Текст книги "Марьград (СИ)"

Автор книги: Юрий Райн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Игорь перебил:

– Спасибо, я понял. Другие мои вопросы – самого общего плана. Задам их позже.

– Совершенно верно! – обрадовался Анциферов. – Тоже имею… э-э… не столько вопросы, сколько соображения, но тоже общего плана. Однако обсуждать их следует при наличии кворума и никак иначе.

Игорь взглянул на него в упор, постарался не мигать. Анциферов заметно стушевался. Кашлянул, открыл было рот, но в этот момент из холла донеслось дребезжание переговорника.

Глава 29. Остальное подождет. 10.06.49, четверг / неопределенность

Сначала Петин голос, затем Маринин. Слов почти не разобрать, Игорь уловил только: «Воды ни в коем случае!». Тон – жесткий, командный. Потом девушка появилась в «переговорной», выпалила:

– Мне нужно срочно… – осеклась, заговорила чуть спокойнее: – Извините, что перебиваю…

– Мы как раз закончили, – успокоил ее Игорь.

– От нас позвонили, мне срочно нужно туда, к себе. Еще раз извините, – она развела руками, – самой мне не пройти…

Игорь молча поднялся, а Анциферов спросил:

– Что случилось?

– Бабушке Тане плохо, похоже на инсульт. Девчонки в панике. Я проинструктировала, но это первичное, да и справятся ли… Нужно срочно… Игорь, я только медсумку возьму из комнаты.

Она пронеслась через холл. Петя, с озабоченным видом, зачем-то побежал следом.

– Служака… – усмехнулся Анциферов. Добавил меланхолично: – Татьяна, значит… Эх…

– Петя молодчина, – сказал Игорь. – Я тоже к себе, на секунду.

Да, бегом, раз такое дело. Схватил полиэтиленовый пакет с каким-то барахлом, вытряхнул все, пакет сложил, сунул в карман джинсов.

Выскочил в холл. Марина была уже там, явно на взводе.

На первом же марше лестницы Игорь посоветовал:

– Марин, чуть помедленнее. Путь все-таки не ближний, выдохнешься, а тебе нужно в форме быть.

Девушка сбавила темп. Режим подъема сменился с форсажного на крейсерский.

На одном из горизонтальных участков Марина спросила:

– Вы уверены, что обратно меня протащите?

– Увидим. Ты мне только скажи: склады для Местных, я помню, вроде на седьмом уровне, да и указатели же есть, найду, так скажи – в тех складах есть продукты? Если тебе моя помощь не нужна, наберу углеводов и чего там еще полезного, Федюне с Лавуней доставлю. Иван сказал, для Местных это главное питание.

– Да, углеводы и грубая клетчатка. Чернослив берите, в нем то и другое. Лучше с косточками. Склад «семь-раз», ближайший, чтобы им поближе было. Вы идите, конечно, мне помощниц хватит. Только потом загляните к нам.

– Естественно. Теперь молчим, бережем дыхание.

По ходу поглядывал на Марину, оценивал ее состояние. Убеждался – справилась с волнением, полностью контролирует себя, сосредоточена. Кажется, даже спокойна. В меру. Все как надо.

Подошли к «препоне». Марина вдруг спросила:

– Про маму Иван Максимович как рассказал?

– Слава Богу, без помпезности. Но с абсолютным почтением. Твоя мама была…

Он не стал продолжать. Ни к чему будоражить девочку, особенно сейчас. Подхватил ее на руки, осторожно сделал шаг, второй. Третий. Преодолели. Без какого-либо сопротивления. В следующий раз, решил Игорь, надо будет попробовать ей самой. Может быть, однажды пропустило ее, пусть с моей помощью, это не важно… пропустило – и как бы запомнило. Как будто запрограммирована эта невидимая дрянь… Или наоборот: не запомнено, не запрограммировано, тупая дрянь остается тупой дрянью, а вот в человеке, принудительно «протащенном», – в нем перестраивается что-то, появляется способность к «самопротаскиванию»? Или причина только во мне, в моей – Игорь внутренне усмехнулся – эксклюзивности? А если эксклюзивна еще и Марина, то Иван-говорун неправ: у Марины-старшей, моей Марины было такое же свойство, они же с дочкой абсолютно одинаковы, и, значит, не трижды уникальна она была, а четырежды… Впрочем, это как раз проверяемо: беру какую-нибудь Маринину соседку, взваливаю на себя, преодолеваю чертову преграду… или не преодолеваю… можно еще с Федюней попробовать… и зазнобу его прихватить… помрут со страха…

