Текст книги "Марьград (СИ)"

Автор книги: Юрий Райн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 31. Справились. 11.06.49, пятница / неопределенность

Все так же вчетвером внесли гроб – уже с телом – в гостиную, водрузили на стол.

– У нас полночь, – тихо сказала Марина. – По нашему счету пошел третий день.

Началось прощание.

Возлагали цветы – живые цветы, много! Откуда, удивился было Игорь? Тут же вспомнил: да что это я, из оранжерей, конечно! Оттуда и большой венок, сплетенный тоже из живых цветов.

Марина положила в изножье букетик белых ландышей. Те самые, понял Игорь, из квазиреального весеннего леса. Тот лес сменился заснеженным полем, поле – морским берегом, а ландыши остались ландышами, не превратились ни в снег, ни в горсть песка, спасибо на том…

Заговорил Анциферов:

– Мы с Таней одного поколения. Но вот так дико сложилась жизнь, что мне сейчас семьдесят, а ей почти девяносто четыре. Для нее, для всех вас, дорогие женщины и девушки, да и для нас, конечно, двадцать марьградских лет стали испытанием, аналогов которому нет в истории человечества. Татьяна выдержала испытание с честью. Мы, для которых испытание продолжается, будем помнить об этом, как помним об ушедших раньше. Вечная тебе память, Татьяна Леонидовна. Царствия тебе Небесного.

Он тяжело оперся руками о бортик гроба, коснулся губами лба покойной, сделал шаг назад, покачнулся, едва не упал – удержали стоявшие рядом женщины.

Возникла пауза. Разрядила ее Марина:

– Среди нас нет родных дочек и внучек бабушки Тани. Она так и посмеивалась над собой, говорила: я ничья бабушка. А на самом деле она была наша бабушка, наша! Нас мало, нам иногда трудно уживаться друг с другом, недолго и поссориться на ровном месте… Бабушка Таня умела все это сгладить. Ее будет очень не хватать. Давайте помнить о ней и не подводить ее…

Стали поочередно подходить к изголовью, а Игорь мысленно похвалил Марину: умничка! Страшное же дело – психологическая совместимость/несовместимость: всю жизнь, изо дня в день, одни и те же лица, одни и те же голоса, одни и те же слова, привычки, жесты… поубивать друг друга можно… Между прочим, у мужчин здешних – та же история, и нехорошие признаки действительно видны: постоянные пикировки Анциферова и Елохова, странности Смолёва… Парадокс, но куда легче Саше. Физические нагрузки велики, зато постоянно занят чем-то по всему Марьграду и окрестностям, с соседями общается сравнительно мало. У Марины, кстати, похожая ситуация. Наверное, и парадокса никакого нет: выше физическая нагрузка – ниже психологическая, а в сумме константа.

Что за чушь в голову лезет, оборвал он себя. Константы какие-то… Лучше бы узнал, почему женщины – все, кроме Марины – живут на этом своем Отшибе, словно взаперти. Сообразил: не бином Ньютона. Мехмат мне альма-матер, в конце концов, или где? Ясно же: для Местных уровень «нуль» – они называют его самым низом – непереносим эмоционально. А то даже и физически… Вот и для женщин, внешне совершенно нормальных, не мутировавших – пусть Местные и окрестили их муданками, – для этих женщин уровень «нуль» тоже враждебен. Другого варианта нет, потому что, будь иначе, зачем бы им жить вдвое быстрее нормального, зачем стариться и умирать раньше времени? И только Марине нынешней, как когда-то и его Марине, никакой здешний уровень не страшен – вот еще одно проявление их уникальности.

Ясно, как же, сыронизировал он в собственный адрес. Явление – да, вот оно, увиделось в целостности, но почему оно такое?!

Ладно, сейчас не до этого. Сейчас – две насущные проблемы. Первая: как эти женщины поднимутся на враждебный им уровень, как пойдут по нему? Или не пойдут? А тогда – как мы, без их помощи, донесем гроб до места захоронения? Ну, допустим, На-Всё-Про-Всё знает как. Да и не первые же это у них похороны. Однако со второй проблемой здесь раньше, кажется, не сталкивались: сильно сдавший Анциферов. Не подняться ему на поверхность. Вколоть стимулятор? Опасно – организм очевидно дряхлый, может не перенести шторма, адреналинового или какой он там есть.

