Текст книги "Марьград (СИ)"

Автор книги: Юрий Райн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 15. Стрелять так стрелять. Дата: неопределенность

Вернусь сейчас, предвкушал Игорь, приближаясь к сектору «раз-раз», и первым делом – ополоснуться, побриться, после чего сразу кофейку. Бодрость поддержать, хотя бы остаточную. Есть совершенно не хочется, так что кофейку, да под сигаретку. Надо надеяться, воздух в секторе не ухудшится. Он и без того спертый, как только они им дышат всю жизнь. Еще и детишки же дышат… В общем, малая доля табачного дыма атмосферу существенно не ухудшит. Любопытно, кстати, как местные отнесутся к этому дыму? А, ну их… может, и любопытно, но уж никак не первостепенно сейчас.

Да. Кофеек, сигаретка, а под этот аккомпанемент – блокнот вытащить, наконец, и набросать эскизно планы поэтажные. Не столько для вечности – он ухмыльнулся, – и не для отчета какого-нибудь, вот еще, а для усвоения, что называется, пройденного материала. По мере усвоения, не исключено, ясности прибавится, каковая ясность потребна для планирования дальнейших действий, направленных на выполнение главной моей тут задачи. Моей, можно сказать, миссии, сформулировал он. Улыбнулся: экая канцелярщина поперла, да с высокопарностью вперемешку. Ну-ну. Не терять настроя!

Вспомнил: Федюня же еще… С ним вот как: сначала держаться не то чтобы строго, но вид иметь деловой, неприступный. Впечатления от «допроса с пристрастием», скорее всего, пока не улеглись, так что мешать краснобай не будет. Потом, как планы начирикаются, кофе допьется, сигарета докурится, – можно немножко «потолковать». Человеку, или кто он есть, не суть, это и удовольствие, и потребность, вот и пусть расслабится и понаслаждается. Жалко ведь его, когда такой он пришибленный. Добрая же душа, в полном смысле. Ну, важничает непомерно; ну, околесицу несет немыслимую; ну и что же? Ну и пусть, ибо – кто без слабостей? Главное, как говорится, был бы человек хороший… А что мания величия у него – «доля выпамши, старóе хорóнити, новóе рóдити»… ишь тоже, избранник, преобразователь языка, прямо как Пушкин… – так у меня тоже мания, только другая. Два Маньяка, угу.

Значит, потолкуем. Только не очень долго. Потому что надо будет сменить тон на чуть более строгий и постараться выпытать из Федюни про Шушульку, который, почти наверняка, одно лицо с дядей Сашей из рассказа девочки, – где чаще бывает, когда бывает… и тэдэ, как говаривал Коммодор. Правда, что собой представляет это «тэдэ» в данной ситуации – пока не высвечивалось. Но по ходу дела, глядишь, что-нибудь появится.

А потом смягчиться, дать Федюне дотолковать – после чего действовать по обстоятельствам. В принципе, надо бы еще прошерстить уходящий в даль неведомую уровень «нуль» внутри корпуса… в смысле, внутри града Марьграда. И еще – извлечь из рюкзака старые планы территории, проверить, что на них на месте квадратной башни… Но это как раз не горит, это как-нибудь позже.

У меня не сто рук! – скандальным тоном процитировал Игорь из какой-то почти совсем забытой прошлой жизни. То ли своей, то ли не совсем своей.

***

Вот и «раз-раз». Надо же, воспринимается уже как дом родной.

Здесь – без перемен. Редкие прохожие, заметив Игоря, шарахаются в стороны; кто в отсеках, те замирают, лишь бормочут что-то; а кто и вовсе в «фатерки» шмыгает. Обычная местная жизнь, с малой поправкой на непрошеное присутствие «мудана́». Жизнь, да… Верно Федюня изрек: мол, народец мы робкóй да несчастнóй.

Около Лавуниного отсека зачем-то толклись пятеро – топтались, между собой переговаривались. При виде Игоря прянули по сторонам.

Сейчас сама хозяйка выскочит. Эта-то не «робка́я» – по обыкновению провопит в его адрес что-нибудь дурацкое и злобное. И плюнет, наверное.