Нафантазировал, однако. Все это вилами по воде писано, а главное – все это потом, потом. Одно только из головы не выкинешь: опоздал. Пришел бы сюда парой лет раньше – спас бы свою Марину. Хотя бы в тот стазис на шестнадцатом уровне погрузил.

А где я был, что я делал два года назад, попытался вспомнить он – и не смог.

Стоп, стоп, потом, потом.

И действительно – стоп. Девятый уровень, ход на Отшиб.

– Все, побежала, – сказала Марина. – Спасибо вам! И приходите.

– Мимо не пройду, – ободряюще улыбнулся Игорь. – Удачи!

***

В пути Игорю не встретилось никого – в том числе и в секторе «раз-раз»: по здешнему времени стояла глубокая ночь. Соответственно и пригашено было освещение улицы-коридора.

Решил сначала заглянуть к Лавуне. Подойдя к двери, услышал замысловатые посвисты. Осторожно приоткрыл дверь, заглянул в щелку. Наружное освещение позволило различить складчатую тушку, одиноко раскинувшуюся на ложе. Вспомнились Федюнины восторги: первейшая красавица. Зрелище не для слабонервных…

В Федюниной «отсечке» – наоборот: хозяин лежал на скамье, был одет, укрыт вторым «пальтешком», звуков не издавал. Спал, однако, чутко: стоило Игорю поставить на столик пакет, набитый упаковками с сухофруктами, как Федюня зашевелился, приподнял голову. Грузно сел. Сипло сказал:

– Путник пришкрёблимшися… Ты чаво по́середь нощи́?

– А поздороваться, Федюня? – улыбнулся Игорь.

– Сызно́ва зубья щерит… – забормотал тот. – Ужо тобе, мил человёк мудан Путник, здорово́ поживамши коли таково́…

Игорь присел рядом. Попытался объяснить:

– Улыбка – это знак доброго расположения.

– Знам я, знам… А все одно боязно́… А ты, Путник, чаво не почи́ваш?

– Не время мне спать, Федюня. Ты уж не обижайся, что разбудил я тебя. И что толковать с тобой времени нет – тоже не обижайся.

– Дык в нощь-то кто ж с тобой толко́вати станет… Путник ты бымши́, Путник и остамши́ся…

– Ладно-ладно, – согласился Игорь. – Мне и правда некогда, но решил тебе гостинца забросить.

Федюня опасливо покосился на пакет.

– Енто чаво ж ты притаранимши?

– Чернослив. Для здоровья.

Эх, мимолетно огорчился он, хотел же купюры принести, на пробу, да забыл в спешке. Жаль, тоже ведь, небось, грубая клетчатка… Ну, в следующий какой-нибудь раз…

Федюня тем временем бубнил:

– Вумно́й ты, Путник, коли ты есть мудан. А все одно Путник ты, как есть Путник. Ай не кричамши я тобе, дескать, мене от ентих кушаний пучит, спасу нету? Желёзок укусны́х притаранил бы, ёно бы и ладно́…

Теперь Игорь улыбнулся намеренно:

– Федосий! Ну-ка не капризничай! Пучит его… Потерпишь! На одних твоих желёзках ты скоро чахнуть начнешь, а потом помрешь! Понял? Давай вот прямо при мне начинай полезное лопать!

