Текст книги "День рождения Буржуя - 2"

Автор книги: Юрий Рогоза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Да нет, нормально... – Толстый обессиленно сел на скамейку. – Не люблю я чертовщины, Гиви. С детства ненавижу. А она, оказывается, на каждом шагу живет...

Гиви развеселился.

– Да брось ты! Реальный мужик, а в ерунду всякую веришь! Да мало ли чего Артурчику после дури привидится, убогому...

– Ну-ка, помоги перчатки стянуть.

– Что, на сегодня все?

– Нет, так... Схожу в сортире отмечусь... А что он говорил?

– Кто? – не понял Гиви, снимавший с рук Толстого перчатки.

– Ну Борихин, царство ему небесное. В смысле тот, что приходил.

– Да ничего он не говорил! И я с дуру ляпнул. Думал – посмеемся вместе. Я ж не знал, что ты к этому так серьезно.

– Я сейчас, – Толстый встал со скамейки и направился к двери.

Артур восседал на унитазе, чистил зубы и одновременно листал модный журнал. Зазвонил телефон. Не прерывая ни одного из своих занятий, модельер прижал плечом трубку к уху и отозвался:

– Алеу... Да, я... Как же, как же, бьен сюр, помню... И уже виделся с мадам. Сан плезир дю ту... Даже говорить не пожелала! Забыла, прошмандовка, кто ее в люди вывел! – прополоскав рот, Артур сплюнул в раковину. – Экскюзе... Что вы говорите?.. Непременно. Я и сам удивляюсь – при таком единодушии и мы до сих пор не знакомы... Угу, угу... Тре бьен, буду... Коман?.. Ах, как буду одет? – он засмущался и кокетливо поведал: – Ну, я еще не думал сегодня... А как бы вам хотелось?.. Неприметно? Сэ дэфисиль. Но я что-нибудь придумаю. Специально ради вас!.. О ревуар.

Артур дал отбой и победно дернул за цепочку сливного бачка.

Василий без видимого напряжения подтянулся и уже через несколько секунд оказался на подоконнике.

– Ну, что там? – поинтересовался снизу Борихин.

– Удача, сэр, – порадовал его напарник. – Клозет.

– Мужской или женский? – уточнил старший партнер.

– Не знаю. Мне в женском бывать не приходилось.

– Ты не умничай, – пропыхтел Борисыч, который тоже приступил к восхождению. – Залезай.

– Еще чего! А вдруг женский. Если поймают – решат, что мы извращенцы.

– Залезай, говорю! – свирепо засопел Борихин. – Думаешь, мне легко здесь висеть?

Стараясь не наделать шуму, Василий до конца распахнул створку окна, спустился на пол и, перегнувшись через подоконник, помог подтянуться изнемогавшему Борихину. Тот тяжело спрыгнул вниз и замер, прислушиваясь. Потом нагнулся и заглянул под дверцы. Ног не было видно. В туалете, кроме них, никого.

Борисыч перевел дыхание и принялся приводить в порядок свой новый, но уже подвергшийся серьезному испытанию костюм. Покончив с этим, кивнул на дверь:

– Давай выбираться отсюда. Только тихо.

В коридоре прозвучали тяжелые шаги. Кто-то, напевая себе под нос, приближался к туалету. Борихин сделал большие глаза и шикнул на Васю:

– Быстро прячься!

Оба едва успели шмыгнуть в кабинки и запереться, как дверь отворилась.

Напевая "Если хочешь быть здоров...", Толстый подошел к кабинкам. Подергал за одну ручку – заперто, потом потянул за другую – тот же результат. Он удивился и не поверил сам себе. В туалет можно было проследовать только через тренировочный зал, а за последний час мимо них с Гиви никто не проходил. Видимо, дверцы перекосило, подумал Толстый и дернул посильней. Защелка с треском отлетела, дверца распахнулась. На унитазе, в гордой позе орла, – чтобы снаружи незаметно было, – восседал покойный Борихин с напряженным от сдерживаемого дыхания лицом.

– Анатолий Анатольевич, – приятно удивился мертвец. – Вы-то мне и нужны!

Глаза у Толстого закатились, и, не издав ни звука, он, как подрубленное дерево, рухнул на кафельный пол.