К гробу Игорь подошел последним. Он испытывал неловкость – чужой же… Но и стоять в стороне было нельзя. Коснулся рукой бортика, шагнул в сторону.

– Пора, – вполголоса сказал Александр.

– Подождите, – вмешалась вдруг Марина, – Простите меня. Я хочу попросить Игоря Юрьевича, чтобы тоже сказал. Понимаю, Игорь Юрьевич, вы совсем не знали бабушку Таню, но мне кажется, это важно. Не знаю почему, но это очень важно и нужно.

О Господи, ужаснулся Игорь. Обвел взглядом собравшихся. На него смотрели выжидательно. Что ж…

– Что ж… – произнес он вслух. Заговорил, тщательно подбирая слова: – Попробую… Я совсем не знал Татьяну Леонидовну. Вернее, почти не знал. Один раз все-таки довелось пообщаться. Позавчера… по моему счету позавчера, да. Нет, позапозавчера, но это все равно… Я тогда впервые пришел сюда, на Отшиб. Рвался к Марине, а Татьяна Леонидовна меня остановила… Понимаете, она ведь видела: молодой по ее меркам мужик, не слабый, еще и не в себе. И она, в своем возрасте… Но не побоялась. Потому что защищала Марину. Уверен, она любую из вас так же защищала бы. Иван вот сказал об испытании. Правильно сказал, а я еще думаю, что пожелания Царствия Небесного – не просто формула, не заклинание. Татьяна Леонидовна свое испытание выдержала, и пусть град Марьград изолирован от внешнего мира – от Царствия Небесного, от Града Небесного он не изолирован.

***

На несколько секунд стало совсем тихо. Затем Саша повторил:

– Пора. – Приладил крышку на место, проинструктировал: – До выхода на площадку несем как несли, вчетвером. И где без подъема пойдем, тоже вчетвером. А по лестницам, девчата, две из вас чтоб пособляли. С одного бока и с другого становитесь посередке, упирайтесь, пособляйте, ага. Лестницу прошли – три минуты отдышались. На другой лестнице две другие пособляют. На четвертый уровень пришли – десять минут отдыха. И это… если по ходу у кого сил не стало – сразу говорите. Аварийный передых тогда сделаем. Девчата, табуретки не забудьте, домовину ставить. Ну, это как всегда. Теперь так: с Иван свет Максимычем тут пошептались. Решили, ему лучше туда не ходить, а тут присмотреть, чтоб поминки устроить как оно следует. По всем правилам чтоб помянуть.

– Я тоже останусь, – вдруг подал голос Елохов. – Помогу чем могу.

– Вот и ладушки, – одобрил На-Всё-Про-Всё. – Трое мамаш остаются да двое папаш, три плюс два, ага. За поминки, стало быть, спокойны будем. А крест, значит, за девчатами. И табуретки. Как раз три пары рук.

У Игоря отлегло от сердца: проблема Анциферова разрешилась. И Елохов молодец – он-то с подъемом, может, справился бы, но неявным образом поддержал товарища. Все, конечно, поняли, что Иван остается по немощи… по колченогости, как выразился Саша, но виду не подали, а Павел еще и смягчил ситуацию. Впрочем, возможно, и он в своих силах не уверен.

– Удачи вам, – глухо сказал Анциферов. – Прощай, Татьяна.

– Прощай, – вторил ему Елохов.

– Ну, взяли! – скомандовал Александр.

***

…Тяжелый день закончился. Свободных комнат на Отшибе хватало, здесь после поминок и заночевали.

Игорь попытался сообразить, сколько суток он не спал – двое, трое? Не соображалось… Ну да и остальные тоже вымотались. Даже Саша.

…На подъеме от Отшиба до «нуля» несколько раз казалось: всё. Первым, как ни странно, начал заметно сдавать Смолёв, за ним стал проседать Петя – тренажеры тренажерами, а лишний вес лишним весом. На-Всё-Про-Всё держался неколебимо, девочки старались как могли, а сам Игорь терпел, терпел, терпел. На одной из внеплановых остановок между маршами очередной – он потерял счет – лестницы Саша спросил: «Перекурить не желаешь?». Пришлось улыбнуться в ответ. Подумалось: Федюню такая улыбка перепугала бы до судорог.