Он вытащил упаковку, вскрыл ее – Федюня при этом затравленно сжался, – взял в горсть несколько черносливин, протянул бедолаге. Тот, помедлив, сунул одну в рот, замер.

– Жуй! – скомандовал Игорь. – Да косточки не грызи, балда! Косточки все сохранишь, я в следующий раз наведаюсь – предъявишь. Знаю я тебя – выбросишь всё, а мне скажешь, мол, с косточками смолотил.

Дело потихоньку пошло. После десятой черносливины Игорь сжалился:

– Молодец, Федюня! Вот так и дальше, а то сил на Лавуню не будет. И ее этим корми тоже!

– Злой ты, Путник, – горько произнес Федюня. И зачастил: – А что до Лавунюшки, дык ёна мене надысь прогнамши. Умаямши ты мене, кричит! Сопля ты, кричит, недосморка́тая! Потому – карахтер у ей… Пшел, кричит, отседова, опосля приходь, опосля! А я ея не маямши, енто ёна мене умаямши, от так от!

– Во-от, – наставительно сказал Игорь. – То-то ты и правда осунулся… Ничего, будешь чернослив есть – не умаешься. Колено-то твое как, зажило?

– Куды там зажило́! Свёрбится колешко, моченьки нетути!

Федюня закряхтел, приподнял край хламидки, продемонстрировал колено. Следов травмы уже не было, но Игорь все же посочувствовал:

– Эх ты, страстотерпец…

– Экоё слово дурноё! – немедленно оживился тот. – Страстотермимец, ишь… Аль како́ ты баямши – страстотерпеливец? Ажно́ язык коло́м… Нетути тако́вого слова! Потому как страстя́ – енто, для примеру тобе, когда мы с Лавунюшкой… того-ёнтого́. А терпиме́ц – енто, тож тобе для примеру, когда колешко свёрбится, а я виду не подавамши. А коли вместя́х страстя́ да терпимство́, дык ёно никако́ не…

– Стоп, Федосий, стоп! Толковать не время, некогда мне, да и у тебя тут ночь.

– Сызно́ва злой…

– Нет, Федюня. Я на самом деле добрый мудан. Был бы злой – стал бы о тебе заботиться? И желёзок этих принесу тебе как-нибудь, так и быть. Только не сегодня. У меня сегодня дела, так что пойду. Пока, друг! Спи дальше.

– То ён злой, а то ён добро́й, – проворчал Федюня, укладываясь. – Спи-и… А ну како́ меня почи́вамши пропучит, ась?

– Спи-спи.

***

Безнадежно, в который раз сказала себе Марина. Спасти больного можно, только если тот помогает, пусть даже сам не знает об этом, а вылечившись, будет отрицать: да что вы, доктор, как я вам помогал, в отключке же был! Но нет. Отключка, не отключка – если система в целом противится смерти, то ей, системе, можно помочь. Не всегда успешно, сопротивление бывает недостаточным, смерть часто оказывается сильнее; но если сопротивления нет совсем, то и шансов ноль. Безнадежно.

Это мамины мысли, осознала Марина. Ровно то же самое мама переживала, без всякой надежды пытаясь спасти Полину Аркадьевну, а немного позже – Валентину Дмитриевну. Они уходили уже при жизни Марины-младшей, но та была еще слишком маленькой и помнит все только маминой памятью. Угасание было, без сопротивления. Как сказал дядя Саша – своим ходом. А ведь было им чуть за семьдесят биологических. Бабушка Таня гораздо старше. То есть объективно, по медленному времени, ей как раз семьдесят четыре, но биологически – девяносто три.

Мелькнуло мамино воспоминание об уходе легендарной уже Марии: та-то сопротивлялась, да слишком страшен был диагноз…

Марина посмотрела на Татьяну Леонидовну, осторожно взялась за ее запястье. Пульс слабый. Глаза открыты, сознания в них нет. Рот искривлен. Дыхание поверхностное. И так далее… классическая картина кровоизлияния в мозг. Полностью согласуется с тем, что рассказали девчонки еще при первом звонке: Татьяна Леонидовна сидела с книжкой в любимой своей ближней оранжерее, вдруг закричала, схватилась за голову, попыталась наклониться, ее вырвало – наполовину на себя, – сделала странное движение и завалилась набок вместе с легким креслом.