ГЛАВА 18

Вера хлопотала по дому, когда у двери загудел интерком. Охранник снизу сообщил о визитере, и в голосе его чувствовалось сомнение в том, что данная личность вправе претендовать на это звание. В ответ на вопрос, кто таков, бдительный охранник ответил:

– Да такой, бомжеватый. Волосатик. Мятый весь. Владимир... Как тебя, говоришь? – обратился он к посетителю, а потом доложил Вере: – Коваленко, говорит.

– Вы уж пустите его, волосатика, ладно, дядя Коля? – тут же улыбнулась Вера. – Как-никак мой родной брат.

Тюремную вонь, въевшуюся во все поры, Буржуй вымачивал долго. Он нежился в огромной, наполненной до краев пенистой ванне столько, что Вера не выдержала.

– Можно к тебе? – постучала она в дверь. Буржуй погрузился в воду по шею.

– Заходи. Меня все равно не видно.

Вера вошла с двумя прикуренными сигаретами и одну протянула брату.

– Как раз мечтал об этом, – обрадовался тот. – Знаешь, Толстый прав: ты -идеальная женщина. – Вера присела на краешек ванны.

– Ты здесь почти час, между прочим. Я ждала, ждала... Потом поняла – если хочу с тобой поговорить, лучше не ждать. А то потом вскочишь и убежишь, я же тебя знаю, – она затянулась сигаретой, помолчала. – Слушай, Буржуй, мне тут мысли в голову лезут. С тобой поделиться или тебе своих хватает, а? Только честно. Ладно?

– Ладно. Выкладывай, что там тебе покоя не дает.

– Только без обид, да?

– По-моему, я больше никогда не смогу обижаться на тех, кого люблю, на своих родных.

– Вот-вот, – подхватила Вера. – Родных! Буржуй, милый, мы же друг другу никто...

– Ты что – рехнулась? – Буржуй даже приподнялся в ванне, но потом снова сполз вниз.

– Подожди, не перебивай, я серьезно, – быстро заговорила Вера. Понимаешь, когда я думала... когда все думали, что ты умер, никто не мог запретить мне помнить и любить тебя как брата. Родного брата. А теперь... Ну давай не прикидываться! У нас даже группа крови разная. Мы оба это знаем – и ты, и я.

У Буржуя даже сигарета вывалилась из пальцев и зашипела печально в воде. Он отодвинулся в уголок ванны и спросил упавшим голосом:

– Ты что, Верунь, хочешь от меня отказаться?

– Ну какой же ты глупый все-таки! – она укоризненно покачала головой. – Я хочу?! Да моя жизнь началась в тот день, когда ты вошел в ту проклятую квартиру, помнишь? – Она на минуту задумалась, то ли припоминая прошлое, то ли просто пытаясь получше сформулировать то, что чувствует. – Я просто не знаю, имею ли я право на все, что имею. И на тебя. А ты... Ты очень многое делаешь из чувства долга, которое сам придумываешь. И не спорь: я точно знаю.

Буржуй резко повернулся к Вере:

– Вер, ты что несешь? Со стороны себя послушай...

– То и несу... На мертвого брата я точно имела право, а вот на живого – не знаю. Глупо, да?

– Глупо. И неправда. – Он долго вылавливал окурок, потерявшийся в пене, нашел его и с отвращением стряхнул прямо на пол размокшую табачную кашицу. – Знаешь, я очень много думал, пока колесил по свету. Я почти не спал, поэтому мог думать. Очень много думать – и днем, и ночью. Говорят – родных не выбирают. А я смог выбрать. Выбрать, иметь родных или остаться одиночкой. И я выбрал то, что выбрал – вас, тебя... Поэтому я счастливее других. Больше всех, по-моему, любишь тех, кого выбрал сам... Вот и мы – выбрали друг друга, поэтому и людей роднее, чем мы друг другу, не бывает.

Вера пристально посмотрела ему в глаза. Как для всякой женщины, для нее были важны не столько аргументы и логические построения, сколько чувства, которые выражает в споре человек. Видимо, в глазах у Буржуя она нашла то, что искала.

– Ты правда так думаешь? – спросила она на всякий случай.

– Я вообще об этом не думаю. – Буржуй решительно шлепнул ладонью по краю ванны – как припечатал. – Для меня это так, и все тут. Ясно?