Однако выбрались. Девушкам – кроме Марины – сделалось явно не по себе. Игорь понял: догадка о враждебности к ним уровня «нуль» верна. Марина же выдохнула: «Справились». На-Всё-Про-Всё отреагировал громким «Тсс… Молчок!» и велел всем отдыхать, а Игорю и Матвею предложил даже подымить. Ежели хотят. Повторил: «Молчок!» и нырнул в Слободку. Минут через пять прикатил тележку. Приятный сюрприз, подумал Игорь. Для меня сюрприз, остальным-то не впервой…

«Захована она у меня там под мусором, – гордо поведал Саша. – Разобранная. Зато быстросборная. А я ее еще с утра собрал». Опять исчез в корпусе, вернулся почти сразу, на уже заведенном роллере. К оси переднего колеса были прикреплены две штанги, а к ним – дугообразный жестяной скребок.

Поставили гроб на тележку. Александр выдал очередное: «Двинули» и поехал, оставляя за собой относительно чистую полосу. Что ж, двинули следом. Покатили.

В пути не произнесли ни слова. Дорожка привела к промежутку между двумя вагонетками. Справа и слева – детали сцепки. Срезаны автогеном или чем-то вроде, понял Игорь. На-Всё-Про-Всё постарался… Рельсов нет – это сторона периметра, обращенная к Заливу, а самого Залива не видно – туман непроглядный… Вагонетки ложные… но как бы и настоящие… До оболочки от них еще метров пять, наверное… Да, точно, вот и рядок могил… четыре их пока с крестиками, а пятая ждет… И Александр возле нее.

Опускали гроб в могилу, забрасывали землей тоже безмолвно. Потом Саша приладил крест. Потом медленно прошли к другим захоронениям. На первом же из них – а считая слева направо, на четвертом – табличка гласила: «Осокина Марина Станиславовна. 14.11.2004–03.03.2048». Вот и встретились, подумал Игорь. Показалось, Марина-дочь услышала это непроизнесенное. Нет, поправил он себя, не показалось! Поверилось: обе Марины услышали.

В руке Маринки-живой – тоненький хлыстик ландышей. Отделила две веточки, одну протянула Игорю, вопросительно взглянула на него. Взял, конечно… Возложил на холмик. Марина пристроила тоже. Прошептала: «Не люблю ходить сюда, почти не хожу, помню маму живую, но раз уж здесь… И тете Поле тоже, и тете Вале. Их я помню. И Марии». Положила на три первые могилы по веточке. Ландышей не осталось. Судьбы, мелькнуло у Игоря в голове. Судьбы людей, судьбы цветов. Напрасные ассоциации, сказал он себе, на усталости настоянные, неправильные.

Возвращались разрозненно. Саша укатил на роллере; тележку, сказал, оставьте, завтра заберу, шагайте налегке. Девушки вчетвером пошли быстро; Игорь, Марина, Петр, Матвей отстали, им спешить было уже некуда.

Потом – поминки, почти безмолвные. Произносилось лишь самое необходимое.

…Теперь Игорь проваливался в сон, а пока еще не провалился до конца, подумал: вот, допустим, сумею я вернуться в мир, да еще Маринку с собой возьму – и как же они со следующими похоронами справятся?

Мысли стали неуправляемыми, потом неуловимыми, потом вовсе растаяли.

Глава 32. Все не так, ребята. 12.06.49, суббота

Как-то раз, в далекие-предалекие годы, Коммодор стал случайным свидетелем разноса, технологию которого запомнил на всю жизнь как суперэффективную. Был тогда Коммодор не Коммодором и даже не офицером. Был он всего лишь курсантом. Разнос учиняла завкафедрой иностранных языков двум молодым преподавателям той же кафедры. Что-то она им высказала, что-то они посмели возразить, да с апломбом, вот и последовало: завкафедрой не повысила голос, а, наоборот, понизила почти до шепота. Слова, пожалуй, не имели значения: все решал тон. Юный Сережа не был робкого десятка, но в тот момент ему сделалось жутковато. Позже он понял: имело место приведение к покорности методом нейролингвистического программирования. Осознанно применяла завкафедрой этот метод или нет – тоже не имело значения. Наглецы потухли через пятнадцать секунд.

Кому-то такое дано от рождения; кто-то осваивает НЛП на специальных курсах; Сережу Смирнова, будущего Коммодора, обучила жизнь. Точнее – служба. Когда требовалось, он мог грянуть так, что провинившиеся приседали бы от ужаса, кабы не обязанность держать стойку «смирно». Впрочем, бывало, что и приседали… А в других случаях – как сейчас – предпочитал более или менее изощренное модулирование.

