Текст книги "День рождения Буржуя - 2"

Автор книги: Юрий Рогоза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Извини, – всхлипнула Лиза, – я дура и истеричка. Извини, пожалуйста.

– Извиняю. Только идем скорее к машине, а то там, где я ее оставил, тоже стоянка запрещена.

Вера очень спешила. Она точно знала, что Зина сегодня дежурит в частной клинике до десяти вечера, знала, что желание застать подругу на работе – глупая прихоть, знала, что времени в обрез и, скорее всего, она не успеет. Но упрямо неслась, чувствуя, как тепло бьется под сердцем новая надежда. Оказывается, проснувшаяся надежда тоже может сводить с ума...

В кабинет гинеколога Вера вломилась тараном, так что распахнутая ею дверь грохнулась о пристенок. Мывшая руки Зина в испуге отпрыгнула от умывальника. Узнав Веру, только покачала головой: дескать, к странностям подруги ей не привыкать.

– Ух... – перевела Вера дыхание. – Хорошо, что застала тебя!

– А чего ж не позвонила? – успокоившаяся врачиха вытерла руки и взглянула на подругу. Что-то в ней изменись лось, что-то было не так. Зина истолковала перемену по-своему: – Какая ты свеженькая! В сауне была, что ли?

– Ага. Почти. Слушай, а за дополнительную плату можно продлить твой рабочий день?

– Можно и без дополнительной, если попросить по-человечески.

– По-человечески прошу: сделай анализы.

– Что, сейчас, что ли? – всплеснула руками Зина.

– Ага.

Гинеколог снова покачала головой. Нет, но странности подруги в последнее время стали, однако, зашкаливать.

– Ты даешь, Вера Леонидовна, – сказала Зина вслух. – А с какой такой радости?

– Ну сделай, трудно тебе?

– Мне-то не трудно. Лаборатория уже закрыта. Так что, как говорится, приходите завтра.

– Вот черт! – досадливо щелкнула пальцами Вера. – А я летела к тебе как угорелая... – и она с надеждой посмотрела на Зину: – Но ты-то хоть свободна? Неохота одной оставаться.

– А что? Проблемы?

– Да нет, так – дурью маюсь. – Вера старалась говорить как можно равнодушней, но в самый последний момент голос у нее едва заметно дрогнул: – На душе как-то неспокойно.

Пробираясь внутрь дома, Толстый насвистывал бравурный марш, в такт ему колотил кулаком по стенам и громко топал ногами. Когда он заявился сюда, в эту чертову Кудлину берлогу, последний раз – среди ночи да еще и после ведьминых откровений, – Буржуй спросонья едва его не пристрелил. Не признал, вишь ли! Пусть-ка теперь попробует сказать, что не признал. И Толстый дурашливо заблеял испуганным козликом.

В просторной комнате под стеклянным фонарем он уже привычно бросил на стол пакеты с продуктами и уселся в знакомое кресло. Поерзал, устраиваясь поудобней, и прокричал в никуда фразу, которая стала для них чем-то вроде пароля:

– Привет покойничку!

Улыбаясь, он прислушивался к тому, как зашуршала за его спиной занавесь, как скрипнула рассохшаяся половица. И вдруг чей-то голос – уж точно не Буржуя – тихо и очень спокойно прозвучал за спиной:

– От покойничка слышу.

Этот голос, надменно-равнодушный, чуть цедящий слова, Толстый узнал бы из тысячи других. Он вскочил из кресла и резко развернулся лицом к говорившему.

Перед ним, ничуть не изменившийся – разве что чуть больше седины стало на висках, – стоял, поигрывая толстой лакированной тростью, Кудла. И глаза его цвета проточной воды смотрели на Толстого спокойно и чуть устало.

– Н-да... А парнишка-то шустрый! И нетерпеливый, ждать не любит. Они сейчас все такие. Да и правильно: время – деньги.

Мовенко расхаживал по своему кабинету, прихлебывал чай из стакана в подстаканнике, говорил жестко, цинично, зло. За майором единственным здоровым глазом следил Борихин и страдальчески морщился. Второй глаз у сыщика заплыл, бровь над ним прикрывала уродливая наклейка, а на скуле пылал кровоподтек.

– Что, беспокоит? – Мовенко наконец заметил на лице товарища болезненную гримасу. – Может, все-таки в госпиталь?