– Ясно, братишка, – Вера, улыбаясь, поднялась. – Вылазь, вода уже остыла.

Буржуй прислушался к себе и сказал удивленно:

– Слушай, а я голодный.

– Тем более выплывай. Неужели ты думаешь, я не смогу накормить родного брата?

– Вы уж простите, Анатолий Анатольевич. Глупо, конечно, получилось, – винился расстроенный Борихин.

Борисыч с Василием устали невероятно, пока дотащили до зала тяжеленное тело Толстого. А тут еще от Гиви досталось: почему, мол, не вызвали его на проходную, как умные люди, зачем по окнам лазили? Покойники – так и вели бы себя прилично!

Но все потихоньку уладилось. Толстый быстро пришел в чувство. Вот только говорить пока не мог. Он сидел на скамейке, тяжело дышал, и по глазам его было видно – он понимает объяснения и извинения Борихина, но вот послать его подальше еще не может. Хотя и явно хочет.

Гиви в ожидании перемен в состоянии клиента завел очередную байку о нравах спортсменов и элитных посетителей клуба.

– Ты даешь, Борисыч, – с натугой выдавил из себя Толстый на самой середине длинного рассказа. – А ну как я бы лапти отбросил?

– Я же объяснял, – обрадовался Борихин благополучному возвращению у босса дара речи, – мы не хотели. Мы специально искали именно вас. Вы же видите – завертелось. Определенно завертелось. Нужно согласовать план действий. У вас ничего нового не произошло?

– Погоди, Борисыч, дай дух перевести, – заявил Толстый. – Будет и тебе новое, не переживай.

К месту или не к месту, но Гиви вспомнил о просьбе Бориса привести к нему Борихина и передал приглашение сыщику. Тот вдруг взъерепенился и идти отказался наотрез. Не хожу, мол, к старым уголовникам.

– Ладно, – из-за такого кощунственного отношения к кумиру в речи Гиви даже акцент прорезался. – Я вас прыгласил, слово сдэржал, а нэ хотите дэло ваше. Борис – он вэдь дважды в гости нэ зовет. Мэжду прочим, слова мнэ сказал. Пока, говорит, за Володю Коваленко нэ отомщу, нэ смогу умэрэть спокойно.

– Мне что – прослезиться по этому поводу? – отрезал Борихин.

Разобиженный Гиви замолчал и только посверкивал в сторону сыщика злыми глазами. Конфликтную ситуацию решил разрядить Толстый, который к тому времени успел перевести дух.

– Ладно, успокойтесь. Сейчас я вас помирю. Только без нервов, проговорил он, явно предвкушая эффект, который последует за его сообщением. – В общем, Буржуй живой...

Все трое вскинули на него глаза, не понимая, как расценивать сказанное. То ли это глупая шутка и следует вежливо посмеяться, то ли у Толстого от шока крыша окончательно сдвинулась и нужно вызывать санитаров.

– Чего смотрите? – Толстый был очень доволен произведенным впечатлением. – Я же предупреждал – без нервов. А тебе, Борихин, это за унитаз ответка! – и он удовлетворенно потер руки.

Через пять минут Толстый ходил кругами вокруг Борихина и пытался заглянуть ему в глаза. Тот сидел, смолил, несмотря на запрет, сигарету и уводил взгляд.

– Да я-то тут при чем, Борисыч? – ныл Толстый. – Вечно я за других отдуваюсь! Мне уже надоело даже!

– Вы меня за мальчишку, сосунка держите! – вдруг заорал молчавший до того сыщик. – Я год комплексую, что не могу следствие с места сдвинуть, зарплату черт знаете за что получаю, ночами не сплю, а это, оказывается, просто так, игрушки.

– Ну почему игрушки? Буржуй думал – так ловчее получится. Вы с одной стороны, он – по своему... Но Борисыч объяснений не принимал.

– Да идите вы со своим Буржуем! Я из-за вас службу бросил. Службу, ясно?! Я бы уже вон – майором был! Не одно дело бы раскрыл! А они, оказывается, в сыщиков-разбойников играются, придурки великовозрастные.

– Игорь Борисович... – попытался вставить хоть слово Толстый.

