Текст книги "Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке"

Автор книги: Юрий Швец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

На этот раз Сократ планировал остаться на десять дней. Неделю Береснев выглядел озабоченным, но довольным. Основные события развернулись в самом конце.

В пятницу, ближе к концу рабочего дня, мне позвонила Татьяна.

«Надо что-то делать», – взволнованно сказал мне дежурный офицер. «Сократ вот-вот прибьет этого вашего Береснева».

"Что там происходит?"

«Позвольте мне прочитать вам стенограмму.

"Сократ (кричит Бересневу): "Ты идиот!"

Береснев: «Да как вы смеете!»

Сократ: «Я просто констатирую факт из жизни. Мне надоели ваши глупые тосты. Я пришел по делу, но вас интересует только поход в ресторан. Я уезжаю в следующий понедельник, но у нас есть Я еще не занимался какой-либо разведкой. Мне платят за разведку, а не за то, чтобы я жужжал с вами жир в ресторанах.

Береснев: «Вы должны выполнять мои приказы».

"Сократ: "Какие приказы? Кто ты такой, чтобы командовать мной? С твоими талантами? В тридцать четыре года я был ключевым чиновником в

Белый дом, в настоящее время я советник Папандреу! А ты всего лишь посыльный!

Береснев: «Перестань меня оскорблять!»

Сократ: «С вами невозможно работать! Я задаю вопросы, вы уходите, а на следующий день приходите с пустыми руками. Если у вас проблемы с памятью, принесите магнитофон, все запишите и отнесите к начальнику. На кой черт мне такие посредники, как вы? Может быть, вы намеренно пытаетесь испортить наши отношения. Скажите своему начальнику, что я хочу его видеть. Я пришел на работу!

Береснев: «Ну, работаем!»

«Сократ: «Нет, нет. Все, что вы говорите, это то, что мы должны снова встретиться за границей. Если вы так определяете работу, мы расстаемся. Вон! Я больше не работаю на вас. улетаю первым рейсом.

Береснев: «Я никуда не пойду. Вы должны выполнять мои приказы!»

«Сократ: «Хорошо, плати мне 250 000 долларов в год, тогда я буду подчиняться твоим приказам».

«Говорят так уже часа полтора», – закончила свой краткий рассказ девушка Татьяна.

Я никогда не слышал ничего подобного. Это звучало как сумасшедший дом.

"Что мне делать?" Я спросил своего коллегу, с которым делил офис, после того, как сообщил ему о звонке Татьяны.

– Ничего, – ответил он, корчась от смеха. «Вам сказали держаться подальше, не так ли? Так что держитесь подальше! Пусть сержанты КГБ разберутся сами».

Звоню секретарше: "Когда ждать доклад Татьяны?"

«Береснев приказал передать его лично ему», – ответила она.

– Хорошо, – согласился я. «Значит, вы передадите его чуть позже. Мне нужно его подшить».

«На этот раз он планирует уничтожить отчет», – доверительно сообщил секретарь, и я увидел известных предвестников надвигающейся опасности.

Доклады службы подслушивания должны были быть включены в файлы испытуемых. Намерение Береснева уничтожить записи усилило мое подозрение, что мои коммунистические лидеры провалили работу и пытались замести следы.

Но их проблема заключалась в том, что на этот раз неудачу нельзя было успешно скрыть. Сократ был единственным специальным источником по США, которым располагала политическая разведка КГБ. Десятки его докладов дошли до самого верха советского руководства и легли в основу жизненно важных решений государства. Он был известен практически всему начальству внешней разведки, «обнаруженное» Бычковым по делу о сообщении Папандреу.

А теперь тот же Бычков в компании с Бересневым своими руками и всецело по своей глупости и упрямству натворил полную кашу. Как они могли надеяться избежать наказания за убийство? Особенно теперь, когда начальником разведки был генерал Шебаршин, настоящий специалист. После торжествующих фанфар и барабанной дроби перед моим непосредственным начальством замаячил призрак позорного увольнения.