– Да нет, все нормально. Так, ребра ремнем стиснуло.

– А ты у нас примерный водитель! – криво усмехнулся Мовенко. Ремень безопасности пристегиваешь.

– Какой там... Я его на ходу еле застегнул.

– Это как же ты успел?

– Жить захочешь – успеешь!

Жить Борихину в те мгновения кошмарного сна наяву действительно очень хотелось. Может, неожиданно нахлынувшая жажда жизни и выручила его в тот момент. Ничем другим он не мог объяснить, как – при его-то водительском мастерстве! – умудрился вывернуть машину на поднимающуюся вверх улицу против плотного встречного движения влепить в столб уже теряющий скорость автомобиль без особых для себя последствий.

– Тоже верно... – согласился со словами Борихина майор и вернулся к прежней теме: – Этот твой молодой-ранний точно не знает, что ты у меня?

– Откуда? Я три квартала успел проехать. А потом еще без тормозов неизвестно сколько...

– Тогда давай так. Ты пока посиди у меня, а мы с ребятами возьмем его по-быстрому...

– Погоди ты. Еще разобраться во всем надо.

– Разобраться? Да тут любой стажер за пять минут разберется! Пока мы с тобой разговаривали, он сидел в машине, так?

– Ну так.

– Времени у него было предостаточно, так?

– Естественно.

– Естественно... – передразнил друга Мовенко. – А потом он наотрез отказался сесть в машину, собираясь якобы пройтись пешком чуть ли не на другой конец города. Тебе улик не хватает?

Борихин снова поморщился, но только, видимо, не боль в ребрах мучила его на этот раз. Он неохотно признал:

– В общем, конечно, складывается. Как говорится, все одно к одному.

– Вот именно. Одно к одному.

– Ну а его ночные приключения?

– Ты-то хоть мальчишку передо мной не изображай, ладно? – Майор начинал злиться уже по-настоящему. – Обычная шелуха для отвода глаз. И для отвода подозрений. Мол, ищите, дядечки, злобных киллеров в "командирских" часах, а я, хороший мальчик Вася, тут совершенно ни при чем: сам от них пострадамши. Не знаешь, что ли, как это делается?

Конечно, Борихин знал. Недаром ведь столько лет проходил в ментах! Но знал он и другое: как легко шьются дела теми, кому хочется и удобно их пришить. А улики против Василия слишком уж удобно выстраивались в обвинительный приговор. Хоть сейчас – в камеру. К тому же что-то не давало Борихину поверить, что его молодой помощник способен на подлость. Уж настолько-то в людях он разбирается!

Размышления Борихина майор принял за молчаливое согласие.

– Ладно, хватит предположения строить. Я вызываю группу, направился он к телефону.

– Погоди. Не надо группу, – Борихин прикрыл трубку ладонью. – Ты, кстати, даже не допустил, что тормоза могли испортить, пока Василий здесь, с нами, был.

Толстый медленно осел в кресло.

– Т-ты... – хрипло выдавил он из враз пересохшей глотки. В его глазах плескался ужас. Не сознательное опасение одного человека перед лицом другого, таящего угрозу, не подсознательный инстинктивный страх перед неведомой опасностью, а глубинный, почти мистический ужас, корни которого уходят в бог весть какие глубины и измерения. Сердце Толстого ухнуло и провалилось вниз, по хребту от копчика и до шеи словно кто-то провел холодными пальцами, во рту появился кислый привкус. Перед ним стояло привидение.

– Я. Здравствуй.

Голос Кудлы был до странности бесцветным и мертвенно-спокойным, но это был голос существа во плоти. И звуки его привели Толстого в себя. Перед ним стоял человек, едва не лишивший его жизни. Перед ним стоял человек убивший его друзей. Перед ним стоял враг.

– Сука... – горло Толстого опять перехватило, на эта раз – от слепой ярости.

Ноги гиганта сами по себе напружинились, тело приготовилось к броску, он приподнялся в кресле. Но Кудла, видимо, был к этому готов. Набалдашник его трости несильно, казалось бы, ткнулся в какую-то точку на теле Толстой и тот, бессильно обмякнув, снова рухнул в кресло.