– Что – Игорь Борисович?! Ну что?! – продолжал бушевать Борихин. Буржуй жив, Кудла в городе, я об этом понятия не имею. Назад пойду! Проситься, унижаться. С понижением пойду! Простым опером! Ничего, ребята меня помнят, простят...

– Как же вы нас бросите? – вклинился наконец Толстый. – Сами же говорили – это для вас не просто дело. Тамара, Андрей, старая актриса...

– А вот с этим я сам разберусь, ясно?

– Ну зачем сразу сам? Вместе ж оно веселее, – Толстый уловил, что настроение сыщика начинает меняться к лучшему, и спешил воспользоваться этим.

– Спасибо. Я уже с вами навеселился, – не прокричал, а скорее пробурчал Борихин.

Толстый быстренько включил свою мобилку и набрал номер.

– Как там, Верунь, уже освободили его? Ничего, сейчас я ему еще одного мента подкину, чтобы не расслаблялся. – Он протянул трубку Борихину. Вот вам Буржуй, пообщайтесь.

– Не хочу я с ним общаться, – хмуро произнес сыщик. Но Толстый, продолжая протягивать телефон, так комично закатил глаза в немой мольбе, что Борисыч не выдержал, плюнул в сторону и взял аппарат:

– Алло. Борихин.

Пакет Пожарский заметил сразу, как только вышел из лифта. Большой такой, из серой бумаги, он висел на дверной ручке, примотанный к ней скотчем. И только Олег его увидел, как понял: это пришла беда, по сравнению с которой все его нынешние несчастья – не более чем мелкие недоразумения. Он даже не стал вскрывать пакет – отцепил его от ручки, вошел в квартиру и прислонился к стене. Тут же зазвонил телефон. И это, почувствовал Пожарский, тоже связано с пакетом. Он медленно, словно оттягивая неизбежное, подошел к тумбочке, медленно снял трубку.

– Да... – из пересохшего горла вырвалось не слово – хрип.

– Ты очень разочаровал меня, Олег, – по изъезженной патефонной пластинке снова бежала тупая иголка. – А я не люблю, когда меня разочаровывают...

– Что... вы говорите? – Он сглотнул. – Я же сделал то, что обещал.

– Ты – сопляк. Сопляк и идиот! Неужели ты мог подумать, что я тебя не перепроверю? Ты же продажный, а продажным не верит никто и никогда, запомни это.

– Я не понимаю...

– Все ты понимаешь. Поставь кассету.

Олег даже спрашивать не стал, о чем идет речь, – он уже знал. Надорвал шероховатую бумагу, достал видеокассету и послушно вставил ее в плейер. Экран ожил. С экрана на Олега смотрела Лиза. Привязанная к стулу, она сидела в ярко освещенной комнате. Порванное платье свисало лоскутами, на теле багровые полосы от побоев. Камера дала наплыв, приблизив лицо девушки разбитые в кровь нежные губы, рассеченная скула, которую он совсем недавно поглаживал пальцами. Но глаза! Самое страшное – глаза. В них уже ничего не оставалось от Лизы, от человеческого существа вообще. Только боль, только безумие и бесконечная усталость загнанного, забитого, доведенного до отчаяния животного. Рот Лизы был разинут в беззвучном крике. Олег не сразу сообразил, что выключен звук. Он нажал кнопку на пульте, и комнату наполнил тоскливый звериный вой.

– Нет!!! – крик Олега влился в это жуткое завывание. – Не надо!.. Как вы можете!.. Перестаньте!..

Больше выносить то, что происходило на экране, Олег был не в состоянии. Он попытался выключить видеомагнитофон, но пульт выпал из дрожащих рук и скользнул под диван. Пожарский крепко закрыл глаза и попытался зажать уши. Это не помогло. И тогда он рванул шнур. Пытка прекратилась.

– Не голоси, как баба, – зашуршал голос в телефонной трубке. – У тебя был выбор.

– Я прошу вас!.. Я умоляю!.. Я... ошибся...

– Ты даже не представляешь себе, как ты ошибся, мальчик.

– Что... вы с ней сделали?

– Что? Я уже и не припомню... В общем-то, все, что пришло нам в голову. Но это – только начало. Твоя Лиза уже умоляет о смерти. Но мы не дадим ей умереть еще очень долго. А ты будешь получать новые и новые картинки.

– Послушайте... Я сделаю все!.. Слышите – вообще все, что вы скажете! Все, что вам нужно!

