Текст книги "Марьград (СИ)"

Автор книги: Юрий Райн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 23. Оттепель. Дата: неопределенность

…чился.

Нет, теперь включился. Осознал это, приоткрыл глаза. Под потолком пара ламп дневного света. Не горят. Лежать мягко. Укрыт чем-то легким, но теплым. Пощупал. Да, одеяло. Подушка под головой. Слегка нагрелась. Потер ногу о ногу. Похоже, раздет.

Услышал тихое:

– С добрым утром.

Повернул голову. Она. На стуле рядом с его койкой. Коротко остриженные каштановые волосы. Серые глаза сейчас почти черны. Взгляд напряженный. Просторная светло-салатовая куртка, на шее стетоскоп.

Откашлялся, ответил:

– С добрым утром.

Сел на койке. Так и есть, раздет. Осмотрелся. Типичная одноместная больничная палата. У противоположной стены столик на колесиках, на нем склянки, резиновые трубки, тонометр, какие-то нехитрые приборы. Над столиком неяркая лампа на гибком держателе. В дальнем углу инвалидное кресло. Рядом то ли скамья, то ли короткая кушетка, накрытая простынкой.

– Как вы чувствуете себя? – спросила Марина, пряча глаза.

– Да нормально…

Чертовщина какая-то.

– Тогда, пожалуйста, пересядьте вот сюда, – Марина показала на кушетку.

– Я не одет, – пробормотал он.

– А я врач! Врачея, точнее, но это все равно… Необходимо прослушать вас. И давление измерить. Хотя бы это. Не капризничайте!

– Да я ничего…

Решился, приподнял одеяло. Слава Богу, трусы на месте.

…Через несколько минут Марина подвела итог:

– Ничего патологического не прослушивается, давление в норме, визуально тоже норма. Но, полагаю, необходимы еще сутки покоя. Так что с вами было? У вас есть соображения? Перепугали нас до смерти…

Снова вспыхнуло воспоминание об инструктаже. И дополнилось: низенький пухлый малый, позывной Бурят, заканчивает тем, что после двенадцатичасовой отключки целесообразны двенадцать часов без подвигов. Без суперменства. Постельный режим не обязателен, но подвиги категорически не показаны. Опять же, говорит, на ваш страх и риск, но учитывайте: организм потребует восстановления, а вам может приспичить повторить инъекцию, так вот это чревато форсированным привыканием, наподобие наркозависимости в крайне тяжелой форме, и, в дальнейшем, при неразумном вашем поведении, нарастающим отказом всех систем с практически неизбежным летальным исходом. Три-четыре таких сеанса – и ку-ку, заключил тогда Бурят.

Спасибо, подумал Игорь, что стимулятор хотя бы не такой свирепый, каким кололи бойцов в недоброй памяти годы нестабильности: те продолжали переть в атаку с чуть ли не оторванными руками… Вслух он проговорил:

– Есть соображения. Сутки не сутки, а половина суток нужна. Черт побери…

– Александр Васильевич сказал, вы принимали что-то стимулирующее. Предположил, что причина в этом.

Игорь кивнул. Смущенно признался:

– Азарт зашкалил… Нужно было поддержать силы, а о последствиях совершенно забыл… Ишак… – Добавил: – Можно я уже оденусь?

Марина улыбнулась, но как-то невесело:

– Мужчины… как мальчишки… Одевайтесь, конечно. Приводите себя в порядок, санузел вон там. Потом завтракать. И попробуете объяснить мне хоть что-нибудь, хорошо? Я вообще ничего не понимаю… И простите за вчерашнее. Нервный срыв, наверное.

– Женщины – как девочки, – перефразировал Игорь. – Между прочим, я тоже мало что понимаю. А, кстати, Саша… в смысле Александр Васильевич… он где?

– Помог мне доставить вас сюда, раздеть, уложить. Побыл немного, ушел к себе, в Резиденцию. Просил известить, когда в себя придете. Вот, пока вы будете собираться, я и извещу. Не переживайте, я подглядывать не буду, – опять улыбнулась, – я выйду, оттуда и позвоню. И переоденусь заодно, не в хирургическом же оставаться. У меня кабинет – соседняя дверь.

***

Завтракали вдвоем, в маленькой, довольно скромной кухоньке. Игорю досталось место спиной к двери. Пришлось немного сдвинуться – чтобы хоть краем глаза видеть вход. Давняя привычка, откуда взялась – не вспомнить.

