Текст книги "Странствие Кукши. За тридевять морей"
Автор книги: Юрий Вронский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
Глава четырнадцатая
ТОРГ НА ПОДОЛЕ
Всяк знает, что молвы никто нарочно не переносит, она сама собой разносится по земле. Прислушивайся к людской многоголосице и будешь знать все самое важное. Разбросанный по горам Киев облетает очередная весть: приплыли с товаром словеньские торговые люди с Ильмень-озера.
Шульга, не откладывая, отправляется на Подол, на Торг. Его, само собой разумеется, сопровождают и Кукша с Вадой. Видно, что Шульга волнуется: оно и понятно, давно уже ему не доводилось встречаться с земляками, – с теми, которые, в отличие от него, продолжают жить на родине.
Подол не под боком у Печерьска. Шульга, Кукша и Вада пересекают возвышенности, покрытые жесткой сухой травой, спускаются в зеленые, буйно заросшие овраги, вновь выбираются из них. И вот перед ними расстилается огромная низина. Это и есть Подол. За ним сверкает невеликая река Почайна, а дальше, за долгим луговым островом, и сам батюшка Днепр.
Самую низкую часть Подола весной покрывает полая вода, поэтому здесь хороший сенокос и тучные пастбища. Над пастбищами, на возвышении, которое не заливает даже самый большой паводок, стоит Волос. У подножия истукана[165]165
Истукан – изваяние. Чаще всего слово это употребляется в значении «идол», «бован», «кумир», то есть языческое божество.
[Закрыть] всегда полно съестного, ведь ни один язычник не начнет торговать, не принеся предварительно жертвы Волосу с молением об удачной торговле.
После распродажи товара следует соответственно благодарственная жертва. Немудрено, что вокруг идола постоянно вьется воронье, не подпуская к корму птиц помельче, вроде голубей и галок. Впрочем, подойдя поближе, замечаешь множество воробьев и других пташек, которые беспечно суетятся возле огромных черных птиц.
Рядом с идолом Волоса раскинулся особый скотий торг. Здесь тесно от загонов и коновязей. Нового человека с непривычки оглушает мычанье, блеянье, ржанье, хрюканье, душит настоявшийся навозный смрад.
В незатопляемой части Подола стоят также усадьбы ремесленников, там живут большей частью гончары и ковали, а возле устья Ручая, впадающего в Почайну, – и кожемяки. В стороне от домов дымятся гончарные печи и кузницы. Гончары крутят свои горшки под открытым небом и сушат их на солнце, перед тем как поставить в печь обжигать. А ковали не любят работать на глазах у посторонних – у них какие-то свои тайны, недаром они слывут в народе колдунами. Потому, верно, ковали редко выходят из кузницы на вольный воздух, – только если надо кому-нибудь коня подковать.
Ближе к берегу Почайны шумит Торг, здесь множество разных лавок, под навесами и без навесов, заполненных всевозможным товаром. Возле лавок похаживают купцы, на все лады расхваливают свой товар. Торгуют и у самой воды, прямо с судов, вытащенных на берег. Между лавками и судами неспешно ходит народ, останавливается тут и там, неторопливо разглядывает товар, щупает, а то и нюхает и даже пробует на зуб.
Купцы на Подоле разноплеменные, но преобладают пестрые долгополые свиты хазар, булгар и евреев. У булгар и хазар есть свои подворья на Подоле, а евреи – люди здешние, из Жидовского города. Попадаются на Торгу и армяне, и греки, и персы, и невесть кто. После этой человеческой пестроты люди словеньского языка, пусть и разных племен, кажутся такими похожими друг на друга, что их и по одеже не сразу различишь.
Непривычный человек дуреет на Торгу не только от мелькания разных лиц и одеж, но и от разнообразия и обилия товаров; у Кукши, несмотря на его царьградский опыт, слегка кружится голова. На Торгу так много всего, что у него не возникает желания что-нибудь купить.
Прилавки для тканей завалены тяжелыми трубками полотна, златотканого паволочья, аксамита, поставами[166]166
Постав сукна – штука, целый кусок, как он идет со станка.
[Закрыть] тонкого привозного сукна…
Слепят глаза прилавки серебряников – на них в изобилии разложены золотые и серебряные запястья, височные кольца, сканые[167]167
Т.е. выполненные в технике филиграни, с напаиванием золотых или серебряных проволочек по металлическому фону.