– Перестань, – в лишенном эмоций голосе Кудлы неожиданно прорезались примирительные нотки. – Последний раз, когда мы виделись, я сделал тебе больно. Не нужно, чтобы это повторилось.

– Мне плевать, – прохрипел Толстый и так вцепился подлокотники, что костяшки пальцев побелели. – Я тебе горло вырву, падаль...

– Успокойся. Иначе мне действительно придется убить тебя, – голос Кудлы снова стал завораживающе, гипнотически спокойным, но глаза продолжали оставаться настороженными. – А я пришел совсем не за этим. – Слепящая ярость ушла. Теперь Толстый уже мог смотреть на противника с холодным расчетом, взвешивая свои шансы.

– Ты – покойник, – бросил он, чтобы выиграть время. – Если не я, то Буржуй...

Кудла иронично ухмыльнулся.

– Уж кто меня точно не убьет, так это наш маленький подкидыш. Скорее я его убью, потому что он это заслужил. Если ты перестанешь сверкать глазами и ждать, когда я расслаблюсь, мы сможем спокойно поговорить.

– Не о чем нам говорить, – отрезал Толстый.

– Есть, – без всякого нажима заверил его Кудла. Ясный рассудок только сейчас в полной мере вернулся к Толстому. А вместе с ним – и беспокойство. Он выплеснул его в вопросе:

– Где... Буржуй?

– Как и положено трупу – на кладбище...

Лежавший на столе мобильный телефон зазвонил. Толстый протянул к нему руку, но Кудла молниеносным ударом трости разбил трубку и едва ли не тем же движением смахнул осколки аппарата на пол.

В комнате повисла тишина. Ее нарушали шаги Кудлы, который, постукивая тростью о ладонь, принялся расхаживать по поскрипывающим половицам. При этом он совершенно беззаботно поворачивался к Толстому спиной. Но даже в такие моменты тот чувствовал на себе взгляд Кудлы – бдительный, жесткий. Наконец хозяин дома остановился, присел на краешек стола и взглянул на Толстого.

– То, что мне пришлось стрелять в тебя, – единственное во всей этой истории, о чем я жалею. Но у меня не было выхода – ты это тоже понимаешь.

– А все эти трупы, кровь?

– Это входило в правила игры, – с усталым безразличием Кудла пожал плечами. – Мне и сейчас плевать на них. Я ни о чем не жалею. Вернее, почти ни о чем. – Он усмехнулся и чуть пошевелил тростью, но в этом движении таилась явная угроза. – И перестань, наконец, сжиматься комок, чтобы наброситься на меня. Ты потерял форму. Толстый, и я все чувствую...

– Да, потерял форму, – гигант зло сверкнул глазами. – Потому что лежал трупом. Только слышал обрывки голосов и мочился под себя. А еще испытывал на себе то, что чувствуют люди на электрическом стуле!

– Я уже говорил, – с тягучим сожалением произнес Кудла, – мне действительно жаль. Мы с тобой – воины, и оба понимаем, что умереть тебе было бы лучше, но не моя вина, что ты такой сильный.

– Был сильный, – из горла Толстого вырвался не то всхлип, не то стон. – Пока ты, мразь, не превратил меня в то, во что превратил.

– Понимаю, – Кудла покивал головой, – ты никогда не простишь меня, но я пришел не просить у тебя прощения.

– Где Буржуй? – снова спросил Толстый о том, что его сейчас тревожило больше всего.

– Я уже ответил тебе: он на кладбище. Ты сам позвал его туда. Вернее, я от твоего имени. Телефон – очень удобная штука, правда? Особенно, если хорошо владеешь голосом...

– Что с ним? – Толстый невольно подался вперед.

– Ничего, – трость в руках Кудлы опять угрожающе дрогнула. – Если не принимать во внимание, что он так и остался маленьким смешным человечком. Но это уже, согласись, не моя вина.

– Ты хоть понимаешь, что все равно не уйдешь живым?

– Ну и что? Смерть – всего лишь часть жизни! – Кудла произнес эту фразу просто и искренне, а потом с вялым любопытством взглянул на Толстого. – И потом, с чего ты решил, что я дам убить себя?

– Почему тебя не арестовали? – ответил вопросом на вопрос Толстый.

– С какой стати? – брови Кудлы поползли вверх. – Если ты имеешь в виду смерть всех этих клоунов, то доказать мою вину невозможно.