Дверь приоткрылась, показалось женское лицо, Марина махнула рукой, сверкнула глазами. Дверь тихонько закрылась.

Девушка, похоже, собиралась с мыслями. Молчание затягивалось. Прервал его Игорь.

– Марина, – заговорил он, – во-первых, спасибо. За завтрак, конечно, и, еще более конечно, за заботу. Я там, в оранжерее, наверное, сломал что-нибудь, когда валился… Прости… те…

– Нет, обошлось без жертв… Пожалуйста, обращайтесь ко мне на «ты». А вот как мне к вам обращаться – не знаю.

– Если «тыкать» неловко, то не вопрос – «выкай».

– Естественно.

– Я понимаю. Я же теперь старше намного. Хотя и не понимаю… Ладно, на «вы» так на «вы». Но только по имени, без отчеств!

– Имя как раз и есть первый вопрос, – очень тихо сказала Марина. – Но прежде вот что: вы, наверное, принимаете меня за Осокину Марину Станиславовну? Каким-то чудом помолодевшую? Может, думаете, время, раз уж взбесилось, то где-то, для кого-то вспять двинулось? Думаете, этак я скоро в девочку превращусь, потом гукать стану, потом… не знаю что потом…

Игорь напряженно смотрел на нее.

– Ну так ошибаетесь. Да, я тоже Марина и тоже Осокина. И следую, как все, от рождения к смерти. Только отчества у меня нет. Понимаете?

– Все меньше и меньше.

Она засмеялась – нервно, почти истерически.

– Не надо волноваться… – начал Игорь. Тут же осознал, что ляпнул глупость. И рискнул. – Не надо, Гуттиэре.

Марина резко оборвала смех.

– Точно! Гуттиэре! Мама упоминала, да я и сама немножко помню! Но вы-то, Игорь, никакой не Ихтиандр! Ну? Дошло до вас? Дочь я Марины вашей Станиславовны! То есть не вашей, конечно, ее Ихтиандра звали Андреем, иногда Ихти-Андрюшей, а я ее дочь, а она завещала ждать его, а не вас, никакого не Игоря, ну, Игорь, Игорь, Игорь, поняли?! Откуда же вы…

Она внезапно успокоилась. Сказала:

– Мамы нет в живых. Уже больше года как нет, если по медленному времени. А по моему времени – почти два с половиной. О подробностях сейчас не хочу и не могу. Ее нет, а во мне сохранилась часть ее памяти. Кое-что – наверное, то, что считала главным, – она мне рассказывала, а кое-что я помню этой памятью. И про Гуттиэре с Ихтиандром, и про его имя, и как выглядит. Мама говорила: он придет, и все здесь изменится. А пришли – вы. Суррогат какой-то, простите уж… Может, объясните хоть что-нибудь? Хотя бы – откуда вы взялись? Это же с ума сойти недолго!

Ажитация заразительна, почувствовал Игорь. Справился с собой, ответил спокойно:

– А пришел – я… Не знаю, может, все-таки что-то и изменится здесь… А для начала – попробуй представить: вот я, кто бы я ни был, прихожу к… пусть не к любимой, пусть к друзьям, или к родителям, не важно… прихожу, говорю: здравствуйте, а мне в ответ: ты кто?! Так что насчет «с ума сойти» ты не одинока. Тем более, ты с Мари… с твоей мамой одно лицо, и фигура одна, и голос. Кстати, пока не начал о себе рассказывать, поведай – а папа твой кто?

– Понятия не имею. Умные мужчины решили, что продолжать род нужно анонимно. Инкогнито. И чтобы никто не знал, кто чей ребенок. Даже они, мужчины эти, чтобы не знали. А мама говорила, может, в шутку, а может, и нет, что мы, девочки, – результат партеногенеза. Знаете, что такое партеногенез?

– В курсе, да. А мама твоя, и правда, фантастикой увлекалась. Да и ты… мысль о женщине, растущей в обратную сторону, – это оттуда, из фантастики… Ладно. По существу.

Изложил, не вдаваясь в ненужные подробности, о том, как приехал в этот регион и остановился в Поселке, как ездил к Заводу и нащупал место для проникновения, как добился содействия профессионалов, как действительно совершил прорыв и что было дальше в течение двух безумных суток. А почему приехал, почему прорывался – об этом сказал просто: помню мою Марину, жить без нее не могу. Или могу, но не хочу. Нет, даже не так: смерти не жажду, но и жизни тоже, такая жизнь бессмысленна. Нет, и не так… Не могу передать, не могу слова подыскать. Любовь? Всепоглощающая? Хмыкнул: да ведь тоже слова, не более. Заключил:

– А почему оказался не тем, это опять же из фантастики только и могу предположить. Или из религии. Из мистики. Переселение душ. Что-то в этом роде. Бред. Ну, поняла что-нибудь?

