти не должно было никогда.

   Нам по-прежнему снились удивительные сны. Однажды, когда Наталья находилась в командировке в Омске, ей приснилось, что старые и сморщенные клубни картофеля вдруг дали ростки.

   Когда она вернулась, мы снова вернулись к той же теме.

   – А если я не увижу в ребёнке сына, ведь такое может же случиться? – не раз спрашивала она.

   – Только помоги оформить документы и можешь оставить меня. Я нисколько не обижусь, я понимаю тебя, найму нянек и справлюсь, – неизменно отвечал я.

   – Ты не понимаешь, с чем связываешься. Сам едва ходишь на уколах и таблетках. И родственников у нас нет никого, кому мы можем довериться и оставить их в случае чего. А если они родятся... больными?

   Я оставался непреклонным. Хоть моё тело, и на самом деле разваливалось, дух только крепчал.

   Примерно в это же время Наталью принялись обрабатывать и во снах. Ей давно не снился умерший отец, а тут вдруг начал в сновидениях посещать её. Удивительное дело, но о смерти внука он узнал по другую сторону где-то через год, и сразу набросился на дочь:

   – Тебя, почему дома не было? Пойми, что деньги – это мусор. Сашка мне сказал, что его забрали, но скоро должны отпустить.

   Натальин отец намекал на то, что Наташа в тот роковой день находилась на ночном дежурстве, подменяла кого-то и вполне могла отказаться от приработка.

   А осенью восемнадцатого года, ещё в одном сновидении дед и внук, наконец-то встретились. И были неимоверны счастливы...

   Примерно тогда же в одну из ночей к Наталье пришло послание неимоверной мощи и силы:

   – А ты где была, когда твоего сына убивали?

   Слова появились в её голове так внезапно и прозвучали настолько оглушительно, что она невольно, мгновенно сбросив остатки сна, вскочила испуганная с дивана. Меня тоже порядком озадачило то, что Наталья рассказала утром. Неужели там, наверху было насчёт гибели Саши особое мнение, которое в корне отличалось от того, как его трактовали наши законы?

   Пару раз я соглашался с доводами Натальей. Зачем снова проходить через все тяготы, страхи родительской жизни? Мы решали остановиться и жить сами по себе и для себя. И в тот же день, через несколько часов после принятого решения нам становилось на редкость плохо. Так тяжело дышать, так трудно двигаться, что мы едва могли сползти с дивана. С каждой попыткой мы вновь и вновь получали тот же горький опыт. И невольно, причём оба вместе пришли к выводу, что какая-то неумолимая сила ведёт нас к чему-то.

   В предыдущей главе я немного забежал вперёд. На тот момент, когда мы решились на первую попытку, наши репродуктивные возможности находились в очень плачевном состоянии. Сперматозоиды лениво висели, ни на что, не реагируя, недалеко ушли и Натальины возможности, как женщины, пережившей ужаснейший стресс. Единственное, что нам светило – процедура ИКСИ, которая редко давала положительный результат.

   Мы попробовали при помощи медиков обрести ребёнка раз, второй...

   На всё это время Сашка совершенно исчезал из наших снов, и становилось невообразимо трудно, ведь даже эта тонкая ниточка помогала нам хоть как-то держаться. Мы искали всюду, наяву и в сновидениях контактов с ним, но нигде его не находили.

   Во время второй подсадки, примерно через полторы недели, когда мне казалось, что всё получилось, Наташа вдруг в один прекрасный день сорвалась. Мы снова вспоминали Сашку, и она принялась беспощадно клеймить и обвинять всех – Бога, ангелов:

   – Я же всё сделала для того, чтобы он жил! Где они были? Почему не защитили? Я ставила свечки везде, во всех самых прославленных храмах, где только не побывала. Их нет, никого из них нет, или им наплевать на нас!

   Она не могла остановиться. Я же просил её прекратить, но она продолжала клять и обвинять всех, кого только могла вспомнить.