Моим первоначальным побуждением было сказать: к черту вас всех и подать в отставку. Я устал от всего этого беспорядка, от необходимости бороться за выживание изо дня в день. Зачем мне продолжать, ради Пита? Я присоединился к разведывательной службе, чтобы служить своей стране. Но какая мне польза от Андросовых, Бычковых, Бересневых и прочих им подобных бюрократов? Если они здесь заправляли, с разведкой покончено. Пришло время вернуться в нормальный мир.

Но потом я вспомнил своего отца, который с боями проложил себе путь от Днепра до Будапешта во время Второй мировой войны. Рассказывая мне о тех далеких временах, мой папа говорил: «На войне чаще всего погибает не молодой солдат, а старый ветеран. время. «Старожилы» устали беспрестанно кланяться пулям, они часто теряют чувство опасности. Поэтому они чаще и чаще всего гибнут от глупых случайностей».

Я понял, что не могу просто уйти в отставку и забыть обо всем этом грязном деле. Я не собирался брать на себя ответственность за чужой идиотизм, спасая тем самым бюрократов. Как сказал Екклесиаст, «…и ветер снова возвращается по кругам своим». Жизнь снова превратилась в борьбу за выживание.

Я должен мобилизовать все свои способности – в последний раз, сказал я себе. Я не собираюсь оправдываться. Я уйду в отставку, но только как победитель.

«Дорогой, ты не мог бы ненадолго отложить уничтожение этого отчета? Пожалуйста». Я умолял секретаря. «Мое будущее зависит от этого».

– Хорошо, я сделаю это, – согласилась добрая девушка. Она все поняла.

В понедельник Береснев выглядел как побитая собака.

«Вы не обеспечили плавного перехода агента в мою компетенцию», – сказал он мне с пугающей по своей силе злобой. Я понял, что мои худшие опасения вот-вот сбудутся.

Береснев убежал докладывать своему начальнику Бычкову. Через некоторое время меня вызвал Бычков.

– Вы с Бересневым поедете в аэропорт провожать Сократа, – угрюмо сказал мне Бычков.

– Зачем ты хочешь, чтобы я был там?

«Чтобы агент не выколол глаза Бересневу».

– Насколько мне известно, Сократ требует встречи с вами, – заметил я.

«Ни с ним, ни с кем другим я встречаться не собираюсь», – взорвался Бычков. «Завтра мы обсудим, почему вы не обеспечили переход агента под контроль Береснева», – пригрозил мне Бычков на прощание.

– Как я должен был это сделать? Вернуть Береснева в разведшколу на переподготовку? Я спросил.

«Разве вы не понимаете, что ваша карьера зависит от ваших отношений с начальством, а не от успехов на поприще?» – прорычал Бычков.

«Вот почему я больше не заинтересован в карьерном росте», – ответил я.

– Ты напрашиваешься на неприятности, – сказал он зловеще. «Подождите, пока Сократ уйдет».

Рейс в Афины был задержан. Береснев тревожно поглядывал на часы, и когда объявили еще одну двухчасовую задержку, его терпение кончилось:

– Мне нужно идти. У меня важное дело. Тебе придется самому проводить Сократа.

И с этим он ушел. Я знал, каким «важным делом» должен заниматься Береснев. Он торопился добраться до Международного торгового центра Арманда Хаммера. Несколько месяцев назад он получил там прикрытие для одного из своих доверенных помощников. От этого сыщика не требовалось ни добывать разведданные, ни вербовать агентов; его единственная обязанность заключалась в том, чтобы тайком проводить Береснева на вечеринки, устраиваемые почти каждую ночь иностранными и советскими фирмами. Обычно они ждали около получаса до первой порции выпивки, а затем ненавязчиво присоединялись к гуляньям. На следующее утро Береснев боролся с похмельем крепким чаем – чтобы сорвать еще одну вечеринку. В этот вечер в торговом центре был запланирован торжественный банкет, и Береснев просто не мог его пропустить.

«Я боюсь работать с Бересневым, – сказал Сократ. «Он – рецепт неизбежной катастрофы».