Марина покачала головой:

– Скорее менее, чем более. Но все же хоть что-то. Спасибо… Да, спасибо, Игорь. Но что дальше?

– Знаешь, девочка, – очень серьезно произнес он, – не сочти за попытку втереться в доверие или что-то в этом роде, просто прими к сведению: ощущаю, причем по нарастающей, отношение к тебе… ну, как к родной… как к дочке. И, между прочим, не исключаю, что есть для этого и реальные основания, а не только мистические. У меня такая аномалия с памятью – так может, не у меня? Может, у мамы твоей была аномалия? Пойми, я же помню, будто вчера… я же ее сюда, на практику эту, будь она проклята, сопроводил… мы на три дня раньше приехали, провели их вдвоем, на Заливе, сказочно… а потом я уехал, по работе что-то требовалось, точно не помню… Я с тобой сейчас предельно искренен. Хотя вообще-то, – Игорь заставил себя улыбнуться, – я больше интроверт.

– Да. Мама про эти три дня вспоминала. Как они с Андрюшей на Заливе… Не знаю я, у кого что с памятью, но мама завещала ждать его и была уверена, что я его почувствую. А вас я не чувствую, извините.

Она помолчала, вдруг нахмурилась, сказала, словно решившись на что-то:

– И спасибо за откровенность. Я на нее отвечу тоже искренне. Дочкой вашей я быть никак не могу, по времени не сходится. И его, Андрея, дочкой – тоже. Я гораздо позже родилась. А чувствую… да, что-то чувствую. Пока не разобралась, что́ именно. Во всяком случае, неприятия нет. За вчерашнее еще раз простите… Неприятия нет. Скорее, наоборот. Но все равно – что дальше?

– Дальше, – ответил он, – я позволю себе, как было рекомендовано, провести в относительном покое, без подвигов, еще несколько часов. Чтобы не сдохнуть невзначай. Жесткая вещь этот стимулятор. И дальше воздержусь его применять без крайней необходимости. А еще дальше – спущусь в Резиденцию. К Ивану и прочим. Буду думать, а они, ну вдруг, тоже придумают что-нибудь. Вообще-то есть такое наглое намерение – спуститься туда с тобой вместе.

– Да вы что? – засмеялась Марина. – Для меня, для всех нас…

– Знаю-знаю, – перебил Игорь. – Непреодолимо. Но я в последнее время стал уважать свою интуицию. А она мне нашептывает… ну, пока невнятно… Кстати, а что Саша? В смысле Александр Васильевич?

– Дядя Саша он для меня, чтоб вы знали… Да, мы с ним поговорили. Решили, что нужды в нем сейчас нет, но остаемся на связи. Как только, так сразу, это он сказал. – Марина улыбнулась, наконец. – И отправился по делам. Он же у нас…

– …На-Всё-Про-Всё, – подхватил Игорь.

– Да. Это его так мама прозвала… Хорошо. Если вы отложили подвиги, – опять улыбнулась, – давайте вернемся в ту оранжерею, а? Я с вами побуду. Правда, назначала на сегодня большой тотальный медосмотр… но уже сказала девчонкам, что откладываем. Форс-мажор потому что!

Встали. Забавно, подумал Игорь: я весь в черном, а она – в белом. Блузка навыпуск, брючки, мягкие спортивные туфли. Пробормотал:

– Лебединое озеро…

– Что?

– Да так… Черно-белые мы с тобой.

Улыбнулась почти весело.

Кажется, оттаивает девочка, порадовался Игорь.

– Что ж, веди в оранжерею.

***

К оранжереям шли бодрым шагом, в оранжереях – медленно, в самом конце дальней оранжереи остановились.

– Таки сломал я куст, – констатировал Игорь.

– Главное, сами не сломались, – отмахнулась Марина. – Бросьте это, смотрите – туда!

Да он уже и сам смотрел. И накануне тоже видел, только было совершенно не до того – лишь краем сознания отметил ирреальность картины. Сейчас оценил ее в полной мере.

Лес. Лужайка. Трава. Цветы какие-то. Птички – их, правда, не слышно. Солнечные лучи из-за высокого белого облачка на синем небе.