   Вскоре, через несколько часов Наташа ощутила резкую боль в животе, которая потом не отпускала её несколько недель, и я понял, что мы потеряли его. Ещё я понял, что с таким эмоциональным настроем, который был у Натальи, в том состоянии, в котором находилась, она никогда не сможет выносить ребёнка.

   Через несколько дней нечто посетило вечером Наташу. Она увидела, как некто тёмный пришёл к ней, начал клубиться, принимать человекообразную форму в углу комнаты... Она очень испугалась. И наконец-то крепко задумалась. Я же, как мог, осветил комнату.

   Во сне вдобавок к Наталье явился и Саша, после долгого-долгого перерыва. Он был одет в свою униформу мотоциклиста. Куда делась его жизнерадостность и та любовь, что поддерживала нас!

   – Это ты во всём виновата, – прошипел он и исчез.

   Мне же во сне вновь пришло послание, где меня призывали не сдаваться и в итоге обещали дать просимое. Мне приснилось, что я попал в радугу, встретил там ребёнка лет шести, взял его за руку и вывел на свет. У него было совершенно другое лицо, чем у сына, но держа его руку, я почувствовал, ощутил каждым атомом тела энергетику Сашки.

   От осознания того, что больше не увижу даже тени его, что обречён, остаться один, я впал в особое состояние. Перестал молиться. Просто лежал и не желал вставать с постели.

   Я не хотел есть. Совершенно.

   Я не хотел пить.

   Я не хотел жить.

   Я впал в состояние, когда всё стало абсолютно безразлично, когда пропали, испарились все желания и инстинкты, что подталкивают нас жить. Почему-то совершенно исчезли такие понятия, как голод и жажда. Я терял силы, сознание всё больше уходило в такие области, из которых нет возврата. Я уже видел свою комнату, словно в тумане. И Смерть стояла рядом со мной. Я ощущал её присутствие разумом, каким-то седьмым или восьмым чувством, приветствовал, радостно улыбался ей и ждал, когда она меня обнимет.

  Да пройду я дорогой тернистой

   До сих пор не понимаю, как заставил тогда встать себя с того смертного ложа. Я повторил несколько раз про себя:

   – Нужно попробовать ещё. Она просто не могла выносить ребёнка... Нужно пойти другим путём.

   В тот день я впервые за долгое время поел.

   Тот новый путь, иная возможность достижения цели, о которой я подумал, не давала мне покоя с осени семнадцатого года. Логика, простая житейская логика беспощадно указывала на наш возраст и подавленное состояние, подсказывая один выход – суррогатное материнство, о котором я знал в то время едва-едва, по наслышке. Мы оба понимали насколько высоки ставки и насколько велик риск, ведь что бы ни случилось, платит и отвечает заказчик. По этой причине, одной из многих в чреде убедительных доводов высказанных против, Наталья ничего слышать не хотела ни о каком подобном варианте. Утверждала, и я невольно соглашался с ней, что должна сама почувствовать внутри себя жизнь и ощутить матерью. Должна ощутить неразрывную связь, что образуется между матерью и ребёнком до рождения дитя.

   Я прожил довольно долгую и трудную жизнь. И знал, что случиться может всякое, что для того, чтобы что-то получилось необходимо работать одновременно во многих направлениях сразу. Поэтому-то потихоньку и зачастую втайне разрабатывал отступной вариант.

   И когда Наташа неохотно признала поражение, у меня всё было уже готово к следующему этапу.

   Должен признаться после пережитого, что совершенно не понимаю то отношение общества к суррогатному материнству, что сложилось в наше время именно к самой проблеме и способов её решения. Современное общество и церковь словно отторгает, отбрасывает от себя всё, что связанно с подобным видом материнства. Может, потому что в многочисленных успешных итогах многих пока непривычных отношений усматриваются элементы всем известного непорочного зачатия?

