Текст книги "Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке"

Автор книги: Юрий Швец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Я провел в Вашингтоне всего два года и все же вернулся домой другим человеком. Сколько иллюзий растеряно, сколько, казалось бы, незыблемых стереотипов подорвано!

В голову лезли противоречивые мысли. Я мог оценить затруднительное положение Андросова. После предательства Моторина его ужаснула перспектива еще одного завода ФБР. И вот Сократ, бывший правительственный чиновник США, предлагает мне внутреннюю информацию о планах Пентагона в отношении Ливии. Невероятно, особенно если учесть, что после уничтожения сети КГБ советский шпионаж стал главной темой обсуждения в американских СМИ.

Но какое мне дело до чувств Андросова? Я думал. Если ситуация настолько безнадежна, им следует закрыть разведывательную службу и отправиться домой. Но не он. Он не планирует возвращаться домой. Он по-прежнему в бизнесе, уничтожив сеть активов, теперь пытается выведать измену. Я точно запутался. Я знаю, что невиновен перед родиной, но всем наплевать. Я должен доказать свою невиновность внутренней контрразведке. Иначе рано или поздно я разделю судьбу Моторина; они напичкают меня таблетками и заставят признаться, что я с детства агент ЦРУ, и ни один военный трибунал не станет слушать мою жалкую болтовню о том, как меня заставили дать это признание под давлением.

Мне не потребовалось много времени, чтобы найти выход из тупика. Я должен был доказать, что Сократ был подлинным. Для этого его пришлось вызвать в Москву и завербовать.

Раньше я мечтал завербовать актив для страны и для КГБ. Теперь я должен был сделать это, чтобы спасти свою шкуру.

В апреле 1987 года, когда непрошенный отпуск, к счастью, закончился и я вернулся в Североамериканский департамент, США еще не нанесли второй удар по Ливии, и это спасло меня, по крайней мере, на время. Помощь пришла и с другой – и весьма неожиданной – стороны. Я получил первую премию ТАСС как лучший иностранный корреспондент за 1986 год.

На самом деле, я никогда не уделял своим журналистским обязанностям больше времени, чем было абсолютно необходимо, чтобы смешаться с толпой чистых корреспондентов в Вашингтоне. Было почти невозможно преуспеть в журналистике так же, как и в шпионаже, поэтому мне пришлось пожертвовать своими второстепенными интересами на алтарь моей основной миссии. Но после саммита Рейгана и Горбачева в Рейкьявике я сделал обширный аналитический доклад о советско-американских отношениях, который неожиданно привлек пристальное внимание некоторых членов Политбюро. Гендиректор ТАСС Сергей Лосев вспомнил об этом и сделал меня лучшим корреспондентом года.

Теперь Лоссев был возмущен моим внезапным отзывом из США. Он ожидал, что я останусь в вашингтонском бюро ТАСС еще как минимум на два года, и высказал свое мнение моему начальству в разведке. Потом он вызвал меня к себе в кабинет в Москве и сделал мне предложение: «Брось службу и пойди в мой отряд. Не пожалеешь, поверь мне. Примерно через год я тебя отправлю обратно в Америку».

Не было причин сомневаться, что именно так и произошло бы. Лосев был членом Совета Министров и человеком слова. Я был благодарен ему за заманчивое предложение, но без долгих раздумий отказался. «На переправе лошадей не меняют», – сказал однажды Эйб Линкольн, а я привык прислушиваться к хорошим советам. Я уволился из ТАСС навсегда.

У сотрудников Североамериканского департамента, где я теперь находился, было очень мало времени. После недавней высылки сотрудников КГБ из США в наших резидентурах царил полный беспорядок. Московский штаб не успел координировать их деятельность. Каким-то образом между чтением газет и зарядкой мы умудрялись скоротать рабочие часы. Ежемесячные партийные собрания с моментами черного юмора вносили комическое облегчение в унылую атмосферу скуки.