А нет, не выскочила. Должно быть, жрет увлеченно. Как там Федюня перефразировал классику? Коль я кушаю, никóго не слушаю, ага…

Подходя к Федюниной «отсечке», Игорь убрал с лица пугающую бедолаг улыбку, но брови немножко сдвинул. Оказалось, однако, что ничего этого не требуется: Федюня сидел на скамье, уперев локти в колени и обхватив башку. На появление Игоря он отреагировал, только когда тот озадаченно хмыкнул. Уронил руки, поднял голову, вяло проговорил:

– А, Путник…

– Ты чего, Федюня? – обеспокоенно спросил Игорь.

Хозяин не ответил – принял прежнее положение, да еще стал мерно раскачиваться вперед-назад.

Игорь пожал плечами, достал из рюкзака все необходимое для «ополоснуться-побриться», отправился в нужник. Машинально поправил себя: теперь правильнее называть это помещение туалетом – в нужниках-то кто же бреется…

Вышел посвежевшим, вытащил на свет Божий баночку с кофе, сигареты, зажигалку, блокнот, карандаши. Приступил к задуманному. Федюня продолжал молча раскачиваться.

Дочертив-допив-докурив, Игорь позвал, сначала построже:

– Федосий, ну!

Затем помягче:

– Федюня, да что с тобой, дружище?

Сработало. Абориген выпрямился, безвольно опустил руки, сказал:

– Лавунюшка моя… Захворамши… А мене прогнамши…

– Так, ну-ка рассказывай! – потребовал Игорь.

Федюню прорвало – заговорил все быстрее, едва не захлебывался.

– С поутре́ пошканды́бался я к ёй, свататься, я по ужинны́м дням завсёгда сватаюся, а то и по гладны́м тож, пришканды́бал, дай, думаю, оградку ёйную переско́чу, эким, думаю, добры́м моло́дцем покажуся, и переско́чимши, да ножкой зачепимшися, да упамши, колешко расшибимши…

Он судорожно набрал воздуха, продолжил:

– Лёжу на брюхе́, боляве́ мене – и-и! Слышно́ – дверка отворимшися, ноженьки топочут Лавунюшкины, голосишко ёйный мило́й: ай расшибимшися, Федюнюшко? Взыграло́ мене, подвскочимши я, да к ёй, красави́це моёй, кинумшися, колешку не чуюмши, да Лавунюшку обнямши, а ёна мене тож обнямши, плачем обоё. А я ёй тихохонько: Лавунюшка… А ёна мене тихохонько: Федюнюшко… Я ёй: Лавунюшка… Ёна мене: Федюнюшко…

Рассказчик задохнулся, всхлипнул, стал икать. А Игорь подумал: ну в чистом виде кино. Санюшка – Митюнюшка – Санюшка – Митюнюшка… Мелькнуло: опять советская классика; этот-то чудик, положим, по «гляделке» смотрел, а вот у меня – не пойми откуда. Но как мелькнуло, так и погасло. Федюня справился с икотой, возобновил повествование.

– Ну, думаю, добимшися я свово, таперя обженюся. Тут-то беда и постряслася. Обмякши невёстушка моя, ручки от мене отпустимши, да и сползамши по мене на мать сы́ру зёмлю, ни жи́ва ни мёртва. Лежит, сердечко мое, то ль дышит, то ль коченёет, не пойму. Я уж рядком на колешки памши, головушку ёйную обнямши, слезы тако́ся и капаюмши. Тута народцу набёгло страсть, слышу – погнали мальца-гонца за лека́ркой. Я бы и то побёг, да куды мене за мальцом-то угнатися, да с колешком болявы́м, да пальтешку порвамши, гля… – Он показал на дырку в своей хламидке. – Прибёгла Мерюлька-лека́рка, с ей ишшо друга́, таку́ не знам.

Мерюлька-лека́рка… Странное имя… Но – врач! И созвучие имеется, пусть отдаленное. С Федюни что взять, он любое слово перековеркает… Эх, разминулись с этой Мерюлькой… Ненамного же опоздал! На час раньше вернуться бы! Дальше давай, Федюня, дальше! Тот, впрочем, и не собирался останавливаться,

– Мерюлька кричит, подь, мол, вон, дедуля, мешаш нам! Ишь како́, дедуля ёй… Уча́ли ёнё Лавуню мою пользова́ти, дале в фатерку понёсши. Долго́ ли, коротко́ ли, выпёрлися из фатерки, злые, страшны́е. Мерюлька мене рыкаёт: живая твоя жонка, кушать хотит, подь, мол, к ёй, корми ёя. И убёгли. А я-то в фатерку Лавунюшкину побёг, а ёна мене с порога кричит, подь, мол, вон отседова! Ты, кричит, как есть виноватый! Заплакамши я, да и ушканды́бамшися, таперя тута маюся. Колешко аж свёрбится, сердечко колоти́тся…

Умолк обессиленно.