– Борихин все знает...

– Ну и что? – Кудла пренебрежительно дернул щекой. – Борихин облезлый мент-неудачник, а я – крупный бизнесмен, и к тому же – гражданин Соединенных Штатов. Так что оставим в стороне ментов и прочие глупости. Все это бред и суета. Я бы давно забыл эту историю. Но я оставил в этой части света единственное, что было мне по-настоящему дорого – любимую женщину, а дворняжка-Буржуй позволил убить ее. И, конечно, не придумал ничего более умного, чем спрятаться от собственного страха, гоняясь за мной по миру и прячась в моем собственном доме.

Совершенно ошеломленный тем, что услышал, Толстый едва сумел выдавить из себя:

– Это ты убил Амину...

Одним прыжком Кудла слетел со стола, оказавшись в ногах у Толстого, тростью пережал тому горло и придавил его затылок к спинке кресла. Потом прошипел:

– Еще раз скажешь это и услышишь напоследок, как будет хрустеть твое горло.

– Давай... – прохрипел Толстый. – Вперед...

– Нет, – злобные огоньки в глазах Кудлы внезапно потухли, и он опустил трость. – Если только ты сам не вынудишь меня. – Он на шаг отступил от кресла, потом очень неспешно направился к двери, а на полпути оглянулся. – Я пересек океан только потому, что знаю: ни ты, ни твой друг-найденыш не сможете ни найти убийцу, ни отомстить. Это сделаю я. Передай мои слова Буржую. И еще передай: пусть убирается из моего дома. Здесь живут воспоминания, которыми я не собираюсь делиться ни с кем, тем более – с ним.

Солнце закатилось за кромку леса, и длинные закатные тени расползлись уютным сумеречным полумраком. Буржуй сидел, привалившись спиной к тыльной стороне собственного надгробного камня. Так его невозможно было заметить с проселочной дороги, проходившей рядом с могилами, а местные, это он точно знал со слов Толстого, не любят появляться здесь, да еще и когда время близится к ночи. Кстати, Толстый. Он почему-то сильно опаздывал. И что это за блажь у него появилась назначать встречи в таких местах? Помнится, он всегда недолюбливал кладбища. С минуту поразмыслив над этой странной причудой друга, Буржуй извлек из кармана телефон и нажал кнопку, под которой был закодирован номер Толстого. Длинные гудки. Владимир пожал плечами, спрятал трубку и, откинув голову так, что затылок оперся о шершавую поверхность еще теплого камня, прикрыл глаза...

...Потылычиха торопливо семенила по проселку мимо бывшей усадьбы покойной бабы Кати. Из города пришлое добираться последней электричкой, и теперь, в темень, нужно было миновать это страшное место. Мотря ускорила шаг. И вдруг ноги помимо ее воли свернули на тропинку, ведущую к могилам. Бабка дернулась, попыталась вернуться на дорогу, но ноги не повиновались и несли ее дальше. Потылычиха перекрестилась, пробормотала: "Свят-свят-свят" и покорилась жуткому порыву...

...В полудрему проник неясный шорох. Буржуй открыл глаза и удивился: вокруг совсем стемнело. От тропинки до него доносились шаркающие шаги и одышливое старческое сопенье. Он осторожно выглянул из-за камня. К могилам, то и дело озираясь, приближалась какая-то бабка. Буржуй снова укрылся за плитой и затаил дыхание. Шаги приблизились. Старуха долго кряхтела, что-то бормотала себе под нос, потом речь ее, прерываемая горестными вздохами, зазвучала яснее:

– Просты мэнэ, Катэрыно, зарады Господа... И вы проститэ, диточкы... Гришна я баба... Tилькы Господь знае, яка гришна... Васыль просыть скажы, що знаеш... А що казаты... Кому я допоможу?.. Вы, диточкы, у Царстви Божому, вы сами всэ знаетэ... А я вжэ дожыву coби, як судылося... – У пораженного словами бабки Буржуя невольно вырвалось сдавленное восклицание, и покаянный тон старухи немедленно изменился. – Що такэ?.. Хто там?.. проговорила она с ужасом. – Свят-свят-свят... Якщо ты людына – выходь!.. Нэ лякай стару... Чуеш, выходь!..