"Почему вы так думаете?" Я спросил.

«Он постоянно навязывает мне встречи в других странах. И каждая такая встреча – очередной удар по моей нервной системе. В Дамаске с места в карьер ничего не ладилось. Я приехал в оговоренное место вовремя – а его нигде не было видно Прошло пять минут, десять минут, двадцать минут – Береснева все нет. Вокруг слоняются подозрительные типы, идет дождь, я ругаюсь, как черт. Отель, и уйти с пустыми руками? Через тридцать минут он появляется. Что ты знаешь? Ублюдок осматривал персидские ковры на местном базаре. Ладно, мы пошли в ресторан, чтобы поговорить. Место битком набито, к тебе на колени шлепаются голобрюхие шлюхи, а он тявкает свои «инструкции». Потом он сам мне рассказывал, что в Дамаске действуют четыре контрразведывательные службы. Какой идиот устраивает свидания в таком месте?»

«Почему вы пропустили последнюю встречу на Кипре?»

«Я заболел», – ответил Сократ. – Так что же мне делать? Нахожу номер телефона бара, где я должен был встречаться с Бересневым, выхожу, звоню на Кипр, прошу бармена позвать к телефону "Австралийца Льва" – мое имя для Береснева. Внешний вид Береснева. Бармен отвечает, что в баре всего два посетителя, и ни один из них не отвечает на описание, которое я ему дал. Приехав в Москву, я узнал, что в это время Береснев был в другом баре. Другими словами, даже если бы я приехал на Кипр, мы бы все равно не встретились. Не нужно быть гением, чтобы предсказать, что будет в будущем. Нет, с меня достаточно. Я рассказал ему все, что думал о нем еще в отель. Он ведет себя так, как будто хочет меня сжечь. Я знаю, что в администрации Картера были люди, которые хотели избавиться от меня, – такие люди есть в греческом правительстве. Может быть, я наступил на некоторые пальцы ног в вашей организации тоже, а Береснев как раз пытается саботировать наше сотрудничество? Меня насторожило то, что в Москве он всегда пытался вытащить меня из гостиницы. Как будто я не знал, что комната прослушивается. Он просто боялся, что о его придирках станет известно. Но я специально дал ему глоток прямо здесь, в номере отеля. Пусть его начальство думает, что делать дальше. Но с меня достаточно. Я не хочу в тюрьму».

– Думаешь, ты в опасности? Я спросил.

– О чем тут думать? – возмущенно воскликнул Сократ. «Говорю вам, я на грани падения. Я не могу спать без кошмаров. После того, как меня в последний раз вызвали в ваше посольство в Вашингтоне, я буквально почувствовал, как ФБР дышит мне в затылок. IRS провела полномасштабную проверку моих финансов, подсчитала мои доходы до последнего цента. Как вы думаете, это совпадение? Потом какие-то странные люди расспрашивали моих ближайших соседей обо мне. Говорю вам, ФБР у меня на хвосте. Где мне спрятаться? В отчаянии я даже наняла частное детективное агентство, чтобы проверили мой дом на наличие жучков. Они сказали, что конечно, могут, но не было никакой гарантии, что новые жучки не будут установлены уже на следующий день. Я чувствую, как петля затягивается на моей шее. Я попросил Береснева: «Давай встретимся в Москве. Здесь безопаснее». Но нет, он хочет за границу. Ну, было бы не так плохо, если бы он нормально работал, но нет, мне все время приходится ходить по канату. Я же говорил, я натерпелся. Больше никаких встреч. Я ухожу навсегда».

– Ты рассказал ему все это в номере отеля? Я спросил.

– Да, – ответил Сократ.

В этот момент они пригласили пассажиров на посадку на афинский рейс.

На следующий день я написал записку, описывающую мой разговор с Сократом в аэропорту. Доклад заканчивался решающей фразой: «По словам Сократа, он высказал все свои жалобы в разговоре с Бересневым в его гостиничном номере». Я, конечно, знал, что Бычков и Береснев не собирались саботировать Сократа. Наоборот, они хотели, чтобы все было красиво и уютно. Но таков был путь коммунистических лидеров – прикосновение Мидаса наоборот: все, к чему они прикасались, гнило.