На одном из них генерал Андросов провозгласил: «Наша кадровая политика должна быть ясной и однозначной. Нейрохирурги нам не нужны, но и откровенных идиотов нам тоже не надо. Наш идеал – прохожий, но прилежный оперативник».

После чего он приступил к комплектованию отдела в соответствии со своим мировоззрением. Первая реакция на нововведение исходила от действующего жителя Нью-Йорка. Этот конкретный оперативник был почти моего возраста. Он получил эту должность после недавней массовой высылки офицеров КГБ из США. Умный, блестяще образованный человек, он был чудом работоспособности. Генералы не любили его, но вынуждены были смириться с ним.

«Вы не поверите, каких людей ко мне присылают в эти дни», – с негодованием сказал мне молодой резидент. «Они ведут себя так, как будто они на Марсе. Боятся всего, наглые в своей неполноценности, невежественные дураки, которые ни хрена не умеют. Боже, сколько времени потребуется, чтобы исправить ущерб, который они наносят своей кадровой политикой! "

Что толку разглагольствовать и бредить? Я думал. От скуки я решил перечитать собственный материал о Сократе и Спутнике, но в очередной раз неприятно испугался. Меня поразили комментарии генерала Андросова на полях моих отчетов о моих встречах с Сократом. Страницы были испещрены саркастическими замечаниями типа: «Товарищ Льюис явно увлекается», «Несколько преждевременно делать такие выводы», «Где гарантии?» А на мое утверждение, что «Похоже, Сократ взвешивает возможность в конечном итоге переехать в Советский Союз», генерал ответил взрывом насмешки: «Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой».

Я всегда считал, что сомнения и скептицизм – полезные элементы в нашей работе. Без них разведка была бы бесконечной чередой неудач. Меня раздражали не сомнения генерала, а то, что он никогда не считал нужным обсуждать их со мной.

Атмосфера вокруг меня в Североамериканском департаменте была буквально заряжена электричеством. Офицер разведки, досрочно отозванный из заграничной командировки, обычно подвергался суровому наказанию; ему сделают выговор, понизят в должности или звании, почти наверняка лишат оперативного статуса. Со мной, однако, все было таинственно и неопределенно.

Никакого наказания не последовало. Я появлялся в офисе каждый день, но мне не давали никакой работы. Я посещал партийные собрания, но меня не пускали на оперативные. Сослуживцы относились ко мне нормально, многие даже сочувствовали, но осторожно, чтобы начальство не заметило. Что касается начальства, то меня обходили стороной, как прокажённого. Понятно, что долго так продолжаться не могло. Рано или поздно мыльный пузырь должен был лопнуть. Генерал Андросов не стал бы проходить со мной проверку на полиграфе, но он должен был проверить меня каким-то другим способом. Я терпеливо ждал, пока упадет второй ботинок.

Однажды, идя по коридору здания разведки, я столкнулся с полковником Виктором Черкашиным, бывшим начальником отдела контрразведки вашингтонской резиденции. Теперь он был начальником отдела Управления РТ (российская аббревиатура, означающая «территориальная разведка») Службы внешней разведки, Первого главного управления. В отличие от ЦРУ, Служба внешней разведки КГБ была уполномочена проводить разведывательные операции против иностранцев в пределах границ своей страны. Этими операциями занималось специальное подуправление – РТ.

Мы немного поболтали, а потом Черкашин вдруг сказал: «Почему бы вам не перевестись в мою часть? Североамериканское отделение находится на последнем издыхании. Дирекция РТ. Нам нужен результат, мы нацелены на успех. Вы не об этом?»

Вот оно, долгожданное испытание, подумал я и тут же с ним согласился. Андросов был рад меня отпустить, и в моем личном деле появилась новая запись о том, что я досрочно отозван из США из-за опасения возможных провокаций со стороны ФБР.