Какую-то минуту Буржуй колебался, не стоит ли затаиться, или молча броситься к близкой леваде, но потом решил, что так может до смерти перепугать пожилого человека, и счел за лучшее показаться. Кашлянув предварительно, он очень медленно и осторожно, выглянул из-за камня. Хотел как лучше. Но вышло хуже некуда.

– А-а! – захлебнулась старуха коротким вскриком, схватилась за сердце и ничком рухнула на землю. Буржуй тут же вскочил на ноги и подбежал к неподвижному телу. Склонился над ним и, крякнув от усилия, перевернул бабку на спину.

– Послушайте. Эй! Бабуся! Вот черт! – На всякий случай он проверил пульс, хотя и без того было слышно хриплое дыхание потерявшей сознание старухи. Потом он пошлепал ее по щекам. И безрезультатно. – Да что ж такое... – Буржуй беспомощно озирался.

Выбор у него оставался небогатый. Справа виднелись огни села, но туда нести бабку ему не хотелось – слишком многие его там помнили и знали, что умер он страшной смертью. Слева, на отшибе, светились окна одинокой хаты. В ней, Владимир это знал, жила ворожка Стефания. А она, по словам Толстого, догадывалась, что он, Буржуй, жив, да и полумертвые от страха старухи – это как раз ее профиль. Выбирать не приходилось. Крякнув от усилия, Коваленко взвалил тяжеленное тело на себя и, пошатываясь, побрел к хате сельской колдуньи.

Буржуй покрылся потом и выбился из сил, пока дотащил наконец до дома Стефании огрузневшую в беспамятстве бабку. Осторожно привалив ее к беленой стене, он с трудом распрямился и, отдуваясь, подошел к окну...

...Доктор Костя склонился над ветхими ворожкиными тетрадями. Глаза его слипались, но он – скорее по привычке, чем из чувства долга – упорно вчитывался в текст. К тому же он знал, что Стефания придирчиво проверит заданный на сегодня урок.

– ...Взяты травыночку любыстку... – монотонно твердил Константин, отвлекаясь временами на критические замечания: – Ну и почерк! Прямо какой-то церковнославянский устав, честное слово. И вообще – что это за срочность такая?! Ну чисто тебе мединститут перед сессией... Так. Травыночку любистку, змынаты з сушеною пэчинкою cиpoи жабы... фу, гадость... и заклынаты, як напысано... Вид кого наслано, тому видислано... и маета и страшни корчи... Господи, страсти-мордасти какие. – Он встал, подошел к холодильнику, вынул кольцо колбасы, надкусил его и, почесывая живот, вернулся к "конспектам". Так. Страшни корчи та лыхо в хати... Хай тэбэ оборотни забэруть...

Где-то вдалеке жутко завыла не то собака, не то волк. Костя вздрогнул, недовольно поморщившись встал и подошел к окну, чтобы задвинуть занавеску – глухая сельская темнота всегда пугала его, а тут еще эти душераздирающие звуки! Прежде чем отгородиться от ночи, доктор выглянул на улицу и тут же отпрянул. Со двора на него глядело чье-то лицо – в свете полной луны бледное, как рыбье брюхо. Очень осторожно доктор снова приблизил голову к оконному стеклу, прикрыв от света глаза ладонью. И дико взвизгнул. На него смотрел покойный Буржуй и противно шевелил губами.

Костя опрометью бросился назад, укрылся за столом и, крестясь, принялся твердить какие-то обрывки заклинаний:

– Изыди! Геть! Геть вид мене! – Доктор перекрестил окно, и лицо за ним пропало. – Господи, да как же там? – От страха Костя позабыл все магические формулы и теперь, чуть не плача, пытался припомнить нужные: – Ночи сыну, иди в домовину... – Лицо за окном появилось вновь, и этого душа начинающего колдуна вынести уже не смогла. – А-а-а!!! – завопил доктор что есть мочи и ринулся вон из хаты.

Оказавшись на улице, он помчался не разбирая дороги к недалекому лесу, который почему-то казался ему теперь самым надежным прибежищем.

– Доктор, стойте! Не бойтесь! Да стойте же! – кричал ему в спину Буржуй, но это только заставило Константина прибавить шагу. Спотыкаясь на огородных кочках и оскальзываясь на раздавленных огурцах, он убегал все дальше. Буржуй растерянно посмотрел на бесчувственную, как и прежде, бабку и понесся следом за Костей. Нагнал он его уже неподалеку от опушки.