– Ну что, тезка, – начал он как бы задушевно.

Посмотрел в окно кабинета, сразу отвернулся – утреннее солнце над Заливом било в глаза. Опускать штору не стал: пусть сидящему напротив старшему лейтенанту Шульге будет неуютно. Продолжил тем же тоном:

– Так как успехи-то? Расскажи-ка, старшой. Да ты сиди, сиди. Ну?

Шульга прокашлялся, тут-то Коммодор включил полную громкость – гаркнул: «Молчать!» – и перешел на постепенное понижение до полушепота. Причем с обращением на «вы» – для подчиненного это плохой признак:

– Вы, товарищ старший лейтенант, часом не прихворнули? Перхаете вот, да это бы нагадить с грот-мачты, а с головой у вас как, все в ажуре? Ваши, товарищ старший лейтенант, орлы, а вернее, бараны, мне сюда в расположение кого наволокли? За одни сутки патрулирования – мужиков дюжина, баб девять штук. С ориентировками ни у кого даже отдаленно общего нет. Возраста́, и те у половины не подходят, то старпёры, то малолетки…

Он подался вперед, заговорил – почти зашелестел:

– Вы, товарищ старший лейтенант, может быть, думаете, что задача вашей группы – патрулировать Город с пристрастием? Ужас наводить на мирняка? Волочь кого ни попадя? Чем больше, тем лучше? Чтобы по Городу, да что там по Городу, по всему региону чтобы гон пошел – дескать, свирепую спецоперацию органы проводят, метут без разбора, волокут в загородную контору, каковая контора, оказывается, не ихтиологией-археологией занимается, а вполне себе силовая? Вы, товарищ старший лейтенант, по собственным каналам уже доложили об успехах? Дырочку для медальки уже провертели?

Сделал крохотную паузу, еще раз рявкнул: «Молчать!», выдержал паузу подольше, заключил обычным тоном:

– Значит, так, Серега. Нынче у нас сколько? Угу, восемь сорок две. В десять нуль-нуль принесешь мне сюда, запоминай. А – послужные списки муфлонов, кто произвел эти задержания. Бе – рапорта́ всех этих муфлонов: почему задерживали, на каких основаниях, подробно, внятно, без балды. Ве – собственный твой рапо́рт: как так вышло, тоже без балды. А к двенадцати нуль-нуль – ге, еще один твой рапо́рт: о проведенной разъяснительной работе с личным составом. Вопросы?

Шульга вскочил, вытянулся.

– Разрешите уточнить, Сергей Николаевич, на чье имя рапорта́?

– На имя верховного главнокомандующего, блин!!! На мое, конечно! Еще вопросы?

– Никак нет! Разрешите идти?

– Иди уже… Да, старлей, дырочку в кительке заштопать не позабудь.

Оставшись в одиночестве, Коммодор позволил себе огорчиться. На самом-то деле ситуация плохо разрешимая. Это как, допустим, человек по дереву работать умеет в лучшем виде – хоть избу срубить, хоть свистульку затейливую вырезать. А ему задание: коли ты такой мастер, вот тебе мука, дрожжи, все вообще, и спеки-ка ты нам тортик. С вишенкой. Так и тут: гвардейцы эти – не по части патрулирования, по всему видать. Охрана объекта – да, штурмовые действия – возможно, а патрулирование – разве что самое простое, но никак не скрытное. Ну, в гражданке работают, а толку? Как писали в старых романах, плохого филера за версту видать, хоть в котелке да штиблетах… Спасибо, тов. Иванов И. И., прислали контингент…

М-да, подумал он, открыл Америку. Крылов Иван Андреич еще когда про пирожника с сапожником аллегорию изобразил. Однако с меня-то тоже спросят, не с Крылова. И не с Шульги. Как раз товарищ Иванов спросит.

Решил: лучше упредить.

***

Гриф: особая важность!

Откуда: отдел 31/3

От: Коммодора

Куда: департамент 31

Кому: Иванову И. И.

Дата, время:12.06.49, 08:58 UTC+3

Настоящим докладываю.

1. Патрулирование объекта 31 проводится согласно Вашим распоряжениям от 07.06.49, 13:31 UTC+3 и 10.06.49, 08:22 UTC+3. Без происшествий и замечаний.