Я прекрасно знал, что предложение Черкашина было хорошо подготовленной схемой, к которой были причастны Андросов и Управление внутренней контрразведки. Проверка на детекторе лжи была лишь незначительно полезной; его результаты нельзя было считать абсолютно достоверными. Меня хотели поймать с поличным, и тут вмешался полковник Черкашин.

В управлении РТ никогда не было ни одного американского агента. Персонал управления можно условно разделить на пять категорий: сгоревшие разведчики; рекрутеры; неудачи; незрелые юноши; и бездельники.

Должность в РТ никогда не была престижной, потому что ее сотрудники не работали за границей. Но после того, как резидентуры КГБ в США были снесены, ситуация изменилась. Перед Управлением РТ была поставлена задача создать из бывших «американских» специалистов первоклассный отряд для восполнения пробелов, вызванных вырождением Североамериканского отдела. Американский проект был инициирован и возглавлен полковником Черкашиным, ставшим моим главным начальником и – противником!

Мы знали друг друга с тех пор, как оба были в Вашингтоне, где Черкашин руководил контрразведывательными операциями в резидентуре. Он считался мастером вербовки с помощью шантажа и был известен своим умением загружать и выгружать тайники. Одним словом, он был настоящим асом контрразведки.

Предательство Моторина нанесло серьезный удар по карьерным устремлениям Черкашина. Тем не менее, он не упал духом. Он надеялся искупить свой грех успехами в вербовке. Мне понравилось отношение Черкашина. Большинство офицеров его ранга предпочитали искупать свои проступки тем, что лизали сапоги начальству.

Когда я доложил своему новому командованию, Черкашин сказал мне: «Я считаю, что «Сократ» и «Спутник» – хорошие перспективы для вербовки. Мы уже отправили им приглашение посетить Советский Союз».

– Какое приглашение? – удивленно спросил я. – А кто послал?

– Как вы и Сократ договаривались, приглашение отправлено из информационного агентства «Новости». Мы договорились об этом вместе с Североамериканским отделом.

Он не потерял много времени, не так ли? Я думал. Теперь я видел, как меня собирались проверить: Сократа привезут в Москву и допросят о его и моих связях с ФБР. Забавно, но я сам просил об этом. С другой стороны, у меня не было выбора. Меня подозревали в предательстве, и Сократ либо рассеивал сомнения, либо, наоборот, подливал масла в огонь.

В любом случае Черкашин оказался в беспроигрышной ситуации. Если бы мое мнение подтвердилось, Сократа бы завербовали; если бы подозрения Андросова подтвердились, я был бы разоблачен как «враг народа». Недаром Черкашин считался мастером контрразведывательной игры.

«Могу ли я чем-нибудь помочь?» Я спросил.

«Сейчас нет. Мы все сделаем сами», – заверил меня Черкашин, и я подумал, что он тянет ко второму варианту.

Это была сумасшедшая ситуация, которая может возникнуть только в бюрократической разведке. Основная цель

Внешняя разведка КГБ должна была вербовать граждан США. Но в глубине души бюрократы разведки были уверены, что цель почти недостижима. Они не могли озвучить свои сомнения, чтобы не ставить под сомнение сам смысл своего существования. Поэтому официально оперативников призывали к вербовочным делам, но как только офицер сообщал о малейших успехах в этом ведомстве, он тотчас же становился объектом серьезных подозрений.

Как ни трудно было найти потенциального агента в Америке, это было ничто по сравнению с трудностью убедить бюрократов разведки, что кандидат не является агентом ЦРУ или ФБР. Конечно, если человек появляется в советском посольстве в Вашингтоне и предлагает продать коды военно-морской связи США или пачку секретных документов ЦРУ или АНБ, мало кто сомневается, что это подлинный товар. В таком случае неудивительно, что почти все известные агенты КГБ в США сами предложили свои услуги, а не были повержены. Мои коллеги из Североамериканского департамента вспомнили только один случай, когда оперативник собственными силами нашел и завербовал агента. Это был агент Валентина Аксиленко Билл.