Иллюзия. Вроде тех вагонеток, только подлая: манит же. Манить и обманывать – однокоренные слова, невпопад подумал он. Вслух произнес:

– Так. Это дело надо проверить.

Шагнул вперед. Приостановился, выжидательно взглянул на Марину.

– Да вы что? – сказала она. – Здесь же не пройти! Здесь даже дяде Саше не пройти, и другим Свящённым тоже! Все пробовали! Я потому это место и не люблю: зовет к себе, а не подпускает! Девчонки с удовольствием глазеют, а я нет.

– Я же вчера тебя здесь обнаружил, – удивился Игорь. – Вот в этом вот креслице.

– Вчера я просто сбежала от всех. Сидела, да, но… смотрела и не смотрела…

Игорь ощутил вдруг биение крови в висках. Затем сердцебиение почувствовалось в грудной клетке.

– Так, – повторил он. – Ты постой, а я все-таки попробую.

И сделал следующий шаг.

Неслышимый щелчок. Взгляд на часы: идут по-нормальному. Взгляд под ноги: плотно слежавшийся песок, а дальше травка.

Обернулся. Марины как не было. Оранжерея есть, причем одноэтажная, с черепичной крышей. Небо есть, сколько глаз хватает. А девушки нет. Опять фокусы, яростно подумал он. Озаботился: она там волноваться будет – он-то для нее, наверное, тоже пропал. Решил: я быстро.

Полный вперед!

Облачко откатилось, показалось солнце. Обычное солнце.

Прислушался. Щебечут те птички, щебечут. И насекомые какие-то звенят.

Миновал опушку, ладонью потрогал одно дерево, другое. Обычные деревья. Молодая листва. Выкурить сигаретку в этом, чтоб его, весеннем лесу? Хулиганства ради?

Нет, не стоит задерживаться. Жаль, но негоже так с девочкой. Пройтись тут как следует – необходимо, но – позже.

На обратном пути быстренько нарезал на опушке букетик ландышей. С ними вернулся в оранжерею. На этот раз протиснулся не без труда – ощущалось какое-то вязкое сопротивление. Вот был бы номер, подумал он, если бы проход закрылся наглухо.

Марина стояла, как изваяние. Протянул ей цветы. Взяла, словно во сне. И заплакала. Один в один моя Марина, плачет так же красиво, лицо не искажается…

Игорь обнял ее, содрогающуюся, почувствовал на груди горячее. Слезы… Почти невесомо погладил по волосам.

Потом Марина шагнула назад, хлюпнула носом, призналась:

– Ночь не спала, в голове каша… Мне нужно часа четыре… по вашему счету времени, по медленному.

– Ты всю ночь около меня просидела?!

Она не ответила. Сказала задумчиво:

– Или стимулирующее ваше попробовать…

– С ума сошла! – возмутился Игорь.

– А что?

– Да то! И вообще, у меня его с собой нет, все внизу, а это – пока туда, пока обратно…

– Можно ускорить: дяде Сашу позвоню, попрошу, он до десятого поднимет, я навстречу…

– Думать забудь! Все, закрыли тему!

– Строгий вы… – с едва заметной ноткой лукавства обронила Марина. – А я балбесина! – Игорь вздрогнул, услышав словечко его Марины… – Балбесина! Вам же покой показан, совсем забыла! Тоже мне врачея… сопливая… Все правильно, часа четыре, а вы как раз подумаете в тишине – что дальше? Хорошо? Я вас сейчас устрою, пустующих комнат много, и к себе пойду. Дяде Саше только позвоню и прилягу. А потом зайду за вами. Хорошо? Да не смотрите на меня так, у меня глаза красные и нос распух!

Все точно, оттепель. Но правда – дальше-то что?

Поживем-увидим, в который раз подумал он.

Глава 24. Otius, profundius, portius. Дата: неопределенность / 09.06.49, среда

Пребывать в покое, когда тебя мощно тянет куда-то, – дело мучительное.

Игорю вспомнилось, как знакомый – что за знакомый? нет, это в плотном тумане – рассказывал: ставили ему в сердце стент, через паховую вену вводили. Все хорошо сделали. А закончили, отвезли в палату, на койку перегрузили и говорят: давайте ногу вашу привяжем, вам же сгибать ее приспичит. Согнете – ка-ак хлынет кровища! Чуть промешкать – и светлая вам память… Тот знакомый гордо отказался, решил силу воли проявить. Хвастался потом: целую, мол, ночь пролежал, ногу так и не согнул. Герой, ага…

У меня тут, усмехнулся Игорь, кровища не кровища, но тоже… Надо ж было додуматься в псевдо-(или не псевдо?) – лес попереться! Сказано же: подвиги отложить!