2. Патрулирование в черте городской застройки и на иных территориях также проводится согласно Вашим распоряжениям от 07.06.49, 13:31 UTC+3 и 10.06.49, 08:22 UTC+3. В ходе патрулирования произведены задержания граждан в количестве 21 (прописью: двадцати одного) лица. При дознании в расположении отдела 31/3 оснований к задержаниям не обнаружено. Соответствующие документы направлю Вам в течение ближайших 2 (прописью: двух) часов.

3. С личным составом, производящим патрулирование объекта 31 и в черте городской застройки и на иных территориях, проводится дополнительная разъяснительная работа.

4. Патрулирование в черте городской застройки и на иных территориях имеющимся личным составом СЧИТАЮ нецелесообразным ввиду недостаточной подготовленности данного личного состава к патрулированию в скрытном режиме.

5. СЧИТАЮ целесообразным прекратить патрулирование черты городской застройки и иных территорий, а также соответствующим образом изменить состав группы, приданной отделу 31/3 для патрулирования.

Усмехнулся: это уже не дерзко. Это уже более чем.

Отправил.

Ответ поступил почти мгновенно.

Гриф: особая важность!

Откуда: департамент 31

От: Иванова И. И.

Куда: отдел 31/3

Кому: Коммодору

Дата, время: 12.06.49, 09:12 UTC+3

На Ваше от 12.06.49, 08:58 UTC+3.

Не умничайте.

Благодарю за службу.

Отреагировал автоматически:

Гриф: особая важность!

Откуда: отдел 31/3

От: Коммодора

Куда: департамент 31

Кому: Иванову И. И.

Дата, время: 12.06.49, 09:13 UTC+3

Служу России!

***

Коммодор вышел на воздух, присел на скамейку. Хмыкнул: однако нарываюсь. Ну а что, мне восьмой десяток, а этому нынешнему Иванову И. И., небось, тридцатник, а он мне: не умничайте!

Возразил себе: подумаешь, восьмой десяток. Подумаешь, тридцатник. Дело служивое… а и не в том суть. В любой момент могут вызвать, сказать: спасибо за службу, дорогой товарищ, выслуга у вас уже прямо-таки перевыслуга, дуйте-ка на покой. И дуну, не вопрос. Даже и сам могу, не дожидаясь, рапо́рт подать. Не Иванову И. И., обойдется, а сугубо официальному своему командованию, в главштаб флота. Потому что нет сил глядеть спокойно на эту хрень с патрулированием и вообще с Заводом. Все не так… все не так, ребята, пел когда-то Семеныч.

Спокойно, приказал он себе. Ты есть кто? Ты есть офицер, это раз. Ты есть русский офицер, это два. Ты есть офицер флота, это три. Вот и не сепети.

Без отдела этого 31/3 проживешь? Проживешь. А и помрешь – тоже нормально.

Но вот же что: Маньяк! Годный мужик, это да, но главное – загадка! И, значит, сказал себе Коммодор, кто-то другой разгадку узнает, а ты, Сергей Николаевич, будешь в квартирке кашку кушать или там обои переклеивать да геморрой залечивать. Так что служи, кап-два, покуда служится.

Может, конечно – и даже вполне вероятно, – что служи, не служи, а все одно не разгадается загадка на моем веку. Значит, что ж, значит, так судьбой назначено. На смертном одре хоть жалеть не стану; понимать буду, что шансы использовал все какие были.

Эх, тоже лукавство: стану жалеть, стану – загадка-то вон какая, всем загадкам загадка. Но сейчас-то что наперед гадать про ту загадку с разгадкой.

Вот бы Маньяк рожу покривил насчет «гадать про загадку»…

Коммодор засмеялся. А мог ведь даже и не устраивать все это кино с загадками! Еще как мог! Чего проще: принял Лушникова И. Ю. тут, в отделе, выслушал его, тогда еще маньяка с маленькой буквы «мэ», да и, к примеру, утопил в Заливе к такой-то маме. От греха. И никаких тебе загадок, и никакого патрулирования, жил бы как жил.

Бр-р-р. Отставить.

Короче. Силы есть? Есть. Ума не надо, как говорится? Вот вам! Ум тоже на месте. Стало быть, служим. И, по мере сил, недостатки, выявленные на месте, исправляем.

Хотя, конечно, еще раз, все не так…

Р-разговорчики! Отставить-два. Время к десяти, вот-вот Шульга прискачет с рапорта́ми. Пора, кавторанг, обратно на капитанский мостик… с видом на Залив, ха.