Хорошо, Ирина и Анна оказались как раз в этой оранжерее, подняли тревогу. Все девочки, все мамы действовали правильно и слаженно: позвонили Марине, получили указания, в итоге доставили бабушку на каталке сюда, в палату, перегрузили на койку в положение «почти полулежа». Следы рвоты убрали, конечно.

Хорошо ли, усомнилась Марина? Упрекнула себя: да, в медицине без цинизма не выжить, но есть же мера. Пусть я недоврач – все равно не имею права на рассуждения типа «лучше бы она ушла сразу, не мучаясь». Безнадежно, а права не имею. Без цинизма не выжить, да; но с такими сомнениями лечить, помогать, спасать кого бы то ни было – нечего и думать. Может быть, сказала себе Марина, вырасту, стану совсем циничной, тогда изменю позицию. А пока – так.

Значит что? Значит, готовимся к томографии. Начнем с МРТ. Простите, бабушка Таня, придется вас тревожить и тревожить. Надеюсь, вы ничего не чувствуете…

Она вышла из палаты. Лицо Ольги, дежурившей в коридорчике, было серым.

– Ольчик, – сказала Марина, – ты посиди пока с бабушкой Таней, а я пойду аппаратуру готовить.

***

Девятый уровень, направо – знакомый коридор, длиннющий и волнистый. Игорь нажал на кнопку вызывной панели. Молчание. Решил немного подождать.

…Он спустился сюда не сразу: от Федюни его что-то понесло наверх. Проведал Слабину – все по-прежнему, Слабина не ослабла… Посетил Маринину башню – поглазел на звезды, подумал, что ведь и его Марина ходила сюда, любовалась тем же небом, тосковала.

Перекурил; пожалел, что не захватил резак – накромсать Федюне с Лавуней «желёзок»; перестал жалеть – нечего, пусть углеводы жрут.

…Теперь – здесь, в ожидании. Можно и пойти, там же у них на входе тоже звонок. Но лучше соблюсти корректность. Снова нажал на кнопку. На этот раз ответили. Голос, конечно, не распознать, но точно не Марина. И еще – голос сдавленный:

– Дядя Саша?

Игорь назвал себя. Пара секунд, словно заминка, и:

– Входите, открыто.

Почувствовал: что-то не так. Да, в общем, ясно что… Торопиться уже некуда, но он ускорил шаг.

Дверь нараспашку. В прихожей девушка, кажется, Тамара. Черные глаза заплаканы.

– Пойдемте, – сказала она. – Только быстро. Или сами найдете? Марина в дальней оранжерее.

– Найду. Что, Татьяна…

Отчество забыл…

– Да, – кивнула девушка. – Вы тогда идите, а я Александра Васильевича дождусь, он вот-вот приедет.

***

Марина сидела у самого проема, за которым раскинулся пустынный пляж, а за ним – еще более пустынное море, очень-очень синее и совсем спокойное, а надо всем этим – безоблачная голубизна, и вдали мелькают птицы – должно быть, чайки; и нестерпимо яркое солнце прямо в глаза.

– Не понимаю, – сказала Марина, не оборачиваясь.

– Это всегда трудно понять, – начал было Игорь, но она словно не заметила:

– Осень, осень, осень, лес, парк, лес, парк, потом вдруг весна, ландыши, зима, снег, теперь лето, море, солнце. Я никогда не видела здесь солнца, я вообще никогда не видела солнца, только на видео, но это не считается. – И, без паузы: – Тяжелый инсульт, надежд никаких, я сразу поняла, но все сделала по учебникам и как мама учила, и сидела возле бабушки Тани, а потом пошла готовить томограф, а вместо себя Ольгу посадила, потому что даже если нет надежды, все равно человек не должен оставаться один, бабушка Таня и не осталась, а я вернулась, а Олюшка говорит: кажется, все, а я проверила, и правда все. А я хочу туда, к морю. А сейчас дядя Саша придет, девчонки позвонили, он мерку снимет для гроба, он для мамы тоже гроб делал, маленький такой, мама же маленькая стала, когда заболела, а вы пока идите, а когда будем хоронить, вы, конечно, приходите, а наши все пока там, у бабушки Тани, только Томочка дядю Сашу встречает, он скоро будет.