– Так позвать сюда снова ту Мерюльку, колено твое полечить! – предложил Игорь.

Федюня помотал головой, ответил решительно:

– Ни в жисть! Злые ёнё… Лутшэе сдохнуся! Тем боле, жисть не мила…

От него сейчас ничего не добьешься, понял Игорь. Стресс, шок, депрессия… Все же сделал попытку:

– И потолковать нет желания?

– Какоё тама толко́вати…

– Ладно, – сказал Игорь. – Не горюй, все уладится. Жива твоя ненаглядная, это главное. Успеешь еще на ней жениться, все к тому идет. А колено твое – покажи-ка мне.

Оба колена выглядели жутковато – просто потому, что нечеловеческими были… Но правое, действительно, заметно распухло. Игорь деликатно ощупал ушибленное место. Болевого синдрома не добился. Достал аптечку, нанес мазь противовоспалительную-обезболивающую, усмехнулся – вот же чудно́е какое первое применение современных медсредств большого мира здесь, в мире выморочном. Подумал: сердечное что-нибудь ему дать? Решил не рисковать: мазь – одна история, да и неизвестно, впитается ли через эти складки кожи, а впихивать что-то людское вовнутрь нелюдского организма… железо жрущего… нет, лучше воздержаться.

Тихо проговорил:

– Федюня, дорогой, очень важно, еще раз тебя спрашиваю: где мне ту Мерюльку-лека́рку разыскать?

– Баямши тобе надысь, – безучастно откликнулся тот. – На отшибе, бо муданка ёна. А где есть тот отшиб, тогось не знам. Мож, кто знат, а я не знам.

– А Шушульку?

– Тож баямши. Тож не знам.

Ступор, понял Игорь. Ну, пусть приходит в себя. Бедняга…

– Отдыхай, друг, – сказал он. – Колено скоро успокоится. Ты полежи пока, не нагружай его.

Федюня тяжело поднялся, прохромал к двери, скрылся в «фатерке».

А мне, решил Игорь, сначала на «нуль», потом на прочие уровни, потом территорию обследовать. Если удача выпадет – натолкнусь, хотя бы на Сашу-Шушульку. А должна выпасть! До сих пор все было мимо да мимо, но вот, кажется, становится покучнее, а там, глядишь, и не промахнусь.

Стрелять так стрелять.

Глава 16. На-Всё-Про-Всё. Дата: неопределенность

В старых-престарых фильмах про войну бывают такие эпизоды: перед началом какой-нибудь важной операции – боевой ли, разведывательной, или, например, перед тем, как крикнуть: «От винта!» и улететь на решающее задание, – командир говорит: «Сверим часы, товарищи!»

Игорь вспомнил это – чисто схематично, – собираясь на уровень «нуль». Сверять часы ему было не с кем, но он все же сверил – с самим собой. Швейцарская механика показывала относительно точное марьградское время – половина седьмого (очевидно, вечера) с несколькими минутами. Решил оставить эти часы у Федюни: там, наверху, они опять пошли бы нормальным темпом, рассинхронизировались бы со здешним быстрым временем, высчитывай потом… Снял их – на запястье ощутилась непривычная пустота, – сунул в кармашек рюкзака.

На японском приборе было 12:38 десятого уже июня. Десятого! А по Москве, согласно подсчетам Игоря, только начинался вечер седьмого числа… Сплю тут какими-то урывками, подумал он, ем-пью когда попало… образ жизни веду нездоровый, поизносился за сутки с небольшим, ха-ха. Шутка, заверил он неведомого слушателя. Опять несмешная? Ну, чем богаты…

Переоделся в камуфляж, на пояс добавил миноискатель и второй фонарь. Вперед.

Зафиксировав знакомый щелчок, остановился на площадке перед ведущими наверх ступенями. Еще раз сверил часы – засек показания на правом запястье. Дисплей сообщил: десятое июня, 14:06. Секундочки сменяли одна другую степенно и правильно. Во всех отношениях по-московски, улыбнулся Игорь.