Глава 33. Шапито. 12.06.49, суббота

Любое человеческое сообщество, при условии, что оно должным образом структурировано, представляет собой самодостаточную систему, самоорганизующуюся и саморазвивающуюся. Вроде живого организма. Племя, клан, тейп… народность, нация… корпорация, политическая партия, криминальная группировка… Все они могут быть такими как бы организмами.

Здешнее сообщество, марьградское, к самоорганизации и саморазвитию неспособно.

С такими мыслями Игорь проснулся – показалось, что очень рано, на дворе еще темно… Вспомнил, что понятия «на дворе светло/темно» здесь условны. Либо искусственное освещение, запрограммированное на полное/неполное с восьми часов до двадцати и с двадцати, соответственно, до восьми, причем для каждой временно́й зоны по-своему – концепция старших Свящённых, программировал Смолёв, паял-коннектил Речицын. Либо постоянная монотонная тусклость, без времени суток, не говоря о временах года – это на территории. Разве что за невидимой стенкой дальней оранжереи не так. Нужно будет все там разведать…

Вернулся к рассуждению о сообществах. Наверное, предположил он, ключевое слово – «человеческое». В Марьграде его численность – пятеро мужчин и девять… нет, теперь уже восемь женщин. Тринадцать, извините за выражение, особей. Очень мало. И условия, в которых живет это сообщество, мягко говоря, убоги. Жить можно, умирать можно, развиваться – нет. Здешние мужчины рано или поздно вымрут. Или законсервируются на уровне «шестнадцать» – бесчувственными куклами. А мужчины – скорее всего, Маринина догадка верна, – необходимы для пресловутого партеногенеза, так уж тут устроено. Соответственно вымрут и женщины. Финита, сорри, ля комедия.

Что же до так называемых Местных, то, во-первых, они и не люди, а во-вторых, их сообщество точно не способно к развитию. Оно и к самому существованию не способно: не станет Саши-На-Всё-Про-Всё, не станет «Мерюльки-лека́рки» или ее клонов-потомков (клониц-потомиц, хмыкнул Игорь) – вымрут и Местные. Неизбежно. Если только не произойдет революционный скачок в их биологии, физиологии, психологии и прочих «логиях». Не верится в такой скачок…

Остается уповать на сказанное им же самим вчера – о неизолированности града Марьграда от Града Небесного. Да уж, все там будем… кто где…

Вспомнилось: что-то плел Анциферов туманное – вы, мол, Игорь, особый, но вы еще не тот, вы предтеча. Как-то это связано с очевидной перспективой конца. С какими-то надеждами на спасение. Надо будет выяснить, что́ имелось в виду.

Но есть, осознал Игорь, главный вопрос: для чего я здесь на самом деле? Далеко не так это ясно, как было там, за пределами Завода. И подлежит тщательному обдумыванию, без помех сиюминутных, без шараханий хаотических, спонтанных. От результатов этого обдумывания будут зависеть и действия. Совершенно конкретные действия.

А для обдумывания нужно следующее. Первое: выполнить обещанное тому же Анциферову – задать свои вопросы общего характера, выслушать соображения того же характера. Второе: заполнить блокнот, довести его до того момента, когда будет поставлена текущая точка. Одними лишь фактами заполнить. Ну, может быть, еще выводами из разговоров – но только выводами, в форме ответов или новых вопросов. И после всего этого – действовать.

Так, хватит валяться.

***

Оказалось, что проснулся он не рано, а вовсе даже поздно – если по меркам объективного времени, не ускоренного. Разумеется, после проходов по разным уровням его Tempo Lento и японский гаджет показывали незнамо что, но на дисплее электронных настольных часов в кухоньке Отшиба светилось: 02:17. Значит, по-нормальному это либо час ночи с минутами, либо, тоже с минутами, час дня. После поминок легли в полночь, спать всего час Игорь никак не мог, продрыхнуть больше суток – и это вряд ли. Стало быть, час дня.

А здесь, на Отшибе, хмыкнул он, на условном дворе таки условно темно. То-то не видно никого. Женщины спят, мужики… ага, вот же на столе записка:

«Игорь Юрьевич! Александр Васильевич сказал вас не будить, дать отоспаться. Свящённые все ушли к себе, а мы с А.В. наверх. Оттуда позвали, у них и больные, и умершие, и роды. За меня не волнуйтесь, А.В. меня на мотороллере повез. Вы позавтракайте у нас, если хотите. Будьте как дома! А Иван Максимович сказал передать вам, что он готов продолжить ваши разговоры. Он будет у себя. А я как освобожусь, сразу позвоню. И вы скажете, что придумали. Хорошо?