– А нам от тебя ничего не нужно. – В голосе нельзя было различить даже злорадства – просто равнодушная констатация факта. – С таким, как ты, нельзя иметь дело.

– Зачем тогда вы мучаете ее!? Она же ни в чем не виновата... Это все я!.. Она даже не знала!..

– Бедная девочка. Но теперь уже ничего не поделаешь, Олег. Ты будешь смотреть это кино долгие месяцы. Сейчас ты, конечно, выключил телевизор, но, поверь мне, включишь. И эту кассету, и следующую. Так уж устроен человек.

– Но... – голос Пожарского прервался всхлипом, – зачем вам это?

– Странный вопрос. Даже не знаю, что и ответить. Просто у жизни есть свои законы. Кто тебе сказал, что ты от них свободен? А?

Во дворе Борихина на участке, обнесенном красно-белыми лентами, уже не первый день продолжала трудиться следственно-экспертная группа. Здесь разбирали выброшенные взрывом обломки и останки. Руководил всем сердито-собранный Мовенко.

Войдя во двор, Семен Аркадьевич совершенно непроизвольно окинул все взглядом профессионала. Он мгновенно оценил высоту окна над уровнем грунта, разброс обломков, степень разрушения оконного проема.

Подметил и кое-какие промашки группы. Старик поднырнул под ленту. Стоявший на посту сержант узнал его и только кивнул головой. Подойдя поближе к увлеченным работой следователям, старый эксперт вежливо кашлянул и проговорил:

– Здравствуйте, коллеги. – Первым обернулся майор.

– Здра... – тут тон его сразу переменился, и он заговорил, как обычно говорят с "выжившими из ума, надоедливыми стариками" очень уверенные в себе и страшно занятые люди. – А, Семен Аркадьевич... Здравствуйте. Вы как здесь? Живете недалеко?

– Что вы, Сережа. Я живу на набережной, разве вы не помните?

– Да, точно, – вспомнил Мовенко и задал обязательный – лишь бы поскорей отвязаться – вопрос: – Как здоровье?

Мудрый старик все понял, но из вежливости в двух словах ответил.

– Ну, всего вам хорошего. Рад был встретить, – покончил с формальностями Мовенко и отвернулся к своим людям. – Эту кучу в углу проверили? Давайте скорее, сколько возиться можно! – Еще раз взглянув на старого эксперта, который почему-то не спешил уходить и начинал уже раздражать, майор не без намека добавил: – Извините, мы тут работаем...

– Да-да, я знаю, – зачастил Семен Аркадьевич. – Я, собственно, хотел просить вас разрешить мне... поучаствовать. Так сказать, на правах консультанта.

Мовенко тяжело вздохнул: так и знал, мол, надоедливый старикашка начнет сейчас путаться под ногами.

– Знаете, – жестко проговорил он. – В общем, я – мент, человек грубый, так что давайте начистоту. Семен Аркадьевич, я веду расследование, у меня есть мои люди, и они вполне справляются.

– Вы, Сереженька, наверное, не совсем меня поняли, – интеллигентно продолжал настаивать старик. – Я ведь ни на что не претендую. Просто я, наверное, мог бы быть хоть чем-то полезен. Ведь почти всех наших ребят я, собственно, и воспитал. И потом – будьте снисходительны к старости. Поверьте выйдя на пенсию, вы вспомните мои слова...

– Вообще-то я хотел остаться вежливым, да вижу – не получится... Мовенко ронял слова, как булыжники. – Я, конечно, помню, как большинство оперов бегало к вам за подсказками. Ах, Семен Аркадьевич! Спасите-выручайте! Но только меня среди них не было, и не возражайте – это так. Мне не нужны были ваши заумные фантазии тогда, тем более не нужны сейчас. Так что – как вы там сказали, "из уважения к старости"? – я не прикажу участковому увести вас, а просто говорю: идите, не путайтесь под ногами! Мне надо работать.