Теперь я заявил о подобном успехе в отношении Сократа. Увы, мое коммунистическое начальство не верило в удачу. Было достаточно легко понять их точку зрения. После 1979 года сотни полевых офицеров КГБ, десятки полковников и горстка генералов усердно, но безрезультатно трудились, пытаясь повторить подвиг Аксиленко. А вот и скромный капитан, нагло заявляющий, что всего за два года своей первой службы за границей он завербовал гражданина США. И не кто-нибудь, а бывший американец. правительственный чиновник, к тому же! Ясно, что он был либо наглым авантюристом, либо тупоголовым игроком, которого ФБР одурачило, пытаясь проникнуть в КГБ с помощью изощренной установки.

Я мог бы потратить годы на разработку Сократа, и бюрократы были бы совершенно счастливы. Такой вид деятельности не налагал на них ответственности, ибо имплицитно предполагалось, что любой кандидат может оказаться растением. Но совсем другое дело, если бы Сократа официально зарегистрировали в качестве агента. В этом случае не только вербовщик, т. е. я, но и бюрократ (начальник отдела или управления) должен был бы поставить свою карьеру на кон, исходя из того, что Сократ не был американским заводом и что сведения, которые он сообщал, заслуживали доверия. Это означало пожизненную ответственность. Если через годы, не дай Бог, выяснится, что Сократ действительно скармливал КГБ дезинформацию, первыми полетят головы тем людям, которые завербовали и проверили агента. Торговля разведывательной информацией имеет тысячелетнюю историю, но, как бы она ни старалась, ей так и не удалось придумать надежный метод проверки благонадежности человека. После вербовки агент подвергается постоянной и бесконечной проверке. Агент, который вчера был абсолютно надежным, завтра может быть свернут вражескими спецслужбами.

Боже, неужели бюрократы разведки ненавидят риск и ответственность! Конечно, они были не прочь обзавестись агентом, но предпочли, чтобы сопутствующую ответственность взял на себя кто-то другой. Полковник Черкашин принадлежал к той редкой породе начальников, которые готовы брать на себя ответственность. Но он не мог игнорировать позицию генерала Андросова. Что, если я просчитался? Тогда Черкашину придется поплатиться: как вы попали в эту передрягу? его бы обвинили. Разве генерал Андросов не предупреждал вас, что, по всей вероятности, Сократ был растением?

Я был уверен, что Черкашин сумеет проложить правильный курс в этих бурных водах. Но не могло быть никаких сомнений в том, что пока я работаю в разведывательной службе, мне придется доказывать свою невиновность. Напоминания о том, что отчет Сократа о планах США в отношении Ливии оказался правдой, не принесут никакой пользы. Не было бы недостатка и в скептиках, которые утверждали бы, что «на этот раз американцы целенаправленно предоставили нам правдивые разведданные в качестве доказательства надежности источника. Но как мы можем быть уверены, что завтра они не воспользуются им, чтобы подсунуть нам стратегическую дезинформацию, которая заклинать нашу гибель?"

Это было похоже на дурной сон: плохой интеллект – это плохо, но хороший интеллект – еще хуже.

VII.

Сократ и Спутник должны были прибыть в Москву в воскресенье мая 1987 года. В предыдущую пятницу мне показали телеграмму из вашингтонской резиденции, в которой говорилось, что в среду Сократ звонил из Афин в вашингтонское бюро Агентства новостей «Новости», чтобы узнать, ожидалось в Москве. Он сказал, что на следующий день улетает на Кипр и, если приглашение в Советский Союз не будет подтверждено в течение двух дней, планирует вернуться в Вашингтон.

Как оказалось, Черкашин был излишне оптимистичен в своем заявлении, что «мы все сделаем сами». За два месяца после моего отъезда из Вашингтона Североамериканский департамент так и не удосужился отправить Сократу официальное приглашение. Все пытались избежать ответственности, активно обсуждая, как лучше запрыгнуть на подножку, если Сократа завербуют, и как не понести наказания, если план вербовки провалится.