Марина»

Игорь улыбнулся. Чудо-девочка! Взять хотя бы вот это: публично ко мне – исключительно по имени-отчеству. И о «дяде Саше» тоже по имени-отчеству.

Мама ее такой же была деликатной…

А у Местных, значит, смерти, рождения… Естественное дело, конечно… Но как их-то хоронят? Надеюсь, подумал Игорь, Федюня с Лавуней живы-здоровы… и девочка Манечка…

Он приписал:

«Марина, договорились. Сейчас половина третьего ночи по вашему времени, я отоспался и пошел в Резиденцию. Буду ждать твоего сигнала.»

Наболтал себе растворимого кофе – другого не нашел, – выпил в три глотка и отправился вниз. Тянуло в дальнюю оранжерею, на выход из нее, но решил отложить это на потом – сейчас, как ни странно, важнее разговоры поразговаривать.

***

– Итак, уважаемый Игорь, – начал Анциферов, – в прошлый раз, до… э-э… до прискорбного события мы с вами условились, что у вас есть вопросы общего плана, что у меня… у нас тоже есть такие вопросы или, скорее, соображения, а также что обсуждать все это мы будем при наличии, так сказать, кворума.

– Предлагаю считать, – в тон ему отозвался Игорь, – что кворум есть. Думаю, Саша не обидится.

– Да. Александр – человек действия. Долгие разговоры его утомляют.

Игорь решил больше не подыгрывать.

– Слушайте, Иван, – сказал он серьезно. – Во-первых, я очень высоко ценю Александра. Не меньше, чем любого из вас. Это как минимум, уж не обессудьте. Во-вторых, давайте без игр и без пафоса. Я спрашиваю, вы отвечаете. Если хотите или если можете. Вы спрашиваете, я отвечаю. А об играх в заседания под телекамеры забудем. Состав меня вполне устраивает: вы, Павел, Матвей, Петр.

– Апостольские имена, – вставил Елохов.

– Если хотите, – Игорь заставил себя обозначить улыбку.

– Слушаем ваши вопросы, – тускло произнес Анциферов.

– Сначала у меня три вопроса все-таки конкретных. Первый: почему вы проводите похороны самым тяжелым из всех возможных способов?

Анциферов замялся. Ответил опять Елохов:

– Вы имеете в виду – почему так далеко? Так сами же, наверное, убедились: путь по поверхности – самая легкая часть процедуры.

– Нет. Я не об этом. Почему вы поднимаете наверх вместо того, чтобы опускать вниз, на последний уровень?

Смолёв неприятно засмеялся.

– Что смешного? – сухо осведомился Игорь.

– Так Игорь Юрьевич, – растерянно проговорил Петя, – туда же только нам ход! А женщин-то как туда? Им-то и к нам ходу нет, а туда-то только через нас!

– А вы пробовали? Я почти уверен, что нет хода – живым. А мертвое тело… если хотите, на третий день – не заметит преград так же, как Сашин роллер.

Смолёв опять разразился смехом. Оборвал его, буркнул:

– Я им давно говорил. Петька, тебя при этом не было. Я предлагал попробовать, а мне что сказали? А, Иван? Ты лично мне что сказал?

– Было дело, – вздохнул Анциферов. – Только сначала тебе Илья сказал: воля Марии. Она попросила похоронить ее ближе к Заливу. А я уж потом тебе высказал…

– Ты, Иван, высказал мне, чтобы я впредь тему не поднимал, ибо это вопрос человечности, которой у меня нет, потому что я не человек, а какой-то робот! Твои, Ваня, слова! Я их ох как запомнил! Ты тогда поживее был, чем сейчас, сейчас-то ты размазня размазней!

Такого Смолёва Игорь еще не видел. Близок нервный срыв, понял он. Этого только не хватает.

Анциферов побагровел, открыл было рот, но его опередил Елохов:

– Мужики, не ссорьтесь, это раз. И хочу напомнить, что в том обсуждении мне тоже довелось участвовать, это два. И я тогда высказался в том смысле, что идея, возможно, справедлива, но полной уверенности нет, а если она не сработает, то представьте себе ситуацию: принесли гроб с телом и уткнулись в препону. Стыд и позор. Ну, Илья-то вовсе отверг идею, независимо ни от чего. Воля Марии – и точка.