[Закрыть] серьги, перстни и прочее узорочье…
На прилавках, отведенных для пушного товара, грудами лежат соболя, бобры, черные с сединой лисицы, песцы, куницы, белки…
Здесь друзья встречают обеих Оскольдовых княгинь, сопровождаемых двумя отроками. На княгинях кокошники с серебряными очельями, украшенными жемчугом, и аксамитовые шугаи[168]168
Очелье – передняя часть и главное украшение кокошника, женского нарядного головного убора. Шугай – род короткополой кофты с круглым отложным воротником и с перехватом /талией/.
[Закрыть]. Но хозяйственные женщины не зря толкутся в пушном ряду, они загодя думают о зиме…
После положенных поклонов друзья идут своей дорогой.
– Видел, как она на меня посмотрела? – шепотом спрашивает Вада, подавшись к Кукше. – Что я тебе говорила?
Сказать по правде, Кукше тоже показалось, что Потвора взглянула на Ваду недружелюбно, но он промолчал: недружелюбный взгляд еще не означает, что зреет убийство. К тому же сейчас не до Потворы – им с Шульгой предстоит встретиться с ильменьскими торговыми людьми.
Друзья минуют долгие прилавки со всевозможной посудой – и железной, и медной, и скудельной, и деревянной… Чего тут только нет! Еще не всякой посудине имя-то сыщешь…
А вот винный ряд – вина из Таврии в нездешних узкогорлых корчагах. Торгуют честно – дают пробовать. Иной весь день ходит и пробует, глядишь, к вечеру где-нибудь и свалится.
Ближе к Почайне тянутся прилавки со скобяным товаром. Там же всякое орудие: плуги, сошники, мотыги, лопаты, топоры, молотки, тесла, скобели, коловороты…
Тут же оружейный ряд. Оружия, правда, маловато, главным образом наконечники стрел и копий, есть боевые секиры, засапожные ножи[169]169
Ножи, которые носили за голенищем.
[Закрыть], две или три кольчуги, столько же шлемов, и ни одного меча. Мечи – дорогой товар, их делают на заказ.
Зато у самого берега во множестве седла и всевозможная иная конская сбруя и прочий конский наряд – седелки, чресседельники, уздечки, недоуздки, вожжи, хомуты, расписные дуги, расшитые чепраки и прочее.
«Хорошо, что не я, – думает Кукша, – ведаю закупками для Оскольдова и Дирова хозяйства! Я бы сразу утонул в этом море товара! Вчуже-то глядеть на это обилие, и то уже голову ломит! А ведь здесь, по Торгу, ходят княжеские сборщики и взимают в пользу князей десятину со всех торгующих!..»
Для Кукши настоящая загадка, как они с этим справляются.
А вот и торговые гости с севера, с Ильмень-озера, точнее с Волхова-реки. Они, по обыкновению, торгуют пушниной прямо с судов, вытащенных на берег. Это и есть Шульгины, а отчасти и Кукшины земляки. Возле них уже толпятся словене, что в свое время бежали от Рюрикова гнева. Слышатся жадные расспросы о близких, о друзьях, о том, что слышно из Рюрикова окружения…
Среди торговых людей Шульге удается отыскать неревских, жителей посада, из которого родом он сам. Он так давно не видел неревлян – тех, что поныне живут у себя в Нереве! Они, конечно, знают его семью, кто же в посадах над Волховом не знает Мысловичей! И матушку его знают, почтенную Надежу.
После всех бед, свалившихся на нее, она не пала духом, крепко держит в руках хозяйство… Почернела лицом от горя, а держит. Дочерей выдала замуж, но сама больше выходить не стала, хотя и сватались добрые мужи… Не до замужества ей, верно, после всего, что было… Вот если бы Шульга мог воротиться домой, она бы ожила…
Одному из неревлян вдруг приходит мысль:
– А что если матушке твоей просто пойти к князю Рюрику и попросить за тебя? Так, мол, и так, сын-то малолетком был, нельзя его ни в чем винить… Ну, уж она найдет, что сказать! Вот воротимся домой – пойду-ко я к матушке твоей и предложу ей… Как ты смотришь?
В сердце Шульги крепко толкнулись слова «почернела лицом от горя» и застряли в нем, ничего другого он, кажется, и не услышал… Он не находит, что возразить доброму неревлянину. На том он и расстается с земляками.