Я вошел в кабинет Береснева, молча положил ему на стол свою записку и стал ждать. Пока он читал, его лицо позеленело. Я уверен, что любой офицер ФБР или ЦРУ отдал бы руку, чтобы оказаться в этот момент на моем месте. Бедного парня можно было взять голыми руками. Он был так напуган, что согласился бы на любое предложение. Если бы эта записка досталась начальнику разведки Шебаршину, это было бы занавесом для Береснева.

– Можем ли мы прийти к взаимопониманию? – жалобно пробормотал он.

– Ни в коем случае, – твердо сказал я.

Я пошел в раздевалку в перерыве со счетом в мою пользу. Пришлось удерживать лидерство. Как я понял, развязка была близка. С моим разговором в аэропорту с Сократом, записанным в меморандуме, Бычков и Береснев не смогли бы уничтожить отчет Татьяны, магнитофонную запись разговора Сократа с Бересневым в гостиничном номере. Уничтожить запись сейчас было бы равносильно служебному проступку. Так что им придется затаиться, но ненадолго. Довольно скоро им придется составить отчет о своей работе с агентом. А потом. .

X.

Любой западный корреспондент новостей по прибытии в Москву автоматически ставится на выработку Вторым главным управлением КГБ (контрразведка). Эта участь постигла и Ангуса Роксбурга, корреспондента британской газеты «Санди таймс», которого контрразведка КГБ заклеймила особо неприятным обращением.

Ангус безупречно владел русским языком и слишком хорошо знал Советский Союз. Вскоре у него установились обширные связи с советскими гражданами, которые, естественно, включали в себя небольшое количество осведомителей КГБ. Они усердно поставляли отчеты о британском журналисте, чье досье в КГБ разрасталось с беспрецедентной скоростью.

В файле не было абсолютно никакой грязи на Ангуса, но это не имело значения. В Управлении RT разведки КГБ также было дело на Ангуса Роксбурга, начатое несколько лет назад, когда он впервые приехал в Советский Союз в качестве студента по обмену. Теперь он снова появился как московский корреспондент «Санди таймс», и заместитель начальника управления Бычков приказал мне установить с ним связь.

После того, как я внимательно изучил дело Ангуса и познакомился с ним, я пришел к однозначному выводу, что советология для него была не только выбором профессии, но и страстью. Он искренне любил Россию, на самом деле гораздо больше, чем большинство моих прошлых и нынешних начальников. Им нужна была тоталитарная Россия как единственная среда, в которой они могли реально надеяться на успех. Ангус жаждал видеть в моей стране демократию и страстно тянул к перестройке. Словом, с британским журналистом у меня было гораздо больше общего, чем с моим начальством, и я слишком далеко зашел в переоценке ценностей, чтобы всецело посвятить себя его развитию. Наоборот, мне пришлось спасать его из когтей Второго главного управления КГБ. Я начал давить на него, чтобы он воспользовался моими услугами по установлению контактов в Москве, стараясь быть как можно более откровенным и агрессивным. Я сказал ему, что я корреспондент ТАСС. Но какой же советский корреспондент мог позволить себе столь наглое поведение в те дни, если он не был связан с КГБ? Кроме того, я не работал в информационном агентстве с тех пор, как вернулся из США, и у Ангуса не было проблем с установлением истины. Я надеялся, что он получит сообщение, и он понял.

Ангус Роксбург действительно стал более осторожным. На этом история могла бы и закончиться, если бы британские власти не выслали очередную партию оперативников КГБ. Второе главное управление, воодушевленное решением Лондона, заявило, что в качестве ответной меры из Москвы будет выслана группа британских граждан. Имя Ангуса было в списке нежелательных лиц.

Ангус был в отчаянии. Для него отчисление означало потерю любимой работы. Это было все равно, что запретить хирургу садиться за операционный стол или запретить художнику прикасаться к кистям.