Поднялся на уровень «нуль». Ручной фонарь закрепил на поясе в боевом положении – лучом вперед. Включил его. Включил и налобник. Развернул миноискатель. Двинулся в непонятное пространство, шутовски названное кем-то слободкой. Кем-то… да наверняка все тот же Шушулька балуется…

На усеянном неопознаваемым хламом полу выбрал траекторию типа «волна»: к правой стене, потом по плавной дуге к левой, опять к правой, опять к левой… Казалось, так меньше шансов пропустить что-нибудь существенное. Оно, существенное, таки встретилось: минут через сорок пути пискнул миноискатель, и Игорь увидел слабо блеснувшую среди обломков тонюсенькую проволочку. Еще через полтора часа обнаружилась вторая, она оказалась надорванной. Никаких следов разрушительного взрыва не было – похоже, подтверждалась гипотеза об «импотенции» боеприпасов внутри периметра Завода. Но Игорь все равно похвалил себя за бдительность, а растяжки аккуратно обошел.

Время от времени он оборачивался; преодоленное пространство неумолимо окутывалось густым молочно-белым туманом. А то, что ждало впереди, вполне просматривалось, хотя и в полутьме. Только смотреть было до поры не на что: гладкие стены, гладкий потолок, не дающие света квадратные окошки – может, этот корпус находится внутри другого, более крупного? – вот же бред, – заваленный черт знает чем пол. И все это – сколько глаз хватало.

Пора смотреть настала на исходе четвертого часа пути, когда Игорь уже подумывал поворачивать обратно. Казалось, края этому убожеству не будет, и все сильнее раздражало ощущение бессмысленной ирреальности – за четыре часа он преодолел больше восьми километров по своей «волне», а по прямой, ну хорошо, пусть шесть; да не бывает таких заводских корпусов! И граница Завода, проклятая оболочка объекта 31, должна бы остаться уже далеко позади, а никаких признаков! Но впереди, наконец, появился свет.

Игорь пошел к нему, теперь по прямой, хотя по-прежнему предельно осторожно, контролируя каждый шаг. Утомительное занятие, а ничего не поделаешь.

Идти до цели пришлось еще минут сорок. Унылое пространство закончилось такой же унылой бетонной стеной, но в ней, посередине, красовалась мощная дверь, явно бронированная, почему-то зеленая, а в двери, на уровне глаз – маленькое, сантиметров тридцать на тридцать, окно, забранное частой решеткой из толстой арматуры. Вид из окна был что надо: знакомая цепь вагонеток. Стояли они не на рельсах, а прямо на земле – значит, понял Игорь, это те вагонетки, которых быть не должно, да их и нет, они морок, на второй сторона периметра, и если пойти направо вдоль их ряда, придешь почти к Заливу. И казались эти вагонетки целыми и невредимыми, так же, как там, где он накануне – что, правда накануне? да правда, правда! – проникал на Завод. Снаружи – насквозь изрешечены, а изнутри – лишь немного коррозией приголублены.

Он внимательно осмотрел дверь. Ни ручек, ни замочных скважин; но все-таки это дверь, потому что петли есть, три штуки, только потайные, не добраться до них. Саму дверь резачок не возьмет, мало каши ел… Оконную решетку? Ее, может, и возьмет, да только в это окно разве что кошке пролезть…

Вагонетки заслоняли вид на внешний мир. Ну и нечего сейчас на него пялиться. Тем более – обманку показывают, скорее всего. Иллюзию. Фуфло гонят. Кто гонит, зачем гонит – неизвестно, но факт, что гонит.

Так. До упора здесь добрался? Добрался. Вот и будь доволен. Этот пункт программы вычеркиваем: выполнено.

Игорь тронулся обратно. Двигался немного быстрее, причем по прямой, по оси этой идиотской «слободки». Действовал в режиме автомата, был собран, зафиксировал еще три растяжки, из них две надорванные. У выхода из корпуса снял показания: пройденный путь – семнадцать с чем-то километров, затраченное время – около восьми с половиной часов.

Вышел наружу, все так же осторожно прошагал направо, до угла здания и еще немного дальше, остановился, повернулся, посмотрел – да нет ничего похожего на километры и километры! Ну, метров триста, может, этот корпус в длину… Собственно, того и ожидал.

Вернулся внутрь, спустился к входу на уровень «раз-раз». Еще раз проверил время – на дисплее одиннадцатый час вечера. Подсчитал, поздравил себя: по Москве уже следующее число, восьмое, где-то четыре утра. А в секторах и «ужинны́е» сутки закончились, и «гладны́е», и новые «завтрашны́е» начались, там подъем скоро.