Поток, понял Игорь. А голос ровный. Ей одиннадцати лет еще нет, вспомнил он. Ну хорошо, ее личных – шестнадцать… Всего шестнадцать!

– Держись, девочка, – только и нашел что сказать. Бессмысленное, но ведь и промолчать, в спину глядя, – как?

– Я в порядке, – ответила Марина. – Вы не тревожьтесь.

И повторила:

– К морю хочу.

– Светлая память… – проговорил Игорь. Вспомнил отчество: —…Татьяне Леонидовне.

Решил: гроб делать – буду помогать. Остальное подождет.

Глава 30. Какие наши годы. 11.06.49, пятница / неопределенность

Федюне-то Игорь велел спать, а вот самому – не пришлось. И не одному ему: ночь ушла на изготовление гроба. И крест сколотили – усопшая была верующей.

На-Всё-Про-Всё, встретившийся Игорю на проспекте Девять, охотно согласился принять помощь. «Петруха тоже на подхвате будет. На тринадцатый приходи», – сказал он и поехал дальше – обмерять покойницу, а позже обогнал Игоря на спуске. Когда Игорь достиг мастерских на тринадцатом уровне, уже были отобраны нужные доски. «Подкрепись чуток, – предложил Саша. – Весь день, небось, росинки не было. Живот урчать начнет, тебя отвлекать, нас тоже. Петро вон прихватил тебе пайку. – И, пока Игорь подкреплялся, изложил план работ: – После обрезать будешь доски по размерам. Я продольно режу, а ты, значит, по длине подгонять, по чертежику, он вот он, а Петро шлифовать, а там заморим, да не червяка, а доски заморим. Полчаса на просушку, типа перекур, а там и сборка. После отверстий понасверлим, канатик через них пропустим, заместо ручек. Это чтоб на стол ставить, на табуретки, а понесем-то на ремнях, как все грузчики носят. Так, после канатика – крышку сделать, после обить изнутри и снаружи. А уж после крест. С табличкой, честь по чести. Пошвыдче бы управиться, после ведь на Отшиб ползти, с домовиной, да с крышкой, да с крестом, да с умниками. С горем пополам, старичье же колченогое… После и совсем на́верх выбираться. Путь долгий, а время поджимать будет, ага. Так что – взялись!»

Поначалу трудились молча. Саша поглядывал на работу Игоря – оценивал навыки, – вскоре показал большой палец и присматривать перестал. Жужжал, пел, визжал электроинструмент, упоительно пахло свежеструганной лиственницей.

Потом стали перебрасываться репликами – короткими, только на секунды отключения циркулярок, болгарок, шлифмашинок. Тем не менее, полное представление о предстоящих сутках Игорь получил. Начать прощание, объяснил На-Всё-Про-Всё, хорошо бы в полдень. На Отшибе это будет полночь, как раз третий день пойдет. А чтобы начать в полдень, надо же сперва уложить покойницу в домовину. А чтобы уложить, надо же домовину поднять отсюда, с тринадцатого, туда, на девятый. С грузом да с колченогими – часа три вынь да положь. Так это еще семечки! Потом-то – с Отшиба на «нуль», да с гробом не с пустым! Это, сказал Саша, все четыре часа, а то и пять! Ну, потом полегче – по «нулю» к могилке. Не сказать, чтобы так уж близко, но зато гладко, ага. Мне-то там и вовсе лафа будет, хохотнул он: на колеса пересяду, вперед поеду – дорожку к могилке подрасчистить, зарастает она все время… две другие, к Слабине и к Башне, не зарастают, а эта – как заговоренная. И саму могилку подчистить. Так-то все давно вырыто – котлованы, выходит, не зря копал, как наперед знал. Но подчистить – а как же! А для того, заключил На-Всё-Про-Всё, мы тут как пошабашим, вы с Петей малость передохнете, а я на́ конь – и на́верх, чтоб тот конь на «нуле» меня дожидался. Местные туда ни ногой, а то бы погрызли мне конька-горбунька…