   Для нас с Наташей суррогатная мама сыграла роль спасительницы. Многочисленные высказывания в интернет – просторах утверждают, что сур материнство является не более как прихотью богатых. Про женщин, решившихся на довольно сомнительный с точки зрения комментаторов шаг, снимаются многочисленные фильмы и сериалы, где им отводится роль рабынь, машин для производства детей. А вот скажите мне, как быть с такими, как мы с Натальей? С Сашиной бабушками и дедушкой? Я честно признаюсь, что очень сильно, от всего сердца благодарен женщине, которая согласилась нам помочь. Заодно низко кланяюсь тем врачам, кто старался максимально в силу своих довольно ограниченных возможностей помочь жизни, которую так легко и непринуждённо отняли у нас, новой жизни появиться на свет. И эта новая жизнь, собранная в частицах атомов, микроскопически малая тоже всячески старалась соединиться с нами.

   Прежде чем приступить к последующим шагам, связанным с сур материнством, мы должны были с Натальей сами попытаться сделать так, чтобы у нас получилось зачать ребёнка. Уж так прописано в инструкциях, что рассылает минздрав. Несмотря на то, что мы старались, старались неоднократно, высыхая и относя немалые деньги раз за разом, ничего у нас не вышло. И данное обстоятельство, когда мы подняли вопрос на обсуждение, позволило подойти к проблеме с другой стороны.

   Нас спасало и то, что в Барнауле, городе, впавшем в полную экономическую стагнацию и рецессию и сопутствующую им нищету, расценки значительно и многократно отличались от подобных услуг в Новосибирске в разы, не говоря уже о таких объевшихся до безумия деньгами мегаполисах, как Москва и Санкт – Петербург.

   Итак, после предварительных встреч с юристом и врачебным персоналом, в назначенный день во всё том же репродуктивном центре нам назначили встречу с кандидаткой на роль суррогатной мамы для нашего ребёнка. Молодая женщина, имевшая собственного сына, сразу произвела на нас самое благоприятное впечатление. Возможно, немало постарался и привязанный к тому месту юрист, знавший нашу печальную историю, отдавший много сил в поисках и подборах возможной кандидатки. А может, нам просто повезло. Или она была послана кем-то пока нам неизвестным. Кто знает.

   Вика* сидела за небольшим столом напротив меня и я, смотря на неё, к своему возрастающему удивлению находил во внешности всё больше и больше сходств с Сашкой. Даже лицом она походила на сына. У неё оказалась на удивление мягкая светлая улыбка, которой она не стеснялась озарять кабинет. На лице светились необыкновенно красивые большие удивительные глаза.

   – Вот. Знакомьтесь. Вика, – представил нас ей юрист, симпатичный здоровый мужчина примерно моего возраста. – Уже участвовала в программе. И проблем не было никаких.

   – Глаза, – тихо сказал я.

   – Что? – не поняла она.

   – Ваши глаза, – пояснил я. – Они такие же... зелёные, как у нас и Сашки.

   Вика лишь улыбнулась.

   Мы обсудили первые расходы, связанные с обследованием и предстоящей операцией. Заключили договор. Дома довольно разумно взвесили свои возможности. Подсчёты показывали, что всё должно получиться.

   В тот день, когда я платил, или пару днями позже, сейчас уже не помню, увидел в очереди, стоявшими в кассу совершенно отчаянную и, по всей видимости, отчаявшеюся немолодую пару, которая оплачивала первый взнос... кредитными деньгами.

   Прошло совсем немного времени и нас известили, что подсадка прошла вполне благополучно. Что, к удивлению всех, из двух подсаженных эмбрионов, что считалось максимальной нормой, прицепились оба. Один сел уютно сверху, а другой, довольно неудачно, вцепился снизу.