Между Москвой и вашингтонской резиденцией шел оживленный обмен телеграммами на эту тему; разведчики яростно строчили в блокнотах, – начальство нахмурило брови. Проект был в полном разгаре. Упущена была только одна маленькая деталь, сущий пустяк – отправка приглашения приглашенному.

Все менеджеры отсутствовали в течение дня, а это означало, что я мог преодолеть бюрократическую волокиту. Я связался с представителем «Новостей» в Никосии, попросил его найти Сократа и Спутника и передать им приглашение. Он должен был работать быстро; они должны были покинуть Кипр через несколько часов.

В субботу вечером я получил указание Черкашина встречать «гостей». Мне предоставили полную свободу действий с условием, что я должен вести себя так, чтобы они ясно поняли мою принадлежность к КГБ.

Сократ был в отличной форме. Загорелый, возбужденный до истерики, он произносил один монолог за другим, перекраивая карту мира; распад и создание военно-политических союзов; изменение баланса сил в ущерб Америке.

Спутник вела себя несколько странно. С грустной улыбкой постоянно на губах она делала вид, что слушает нас, но у меня сложилось впечатление, что она находилась в состоянии какого-то необычного опьянения. Иногда она присоединялась к нашему разговору, но редко по делу. Как только стемнело, она извинилась и легла спать.

«Должно быть, она устала после дороги», – осмелился заметить я.

Сократ вдруг нахмурился и как бы поник. Всего секунду назад он был настоящей динамо-машиной, а теперь выглядел человеком, сломленным жестокостью судьбы.

Мы сидели в номере люкс отеля «Будапешт» в самом центре Москвы и пили шампанское. По моей просьбе номер был поставлен на прослушивание, и все разговоры записывались. Учитывая подозрения Андросова и Черкашина, у меня не было другого выбора.

"Где вы работаете сейчас?" – спросил Сократ.

– В Москве создана межведомственная комиссия по внешнеполитическому анализу, – ответил я. «В него входят представители всех ведомств, занимающихся выработкой и реализацией внешней политики, то есть МИД, КГБ, Минобороны, ряда научно-исследовательских учреждений. Вот где я работаю. Наш устав состоит в рекомендации Кремлю относительно оптимальной внешней политики и оптимизации процесса принятия решений».

История с межведомственной комиссией была сделана из цельного куска ткани. Но однажды упомянув полное название этой мифической организации, я впоследствии называл ее просто «Комитет», самое популярное разговорное название КГБ. Тем самым я выполнил просьбу Черкашина заставить Сократа заподозрить меня в том, что я сотрудник КГБ. Кроме того, предложение о приеме на работу от имени несуществующей организации имело огромное преимущество; в случае, если Сократ откажется сотрудничать с Комитетом – возможность, которую нельзя было исключать, – ни одно официальное советское учреждение не подвергнется опасности. Это был случай «вербовки под чужим флагом», говоря торговым языком.

«Кажется, ты идешь в ногу со временем», – заметил Сократ, и его тон дал мне понять, что он созрел для разговора по душам.

– И как ты поживаешь? Я спросил.

"У нас проблемы."

"Мы?"

«Филлис и я. Она страдает каким-то неврологическим заболеванием, которое они еще не определили».

Так вот что это было! Теперь я понял ненормальности в ее поведении.

Сократ продолжал: «Она быстро катится вниз. Какой блестящий мозг умирает! Внешне это похоже на склероз. Она больше не может ни читать, ни заниматься журналистикой».

«Но ее статьи до сих пор печатаются. Как ей это удается?» Я спросил.

«В течение многих лет я писал для нее призрачные статьи. Все, что она делает, это ставит свою подпись под моими статьями. Никто об этом не знает, даже ее редакторы».

«Ты имеешь в виду, что ты настоящий автор всех вещей Филлис?»