Вроде – простой работяга, подумал Игорь, размечая для обрезки очередную доску. Ладно, не простой, а высококвалифицированный. Но смотри-ка – не только по своим рабочим специальностям мастер, а и спланировал все, да как скрупулезно и точно! Интересно, способны ли на такое остальные здешние? Анциферов с Елоховым – ой, что-то нет уверенности. Правда, один был редактором газеты, другой – важным подразделением руководил на производстве; и там, и там без расчета по минутам невозможно. Но то давно было, а последние двадцать лет они оба все больше разговоры разговаривают, такое впечатление. Хватку, скорее всего, подрастеряли. Петя… Ну, Петя вряд ли, не по его это части. Вот Смолёв – тот способен, нет сомнений. Программист же, и, похоже, продолжает что-то здесь программировать. Так что – да. Если бы захотел.

А я, спросил он себя, способен? Тоже ведь как бы здешний… хотя и сказал краснобай Иван, что я от них отдельно… Спланировать – способен, безусловно. А вот насчет «отдельно»… и насчет Смолёва, до сих пор влюбленного в мою Марину и, не исключено, вынашивающего какие-то неприятные замыслы в отношении Марины нынешней… и насчет того – которого они обе ждали и не дождались, потому что я не он… тяжко на сердце от всего этого, и нужно сосредоточиться на обрезке досок. Решил же: остальное подождет.

…Закончили к пяти утра. Последним актом стала фиксация крышки четырьмя не до конца вбитыми гвоздиками: тащить гроб и при том всю дорогу глядеть на покойницу негоже, сказал Саша. И подвел итог:

– Мы орлы и ударники труда, ага! Ну, я, стало быть, на́верх, а вы отдыхайте. Тронемся в восемь, так что пара часов у вас будет: вздремнуть, помыться-побриться, заморить – не доски теперь, а червя. И это… умников наших разбудите, скажите – мол, в восемь выходим, а кто не успел, тот опоздал. И могут дальше дрыхнуть.

– А ты-то как? – спросил Игорь.

– Да успею, – махнул рукой тот.

Напоследок еще раз оглядел изготовленное, удовлетворенно кивнул и был таков.

К тому же и неутомимый, подумал Игорь. Уникум, натурально. Может, потому и в форме отличной, что поблажек себе не дает, в его-то возрасте. Ноги, наверное, накачаны… как у гориллы или, например, у страуса… Вздохнул:

– Пойдем, Петр, отдыхать.

***

Какой там отдых: сна ни в одном глазу. Использовал время прежде всего на тщательнейшее приведение себя в порядок. Душ горяч, бритва остра, шампуней-гелей-кремов не жалеть! О чем пожалел – о том, что черная его одежда вся в стружке и опилках; была бы уместна на похоронах. Делать нечего, придется «милитари» надевать.

Пошел в кухню-столовую, прихватив с собой блокнот и карандаш. Эспрессо, сигарета… Написал в блокноте: «06.06.49, прорыв на Завод». Эх, следовало с самого начала вести дневничок. Вспоминай теперь… Всего-то шестой день, а событий сколько! А впечатлений – еще больше! Ладно, главное – события; впечатления, может, тоже важны, интуиция великая вещь, но остается надеяться, что впечатления всплывут при чтении о событиях. Сейчас их, события, не перепутать бы, не упустить важного. Некогда было писаниной заниматься? Так даже на войне всегда ведется ЖБД – журнал боевых действий!