Старик побледнел, но нашел в себе силы отойти твердой походкой. Он уже не видел, что большинство из работавшей во дворе мовенковской команды бросало в его сторону сочувственные взгляды, хотя вмешаться никто и не решился. Не слышал старый эксперт и как окликали его из развороченного окна. Только покинув двор и выйдя на улицу, Семен Аркадьевич позволил себе прислониться спиной к стене – ставшие ватными ноги не держали – и закрыл глаза. Дрожащими руками он нащупал в кармане тюбик валидола, вытряхнул таблетку и сунул ее под язык. Так, с прикрытыми глазами, он простоял некоторое время, не замечая ни сочувственных взглядов прохожих, ни припекавшего лысоватую макушку солнца, ни потрепанной, а потому неприметной машины, которая остановилась у бровки прямо напротив него.

Таблетка сняла остроту приступа, и Семен Аркадьевич шаткой походкой побрел по тротуару, то и дело останавливаясь. Вместе с ним приостанавливалась и невзрачная машина, все время шедшая вровень со стариком. Наконец она чуть обогнала его, и дверца ее на ходу приоткрылась.

В этот момент двое слегка запыхавшихся от быстрой ходьбы молодых ребят, один – в штатском, другой – в форме лейтенанта милиции, нагнали эксперта и заговорили наперебой:

– Семен Аркадьевич! Да постойте же!

– Здравствуйте. Какой вы неуловимый! Пока мы спустились – вас и след простыл.

– Куда вы ушли?

– Совсем нас забыли...

Дверца тут же захлопнулась. Выпустив облачко сизого дыма, машина рванула с места и в секунду исчезла из виду.

– Что вы, Коля, Веня.... – старик уже слабо улыбался, хотя и говорил с одышкой. – Я не забыл... Никого не забыл, что вы... Просто...

– Пойдемте! Там такая картина – загадка на загадке. Мы даже поспорили! Кроме вас, и рассудить некому. – Чуть виноватая стариковская улыбка растаяла.

– Нет, я не могу... Извините, мальчики...

Молодые люди переглянулись. Один из них спросил:

– Это что – из-за "железного префекта"?

– Простите? – не понял Семен Аркадьевич.

– Ну из-за Мовенко? – пояснил спросивший и, не дожидаясь ответа, внес ясность: – Так он сейчас уезжает, слава Богу. Хоть поработать можно будет спокойно.

– Пойдемте, Семен Аркадьевич.

И молодые эксперты зашагали к подворотне, увлекая за собой старика.

Улучив момент, когда Воскресенский вышел, Алла взяла для прикрытия папку с документами и тихонько проскользнула в его кабинет. Притворив за собой дверь, она остановилась и внимательно осмотрела стол в надежде, что желтый пухлый конверт, привлекший ее внимание и вызвавший приступ истерии у господина главного менеджера, лежит где-нибудь сверху. Однако конверта на столе не было. Тогда девушка решилась: подбежала к столу и наугад выдвинула первый попавшийся ящик. Конверт лежал там. Алла вынула его, на всякий случай оглянулась на дверь и стала возиться с металлической застежкой на клапане.

– Что вы здесь делаете? – холодно и жестко прозвучало от порога.

Алла вздрогнула, выронила конверт и оглянулась. Воскресенский стоял в дверях и глядел на нее в упор. Девушка быстро нашлась и протянула Алексею прихваченную с собой папку:

– Свежие факсы и документы на подпись. – Уловка была хороша, да вот только желтый конверт предательски лежал на самом виду. В комнате повисла тягостная тишина. Алла готовилась к буре. Но Воскресенский только проговорил глухо:

– Хорошо. Оставьте и можете идти. После ухода секретарши он подошел к столу и долго смотрел на лежащий сверху конверт.

Неприметный костюм в понимании Артура выглядел так: оранжевые брючки в обтяжку, зеленый трикотажный пуловер, туфли на огромной платформе, а в дополнение ко всему – явные следы косметики на лице. В таком вот убранстве он шел своей "летящей" походкой к назначенному месту встречи и кокетливо постреливал глазками во встречных молодых людей, не пропуская, впрочем, и девушек. В затормозившей рядом с Артуром машине приоткрылось тонированное стекло задней дверцы. Одновременно за спиной кутюрье возник человек в строгом костюме и темных очках. Артур занес ногу для следующего шага, но сделать его почему-то не смог.

– Экскюзе муа...

Пробормотав извинение, еще ничего не сообразивший модельер снова дернулся вперед. Но что-то словно приковывало его к месту. Только теперь он почувствовал железную хватку на своих предплечьях, и улыбочка-завлекала сползла с его губ. Артур тревожно озирался.