– Вы можете чем-нибудь помочь? он спросил меня.

«Попробую», – сказал я и в тот же день написал докладную начальнику разведки.

Короче говоря, я утверждал, что официальные обвинения против Ангуса были фиктивными, и если бы мы действительно были озабочены улучшением нашего имиджа за границей, высылка ни в чем не повинного журналиста была бы равносильна выстрелу себе в ногу. В конце концов, у нас должны были быть друзья, не так ли?

Генерал Шебаршин увидел достоинства моей должности и направил мой рапорт председателю КГБ Крючкову, который передал его во Второе главное управление. Служба контрразведки признала ошибку, но указала пальцем на Кремль, утверждая, что на него оказывалось давление с целью выгнать кого-нибудь, кого угодно, чтобы свести счеты с Англией. Пока служебные записки летали туда-сюда, Ангус Роксбург уехал в Лондон, а я стал анафемой во Втором главном управлении.

Через несколько месяцев Ангус неожиданно оказался в Москве с телекомандой Би-би-си для съемок документального фильма о перестройке. Он позвонил мне домой и предложил встречу. Второе главное управление пришло в ярость, и Бычков потребовал от меня выяснить, как Ангусу удалось получить советскую визу.

Я отправился на свидание с Роксбургом в гостиницу «Советская». По существующим правилам, накануне я позвонил в контрразведку и сообщил им время и место встречи. Я не сомневался, что нам в затылок будут дышать хвосты, а гостиничный номер будет битком набит микрофонами – но именно этого я и хотел.

«Изменился ли КГБ? Почему мне разрешили вернуться?» – спросил Ангус.

«Ничего не изменилось. КГБ по-прежнему ненавидит вас», – ответил я. «Я думаю, что это просто еще одна бюрократическая ошибка; похоже, КГБ никогда не видел вашего заявления на визу».

– Ты имеешь в виду, что в следующий раз я не получу визу?

"Вы, конечно, не будете," заверил я его.

"Что мне делать?" – с тоской спросил Ангус. «Я написал сценарий фильма о перестройке. Значит, я не смогу его снять?»

«У кого вы планируете взять интервью для своего фильма?» Я спросил.

«Практически все советские лидеры, начиная с Горбачева».

– А кто первый в очереди?

– Александр Яковлев. У меня послезавтра к нему назначена встреча.

Мальчик, мне повезло! «Похоже, мой план обречен на успех», – радостно подумал я. Яковлев – единственный советский лидер, который не только сочувствует бедственному положению Ангуса, но и осмеливается бросить вызов КГБ. Он никогда не откажет в помощи человеку, планирующему снять фильм о перестройке. Я должен рискнуть. Сейчас или никогда.

– Послушай, Ангус, у меня есть отличная идея, – сказал я. «Когда будете брать интервью у Яковлева, расскажите ему свою историю и объясните, что вам нужно будет регулярно приезжать в Советский Союз для съемок вашего фильма. Я думаю, он поможет».

Ангус оживился.

– Эй, спасибо за совет, – сказал он. «Думаю, именно это я и сделаю».

Итак, жребий брошен, подумал я. Если есть что-то, что КГБ никогда не позволит мне уйти, так это то, что есть.

На следующий день в мой кабинет зашел секретарь отдела. Она была белой от страха.

– Вас зовет Бычков, – прошептала она дрожащими губами. «Сегодня утром он и Береснев отправили ужасный доклад в отдел внутренней контрразведки».

"Что это говорит?" – спросил я, зная, что моя судьба висит на волоске.

– Предательство, – с трудом произнесла она и посмотрела на меня так, будто я уже был трупом.

"Предательство!" – взревел Бычков, отплевываясь. "Вы предали интересы КГБ! Как вы могли давать такие советы!"

Он был ужасен в своей ярости. На его столе я увидел запись моего разговора с Ангусом Роксбургом, которую второе главное управление прислало вместе с собственным возмущенным комментарием.