– Да погодите вы! – задыхаясь от быстрого бега, крикнул Буржуй, но доктор припустил еще сильнее. И тогда Коваленко, не найдя другого выхода, прыгнул ему на спину. Тишину ночи разорвало полное ужаса завывание, от которого умолкли даже воющие псы. Поднявшийся на ноги Буржуй наклонился над неподвижным телом и в отчаянии схватился за голову: теперь у него на руках оказалось уже два полутрупа...

...То ли от этого вопля, то ли от ночной прохлады Потылычиха пришла в себя и испуганно огляделась по сторонам. Как она оказалась на подворье Стефиной хаты? Ведь послед нее, что помнила, – это бледное лицо мертвеца. Катерининого внука, выглянувшее из-за могильного камня. Явился-таки покойничек по ее грешную душу да почему-то не уволок за собой. Не веря собственному счастью, Мотря проворно поднялась на ноги и с удивительной для своей комплекции быстротой потрусила со двора.

– Свят-свят-свят, – бормотала она на ходу, мелко крестясь. Прости и помилуй, святый Боже...

...Бледный и все еще трясущийся Костя чуть приподнялся на кушетке и спросил уже в который раз:

– Это... Это правда вы?

– Я, доктор, я, – досадливо махнул рукой Буржуй. – Сколько можно повторять.

– Я имею в виду – живой? Ну то есть...

– Да живой, живой...

– А вас, простите, не затруднит?.. – смущенно начал доктор.

– Что? – оборвал его Коваленко, которого уже начинала раздражать эта дурацкая ситуация.

– Перекреститься, – договорил доктор. – Я, конечно, очень извиняюсь...

Буржуй поморщился, но повернулся лицом к образам в углу Стефиной хаты и перекрестился.

– Вот вам крест.

Костя, который до этого момента упорно избегал какого-либо телесного контакта с сидевшим у него в ногах Коваленко, радостно схватил его за руку и зачастил:

– Володя! Володенька! Я знал! Вот вы не поверите, а я всегда... всегда чувствовал... Какое счастье! Скажите, а... Амина и...

– Нет, – нахмурился Буржуй. – Только я...

– А... А как же тогда?.. – В Константине проснулось любопытство, но под угрюмым взглядом Буржуя он тут же осекся и забормотал: – То есть, я хотел сказать... В общем, неважно...

– Я все расскажу вам, Костя. И вам, и всем остальным. Как только сам узнаю. А почему вы один? Где Стефания?

– Ушла за травами. Сегодня же полнолуние, – пояснил Доктор. – А меня вот за свои, с позволения сказать, конспекты усадила. Заладила: вчыся, вчыся, покы я жива. Только и разговоров...

– Болеет, что ли? – поинтересовался Буржуй.

– Как же – болеет! – с сарказмом произнес Костя. – Она нас с вами переживет. Вы не волнуйтесь, я ей ничего не скажу, но хочу сразу предупредить: скрыть от нее что-либо трудно. Сами понимаете – ведьма!

– Ничего, доктор. Можете и не скрывать. Я не собираюсь вечно прятаться, – Буржуй встал с кушетки. – Я, наверное, пойду.

– Посидите еще немного. Пожалуйста, – взмолился Костя. – А то, если вы исчезнете так же, как появились, я буду думать, что сошел с ума и мне все это привиделось. Начитался тут всякого...

Но Буржуя теперь занимало не Костино душевное здоровье, а то, куда мог подеваться Толстый. Он оглянулся уже в дверях:

– Вы не сумасшедший, доктор. Это действительно я. И мы скоро увидимся. – И Коваленко шагнул за порог.

Борихин возвращался домой до предела измотанный и злой. Усталость – это понятно: за всю его богатую событиями милицейскую жизнь таких деньков, как нынешний, – на пальцах одной руки пересчитать можно. А вот злость... Как ни защищал Борисыч Василия, а доводы Мовенко заронили все-таки сомнение в ментовскую душу. И теперь он злился за это на себя.