Что это я так о себе пекусь? – чуть не устыдился он. Всю жизнь, сколько помню, пренебрегал всякими ЗОЖами и прочим, до легкомысленности. Возразил: не о себе пекусь! Миссия у меня! Глупее всего было бы сорвать ее из-за пофигизма.

Устыдился уже совсем: миссия, скажите пожалуйста… о деле давай, о деле, и без пафоса, обалдел, что ли, всегда же ненавидел пафос!

Так, спать невозможно. Посмотрел на часы, чертыхнулся. Они же со вчерашнего вечера в режиме «два к одному», толку ли на них глазеть. Что-то вычислить можно, пусть и приблизительно. Но необходимости нет. По ощущениям – объективно сейчас что-то около полудня. Девятое июня, конечно; угу, скоро стукнет трое суток «миссии» – теперь употребил слово с иронией. Юбилей, однако.

Спать невозможно и не нужно – а нужно думать: что дальше?

Первое: считать себя полностью восстановившимся и – опять иронично – готовым к подвигам. Нет, это даже не первое, это нулевое.

По-всамделишному первое: обследовать квази-(или псевдо?) – лес как следует. Зачем? А затем, что вдруг там, в глубине неведомой, обнаружится граница Завода и через нее выход в мир? Ага, как же, на уровне минус девятого этажа… Впрочем, здесь все может быть, но… Выход? Одному? А Марина? А остальные?

Скомандовал себе в манере Коммодора: а-атставить! И еще скомандовал: учитывать пока только Марину. Об остальных – потом.

По-другому всамделишному первое: попробовать протащить Марину через так называемую перепонку. Из леса она туговатая какая-то… Значит, пойти, допустим, в жилые уровни Местных. А оттуда – на поверхность. Проверить свой проход – вдруг открылся?

Кстати, а что вообще изучено на территории Завода, кроме этого марьградского корпуса и его подземелий? Надо спросить у Саши, у остальных.

Вот. Настоящее первое: попробовать провести Марину к ним, вниз! Помнится, там и «перепонка» самая слабенькая. А интуиция – он прислушался – не намекает ли, что есть такой шанс, провести? Не понял, то ли намекает, то ли нет… Но если поразмыслить – я ведь сюда не голышом заявился, как Шварценеггер в «Терминаторах». С кучей барахла заявился. Да и здешние, все, кто туда-сюда шастать в состоянии, они же тоже не в чем мама родила. Стало быть, неорганика «перепонку» преодолевает, если сопряжена с таким человеком. А органика? Ну, надо полагать, что во мне всяких микроорганизмов-симбиотов полным-полно. Хорошо, а высокоорганизованная органика в лице Марины? Опять же, узнать – не пробовал ли кто-нибудь женщин протаскивать? Типа в обнимку…

Есть, правда, еще вот какое рассуждение: я-то, Маньяк-Путник, – все же особая органика! Без хвастовства, просто как факт. Уже потому особая, что трое суток назад преодолел непреодолимое. А вчера в сюр-(или пседвоквази?) – лес сбегал туда-обратно без проблем. Так, может, и Марина – тоже особая? Все-таки она со мной, хочет или не хочет, верит или не верит, а сопряжена. И с памятью у нее, опять-таки, вроде как у меня, что-то особое… с той лишь разницей, что у нее есть наследственная часть памяти, а у меня какая-то непонятная прорывается, то ли своя, то ли не своя… Ихти-Андрюши упомянутого, что ли?..

В общем, попробуем вниз. К тому же, ведь обещал вернуться. Потолковать, ха. Между прочим, Федюне тоже обещал. Не забыть бы.

Решено. А потом, как варианты, и чертов лес разведать, и на поверхности всю территорию прочесать, и развалины проверить, и периметр простучать, как На-Всё-Про-Всё делал, и… и тэдэ. Именно как варианты, в зависимости от.

Однако это лишь тактика. А что у меня по части стратегии, спросил себя Игорь? Вернуться в мир вместе с Мариной, пусть и не той? А, опять же, остальные? Включая несчастных наверху. Бросить? Плюс ко всему, еще и без медицины всех тут оставить…

Он не сумел найти ответа. Осознал только, что целеполагание заметно меняется по сравнению с тем, каким было до прорыва. Приоритеты меняются. Нет, о приоритетах неправильно говорить «меняются». Усложняются, вот так правильно. И пока все в процессе, все неясно. Ну и ладно, трое суток не срок – глядишь, и вызреет понимание.