Рядом с Бычковым сидел Береснев, грозный и надменный. К моему удивлению, я чувствовал себя совершенно непринужденно. Я был готов к решительным действиям. Было слишком поздно отступать.

– Кто уполномочил вас подкинуть Роксбургу идею о Яковлеве? – взревел Бычков.

"Кто уполномочил меня не дать ему эту идею?" Я спросил.

«Не валяй дурака!» – рявкнул Бычков. «Вы предали КГБ! Теперь вам нельзя доверять доступ к другим нашим контактам, в том числе и к Сократу. Вы тоже можете раскрыть ему какую-то тайну! А может быть, вы уже это сделали? отказаться сотрудничать с нами больше?»

Неплохо. Так вот как он планировал построить мост между Ангусом Роксбургом и Сократом! Совсем неплохо. Мой совет Яковлева будет использован для того, чтобы официально и с большим шумом снять меня с дела Сократа, после чего они заставят меня взять на себя вину за их провал с агентом.

– Вы считаете, что Сократу нельзя доверять? – спросил я с интересом.

– Да, – с негодованием ответил Бычков.

"Почему?" – спросил я с легкомысленной улыбкой, которая, по-видимому, застала его врасплох.

– Потому что мы всегда подозревали, что Сократ – это растение, навязанное нам американскими спецслужбами, – прорычал Бычков. «Если ты этого не видишь, ты идиот».

За годы работы в разведке я пришел к очень ценному выводу: никогда нельзя сопротивляться начальству или вмешиваться в его дела. Пусть выроют себе могилу, пусть упадут в нее и втащат на себя грязь. Главное не упустить возможность, когда она представится.

– Подождите секунду, – сказал я с наивным видом. – Вы хотите сказать, что все это время подозревали Сократа в сотрудничестве с ФБР или ЦРУ?

– Конечно, – сказал Бычков. Он искренне удивился.

Но Береснев, наконец, сообразил. Заносчивый и ужасный, как скала всего минуту назад, он теперь сморщился и опечалился.

«Интересно, где вы были со своими подозрениями, когда Сократа включили в списки агентов?» Океан ярости, копившийся во мне годами, прорвался наружу и могучим потоком хлынул на головы моих красных командиров. В тот момент меня уже было не остановить. «Разве вы не знаете, что человек, подозреваемый в сотрудничестве с вражескими спецслужбами, не может быть нашим агентом?» Я набирал обороты, глядя, как у Бычкова вылезают изумленные глаза. «Где вы были, когда мы отправляли Горбачеву разведданные, предоставленные Сократом? Почему вы держали свои подозрения при себе? Во всех своих спецдонесениях в Кремль я прямо указывал, что источник разведданных стопроцентно надежен. эти телеграммы! Поэтому вы сознательно и преднамеренно скрывали от руководства страны свои сомнения по поводу агента. В свете ваших подозрений сократовские штучки приобретают совсем иной оттенок. Вы помните постановление ЦК КПСС о политика СССР в Европе, основанная на агентурных разведданных? Ее принципы впоследствии оказались ошибочными. Что это значит? Бычков смотрел на меня, как заключенный на скамье подсудимых. – Значит, американские спецслужбы могли подсунуть Горбачеву стратегическую дезинформацию – при вашем попустительстве! Ведь у вас была возможность разобраться в Сократе самостоятельно. Он просил вас лично встретиться. Вы отказались. Удерживая свои подозрения при себе, вы нарушили служебный долг! Я вызывающе завелся и взял театральную паузу.

Бычков рухнул на стул и дрожащими пальцами попытался ослабить галстук.

"Чем ты планируешь заняться?" – спросил он, задыхаясь.

«Я пойду в свой кабинет и напишу отчет о том, как вы саботировали Сократа», – ответил я.

Мои командиры были похожи на умирающих лебедей. Собственно говоря, как личности они меня мало интересовали. Но глядя на них, я видел воплощение советского бюрократа, глупого, ленивого, но все же всемогущего. Он пытал страну по своему желанию, превращая ее в сумасшедший дом. Конечно, в масштабах всей страны я ничего не мог изменить, но по месту своей работы я мог проучить этого бюрократа.