Глава пятнадцатая
КИЕВСКАЯ ОСЕНЬ
Хлеб давно уже свезен с полей, сложен в скирды, а у многих и обмолочен. Нынче нет нужды сушить его над овином – он и так сухой. Кияне обирают деревья в садах, снимают с веток поздние плоды. Все, что поспело на огородных грядках, перекочевывает в погреба. В домах развешивают по стенам гроздьями-косицами золотистые головки лука.
А лето все медлит уходить, дни стоят ясные, почти жаркие, теплы и ночи – можно ходить без свиты. И все-таки мало-помалу начинают появляться первые признаки осени: в кронах деревьев то тут, то там вспыхивают золотые пряди – седины осени. Однажды утром, выйдя из домов, люди видят, что луга побелели, словно их осыпали драгоценной солью, – ударили первые заморозки.
Улетают цапли, журавли, лебеди, гуси, проносятся несметные стаи уток, грачей, скворцов, дроздов, жаворонков и прочей птицы помельче. Свист крыльев и гомон слышен целыми днями. Черногузам жаль расставаться с краем, где их так любят, даже помогают строить гнезда, и они улетают последними. Первыми, как всегда, улетели стрижи и ласточки, они же последними вернутся весной – только тогда, когда и слепому станет видно, что весна наконец пришла.
Некоторые кияне и дружинники подстерегают и стреляют перелетных птиц ради мяса и пуха. Кукша никогда так не делает – вдруг они летят с его родной Тихвины? Впрочем, с луком на птиц охотятся немногие, только очень меткие стрелки: ведь если промахнешься, потеряешь стрелу. Большинство предпочитает добывать птицу на перевесищах – просеках, где пролетают птицы. Там вешают на деревьях перевесы – большие сети, а дальше вся забота – вынимать из сетей запутавшихся птиц.
Княжеские дружинники, и Кукша с Шульгой в их числе, целыми днями носятся верхом по лесам и полям – охотятся на волков. Часто к ним присоединяются и Оскольд с Диром. Это не только достойное мужей развлечение и поддержание в себе воинской бодрости – от охоты на волков есть польза и смердам. Кияне и жители окрестных сел жалуются, что серых разбойников развелось – спасенья нет! Не откладывая дела, дружинники садятся на коней и скачут в леса и перелески. Рядом на длинных поводках бегут собаки.
От жителей уже известны самые волчьи места. Там охотники спускают собак с поводков, и они мгновенно скрываются из глаз. Погодя раздается звонкий лай – взяли след! Теперь только не отставай! Собаки свое дело знают, а их дело – загнать зверя до изнеможения.
За лосем, оленем или косулей гоняются главным образом ради мяса. В княжеской усадьбе много едоков, много надо и мяса. И, конечно, лучше, когда можно не резать скотину, а привозить мясо из леса, где оно было ничьим, пока не стало добычей охотников. Иные даже предпочитают зверину, говорят, она вкуснее и силы от нее больше.
Зайца травят тоже ради мяса, но его, правда, иногда оставляют собакам для потехи. Чтобы помнили: не зря, мол, носитесь, высунув языки, по лесам да по полям. А вот хитрую лисицу добывают только ради шкуры: мясо ее не годится – псиной отдает. Впрочем, на лисицу охотиться рано – шкура ее еще недостаточно хороша, надо обождать зимы. На вепря – это пешая охота, с коня его брать неудобно, а собакам одним с ним не справиться.
Всей этой дичи полно здесь, на правом берегу, в окрестностях Киева, – на левый берег если и надо переправляться, то разве что за туром, там тура пока еще не так повыбили, как на этом берегу.
Псовой охотой всегда руководят поляне, они большие знатоки этого дела. Никто так не умеет приучать собак к пению рожка, к умению бежать на поводке рядом с конем, не путаясь у него в ногах, а главное – к привычке брать след. Поляне – добродушные люди с напевной речью, недаром почти все они – и мужчины и женщины – слывут отменными певцами. Да что там рассусоливать, славный народ – поляне, худого про них никто не скажет!