Привел инвентарь из боевого положения в походное, скупо глотнул из фляжки, выкурил сигарету. Дойти до Федюни, поесть, поспать немного. И потом – системно обшаривать уровень за уровнем вниз.

***

На столике валялись три нетронутые «желёзки», стояли кружка с водой на донышке и плошка с кислотой. Бр-р-р. Игорь сбросил амуницию, заглянул в отхожее место. Федюни там не было. Пришлось посетить «фатерку». Тоже пусто.

Осмотрелся. Прежде он здесь не бывал, а сейчас, в отсутствие хозяина, чувствовал себя и правда шпионом. Ничего-ничего, не замышляючи же худого… Поймал себя на заразности Федюниной манеры изъясняться, тряхнул головой, сосредоточился.

Обстановка была спартанской. Пыльная лампочка под потолком; узкая койка, кое-как застеленная одеялом типа армейского; низкие столик и табуретка; по стенам несколько полочек: две баночки из-под кофе, скудная стопочка «желёзок», явно не из тех, что Игорь приносил, баклажка зеленого стекла – вероятно, кислота; на полочке в ногах койки – две старательно сложенные и на вид относительно чистые хламидки из серой мешковины; на полочке в головах койки – журнал «Работница», августовский номер 1956 года.

На полу, в углу – еще одна хламидка, вполне грязная.

Что ж… похоже, совет да любовь все же состоялись. Судя по всему, сидел Федюня, горевал, железяки жевал, потом встрепенулся, переоделся в чистое, сгреб «укусно́е», да и ходу к зазнобе своей. А она, значит, его приняла. Теперь милуются…

Интересно, она его со свету сживет или он ее словоблудием доконает?

Ну и мысли, устыдился Игорь. Никому такого не желаю! Просто шучу… опять по-дурацки…

Ладно. Дальше – как планировал: перекусить, поспать, все это – понемногу. И – в разведку, она же поиск наобум, по нижним уровням, которые у аборигенов числятся верхними.

Подкрепился следующей порцией спецпайка; мельком отметил, что запасы почти уполовинились, этак скоро придется направленно искать нормальное человеческое пропитание; поставил в супергаджете побудку на четыре часа вперед – своего времени, стало быть, час себе отвел, ну и хватит. Авось, Федюня раньше срока не потревожит – не до того ему: счастливые – они, известное дело, чего не наблюдают.

Вернул на руку механику, глянул вскользь – все верно, в Марьграде десятый час утра. Переоблачаться не стал – прилег в чем был.

***

Отправляться на «поиск наобум», однако, не пришлось. Игорь очнулся не от сигнала с правого запястья, а от еще не слышанного здесь стрекота – впрочем, очень даже знакомого по прошлой жизни. Мотор! Двигатель внутреннего сгорания! Не особенно мощный, но зато, похоже, без глушителя! Приближается! Вспыхнуло в мозгу: «самоедка с фурчалкой да светилкой». С противоположной стороны сектора отдаленно, но отчетливо донеслось знакомое: «Ребзя, тикаем!»

Он рывком сел на скамье, вскочил с нее, кинулся к выходу. Не успел: мимо него довольно быстро проехало нечто двухколесное, похожее на мотороллер, с чуть пригнувшимся человеком на сиденье. Пускаться вдогонку было бессмысленно; ничего, ничего, возбужденно сказал себе Игорь, он укатил-то туда, к концу сектора, там тупик, вернется рано или поздно. Стоять, ждать!

Всмотрелся в ту сторону, вслушался. Легкое облачко выхлопа оседало, звук удалялся, потом вовсе затих. Человека и его транспортное средство было толком не различить: еще и ракурс – прямо в спину. Ждать, ждать! И спокойнее!

Мазнул взглядом часы, пересчитал на нормальный ход времени. Получилось – минут сорок ухо давил. Нормально. Не до сна.

Закурил. Подумал: реквизировать у Федюни одну мою баночку, приспособить под пепельницу… Цыкнул на себя: стой-жди!

В коридоре – ни души. Попрятались местные: известное дело, боязно́ им – один мудан стоит столбом посреди, другой мотается туда-сюда, да на моторе, жуть… Сюда? Ничего-ничего, раз туда мотнулся, значит, и сюда мотнется!

Опять застрекотало. Е-еду-ут! – непрошенно вспомнилось из еще какого-то старого фильма.