Я развернулась и, не говоря ни слова, пошла. Огромная, бронированная, обитая черной кожей дверь – символ власти и безнаказанности – преградила мне путь. Никогда в жизни я не открывал дверь ногой. Но на этот раз я вложил всю свою силу в пинок. Дверь послушно отворилась. После душной атмосферы кабинета Бычкова воздух в коридоре казался альпийским.

Через три дня я закончил анализ дела Сократа и вместе со своим докладом положил его на стол начальника управления.

– Я требую внутреннего расследования, – сказал я. «Если я не доволен его результатом, я напишу еще один рапорт начальнику разведки. Если и он не будет удовлетворен, я пожалуюсь председателю КГБ. И так далее… до самого конца». Сам Горбачев. Он должен знать, как обстоят дела в его разведке».

Боевой генерал, ветеран афганской войны, не раз бесстрашно встречавший смерть, внимательно прочитал мой документ и приказал провести расследование под наблюдением. . Бычков. Бюрократическая система сломала даже тех, кто прошел через огонь и воду и вышел невредимым.

С этого дня практически все операции Управления РТ в отношении граждан США были фактически приостановлены. Каждый день Бычков и Береснев запирались в кабинете Бычкова и с раннего утра до поздней ночи вели «следствие». Но при всем их усердии шансов у них не было. Каждое слово в моем отчете подтверждалось точными ссылками на документальные свидетельства из дела Сократа.

Тем временем офицеры Американского отдела с удовольствием занимались своими делами. Многие из них были близко знакомы с моей кампанией против коммунистических лидеров и открыто выражали мне свою поддержку. Только теперь я увидел, как глубоко укоренилось презрение рядовых разведчиков к большинству начальства.

Вскоре после этого, в разгар перестройки, произошло беспрецедентное событие в истории КГБ – первые многокандидатные партийные выборы в разведывательную службу. Вотум доверия получил только начальник разведки генерал Шебаршин. Все дружки Крючкова потерпели позорное поражение. Фактически это означало, что рядовые не доверяли своим командирам и отказывались следовать за ними в бой.

Отчаянно пытаясь поднять боевой дух в разведке, Крючков пошел на невероятные меры. Среди прочего, он представил офицера разведки КГБ, только что вернувшегося из США. Его имя осталось тайной, но, по обрывочным слухам, этот моложавый человек лет сорока много лет выдавал себя за американского гражданина и сумел проникнуть не иначе как в сам Пентагон. За выдающиеся успехи в выполнении поручения Отечества награжден золотой звездой Героя Советского Союза.

Но даже эта тяжелая артиллерия не смогла продвинуть дело Крючкова. Довольно скоро скептики докопались до правды – а правда заключалась в том, что герой-разведчик долгое время полагался на собственные ухищрения и не поддерживал связи с Москвой, благодаря чему избежал неудачи. Это была весна 1990 года, перестройка казалась необратимой, и только крайние наивные или безнадежные идиоты еще верили в бесконечную мудрость начальства.

Прошло пять месяцев, но конца «следствию» по делу Сократа, которое вели Бычков и Береснев, не было видно. Было ясно, что это затянется на неопределенный срок. По уставу КГБ следователи должны были информировать меня о результатах своей работы. Но к каким результатам они могли прийти? Очевидно, они не могли опровергнуть, а тем более согласиться с моими утверждениями. Ждать больше не было смысла, особенно ввиду судьбоносных событий, разворачивавшихся за стенами разведки.

Демократия была в полном разгаре, и казалось, ничто не сможет остановить ее продвижение. Начальство КГБ с ужасом наблюдало за развитием событий и тайно готовилось к перевороту. Я знал, что агенты службы безопасности внедрились в высший эшелон демократического движения. Разведывательную службу втянули во внутриполитический шпионаж, и, наконец, всем офицерам выдали личное оружие.