Мысли поехали в сторону. Странно, подумал Игорь, что мое появление здесь воспринято довольно вяло. Казалось бы – люди в заточении, возможно, пожизненном, полная безнадега, лишь призрак упования на чудо… и вот происходит – пусть не само чудо, и даже не призрак его, а признак, но признак же несомненный! Вот он я, человек оттуда! Очевидный же признак того, что есть, есть шанс на освобождение! А они что? О тех, кто наверху, кто считает свой верх низом, о Местных то есть, – о них не будем. Но те, которые внизу, которые остались полноценными людьми – они-то что? Квелые какие-то… Ну, пришел и пришел, и на здоровье. Я бы на их месте взял такого пришельца в оборот – ой-ёй! Ну-ка немедленно показывай – где просочился, как просочился?! Бегом, не перечить, какие еще тебе женщины?! По шее давно не получал?!

Нет. Все спокойно так, вежливо, с учтивым пониманием. Или я был настолько убедителен в спиче своем на тему «отпустите меня»?

Вспомнил о спиче – сделалось слегка неловко.

Или все у них давным-давно перегорело? Как Саша откровенничал – смирились? Или это синдром Одиссея из песни – старобылодавней, вспомнил Игорь Федюнино словечко, – из песни, в которой сказано: «Невозможно вернуться в свой дом не однажды оплаканной тенью из мрака»?

Хотя тот же Саша уверял: ждут, а если не ждать, то и жить незачем… Странно. Нечеловеческая какая-то реакция. Может, они и не совсем люди уже? Или как раз люди, каких большинство? Идет как идет, вот и пусть… Тоже из старинного: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков»…

А у Марины-маленькой реакция естественная, понятная. Потому, что она маленькая? Не успела онечеловечиться? Или потому, что она дочь своей мамы?

Ладно, хватит. Еще раз взглянул на часы – машинально. Еще раз выругался – вполголоса. Впрочем, время наверняка есть. Поднялся, вышел из комнаты, отправился в дальнюю оранжерею – тянуло туда.

***

В оранжереях – их четыре одна за другой, целая анфилада – светло, зелено, пусто. Правильно, что пусто: на Отшибе ночь. Отшиб… нелепое название, даже дурацкое, а почему-то не раздражает.

В дальней оранжерее – и благоухание райское, и разноцветье феерическое, и даже легкий сквознячок, то справа, то слева. Очертания помещения геометрически неправильные; наверное, стиль модерн… На Гауди похоже, только там такое снаружи, а здесь внутри.

Подойдя к выходу, Игорь увидел: обследовать нечего. Леса нет как не было, вместо него заснеженное поле, поземка. В отдалении, немного справа, просматривается одинокая покосившаяся изба; нет сомнений – давно и навсегда покинутая кем-то. Намного дальше, совсем на грани видимости, тускло подсвеченная черная полоска – может быть, как раз лес. Угрюмое небо; вероятно, день, только неприветливый, мягко говоря.

Из упрямства все-таки шагнул за условный порог. Так и есть: посвист ветра, вихри враждебные. Ха-ха. Разглядеть что-либо – трудно, так и лепит в глаза, а они еще и слезятся. И холодно. Очень холодно.

Назло – кому? а не важно… – выкурил сигарету. Отщелкнул окурок – любопытно, что с ним будет дальше? этого не узнать… – зачерпнул горсть, слепил снежок, вернулся в тепло оранжереи. Опять не без усилия – да, перегородка-перепонка здесь нестандартная. Тоже любопытно.

Снежок сразу начал интенсивно таять. Игорь пристроил его под куст, едва не пострадавший вчера, – как бы в порядке компенсации за беспокойство.

Ухмыльнулся, прислушался к себе. Настроение адекватно боевое, самочувствие нормальное! Не хуже, чем всегда, и не лучше – свят-свят-свят, – чем нужно. Все, растаяли последствия допинга, как тот снежок!

Подтащил к проему давешнее креслице, сел лицом к пытающейся лютовать зиме. Депрессия от картинки не грозит, вот еще. Чай не девочка. А какие-нибудь идеи, может, и придут.