– Садитесь в машину, – донесся до него голос из приспущенного окна машины.

– Да? – Артур с сомнением посмотрел на автомобиль.

– Успокойтесь. Это я звонил вам сегодня.

– Но мы же договаривались...

– Неважно. Так будет удобнее. И спокойней.

– Я сейчас заору, – на всякий случай предупредил Артур. – Громко.

– Не стоит, – в голосе сквозило пугающее безразличие. – Вас ударят сзади вязальной спицей, и вы увидите, как она выйдет у вас из живота.

– Ком терибль, – Артур перепугался по-настоящему. – А можно этого... не делать?

– Конечно. Просто садитесь в машину и поговорим как взрослые люди.

– А вы... – кутюрье затрепетал ресницами, – точно ничего мне не сделаете?

– Честно говоря, это зависит только от вас. Но мне почему-то кажется, что мы договоримся.

Мовенко шагал по коридору психиатрической лечебницы с такой целеустремленностью, что развевались полы наброшенного поверх одежды белого халата. У дверей ординаторской он притормозил и без стука вошел. Сидевший за столом врач поднял голову. Отработанным движением следователь провел у него перед глазами корочками удостоверения и представился:

– Майор Мовенко. Вам должны были позвонить.

– Да, да, – припомнил доктор. – Звонили. Хотя я еще тогда сказал вашим товарищам, что не вижу смысла приезжать сегодня.

– Давайте мы сами будем решать, что имеет смысл, а что – нет, осадил его следователь.

Врач пристально поглядел на Мовенко, и в голос его проник холодок:

– Как вам будет угодно.

– Проводите меня к задержанному... к больному. Мне нужно с ним поговорить.

– Поговорить с ним вы не сможете. Нам с трудом удалось подавить истерически-параноидальный эффект, и теперь он крепко спит.

Доктор вышел из-за стола и сделал шаг к двери, давая знать, что тема исчерпана и говорить больше не о чем, но майор не пожелал понять намек.

– А его можно привести в сознание? – поинтересовался он.

– Теоретически – да. Но это может спровоцировать неприятные последствия.

– Плевать, – без всяких церемоний заявил Мовенко. – Он должен ответить на пару вопросов. Это важно. – С минуту врач разглядывал следователя с брезгливым любопытством. Потом проговорил:

– Извините, здесь мы сами будем решать, что важно, что – нет. – И решительно направился к двери.

– Слушай, док, ты бы не выпендривался! – Мовенко попытался схватить проходившего мимо врача за плечо. – Я этого не люблю!

Совершенно небрежно, каким-то отработанным движением врач стряхнул руку майора с плеча, но все же остановился. Достал сигареты, с подчеркнутым спокойствием прикурил, в упор поглядел Мовенко в глаза и, безукоризненно правильно артикулируя каждое слово, произнес:

– Господин майор, идите в жопу.

...В палате по соседству, за дверью с забранным решеткой окошечком беспокойно спал доктор Костя. Какие-видения посещали его – он ворочался, бормотал. И вдруг, не открывая глаз и не выходя из сна, принялся чертить на стене какую-то фигуру – раз, другой, третий. Палец его обводил полный круг, ставил в центре его точку и от нее откладывал два радиальных отрезка подлиннее и покороче. Все вместе это очень напоминало циферблат часов.

Под вечер Воскресенский вышел из своего кабинета, подошел к конторке секретарши и молча остановился перед ней. Алла подняла спокойные глаза. Похоже, она ждала этого момента и подготовилась к нему.

– Да, Алексей Степанович, – проговорила она, выждала некоторое время и не услышала от Воскресенского ни слова.

– Послушайте... – начал он, и видно было, что разговор дается ему с большим трудом. – По-моему, нам нужно поговорить.

– Что вы имеете в виду? – спросила она с невиннейшим видом.

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду, – начал раздражаться Воскресенский, но справился с собой и заговорил куда спокойнее: – Многие вещи в последнее время, должно быть, кажутся вам странными. Я не прав?

– Если уж вы заговорили об этом сами... – несколько секунд девушка помолчала, а потом закончила решительно: – Да, странными, чтобы не сказать больше.

– Больше? Что вы имеете в виду под словом "больше"?