Меж тем Шульга ни на мгновенье не оставляет Кукшу одного – Кукша слишком доверчив, ему кажется, что люди, которые приветливы с ним, вроде лукавого Свербея, не могут желать ему зла. Шульга еще на Днепре, по дороге в Киев, предупреждал Кукшу о возможной опасности от Свербея и его приятелей, да и потом, в Киеве, не раз говорил о том же. Только речи его не впрок. Убить же кого-нибудь на охоте милое дело. Сразит человека нечаянная стрела – поди, выясняй, кто ее послал…
Начинаются затяжные осенние дожди. Деревья одеваются в золото, медь и багрянец. Как только все дубравы вырядятся в царские одежды, ветер тут как тут: покрасовались и довольно! Его порывы безжалостно срывают драгоценные наряды, разбрасывают их по траве, по грязным дорогам и по лужам.
В эту пору хороши пропитанные гусиным жиром кожаные плащи и валяные шляпы с широкими полями. А лучше всего сейчас тем, у кого нет нужды покидать свой дом, кто может сидеть у горящего очага с добрым собеседником и попивать броженый мед или красное корсуньское вино.
Уютно и в Потворином тереме. Потвора с Красавой уединились здесь с прялками, тянут нити из кудели, накручивают их на веретена и ведут неспешную беседу. Княгини живут душа в душу, как добрые подруги. Потвора занозиста, зато Красава уступчива.
– Оскольд задумал креститься, – говорит Потвора, – а знающие люди сказывают, что христианин не может иметь больше одной жены, закон ему не позволяет… Что же будет с нами?
– Да, слышала я об этом греческом законе, – отвечает Красава, – уж не знаю, что и думать…
– То-то и оно, что не знаешь! – продолжает Потвора. – Ведь, крестившись, Оскольд собирается жениться на Ваде! Кабы по-нашему, по-старому, она просто стала бы еще одной женой. И на здоровье! Одной больше, одной меньше… Но если Оскольд крестится, он нас вместе с наложницами вышвырнет за порог!
– Что же нам делать? – испуганно спрашивает Красава.
– Только одно, – отвечает Потвора, – избавиться от Вады. Тогда Оскольд, может, и креститься не станет. Он ведь все и затеял ради того, что Вада – княжна из Киева рода. Не будет Вады, незачем будет и огород городить!
– Но как же мы от нее избавимся?
– Очень просто. Задушим сонную платком. Завяжем на шее, потянем за концы, и поминай как звали! И сделаем это, не откладывая, как только Оскольд отправится в полюдье.
Красава бледнеет, как заморское полотно, но ничего не говорит. Она никогда не прекословит Потворе.
Глава шестнадцатая
ОСКОЛЬД УЕЗЖАЕТ В ПОЛЮДЬЕ
Дожди переходят в мокрые снегопады, снег валит день и ночь, а однажды ночью является великий коваль Мороз и заковывает землю в надежный панцирь. Утром кияне выходят из домов и зажмуриваются от яркого солнца.
Судя по тому, что снег выпал на сырую землю, он до весны уже не растает. Зиме все рады – кончается грязь, устанавливается санный путь. Но больше всего рады ребятишки: им теперь раздолье – лепить Снегурку, строить крепости, швыряться снежками, кататься с гор на салазках или на леднях.
Однако главное развлечение впереди: скоро неутомимый Мороз наведет ледовые мосты на Днепре и на всех реках и речках – тогда начнется катание на коньках. Тут и взрослые не отстанут от ребятишек. Коньки обыкновенно каждый мастерит себе сам – хитро ли вырезать их из кости! Но тот, у кого есть лишние куны, может купить и на Торгу.
Когда станет Днепр, хорошо бы подольше постояли морозные солнечные дни! Ведь если начнутся снегопады – конец удовольствию, по снегу на коньках не поездишь. Разве что сразу подымятся сильные ветры да сметут снег в сторону, к берегам.
Не одни только любители катания на коньках ждут, когда станет надежный лед. Князь Оскольд собирается в полюдье, в северные земли, ему ледяные мосты нужны не меньше. Только ему, в отличие от любителей коньков, надо, чтобы лед поскорее накрыло снегом, потому что коням опасно ходить по голому льду. А пока что Оскольдовы люди готовятся в дорогу: и кони, и упряжь, и сани, и одежда, и оружие – все к отъезду должно быть в безупречном состоянии. У князя Оскольда с этим строго.