– Да практически все…

Это было настоящим открытием. Филлис была серьезно больна, и я этого не заметил. Вашингтонская резиденция восхищалась радикализмом "Спутника", а Сократ всегда был его выразителем. Если это правда, то он такой же красный, как сам Троцкий, подумал я. Я не мог в это поверить.

Сократ взял бокал с шампанским и стал задумчиво наблюдать за сверкающими пузырями.

«Месяц назад Филлис уволили из британского журнала, для которого она писала», – сказал он. «Редактор считает, что она перечисляет слишком далеко влево. Статья о Юрченко, которую мы написали, стала последней каплей».

– Могу я что-нибудь сделать для тебя, Мартин? Я спросил.

"Что ты можешь для меня сделать?" Он неуверенно пожал плечами. «В почтенном возрасте сорока с лишним лет я чувствую себя почти стариком. Я не богат и не знаменит, моя вторая семья на грани распада… Вы не знали, не знали ли вы, что моя первая жена умерла от рака мозга. И вот наступает второй удар. Говорят, что есть канцерогены, которые вызывают рост раковых клеток. Те, кто находится в постоянном контакте с ними, входят в группу риска. Возможно ли, что я канцерогенен?»

– Прекрати это дерьмо, – упрекнул я его. «Я думаю, вам нужно найти хорошее дело и погрузиться в работу, чтобы забыть о своих проблемах».

"Есть идеи?" – с надеждой спросил он.

– В Америке я ничем не могу вам помочь. Но в Советском Союзе вы могли бы стать советником Комитета – неофициально, разумеется. Ваши идеи доходили бы до самого верха, могу вас в этом уверить. И, конечно же, вы будете получать вознаграждение в зависимости от качества вашего материала».

«Насколько это серьезно?» Сократ вернулся к жизни. В дальнейшем я много раз замечал, что разговоры о деньгах всегда волновали его.

– Сто процентов, – ответил я.

– Договорились, – твердо сказал он. «С тех пор, как Филлис уволили, мы чистили дно ствола».

«Вы не обеспокоены тем, что ваша работа может нанести ущерб Соединенным Штатам?» Я спросил.

«Я не считаю Америку своей страной, – заметил Сократ. «Я всегда чувствовал себя там инопланетянином».

– Тогда почему ты там живешь? – удивленно спросил я.

«Я человек без родины, вечный скиталец». Он усмехнулся. «Может случиться так, что однажды я попрошу вас устроить мне безопасное убежище в Советском Союзе».

«Кстати, о безопасных убежищах. Однажды вы спросили меня, как здесь поживают Филби и Говард», – вмешался я. – Хочешь узнать прямо из первых уст? Могу тебя с ними познакомить, если хочешь.

«Нет, забудь». Сократ вяло махнул рукой. «Я опасаюсь утечки информации. Никогда не знаешь, что может случиться».

– А согласились бы вы встретиться с представителями нашего Комитета, если они изъявят желание познакомиться с вами? Я спросил.

– Я полностью к вашим услугам, – ответил он.

На следующий день мне позвонила «Татьяна». Это имя было кодом службы подслушивания КГБ. Судя по их докладу, все шло по плану.

Как только я ушел, Сократ разбудил свою жену, хотя было 2 часа ночи: «Филлис, кажется, наш друг работает на КГБ!»

– Не верю, – твердо сказала она.

«Он предложил свои услуги по организации для меня встречи с Филби и бывшим агентом ЦРУ Говардом».

«Вы были тем, кто проявил к ним интерес еще в Вашингтоне», – сказала она. – Значит, он решил удовлетворить твое любопытство.

«Возможно, вы правы на этот счет, но он также пригласил меня проконсультироваться с комитетом», – настаивал Сократ.

– Какой комитет? «Спутник» был в недоумении.

«Какой-то межведомственный комитет, в котором он работает. «Межведомственный» – это явно отвлекающий маневр, а «комитет» дает много пищи для размышлений».

– Ты согласился? Голос Спутника выдавал явное беспокойство.