– Марию Григорьевну тогда Илья Михайлович на руках поднял… По всем лестницам с ней… – тихо сказал Петя.

– Силач был, – подтвердил Елохов. – А она совсем высохла к концу.

– Чего это «был»? – сварливо спросил Смолёв.

– Да-да, – поспешно согласился Елохов. – Силач и есть… наверное… как раз там ждет, этажом ниже…

– Я понял, спасибо, – вмешался Игорь. – Правда, не понимаю, как вы впредь хоронить собираетесь. Вы не молодеете, сил все меньше. Закончится тем, что кто-нибудь из вас на этом адском подъеме тоже, пардон, того… И понадобится еще один гроб. Или не один. Ну да ладно, я спросил, вы ответили. Иван, вы оправились? Дальше беседовать в состоянии? Следующий мой вопрос из конкретных. – Он держался намеренно жестко. – Этот самый этаж ниже. Время на нем стоит мертво, насколько я понял. Часы сразу останавливаются. Как же вы умудряетесь там бывать? Человек заходит туда, выбирает место, ложится – я правильно понимаю? И еще вы рассказывали, что находящегося там можно разбудить. Войти туда и разбудить. Или, – он хмыкнул, – что угодно с ним сделать.

Ответил тот же Елохов:

– Часы останавливаются мгновенно, да. А живой организм, вероятно, сопротивляется. Процесс конечен во времени. Сначала более-менее ничего, потом торможение идет лавиной. Мы проверяли – максимум полчаса есть по нашему счету. Экспериментировали: один туда заходит, двое стоят перед входом. Кто зашел, гуляет там, присаживается, прилечь тоже есть куда. А те двое с ним все время перекликаются. Перестал отвечать – они к нему, на самокатах, Саня там понаставил. И тележку предусмотрел. Погрузили тело, вывезли – очухалось тело. Так что это не совсем то, что разбудить. Именно вывезти. Состояние у него, как у пьяного. Ну, где-то за час-полтора протрезвляется… А лично я считаю, рисковать ни к чему. Пятнадцать минут – и хватит. Со страховкой у входа, само собой.

– Ясно, спасибо. Обязательно наведаюсь туда.

– Не исключаю, что у вас ограничения другие, но все равно будьте осторожны.

– Третий вопрос. Это так, скорее любопытство: Местных как хоронят? Вот сегодня, Марина сообщила, тоже…

– Погребальные фонтаны… – пробормотал Анциферов. – Страшное дело…

– Ты когда этот фонтан последний раз видел-то? – насмешливо спросил Смолёв.

– Мне до конца дней хватило, – огрызнулся Анциферов.

– Вот оно что… – протянул Игорь. – Из космоса, со спутников, бывают видны какие-то всплески, вроде гейзеров. Что, – догадался он, – тела туда Александр доставляет?

Никто не ответил. Игорь кивнул:

– Понятно. Спасибо, конкретные вопросы у меня закончились. Теперь вопрос общего характера. Скажите честно, господа, вы на самом деле жаждете вырваться из Марьграда? Мечтаете вернуться в большой мир?

***

– А вы жестокий человек, Игорь, – проговорил Анциферов. – Правду-матку резать только жестокий может, от других ее требовать – тоже. Это вон для Пьеро нашего все легко и просто: ему здесь хорошо, от добра добра не ищут и так далее. Не обижайся, Петенька. Для Александра тоже все просто – он при деле, а разговоров о концепциях и доктринах на дух не переносит. Мы же несколько сложнее. Для нас ваш вопрос мучителен… но делать нечего, я отвечу. От себя лично. Мы здесь двадцать лет. Двадцать лет, понимаете? Конечно, вначале это было заветной мечтой – вырваться, вернуться! Любой ценой! Но, повторяю, двадцать лет… Тогда мне было пятьдесят, сейчас семьдесят. Тогда я был редактор, я был сама энергия, сейчас я пенсионер. На полном обеспечении. Тогда у нас была, если хотите, великая цель: всё для возвращения! Сейчас… Я внутренне поклялся служить этой великой цели. Нарушать клятву не буду, не так воспитан. Но вы спросили, я отвечаю: если положить руку на сердце – я заодно с Петром.