Впрочем, смягчил Игорь свое самоосуждение, на войне ЖБД ведут в штабах. А я тут сам себе и командир, и штаб, и рядовой. Но записывать в любом случае надо. Минутку выделить – проблема, что ли? И блокнот с карандашом чтобы постоянно при себе!

К половине восьмого успел закончить перечень событий первого своего дня в Марьграде. Начал было о дне втором, но был прерван – один за другим подтянулись остальные. Обратил внимание на Анциферова: тот опирался на палочку и чуть прихрамывал на левую ногу. Верно сказал На-Всё-Про-Всё про колченогость…

Поприветствовав всех, Игорь закрыл блокнот, отсел подальше. Призадумался. Денек предстоит, даже чисто физически, – экстрим, натурально. Подъем на Отшиб, с грузом. Подъем совсем наверх, с грузом, куда более тяжелым. Оба подъема – многочасовые. Дальше, Саша прав, легче. Если только не придется на себе того же Ивана тащить. Ну так не уколоться ли?

Решил: нет. Сейчас не нужно. Во-первых, и так на взводе. Во-вторых и в-главных, неизвестно, сколько времени продлится вся эта история. Может, и больше двенадцати часов, а тогда – что, рухнуть где-нибудь в пути? Значит, инъектор с дозой иметь при себе, но пустить в дело лишь в самом крайнем случае.

Даже не так: взять с собой всю аптечку – глядишь, Анциферова придется на ноги ставить или еще кого-нибудь, мало ли.

Сходил в свой «апарта́мент», сложил рюкзак в конфигурацию «мини», загрузил туда аптечку и блокнот. Неизменный стропорез – на поясе. Больше, вроде бы, ничего не требуется.

Вернулся. Вот и восемь ноль-ноль. Александр скомандовал:

– Двинули.

***

До мастерских добрались бодро. Вынесли все на площадку. На-Всё-Про-Всё сказал:

– Брякну-ка девчатам.

Надел очки, настроил и включил рацию. Ответили сразу; как обычно, голоса не распознать.

– Мариша! – закричал Саша. – Отправь пару девчат покрепче к перепонке! Ага, пособить малость! Поняла? Давай!

– Это зачем? – хмуро осведомился Анциферов.

– Не спорь, Максимыч, тут покамест я командую, – Александр подмигнул. – А вы, стало быть, исполняйте, хе-хе.

Точно, уникум, подумал Игорь. И на место поставил, и не обидно – потому что самоирония в тоне.

– Есть исполнять! – поддержал он «командира».

Остальные промолчали.

– Ничего, – подбодрил их На-Всё-Про-Всё, – бывало и хуже. Какие наши годы? Ага. Значит, так. Алексеич, Максимыч, вы во главе. Как старшие. С крестом. Мы за вами, вчетвером, с домовиной. Готовы? Двинули, что ли.

***

От мастерских до «перепонки» было тяжко. Игорь подбодрил себя: ерунда, втянешься! Все втянемся! Вот от Отшиба до «нуля» будет тяжко по-настоящему. Но справимся! И мысленно поблагодарил отдел 31/3 за очень даже неплохую свою физподготовку.

Процессию встречали Ольга и Анна. Сообразили без подсказок – с двух сторон стали деликатно поддерживать Анциферова, которому, похоже, приходилось труднее всех.

А вот Павел – теперь тот шествовал впереди, держа крест перед собой, даром что материалист, – ничего, терпит, отметил Игорь. Поглядел на своих партнеров по грузу: что Саша, что Матвей – шагают, как роботы; Петя пыхтит и потеет, но при его комплекции это нормально.

Девятый уровень, ход к Отшибу. Физически стало гораздо легче… психологически же – Игорь постарался об этом не думать.

Отшиб.

Молчаливые женщины.

– Максимыча с Алексеичем пристройте пока отдышаться где-нибудь, – сказал Александр. – А нас к покойной сопроводите.