   Наша радость оказалась преждевременной. Скоро стало известно, что нижний эмбрион держится едва-едва и готов утянуть за собой и своего брата или сестру в небытиё. В тот же день, когда нам сообщили далеко не радостную новость, мне приснился Сашка, правда, без привычной энергетики. Мне словно показывали фильм с его участием. В ту ночь привиделось совершенно реалистично, что вновь смотрю на Сашку. Что он, уже взрослый, но отчего-то совершенно обнажённый каким-то образом попал в огромную яму, полную вонючей жижи. Саша барахтался в грязи, не в силах выбраться из неё, а мимо безучастно куда-то спешило множество людей. Я спустился по скользким отвалам, захватил за руку и помог выбраться на берег, на дорогу, полную народа, грязного, нагого и дрожащего от страха.

   Я ощущал его зов каждым сантиметром кожи. Почти слышал, как он просит не бросать его.

   Я некоторое время размышлял, подавленный и взволнованный, после того, как проснулся, как смог бы помочь ему в реальности выбраться из той ямы, преодолеть возникшую трудность. И неожиданно вспомнил очень любопытный эпизод, вычитанный в одной из старых этнографических книг. В ней говорилось, что аборигены – австралийцы во время беременности жены ложились рядом с супругой, когда наступало время родов, имитировали родовые схватки, чтобы перекинуть на себя часть страданий и помочь ей. А вдруг и у меня тоже получиться? Я улёгся на постель и мысленно представил, что я и есть тот проблемный эмбрион и мне показалось, что на некоторое время я и стал им. Тут же принялся усиленно просить, чтобы всю ту боль, что он испытывает, перекинули на меня. Неожиданно ощутил через некоторое время, что от эмбриона, невероятно удалённого на километры от меня исходит Сашина энергетика. А примерно через час ужаснейший приступ боли согнул вдвое тело. Мой кишечник словно поместили на раскалённую жаровню и медленно вытягивали из меня расплавленными щипцами через пуп.

   Не помня себя, я извивался от боли.

   Пытаясь помочь ещё не рождённой жизни, я ничего не говорил Наталье о новом своём эксперименте, хватая воздух широко открытым ртом в немом крике. Пару раз точно терял сознание, особенно тяжело было ночью. Ровно через четыре дня боль, что не давала подняться с постели исчезла. Моя комната из застенок, где я терпел безжалостные пытки, превратилась вновь в обычное жилище.

   И мне опять приснился сон.

   На этот раз в моём сновидении мы с Натальей попали в небольшой городок типа того, что так часто показывают в американских вестернах. Очутились и очнулись мы в маленькой церкви, не похожей на наши, наподобие лютеранского прихода. На скамейках сидели нарядные люди, а на помосте перед ними, где должен был выступать пастор лежал наш Сашенька. Не помню, находился ли он в гробу или просто лежал на крашеных досках. Однако точно помню, что он был мёртв, с той ужасной рваной раной по всей правой половине лица, что видел на похоронах. И вдруг он стал приподниматься. Я не узнавал его. У Сашки оказалось невероятно суровое выражение лица, а за головой воздух уплотнился и превратился в бездонную и бесконечную грозовую бурю, что бушевала за ним, не смея вырваться и ворваться в зал.

   – Он теперь спит, но он с вами, он – живой! – пришла в голову чужая мысль.

   И я проснулся.

   Меня нисколько не удивило, что на следующий день нам позвонили и сообщили, что опасность миновала и беременность проходит в плановом режиме.

   С того момента Сашка совершенно исчез из наших снов, я потерял с ним всякий контакт в привычном мире. Он покинул нас. Как мне казалось тогда, навсегда. Оттого жить стало намного тяжелее.