***

Идеи не пришли, но пришла Марина. Шаги ее распознал мгновенно. Затем и голос – не отличить от маминого:

– Выспалась. А что это вы… Ой!

Стремительно обогнула кресло, приникла к невидимой стеночке. Отпрянула, проговорила:

– Вот это да! Никогда здесь такого не видела! Осень все время, а вчера вдруг весна, а теперь вот это… – Обернулась, взглянула на Игоря, предположила: – Наверное, ваша работа…

– Не исключено, – улыбнулся он. – Но я не нарочно. Зато, смотри, снега немножко принес, вон под тем кустиком. Настоящий снег!

– Тоже никогда не видела… в кино только… а здесь уже растаяло, жаль…

Игорь встал, протиснулся наружу, набрал снега в ладонь, вернулся, протянул Марине.

– Спасибо, – серьезно сказала она. – Вчера цветы, сегодня снег… Спасибо.

– Марин, – спросил Игорь, – а тебе сколько лет?

– Медленных будет одиннадцать, это Свящённые отсчитывают. А биологических – уже шестнадцать, это тоже они, но вместе с мамами и со мной. А может, и не «уже», а «еще»: я родилась раньше всех сестриц-подружек, в один год, но немного раньше, а им уже по двадцать. Потому что они почти все время здесь, а я затормозилась – часто на «нуль» хожу, в медленное время… ну, в ваше…

– Сходим вместе, – пообещал он. Добавил задумчиво: – А мне пятьдесят скоро.

– Это я знаю, вычислила… А сходить – сходим, только сначала вы скажите – почему сюда переместились? В лес хотели?

– Без тебя – нет, не хотел. Просто потянуло. Надеялся, здесь думается лучше.

– И?

– Нет. Что в комнате надумал, то и осталось.

– Но что-то надумали!

– Меньше, чем хотелось бы, но… чем богаты.

– Прежде чем начнем, что вы надумали, у меня просьба, – сказала Марина. – Давайте вместе на «нуль» поднимемся? Я вам показать хочу что-то.

– Давай, – согласился Игорь. – Я тебе тоже кое-что покажу там.

– Я готова!

Он внимательно посмотрел. Верно, готова: сегодня вся в антрацитово-сером – кроссовки, джинсы, рубашка поло. Для вылазки самое то. И в цвет глаз… Одна лишь сумка, на плече висящая, не в тон – белая, с красным крестом.

– Прекрасно. Только еще прежде надо бы чуточку подкрепиться. Кофейку бы…

– Точно! – воскликнула Марина. – Торопыга я… Пойдемте! Что-что, а кофе есть! И не помешает никто, еще же пяти утра нет!

***

Выйдя из корпуса, Марина повернула было налево. К башне, догадался Игорь. Остановил:

– Сначала туда.

– Там граница… Не люблю… Даже из оранжереи смотреть, и то лучше: там хотя бы все ненастоящее… непонятно – цветы настоящие, снег тоже, а в целом все равно обман… а через границу все настоящее, но совсем недоступное…

– Не факт, что настоящее, – покачал головой Игорь. – Не уверен. Но не спорь, сначала – туда.

– Вы, наверное, оттуда пришли! – догадалась Марина. – Конечно, пойдемте!

– Только осторожно, – предупредил он. – С дорожки ни шагу в сторону!

– Слушаю и повинуюсь…

Обогнули Сашину страшилку, приблизились к вагонеткам.

– Здесь, – показал Игорь. – Ты постой пока.

Нырнул под сцепку, проверил – глухо. Вернулся к спутнице, повторил вслух:

– Глухо.

Марина сунула ему медсумку, ринулась вперед, скользнула под ту же сцепку, ударила кулачком. Вылезла, не глядя на Игоря взяла сумку, молча двинулась обратно. Когда миновали корпус, сообщила:

– Ту дорожку На-Всё-Про-Всё расчищал. Он говорит, в том месте когда-то какую-то вспышку увидел, случайно.

Игорь кивнул. Именно там, значит, «почти прорвало», как Саша рассказывал. А Коммодор упоминал об «эксцессе с фиолетовой вспышкой». Видимо, оно самое и есть.

А Марина продолжала:

– И на всякий случай поставил там монстрика своего смешного. А эта – была мамина, теперь моя. По сторонам, конечно, ужас… разгрести бы побольше, а лучше – все. Субботник бы, да Местных разве заставишь…

– Ничего, – утешил Игорь. – Зато имеем наглядную иллюстрацию энтропии.

Добрались до башни.