– У вас есть предложение получше? – саркастически спросил Сократ. «Вы прекрасно знаете, в каком безвыходном положении мы находимся. Мы подвергаемся остракизму со стороны всех, у нас нет денег и мы не можем рассчитывать ни на какую помощь. Но мы должны продолжать наш путь, и мы продолжим его – чего бы это ни стоило. Это не возврат к прошлому. Я не собираюсь ползти обратно в Гарвард за чашечкой кофе к профессору. Так что предложение нашего друга – очень своевременный подарок».

– Ну, ты уж поосторожней, – пробормотала Спутника и снова заснула.

«В общем, что вы можете сказать о моих друзьях?» – спросил я у Татьяны. Служба мониторинга присылала нам письменные отчеты о записанных разговорах, но во многих случаях ничего не сообщала о психическом состоянии испытуемых. Неудивительно, поскольку сухие стенограммы не давали ни намека на тембр голоса или интонацию, что часто давало более глубокое понимание, чем сами слова. Но пришлось отдать должное девочкам Татьяне: они не раз оказывались мастерами-психологами. Непосредственное общение с ними было весьма полезным.

«О, ваш Сократ – настоящий тиран!» – воскликнула девушка. «Он буквально терроризирует свою жену. У бедной женщины ужасная память, и каждый раз, когда она что-то забывает, он злится и начинает орать… И его скупость граничит с безумием. Филлис дала ему пару долларов чаевых.

Мартин пришел в ярость и четверть часа проклинал ее».

«Судя по реакции Филлис на его подозрения в том, что я офицер КГБ, она абсолютно в своем уме», – заметил я.

«У меня сложилось впечатление, что она вполне разумна в том, что касается ее ближайшего окружения», – сказала офицер Татьяна. «Она также хорошо помнит события далекого прошлого. Именно недавнее прошлое доставляет ей проблемы».

Поблагодарив ее за информацию, я задумался. Почему Сократ сказал «Спутнику», что подозревает меня в КГБ? Конечно, он был достаточно умен, чтобы предположить, что Комитет подслушивает его. Он вел себя так, как будто приехал в Советский Союз с намерением сдаться нам. Еще в Вашингтоне я подозревал, что он думает примерно так.

Когда я доложил Черкашину о результатах встречи с Сократом и Спутником, он даже потер руки от удовольствия. Его особенно впечатлила моя просьба записать встречу на пленку.

"Все идет очень хорошо", сказал он с любезной улыбкой, которую я никогда раньше не видел. «Но как нам убедить Андросова, что Сократ не растение и не подделка?»

«Пусть он сам поговорит с Сократом и покажет всем, как вести разведывательные дела», – предложил я. «В конце концов, разве не он настаивал на том, чтобы проверить этого парня? Так что вполне естественно, что он должен был это сделать. Ситуация не может быть более благоприятной; Сократ теперь на нашей территории». и готов увидеть кого угодно».

– Я так и предлагал, а он категорически отказался, – хмыкнул Черкашин.

«Тогда пусть он делегирует ответственность одному из своих подчиненных», – сказал я.

– Ему тоже не понравилась эта идея.

«В таком случае, кому, черт возьми, нужен он или его отдел?»

Я даже не чувствовал необходимости скрывать свое раздражение. "Вдумайтесь только: американец приходит в самое логово коммунизма, чтобы предложить свои услуги КГБ, а элитное подразделение советской разведки, на которое возложена задача поиска и вербовки именно таких людей, боится встреча с ним».

– Не будем отвлекаться на философию, – прервал мою тираду полковник. "Есть другие идеи?"

– Как насчет встречи с Сократом?

– О нет, – поспешно сказал Черкашин. «Я мало знаю об этом деле, и, кроме того, я сейчас занят».

– Тогда давайте устроим Сократу встречу с одним из наших аналитиков, выступающим в качестве нейтрального арбитра, – предложил я.