Нам объяснили, что скоро «орды демократов» попытаются взять штурмом здание разведки и нам придется ценой жизни защищать свои картотечные шкафы. Я понял, что глупость КГБ теперь становится преступной. Я давно знал, во что верил. Пришло время открыто заявить о своей верности. Сама мысль о том, что мне придется стрелять в соотечественников, казалась верхом безумия.

Когда я передал Бересневу заявление об отставке, он просиял от огромной, почти сверхчеловеческой радости. Как мало иногда нужно для счастья. Вскоре после этого меня вызвали в кабинет полковника Бычкова.

– Надеюсь, ты покидаешь нас в хорошем настроении? – спросил он с гладкой улыбкой.

«Лучше и быть не может», – ответил я. «Но я хотел бы сделать это пару лет назад».

– В чем причина вашей отставки? Лицо Бычкова носило выражение наивной простоты.

«Несогласие с политикой руководства КГБ и решимость не иметь ничего общего с ее реализацией».

Таких сильных вещей Бычков в своем кабинете еще не слышал. Он разрушил множество карьер оперативников и заслужил прозвище «Каннибал», но теперь выглядел жалко. Не так давно он мог бы сделать из меня фарш, но теперь ему приходилось в бессильной ярости слушать невероятные политические заявления.

– Наши отцы проливали за это кровь? Бычков по привычке повысил голос. «Я буду стоять на баррикадах, если мне придется защищать наши социалистические завоевания».

«Я буду на той стороне», – поклялся я, и Бычков понял, что привычные методы уже не действуют.

– Чем ты собираешься зарабатывать на жизнь? – спросил он с хмурым взглядом.

«Журналистика».

«Какой жанр журналистики?»

«Жанр идиотизма, – сказал я, – потому что последние несколько лет своей жизни я провел в этом жанре».

В последний раз я вышел из контрольно-пропускного пункта разведывательной службы и крепко зажмурил глаза, чтобы отгородиться от блестящих лучей теплого осеннего солнца. Свободный наконец-то! На календаре было 12 сентября 1990 года.

В августе 1991 года произошла попытка государственного переворота против Горбачева. Как только я узнал, что заговорщиками руководил Крючков, я сказал жене: «Повезет, продержатся неделю».

Они длились всего три дня. На одной из пресс-конференций после переворота Горбачев сказал, что назначил Крючкова главой КГБ, потому что считает, что последний был политиком, а не профессиональным шпионом. «Эксперты могут быть чрезвычайно опасны», – пояснил генсек. Он еще не догадывался, что страну затоптали не эксперты, а дилетанты с политическими амбициями.

Вскоре Советский Союз прекратил свое существование. В тот день люди все еще ходили на работу и терпеливо ждали в бесконечных очередях в продуктовых магазинах – короче говоря, вели нормальную жизнь, казалось бы, не обращая внимания на историческое событие. Гигантская фабрика лжи развалилась, но люди уже смертельно устали от ее продукции.

Я впервые ощутила безумную радость жизни, и словами невозможно описать красоту этого ни с чем не сравнимого чувства. Но это длилось недолго. Спустя очень короткое время начали проявляться симптомы еще одной гигантской глупости. В средствах массовой информации бурно обсуждались различные концепции реформы, но я видел совершенно другую реальность, поднимающую свою уродливую голову.

Все разговоры о многочисленных моделях российских реформ казались не более чем дымовой завесой, скрывающей от глаз то, что происходит на самом деле: очередной передел собственности; появление нового класса имущих; безжалостная борьба за привилегию быть богатым. Каждая группа интересов выбрала концепцию «реформы», которая узаконила предпочитаемый ею способ приобретения имущества, оставленного мертвым государством.

Напрасно кучка молодых, блестяще образованных экономистов призывала россиян к разуму и сознательно встала на путь, уже пройденный цивилизованными странами мира. Их был вопль в пустыне. Простой народ не понял их призывов, а политики и бюрократические орды были слишком заняты набиванием карманов. Страна постепенно погружалась в хаос начальной фазы накопления. Казалось, что Россия находится под проклятием, что ей суждено снова и снова показывать миру, как не надо жить.