Пересекая двор, Борихин поднял глаза на собственное окно и замер. В окне горел свет. Позабыв об усталости, Борисыч взлетел по лестнице, вытащил из кобуры пистолет и очень осторожно приблизился к двери. Та была прикрыта, но не заперта. Рывком, чтобы не заскрипели петли, сыщик приоткрыл ее и проник в коридор. Прижимаясь к стене, прокрался к комнате и сквозь застекленную дверь заглянул внутрь. У стола стоял Василий и рылся в картотеке, где хранилось единственное дело – дело Буржуя.

Что-то перевернулось в душе старого мента. Он замер на секунду и тут же с нечленораздельным криком ввалился в комнату. Испуганный Василий выронил из рук бумаги, но больше ничего сделать не успел. Борихин повалил его на стол и ткнул стволом в лицо.

– Что, не ожидал, юный подонок?! – осевшим от ярости голосом прохрипел сыщик. – Сволочь!

– Шеф, – с трудом выдавил из себя полупридушенный парень, таращившийся на Борихина одним глазом. Второй, который начальник того и гляди мог выдавить стволом, Василий предусмотрительно зажмурил. – Вы что – того? Да отпустите меня, в конце концов, больно же!

– Ничего, потерпишь, – с бешенством в голосе проревел Борисыч, вращая безумными от ярости глазами. – Ну что, все нашел, чего искал? На кого работаешь, а?

Вася, понявший, что разговаривать с шефом в нынешнем его состоянии совершенно бесполезно, ребрами обеих ладоней резко ударил Борихина по пояснице, захватил руку с пистолетом, умело вывернул ее и провел бросок. Оружие осталось у него в руке, а шеф отлетел в дальний угол комнаты. Но тут же вскочил на ноги и с ненавистью уставился на помощника.

– Ну, стреляй! – процедил Борихин презрительно. – Давай, чего ждешь? Первый раз не получилось меня угробить – может, сейчас повезет.

– Вы что несете?! – Василий оторопело смотрел на Борисыча.

– Надо было сразу тебя пристрелить! – заорал сыщик. – Всю жизнь я умных людей не слушал!

– Да что происходит?! – тут уже и Вася поднял голос. – Вы что, перебрали там со своим этим... однополчанином?! Пора скорую вызывать?!

– Чего не стреляешь? Ручонки дрожат? – продолжал реветь сыщик, испепеляя парня налитыми кровью глазами. – Смотри, промахнешься – голыми руками задушу.

– Да что происходит?! – взмолился Василий. – Может, объясните наконец?

– А ты, наивный, не понимаешь, да?

– С вами поймешь! Вваливаетесь со стволом... Кто ж, знал, что вы припадочный! Что вы так смотрите?

– А как, по-твоему, на предателей смотрят?

– Что? Это я предатель? Спасибо на добром слове, шеф. Вы и вправду – того. Не в себе... – К Василию постепенно возвращалось самообладание, а с ним и чувство юмора. – Давайте серьезно. Вы сами успокоитесь или действительно позвонить "03"? Пусть вам укольчик сделают.

– Хочешь серьезно? Пистолет отдай, – гаркнул Борисыч. Василий недоуменно посмотрел на пистолет в своей руке, о котором он в горячке совсем забыл, и без малейших колебаний бросил его на стол.

– Берите. Только, пожалуйста, не бросайтесь на меня. И так морда огнем горит.

Борихин не без некоторой настороженности подошел к столу, взял пистолет, повертел его в руках и все-таки сунул в кобуру. Насмешливо наблюдавший за этими маневрами Василий уже совсем спокойно поинтересовался:

– Теперь-то хоть скажете, что произошло? Или вы просто не в настроении?

– Что ты делал сегодня в машине? – Борихин уставился на помощника тяжелым взглядом. Тот округлил глаза.

– В какой машине?

– В моей машине. А ты что, еще в какой-нибудь был?

– В смысле, когда вы к дружку на беседу отправились, а меня с собой не взяли? – Борихин хмуро промолчал, но про себя отметил: это не он не взял, а Василий идти отказался. Тот продолжал: – А что я там мог делать, по-вашему? Сидел, скучал. Ментов рассматривал, если уж вам так интересно. Как они на "бобиках" подруливали. А что?

– А то. В это самое время кто-то повредил мне тормоз Очень умело, кстати говоря.