   Месяца полтора ничто не предвещало никаких новых тревожных событий и вроде бы всё протекало внешне хорошо. В один из поздних осенних дней я совершил особый обряд, суть которого и последовательность открылась опять же в сновидении. Что-то гнало меня на кладбище, кто-то нашёптывал неслышно, что я должен сделать, что предстоящий поход необычайно важен для всего последующего. Откуда-то я точно знал, что круг, начерченный или выкопанный в земле, представляется идеальным местом защиты от нечистой силы, сакральной территорией, куда вход ей запрещён. В то время четырёхугольник или квадрат, геометрическая фигура, в пределах которой принято устраивать захоронения на наших кладбищах каждым выдвинутым углом открывает вход для всего нечистого. Я запечатал каждый такой вход на могиле сына. По очереди подходил к очередному выступу, читал 'Отче наш', 'Крестень гоподень' и запрещал всему злому, недоброму и бесовскому приближаться к освещённой могиле. После просил тот кусок кладбищенской земли, что я отрубил своими действиями от остального печального места отведённого для упокоения, не задерживать больше Сашкину душу, отпустить её к нам. Ведь была она забрана не вовремя и все мы вернёмся в положенный срок на уготованные места.

   Долгое время после ничего с нами больше необычного не происходило. Совсем ничего. Мы жили, как и все остальные люди, без вещих снов, без потусторонних контактов, но с полным мешком боли и тоски за плечами. Горе продолжало терзать нас, и горечь от потери многократно усилилась. Моя больная спина со всей злобностью, на которую оказались способны не дававшие продыху болезни, напоминала о себе.

   Я продолжал молиться. Каждый день. Днём и ночью. Ни в одной молитве никогда ни до и после не просил за себя, только за Вику и детей.

   Всё то долгое время, в которое я сформировал практику, что должна была помочь как-то достучаться до небес, в своей совершенно с точки зрения атеиста безумной попытке не принимал никаких лекарств. Только при крайней необходимости. Ведь любое лекарственное средство в той или иной мере могло затуманить сознание. И как же тогда кто-то смог бы меня услышать?

   Перед новым, две тысячи девятнадцатым годом, когда казалось процесс, продвигался без прямого моего вмешательства и шёл ровно и без сбоев, я эгоистично решил, что могу наконец-то расслабиться, немного позаботиться о себе. Врач – невролог после осмотра посоветовал обратиться в специальный центр, созданный для таких горемык, как я, переживших ужасные потрясения психики. Я направился по указанному адресу. Пожилой доктор с необычайно добрыми глазами, тоже потерявший близкого человека, внимательно выслушал меня. С максимальным тактом и максимальным сочувствием посоветовал, как быть дальше. После обследования диагностировал посттравматический синдром в классической форме и прописал приём анти депрессантов, о которых я до упомянутого дня не имел и малейшего представления. Одновременно с обстреливанием крупнокалиберными снарядами памяти и сознания, прописал курс неврологического лечения, состоящего из капельницы и внутримышечных уколов.

   Так как врачи установили тесную связь, возникшую между воспоминаниями и усилением боли в спине, мне ничего не оставалось, как начать принимать лекарства. Первые таблетки я выпил тридцатого декабря. Ох, как же съехало сразу в сторону сознание, и затуманилась окружающая реальность! Я шарахался по квартире как пьяный, задевая плечом все давно знакомые косяки и шкафы.

   Мне стало вдруг хорошо, я едва слышно бубнил молитвы, забывая, где начинается начало, а где следует конец.

   И в тот момент пропустил удар.

   Через три дня, первого января нового года, как и принято, во многих семьях, отправился с подарками поздравить отца и мать. Когда вернулся, меня встретила Наташа. По выражению лица сразу понял, что меня ждёт дурная весть.

   – Сядь, – попросила она таким голосом, что сердце ушло в пятки, – нужно поговорить.

   Надо сказать, что Наташа всё больше и больше проникалась важностью происходящего.

   – Вика в больнице. У неё сильное кровотечение. Я так и знала, что этим всё закончится. Скорее всего, детей удалят.

   – Мы их потеряем? – ошеломлённый, я не хотел, не желал поверить услышанному. Стоял как громом поражённый на месте и с трудом вдыхал воздух. Неужели я лишусь последнего шанса, за который так упорно держался всё последнее время?