– А вот это место я люблю, – сказала Марина. – Изнутри звезды видно! Хотите посмотреть?

Он кивнул, сдерживая улыбку.

– А с той стороны, – поведала девушка, – огро-омная куча железных листов… Ой! Вы же здесь наверняка были! Это же вы аккуратно-преаккуратно кусок выпилили? Что же со мной такое, медленно соображаю…

Игорь не выдержал, засмеялся.

– У меня вообще ум за разум. А выпилил, да, я. Но звезды ты мне все равно покажи. А потом еще напилим, пригодится. А, дьявол, нечем же резать!

– У вас ум, а у меня ножницы по металлу! Туповатые, правда…

…Любовались долго – Марина звездами, Игорь, скорее, Мариной. Потом накромсали «желёзок» – он справился довольно легко. Потом пошли к корпусу.

– Совершенно непонятное место, – сказал Игорь, указывая на вход в Слободку.

– Да, – отозвалась Марина. – Я туда ходила, там бесконечность какая-то.

– А я до конца этой бесконечности таки добрался. Стена, в стене дверь железная, в двери окошко крохотное, за окошком вагонетки – тоже граница, как ты называешь. Только место другое. И тоже недоступное. В программе следующих этапов у меня – вытрясти из Александра что-нибудь мощное режущее и вскрыть ту дверь. Но это позже. А пока – заглянем-ка к Федюне. Сектор «раз-раз».

***

В «отсечке» было пусто. На столике лежал, прижатый огрызком «желёзки», листок, явно из Игорева блокнота, только его запиской вниз. И красовалось, накарябанное разнокалиберными печатными буквами:

«ДАРАГОЙ ПУТНЕГ ЙА ПАШТИШТА НИ РАЗАБРАМШЕ ШТО ТЫ НАКОЛЯКОМШЕ КАГ КУРЕТСО С ЛАПАЙ А ЙА У ЛАВУНЕ ЕСЛЕЧО А ПРА ЖЫЛЬОСКЕ ЙА ЕЙ САВРАМШЕ ШТО САМ ДАБЫМШЕ НИ ВЫДАЙ ЕСЛЕЧО ТВОЙ ФИДОСЕЙ»

– Молодчина какой! – восхитился Игорь. – Ладно, эти оставим здесь же. Марин, пишущее есть что-нибудь?

Давясь смехом, она вынула из сумки фломастер. Игорь приписал в самом низу листка, тоже печатными:

«ДОРОГОЙ ФЕДЮНЯ! НЕ ВЫДАМ, КОНЕЧНО! СОВЕТ ДА ЛЮБОВЬ! ТВОЙ ПУТНИК»

У Лавуниного отсека остановились, прислушались. Оттуда неслись повизгивания, вскрики: «Шибче!», неразборчивое бормотание: «Ах ты ж!»

Марина опять засмеялась – постаралась не в голос.

– Деликатность наше все, – изрек Игорь, когда они отошли подальше.

…Потом они спускались и спускались; уровень за уровнем; на девятом Марина вопросительно взглянула на Игоря, он отрицательно покачал головой; ниже, ниже.

Одиннадцатый. Для пробы Игорь преодолел барьер. Без проблем. Шагнул обратно. Мельком подумал: бедные часы, особенно механика. Почувствовал учащающееся сердцебиение. Оценил как недостаточное.

– Марина, адреналин с собой?

Вздернул рукав футболки, подставил бицепс:

– Коли.

Та замешкалась. Повторил ровным тоном:

– Коли.

Послушалась.

Мелькнуло: прежняя Марина, моя (или не моя?) Марина тоже пыталась всем распоряжаться, но при таком его тоне немедленно подчинялась…

Отогнал от себя сантименты – не время.

Укол.

Сердце начало ускоряться.

– Молчи.

Взял девушку на руки, что есть сил прижал к себе, сделал шаг. Ощутил отчаянное сопротивление проклятой перегородки, уперся, выжимая из себя максимум, сделал еще шаг – шажочек на самом деле. Почувствовал неслышимый и неосязаемый щелчок. Сопротивление прекратилось.

Поставил Марину на ноги. Взглянул на часы. Идут нормальным темпом, как положено.

Выдохнул:

– Один к одному.

Спросил:

– Ты латынь знаешь? Медикам вроде преподают.

Марина не ответила, только помотала головой и посмотрела на него изумленно. То ли от моего вопроса изумление, подумал Игорь, то ли от того, что поняла: прошли.