– Серьезно?! – Вася только сейчас обратил внимание на заклеенную бровь шефа, и до него быстро и беспощадно дошел смысл сказанного. Парень даже отступил на шаг. – Подождите, вы что же, думаете...

– А что прикажешь думать, если после этого ты наотрез отказался ехать со мной?! Вас на вашем юрфаке учили факты сопоставлять? А теперь ты втихаря роешься в моих бумагах, это тоже совпадение?

– Во-первых, в наших общих бумагах. А во-вторых, я, что ли, виноват, что вы трубку не берете?

– А ты, конечно, мне звонил... – Борихин полез в карман за трубкой, которая фиксировала входящие звонки.

– Да раз двадцать! – с жаром заверил его парень. – мог понять, куда вы пропали.

– Пропал! Не дождешься! – Из кармана появилась на свет разбитая, видимо в аварии, трубка. Борихин недоуменно уставился на нее.

– Ну вот! – хихикнул Василий. – А еще меня ванной попрекали.

– Не зубоскаль, – рявкнул на него Борихин. – Это с тебя подозрений не снимает.

– Чего не снимает? – парня уже всерьез начинали злить слова шефа. – Знаете, вы говорите, да не заговаривайтесь! Ясно?!

– Ты еще поори на меня, сопляк! – тут же взвился Борисыч.

– Я не сопляк! Это вы – престарелая истеричка! Отставной мент с манией преследования, – выдал обозленный Василий. – Год на месте протоптались, так решили меня в убийцы записать! Сами придумали или ваш друг-опер подсказал?

Вася, конечно, понял, что переборщил, но было уже поздно. Борихин несколько мгновений смотрел на него с брезгливым удивлением, а потом совершенно спокойно проговорил:

– Телефон на стол, пистолет на стол и пшел вон!

Парень выложил мобилку и свое оружие, открыл было рот, чтобы сказать что-то, но, взглянув на непроницаемое лицо шефа, передумал и поплелся к двери.

ГЛАВА 8

В собственную свою квартиру Толстый проникал осторожно, как вор. Отпер пластиковым ключом дверь и тихонько прокрался по коридору. Заглянул в темную кухню, в одну комнату, в другую. Никого. Тогда он замер посреди коридора и, негромко позвал:

– Вер... Верунь... Ты где? Ну не молчи, ладно? Так получилось...

Квартира отозвалась тишиной. Тогда он решился зажечь свет и включал его во всех помещениях, мимо которых проходил. Веры нигде не было, и это вдруг встревожило Толстого, который привык, что жена встречает его в любое время дня и ночи.

Оставалась последняя комната, их общая с Верой спальня. Вспыхнула люстра под потолком и осветила аккуратно застеленную кровать. В груди у Толстого что-то оборвалось, он прислонился к косяку. И только тогда заметил лист бумаги, белевший на кроватном покрывале. Слава Богу – записка!

"Толстый, любимый, – было написано на листке аккуратным Вериным почерком. – Вообще-то Бог сотворил ночь для того, чтобы люди или спали, или занимались любовью, или совмещали то и другое. Ушла по срочному делу. Целую, твоя Вера."

– Святая... – пробормотал Толстый в равной мере растроганно и облегченно.

И хотя за окном еще и сереть не начинало, а Вера в записке не сочла нужным объяснить мужу, куда отправилась в такую рань, Толстый сразу успокоился. Зато оставалась другая проблема. Он бросился к телефону и принялся лихорадочно набирать номер. После долгой серии длинных гудков в трубке прозвучал голос Буржуя:

– Алло.

– Это я, – сообщил Толстый.

– Наконец-то, – тут же набросился на друга Буржуй. – Ты где пропал? Мобильник молчит. Я не знал, что и думать. И вообще – с каких это пор ты встречи на ночных кладбищах назначаешь? Да еще и не являешься?

– Встретиться надо. Прямо сейчас.

Толстый не стал ничего объяснять. Голос Буржуя на другом конце провода звучал устало:

– Я вообще-то не спал всю ночь.

– Я тоже, – сухо сообщил Толстый.

– У меня, кстати, без приключений не обошлось...

– Ты слышишь меня? – не дал ему договорить гигант. – Надо встретиться. Чем скорее – тем лучше. И дверь закрой.

– Ты чего это? – Буржуй наконец расслышал непривычно суровые нотки в голосе друга.