Из полюдья князь Оскольд воротится не скоро, так что большую часть дружины, в том числе и неразлучных Кукшу с Шульгой, он оставляет в помощь князю Диру – стеречь от ворогов Киев и княжескую власть. Как удобно править землей вдвоем, а не в одиночку! Конечно, когда правители достаточно разумны, чтобы не ссориться из-за власти. Вот как они с Диром. Отправляешься в полюдье – не надо голову ломать, кто из приближенных надежен, на кого можно Киев оставить. Древние князья Кий, Щек и Хорив, предки княжны Вады, правили и вовсе втроем. Головы у них, верно, не только для шлемов годились.
Старшие Оскольдовы дружинники ходят с пешнями[170]170
Пешня – железный лом с трубкой, посредством которой орудие насаживается на рукоять.
[Закрыть] на Днепр: долбят лед, проверяют его толщину. Наконец лед готов. По Днепру уже вовсю катаются на коньках. К радости любителей коньков и к огорчению князя Оскольда стоят ясные дни, на Днепровском льду холодно сверкает солнце.
Но однажды небо затягивается мглой, мороз слабеет и начинает валить крупный мохнатый снег, такой густой, что не разглядеть поселения на соседней горе. И настает утро, когда на Днепре уже не видно катающихся на коньках, зато с берега спускается на белую заснеженную реку темная вереница верховых и санный поезд. Их путь лежит на север. С Киевой горы их провожают взглядом несколько мужей в дорогой сряде[171]171
Сряда – нарядная одежда.
[Закрыть]. Один из них Свербей. Он говорит:
– Уехал наконец. Теперь надо убрать Грека, а с Диром и с остальными мы шутя справимся.
Другой муж хохотнул:
– Вот потеха будет весной, когда Оскольд воротится и привезет нам сполна северную дань!
Глава семнадцатая
КУЛАЧНЫЙ БОЙ
Наступает день зимнего поминания предков. В этот день их необходимо почтить не только добрым пиром, но и кулачным боем на Днепре. На лед выходят жители Киевой горы и Печерьска, особые люди подсчитывают, чтобы с обеих сторон было равное количество бойцов.
Бойцы сосчитаны, можно бы и начинать. Чтобы подзадорить бойцов, бубенщики бьют в бубны, рожечники дуют в рожки, гудошники изо всех сил водят по струнам смычками. Однако бойцы стоят двумя стенками и не спешат ринуться друг на друга. За чем же дело стало? А дело за малым.
По старому обычаю обе дружины пускают вперед себя мальчишек. Мальчишки сближаются и, не жалея глоток, дразнят и обзывают друг друга, пока кто-нибудь из них, разозлившись, не бросается с кулаками на обидчика. Тот, конечно, спуску не дает, остальные спешат друзьям на подмогу, и пошло-поехало! И тогда по рядам взрослых бойцов проносится клич:
– Наших бьют!
Обе стенки устремляются навстречу одна другой. Тут уж мальчишки бросаются врассыпную, как вспугнутые воробьи. Так положено, иначе затопчут. Стенки быстро разваливаются и превращаются в беспорядочную дерущуюся толпу, проще сказать – в свалку.
На берегу собирается множество зрителей, каждый норовит влезть на обрыв повыше, чтобы передние не заслоняли зрелища. Зрители стараются разглядеть среди дерущихся своих, громко подбадривают их. Женщины и девушки вскрикивают в сладостном ужасе.
Ваду, однако, мучает нешуточная тревога – упрямый Кукша еще не оправился после охоты на тура, но не внял уговорам и участвует в кулачном бою.
Здесь же, на особой скамейке, сидят и Оскольдовы княгини. Только их, как видно, не слишком тешит зрелище – Красава печальна и больше глядит под ноги, на снег, чем на дерущихся, а Потвора пышет злобой. И немудрено – Оскольд уже уехал, а Красава отказывается участвовать в задуманном… Ей, видите ли, жалко девчонку!
Бойцы бьются ожесточенно, до крови, крякают, хрипят, но если боец падает, его уже никто не трогает, так издревле повелось: лежачего не бьют. Бывает, конечно, что упавший так и не встает. Что ж, на то и бой.