   В тот же день я бросил принимать прописанные лекарства и со всей силой чувств, вкладывая в каждое произнесённое слово все страдания, что терзали меня; всю боль, что не давала покоя и всю надежду, которой жил принялся умолять помочь мне всех, кто услышит, во всех небесных сферах. Я просил спасти их. Спасти моих детей. Предлагал забрать мою жизнь, но только позволить им прийти в наш мир. Хотел, чтобы моё здоровье перекачали и передали им. Ведь мне казалось, что я почувствовал Сашку в тот день, когда помогал прицепиться и закрепиться будущей жизни, меня не покидала призрачная надежда, что он вернётся, таким образом, ко мне.

   Наталья посетила Вику в больнице раз, второй, третий. Очень быстро у нас сложились довольно дружественные отношения. От врачей Наташа услышала признание, что они никогда не видели, чтобы эмбрионы так боролись за жизнь. Обычно такое явление наблюдается у девочек, но крайне редко у мальчиков.

   Тем временем Вику перевели в новый, современный центр, где она легла на сохранение, ведь в обычном роддоме предлагалось лишь одно решение всех проблем – убрать плоды.

   Наталья тем временем, изводя меня, не проходящей тревогой и паникой, всё мучилась каждый вечер по поводу возможных выкидышей и врождённых аномалий.

   Я же продолжал ту битву, которую начал.

   Скоро колени стали багровыми, потом на них образовались кровавые корки, которые превратились в плотные коричневые мозоли. Наверное, совсем как у тех девиц дурного поведения, что выбрали себе одну из древнейших профессий.

   Я словно попал в другую реальность, не выходя из своей. В ней оказались я, мои мечты, страдания и любовь. А так же все те, кого я звал и просил откликнуться. Люди, дома и небо моего мира превратились в тени, что изредка всплывали для сознания, все посторонние мысли покинули голову, в ней осталась одна идея, одна движущая сила.

   Здоровье продолжало ухудшаться. Вика по-прежнему находилась в больнице. Одна неприятность следовала за другой. Когда удавалось пройти новое препятствие, тут же возникало новое. Нам помогали, но в то же время кто-то или что-то пыталось всеми силами помешать.

   Я так отчаянно взывал о помощи, что меня услышали не только в неизвестных ещё нам сферах бытия, где как оказалось, плелись наши судьбы, но и на земле. В моё распоряжение попали несколько работ Натальи Зяблицкой, на которых были запечатлены монахи из мужского монастыря в селе Коробейниково. Я распечатал их на довольно плохом принтере и принялся обращаться в определённое время и к ним, прося пробить мысленно туннель от монастыря до нашего дома, до Вики, по которому бы напрямую пошли молитвы, что помогли бы всем нам. Совсем недавно Наталья вновь посетила монастырь, а когда вернулась, так сразу и позвонила мне:

   – Скажи мне, – спросила она. – А ты говорил слово 'помогите', когда звал их?

   – Да постоянно, – заверил я.

   – Настоятель сказал, – негромко произнесла она, – что слышал тебя. Слышал в одно и то же время то ли крик, то ли стон – 'помогите'... И молился за вас.

   Время, что я взывал к обителям монастыря, было известно только мне и, как оказалось... ему.

   Постепенно стало тяжело двигаться. Совсем недавно я мог легко отжать машину, штангу далеко за сто килограмм, а теперь каждое движение стало сопровождать резкая боль. Тело высохло и развалилось. Дух же мой становился всё сильнее. Моя связь с невидимыми силами и покровителями всё усиливалась. По много раз в день на меня стали спускаться невидимые волны, что гладили голову, омывали невидимыми потоками тело, заставляя трепетать кожу.

   Я усиленно просил о чуде.

   С Викой происходило нечто тревожное. В её теле по мере продолжения беременности возникала одна патология за другой. Я уверен, что по тому, через что она прошла можно написать неплохой учебник по патологиям беременных. Она не сдавалась. Каждый день билась как львица за не рождённых детей, пытаясь привести их на свет.