– Отличная идея, – согласился полковник. "Вперед, продолжать."

В тот же день я познакомил Сократа с полковником Юрием Голиковым, бывшим аналитиком из вашингтонской резидентуры. Он был гением политического анализа и, как почти всякий гений, горячо не нравился начальству. По возвращении из Вашингтона он был назначен советником аналитической службы, что равносильно политической ссылке. Когда его начальник вынес «приговор», Голиков пренебрежительно улыбнулся ему и вышел из кабинета, хлопнув за собой дверью.

Когда я предложил ему встретиться с Сократом, Голиков отреагировал, как согбенный мустанг, которого вывели подышать свежим воздухом. Он жил своей работой.

Аналитик почти пять часов разговаривал с Сократом один на один. По мнению полковника Голикова, Сократ был чрезвычайно хорошо информирован и имел столь обширные и высокопоставленные связи, что вся вашингтонская резиденция оказалась в пыли. На оценку можно положиться; никому и никогда не удавалось пустить пыль в глаза Голикову – он мог видеть насквозь любую ложь.

Тем не менее, чтобы убедиться вдвойне, я попросил аналитическую службу дать официальную оценку информации, которую Сократ предоставил мне еще в Вашингтоне. Я был готов к любому результату, но оценка наполнила меня ликованием. Около 80 процентов информации, предоставленной Сократом, были конфиденциальными, а 76 процентов ценными – невероятно высокий процент. В то время показатель секретности всей информации, добываемой вашингтонской резидентурой, никогда не превышал 8 процентов, а доля ценной информации была еще ниже.

«Надо показать Андросову», – хихикнул Черкашин, прочитав отчет аналитической службы. «Это превосходит его самые смелые мечты».

В самом деле, упорствуя в своей вере в то, что Сократ был растением, генерал Андросов никогда не соблаговолил поинтересоваться достоверностью и качеством сообщаемой им информации, хотя такая оценка всегда была одним из существенных элементов проверки источника, азбуки ремесла, которое должен знать любой младший лейтенант.

– Подготовьте доклад Крючкову о вербовке Сократа, – приказал Черкашин. «Пора положить конец этой эпопее».

Через полчаса документ, написанный по всем правилам игры, был готов.

Совершенно секретно

Кому: генерал-полковнику

Товарищ В.А. Крючков

Директор Первого главного управления КГБ СССР

Отчет

о вербовке Сократа

С лета 1985 года в Вашингтонской резиденции работал некий Сократ, гражданин США и бывший чиновник Белого дома.

При наблюдении за субъектом было установлено, что он придерживается явно антиамериканских взглядов, верит в социалистические ценности и испытывает чувство неудовлетворенности своим социальным и финансовым положением.

Он предоставил высоко оцененную аналитической службой политическую информацию, а также некоторые материалы, послужившие основой для интенсивных активных мероприятий, призванных раздуть пламя скандала «Иран-контрас».

В мае прошлого года Управление РТ провело секретную операцию по доставке Сократа в Москву. В отношении субъекта, которому дали понять, что он имеет дело с сотрудниками КГБ, проведен ряд оперативных мероприятий с привлечением сотрудников разведки, советской агентуры и технических средств.

Упомянутые меры послужили подтверждением данных о Сократе, полученных Вашингтонской резиденцией. Он дал принципиальное согласие на сотрудничество с нашей службой.

Комплексная процедура проверки подтвердила, что Сократ искренен в своих отношениях с нами. Никаких данных, подтверждающих подозрения в его сотрудничестве со спецслужбами противника, обнаружено не было.

Настоящим вас просят внести Сократа в список агентов внешней разведки КГБ.

Генерал майор–

Начальник управления РТ.

Черкашин прочитал документ, одобрительно кивнул головой и пошел к генерал-майору, начальнику управления. Так было раньше в разведке: прочтешь донесение – ужаснешься. И только горстка непосредственных участников знала глубину пропасти между напыщенными сообщениями и реальностью.