Силой Кукша как будто не обижен, но после того, как он побывал под туром, прежняя выносливость еще не вернулась к нему. Шульга, как и во время осенних звериных ловов, постоянно держится возле друга. Уже вскоре после начала боя он отмечает, что Кукша дышит слишком шумно. Это первый признак усталости. Да, конечно, Кукша еще слаб… Вада пыталась ему это внушить, и Шульга отговаривал его участвовать в кулачном бою, но Кукша самолюбив и упрям.
У самого Шульги крепкий противник, высокий плечистый парень постарше его. Однако парень в замешательстве, ему, скорее всего, не приходилось биться с левшой, он не знает, как лучше защищаться и как нападать, чтобы самому не угодить под удар, по привычке он использует левую руку для защиты, к тому же от растерянности забывает наклонять голову, чтобы поберечь подбородок.
Шульга усмехается, глядя на своего противника. Это полянин с красивым простодушным лицом, в подражание русам он бреет бороду и отращивает висячие усы, возможно, он сильнее Шульги, однако Шульге нетрудно в любое мгновенье свалить его. Стоит только будто по неосторожности подставить лицо, а во время удара пригнуться и из этого положения кулаком и всем телом двинуть полянину снизу в подбородок. Но Шульга щадит противника, он не чувствует к нему никакой неприязни, кулачный бой – это игрище, и он не желает превращать его в побоище.
Однако вскоре благодушие покидает Шульгу – он видит, как, обходя дерущихся, к Кукше – именно к нему! – пробирается человек в собольей шапке, это сильный муж и бывалый боец, родом, кажется, рус, Шульга помнит его по прошлым ристаниям. Он уверен, что муж этот из числа Свербеевых приспешников.
Шульге не надо долго размышлять, чтобы понять происходящее: киянин только что свалил противника, оказавшегося перед ним в начале боя, и теперь направляется по Кукшину душу. На псовых охотах Шульга все ждал стрелы невесть откуда. Вот она, эта стрела!
Мешкать нельзя, Шульге тоже необходимо поскорее освободиться от своего простодушного полянина и взять руса на себя, пока он не добрался до измученного Кукши. Шульга проделывает с полянином все, что несколько мгновении назад проделывал мысленно, и полянин распластывается на льду. Даже если ему удастся подняться без посторонней помощи, сегодня он уже не боец…
У Шульги нет уверенности, что ему по силам одолеть свербеевского приспешника, могучая бычья шея говорит сама за себя. Свербеевский муж не менее опасен, чем тур, едва не погубивший Кукшу в лесу. Поэтому необходимо ударить первым, и от души! Внезапность и сила удара могут оглушить киянина и хоть на некоторое время ослабить его.
Этот удар Шульга так же направляет снизу в подбородок: глупо не воспользоваться случаем, ведь киянин видит только Кукшу и, ничего не опасаясь, спешит к нему с гордо поднятой головой…
Однако, вопреки ожиданию, могучий киянин не падает – падает на вытоптанный снег только его соболья шапка. Сам же он, зашатавшись, хватается за подбородок. Из руки его выскальзывает и катится по утоптанному снегу свинцовая чушка без мала с куриное яйцо величиной. Такой свинчаткой утяжеляют себе кулак, если надо убить, не прибегая к какому-либо оружию, вроде меча или ножа.
– Ах ты!.. – восклицает пораженный Шульга, быстро нагибается и поднимает свинчатку. – Ну, держись!
И со всей силой праведного гнева бьет киянина по лицу, уже не разбирая, куда придется удар. На этот раз киянин падает. Постояв над поверженным противником несколько мгновений и убедившись, что он не делает попыток подняться, Шульга выпускает из руки уже не нужную свинчатку и находит глазами Кукшу. Кукше приходится худо, он еле держится на ногах, лицо его в крови. Шульга бросается на выручку друга.
Вечером на пиру в Дировой усадьбе все сходятся на том, что кулачный бой прошел удачно. Славно бились все бойцы, много крови осталось на днепровском льду, а один боец, именем Берест, известный своей силой и удалью, по окончании боя так и остался лежать на льду.
Это вестник, он отправился к предкам с поклоном от киян, расскажет им, как почтили их в родном Киеве, сообщит разные другие новости и вместе с ними будет ходатайствовать перед богами, чтобы они отвратили на будущее лето засуху от Киевской земли.
И, конечно, все славят Шульгу и называют его удальцом. Про свинчатку же, что выронил Берест, а он, Шульга, подобрал, кроме Кукши, не знает никто.