   Скоро Вика снова легла в больницу с новым кровотечением, что вызвало очередную волну паники у моей Натальи. Нам вновь объявили, что детей она, скорее всего не сможет выносить, что нужно быть готовым ко всему. Следом за Натальей я тоже срывался и шептал:

   – Неужели всё? – но вновь и вновь находил в себе силы на молитвы. Выползая на улицу, на работе и дома, утром и вечером я произносил вслух и про себя:

   – Да пройду я дорогой тернистою...

   Каждый раз, когда уверяли люди и развивающиеся события, что завтра у нас не будет, оно неизменно наступало. Всякий новый прорыв в лучшую сторону оказывался очень тесно связан с более интенсивным молением. Я закрывался, не слушал никого и ничего, всецело погружаясь в области неизвестного и неисследованного.

   Эту закономерность скоро поняла и уловила и Наталья. И крепко задумалась. Ведь тому вмешательству в действительность, что она наблюдала, не было никакого рационального объяснения.

   Тот эмбрион, что прицепился снизу непременно и много раз должен был погибнуть. Несколько раз он практически выпадал из своего уютного тесного мирка наружу, опускаясь головой в горло матки. Но всякий раз, услышав мои стенания, невидимая сила поднимала его вверх.

   – Такого быть не может, – в недоумении говорили врачи.

   После того, как мне в начале января удалось первый раз отмолить опасную ситуацию, семнадцатого числа того же месяца мне на голову впервые сел голубь. Я шёл по оживлённой улице, центральному проспекту Ленина, напротив Нового рынка. Вокруг лежал снег, и было холодно. И вдруг сверху, с крыши здания спикировал одиночный голубь и уселся прямо на голову. Я прошёл десять или двадцать метров, прежде чем он взлетел. Мне никогда не забыть выражение лиц тех людей, что шли мне навстречу. Не знаю, как всё это представление выглядело со стороны, и что там голубь делал, ведь, к сожалению, присутствие глаз на макушке природа не предусмотрела. Но я прекрасно помню округлившиеся до размеров маленьких тарелок глаза симпатичной женщины лет тридцати, что шарахнулась от меня в сторону.

   А я шёл сквозь толпу с голубем на голове, пока он не взлетел.

   Я долго размышлял насчёт Натальи. Может ли она быть матерью детей, учитывая те трагические обстоятельства, при которых мы потеряли Сашку? Или же я должен встретить кого-то другого. Примерно через месяц после описанного случая Наташа совершенно рассеяла все мои сомнения. Как-то пришла домой и легкомысленно, со смехом рассказала комичную на её взгляд историю. Так же на оживлённой улице, взлетая, голубь, один из многих в стае, мазнул её по лицу крылом.

   Вскоре исходя из пережитого сделал вывод, что те, кто мне помогают далеко не всемогущие создания. Что они могут прийти на помощь только тогда, когда человек сам со всей искренностью пойдёт к ним навстречу. Соответственно и чудо возможно только с проявлением обоюдного желания, где человек выступает всего лишь проводником высшей силы, которая в свою очередь не может проявиться без него. Наверное, все те чудеса, что иногда встречаются нам в описаниях прошлого, имели место быть на самом деле. Просто чудотворцы могли создать ту обоюдную связь, о которой я рассказываю.

   В начале февраля у нас внезапно в квартире расцвели необычайно фантастически красивыми бутонами цветы во всех цветочных горшках, которые Наталья давно перестала поливать. Чудесные ростки жизни на совершенно сухой почве. Многие знакомые и родственники приходили и смотрели на чудо, не веря своим глазам. Надо сказать, что все они цветут до сих пор, уже девять месяцев подряд и ни один лепесток не упал на подоконник, хотя Наталья по-прежнему лишь изредка поливает землю. В то же время небольшое декоративное дерево в довольно крупном горшке, что стоит у нас в обеденной зоне как-то незаметно поменяло листву. Старая листва частично опала, частично куда-то пропала, но вместо неё мы обнаружили новые листочки, мягкие, бархатистые и шелковые на ощупь.