– Мне они кажутся подозрительными.

– Странными, подозрительными – какая разница! Какими бы они вам ни казались, хочу сразу сказать: все это касается только меня! Меня – и никого больше. И я бы просил вас никого не впутывать в мои проблемы. Да и самой в них не вникать.

Алла чуть искривила губы, подняла на начальника глаза и с плохо скрытым торжеством в голосе проговорила:

– Надеюсь, вы не ждете, что я стану давать вам какие-либо обещания? Потому что этого не будет.

Воскресенский спокойно встретил ее взгляд и смотрел прямо ей в зрачки до тех пор, пока она их не отвела.

– Я предупредил вас, Алла, – в его тоне она уже не улавливала колебания, которое ясно различала в начале разговора. – Я никому не желаю зла, но эта работа... должность... называйте, как хотите, слишком важна для меня. И я бы очень не советовал вам стать моим врагом.

Тут Воскресенский резко развернулся и зашагал к себе в кабинет.

Оказавшись в нем, он убедился, что плотно прикрыл дверь, сел за стол и набрал телефонный номер. Заговорил приглушенным голосом, даже не представившись:

– Алло. Извините, что беспокою... Нет, пока ничего не случилось. Так, глупости. Даже неловко говорить. Просто появилась проблема, которую нужно решить прямо сейчас... Да, чем скорее, тем лучше...

...Вопреки опасениям Воскресенского Алла и не думала подслушивать у него под дверью. После того как он скрылся в кабинете, она посидела некоторое время неподвижно, размышляя, по всей видимости, над только что состоявшимся разговором, потом пожала плечами, навела порядок у себя на столе и начала собираться домой. Уходя, она не попрощалась.

Воскресенский, давно повесивший трубку и, что удивительно, просидевший все это время в полном бездействии, должно быть, прислушивался к тому, что происходит в приемной. Уловив стук закрывающейся двери, он тут же выскочил из кабинета и кинулся прочь из офиса. Лифтом воспользоваться не захотел – сбежал по лестнице. На улицу выходить не стал – прямо из холла через стеклянные входные двери ему было хорошо видно, как Алла ловит такси. Машин было немного, водители останавливались неохотно и в это время да еще и у престижного делового центра ломили, видимо, запредельные цены. Девушка уже отпустила нескольких частников, прежде чем рядом с ней затормозил очередной автомобиль. Тут стороны договорились, Алла уселась в салон, машина тронулась. Воскресенский проводи ее долгим взглядом, в котором читалось злорадство, и улыбнулся.

– Мне как-то цыганка нагадала, что я могу умереть чего угодно, но не от техники, – заявил Вася в ответ очередное обвинение в попытке убийства и самоубийствам

Борихин вытер платком взмокший от страха лоб.

– Эта цыганка с тобой на машине не каталась! – прохрипел он пересохшими голосовыми связками. – Ладно, на эту тему потом поговорим. Дом видишь?

– Вижу, – Василий с уважением окинул взглядом особняк Кудлы. Супер! Интересно, у меня хоть когда-нибудь такой будет?

– Нет, не будет, – жестоко разочаровал его Борисыч. – Не то занятие выбрал. Так вот, если я через час оттуда нe появлюсь, звони Мовенко...

– Ага. Два привета с того света!

– Плевать. Не от своего имени звони. Просто скажи – убийца по делу Коваленко и Борихина находится здесь. И обязательно дождись их приезда, слышишь?

– Игорь Борисыч, а не проще пойти вместе? Я вас прикрывать буду.

– Нет, – отрезал Борихин. – Ты не дослушал приказ. Если я выйду живой-здоровый, не обнаруживай себя. Я уеду на попутке. В крайнем случае, пешком до трассы дойду. А ты теперь все время – днем и ночью – будешь следить за этим человеком. За хозяином дома. И звонить мне при любой неожиданности. Я тоже буду звонить, так что переведи мобильник на вибрацию. Все ясно?

– Чего ж тут неясного, – пожал плечами Вася.

– И я тебя прошу: будь осторожен, парень. – Борисыч крепко сжал Васино плечо, притянул помощника к себе и заглянул ему в глаза. – Так, как не был никогда в жизни. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Он – самый страшный человек, которого я встречал в жизни. А я их, страшных, на своем веку повидал...