Игорь отступил чуть в сторону, поднял руку – будто такси ловит. Ездок стал хорошо виден. Потертый синий комбинезон, на ногах короткие боты, на голове обычная кепка. Притормозил, совсем остановился, спрыгнул со своего – точно, мотороллера, допотопного какого-то, но, вроде, заботливо ухоженного. Спереди фара, она же, ясное дело, «светилка»; перед ней и чуть ниже хитроумно закреплена проволочная корзина, вроде тех, какими в супермаркетах пользуются; в корзине сумка из черного кожзама, плотно набитая, явно инструментальная.

Человек ростом с Игоря, а возрастом, такое впечатление, постарше лет на пятнадцать. На вид – типичный квалифицированный рабочий. Глазки маленькие, умные, с хитринкой; нос смешной уточкой; седина, морщины; руки в меру заскорузлые, но наверняка умелые; худощав; даже, можно сказать, тощ.

Реликт, оценил Игорь. Осколок прошлого, очень даже стыкуется с древним номером «Работницы» в Федюниной «фатерке». Однако чувствует себя здесь этот осколок более чем на своем месте. Как было бы в том мире, что остался за периметром, – сказать трудно, а здесь – нормально.

– Здрасьте, – произнес реликт.

Было неясно – то ли это приветствие, то ли удивленный возглас.

– Здравствуйте, – вежливо отозвался Игорь.

Ездок протянул руку, Игорь отреагировал как водится между людьми, не имеющими причин не уважать друг друга. Рукопожатие оказалось взаимно крепким.

– Какими судьбами? – спросил ездок. – Вы кто и откуда?

Потянуло было схулиганить – назваться Маньяком Путником. Сдержал дурацкий порыв, сообщил полные свои фамилию, имя, отчество. Добавил:

– А насчет «откуда» – верьте-не верьте, но оттуда, – он неопределенно махнул рукой и пояснил: – Из-за периметра.

Его собеседник присвистнул.

– Ну и ну… И давно? Да, я – Речицын Александр Васильевич, будем знакомы. Так давно ли? И вообще… не шутите?

– Давно ли? Как посмотреть… По-настоящему, наверное, с позавчерашнего дня… Да никаких шуток, что вы! И тайн никаких! Все расскажу, как на духу. Может, присядем? – Игорь сделал приглашающий жест в сторону Федюниного отсека.

– Нет, – сказал Речицын после короткой паузы. – Давайте, Игорь Юрьевич…

– Давайте лучше просто Игорь, а?

– Ага. А я просто Александр. Так я что предлагаю: давайте по-другому сделаем. Я же не один, там же еще мужики, – он посмотрел на пол. – А вам зачем два раза повторять? Мне-то любопытно, аж чешется, но потерплю. Потому давайте так: я сейчас вроде как на обходе… лампочки поменять, то да се… управлюсь быстро, потом спущусь… Вот где вам дорога есть, а где нет, это ж мы не знаем… Вы-то спускались?

– До уровня «три», – ответил Игорь.

– На третий-то и здешние свободно… Конечно, если вы из-за самого периметра, так, верно, всюду пройдете… Ну да что гадать? Часы у вас, вижу, есть. Бегут, небось, как угорелые?

– Не то слово, – подтвердил Игорь. – Вчетверо быстрее, чем положено.

– Ага. Три девяносто восемь коэффициент, умники вычислили. Короче, мне нужно минут сорок пять моих личных, быстрых это будет три часа. Только я-то на колесах, а вам-то – ножками… – Александр пошевелил губами. – Через семь часов быстрых я вас ждать буду на седьмом уровне, у спуска на восьмой. Схемы спуска – все однотипные, что с первого на второй, что дальше. Договорились?

– Конечно! – сказал Игорь. – Я пока тут хозяину моему записку, что ли, напишу: мол, отлучился по-английски, но вернусь обязательно. А то неудобно как-то… он странный, но хороший.

– Федюня-то? – Речицын засмеялся. – Он тут, пожалуй что, один такой. А куда ж он запропастился?

– Брачные игры у него, – скупо объяснил Игорь. И спросил: – Кстати, то и дело упоминает Шушульку. Это, простите, Александр, не о вас?

– А то о ком же… А вот девчата мне другое погоняло прилепили, повеселее: На-Всё-Про-Всё. Ну, Игорь, погнал я. До встречи.

Самое главное выяснять – про «Мерюльку-лека́рку» – потом, потом, решил Игорь. На десять тыщ, как на пятьсот, – ни к чему это.