Текст книги "Тайна Соколиного бора"

Автор книги: Юрий Збанацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

«Прощай, Савва!»

Было уже за полдень. Мальчики утомились, а дело не шло на лад. Отойдя от моста довольно далеко, они минутку постояли, печально глядя на село: там горели родные жилища, может быть погибли матери, братья и сестры… Сердца ребят сжимались от горя, слезы навертывались на глаза. Ничего не поделаешь – война! Сегодня они встретились с нею лицом к лицу. Теперь они бойцы, и командир дал им важный приказ. Но все складывалось против них. Лошади маячили перед ними, как привидения: манили к себе, но в руки не давались.

Василек заметил их, как только отошел от села. Через полчаса цель была совсем близка. Сердца мальчиков радостно стучали; еще минута – и кони будут пойманы…

– Эх, что-то скажет командир! – уже мечтал вслух Тимка, забыв обо всем. – «Молодцы, – скажет, – ребята! Садитесь на тачанку или становитесь к орудию». А ты знаешь, Савва, как нужно ответить командиру?

Савва, видимо, не разделял Тимкиных восторгов и хмуро ответил:

– Лишь бы ты знал.

– А вот и знаю! «Служу трудовому народу!» – вот как нужно говорить.

– Ну и хорошо. Ты вот лучше заходи сбоку. Видишь, тот черт с лысиной испугался и волком смотрит.

Здоровенный, откормленный конь с лоснящейся шерстью на спине и большой белой лысиной на лбу, глухо храпя, косил зеленым глазом на незнакомых людей. Он повернул к ним голову и застыл, как изваяние. Василек совсем уж было приблизился к нему, но конь вдруг так ударил копытом, что земля с головы до ног осыпала Василька. Другой, гнедой конь тоже сорвался с места, и через мгновение розовые мечты Тимки растаяли, как дым.

Лошади бежали лугом по направлению к Соколиному бору. Увлеченные погоней, ребята забыли обо всем. Солнце уже уходило на запад, они сильно устали, а лошади и не собирались даваться им в руки.

Разумеется, о том, чтобы вернуться без лошадей, никто не смел и заикнуться. Савва подумал и сказал:

– Лошади – умные животные. Думаете, хорошая лошадь пойдет к незнакомому? Отец говорил, что военный конь только своего хозяина знает.

– И в цирке так… только хозяина, – вмешался Тимка. – Дядя Михайла…

– Да подожди ты со своим цирком! – осадил его Василек и обратился к Савве. – Ну, что там о военных лошадях? Давай!

– Военный конь не пойдет к тому, кто за ним не смотрит. Тут нужна какая-нибудь хитрость. Если бы была торба с овсом или кусочек хлеба – они это любят. Отец говорил, что у него конь был такой лакомка: сам из батькиного кармана хлеб доставал.

– Торбу можно сделать из рубашки, – вслух подумал Мишка.

Мысль понравилась, но где взять хлеба?

Перебрали все другие способы, и Василек нашел выход:

– Савва, сейчас же беги в село! Достань там веревку, хлеба и бегом назад. Не забудь сказать командиру, что коней нашли и скоро приведем.

Савва пустился во всю прыть.

– Ногами, ногами! – крикнул вслед ему Тимка.

Василек, Мишка и Тимка не спеша двинулись за лошадьми – пусть привыкают! – но совсем близко решили не подходить, чтобы не пугать.

Время тянулось необычайно медленно. Лошади спокойно переходили с места на место, пощипывая молодую травку. Мальчики лениво перебрасывались словами, думая каждый о своем. Они вспомнили, что с утра ничего еще не ели, и начали собирать молодые листья щавеля, жадно высасывая кислую, терпкую влагу. Вдруг Мишка указал рукой и воскликнул:

– Гляньте, гляньте! Что это с ним?

Ребята обернулись. С лысым творилось что-то неладное: он топтался на месте, как подстреленный, конвульсивно выбрасывая вперед одну ногу; другая была поднята почти на уровень головы.

– Запутался! Ногой заступил!.. – первый догадался Тимка.

Действительно, лысый передней ногой случайно попал в опустившиеся к земле короткие поводья и теперь бился, как зверь в капкане.

Через несколько минут лысый был в руках у Василька. Немного погодя и гнедой покорно шел под Мишкой. На гнедом, позади Мишки, пристроился и Тимка.

Утомленные, но счастливые, гордые собой, мальчики спешили к командиру.

…А Савва тем временем подходил к переправе. Он очень утомился. Ведь у него тоже с утра ничего во рту не было. Пережитая бомбардировка, неудачная охота за лошадьми заглушили голод. Только теперь, оставшись один, Савва почувствовал сосущую боль под ложечкой. Но все же, обливаясь потом и пошатываясь, он бежал не останавливаясь.

Как-то забылось все, что произошло сегодня. Казалось, все было обычным и не было войны. Вот он придет домой. Маленькая сестренка Верочка спросит о рыбе. А мать будет укорять за то, что он бродит не евши неведомо где. И дальше все пойдет по-старому, как всегда…

При мысли о матери и сестренке болезненно сжалось сердце. В сознании Саввы снова возникло сегодняшнее утро: сонная сестренка, мать с прижатыми к груди руками. «Не уходи из дому, не время!» уговаривала она Савву, когда он собирался…

Савва вышел из кустарника, и перед глазами встало село. Еще дымилось пожарище, осокори протягивали вверх черные, обгорелые ветви.

У Саввы подкосились ноги. Он сел на траву и горько заплакал.

Зачем он покинул в такое время мать и Верочку? Может быть, они лежат где-нибудь, убитые бомбой; может быть, сгорели в пламени пожара… А он им не помог, не спас от смерти!..

Отчаяние и горе снова подняли Савву на ноги.

– Мама! Верочка! Родненькие мои!.. – говорил он сквозь слезы.

Он снова побежал между кустами. Хотел рассказать своим, почему не мог остаться с ними, объяснить, что ни в чем не виноват. Не мог он иначе! Теперь он в Красной Армии, он будет бить фашистов!

Маленький?.. Что ж из того, что маленький!..

«Эх, если бы вы знали, мама, какое важное поручение я исполняю сейчас! Вы бы не думали, что Савва где-то баклуши бьет. «Молодец, Савва!» сказали бы вы…»

Он вспомнил, куда и зачем спешит.

«Думаете, один я, мама? – продолжал он свой немой разговор с матерью. – Кто со мной? И Тимка, и Мишка, и даже бригадир Василий Иванович. А знаете ли вы, мама, что мы делаем? Эх, если б вы только знали!»

Савва уже забыл, что село сгорело, что, может быть, матери и в живых нет. Сейчас он видел ее перед собой, как всегда озабоченную и ласковую. Вот сейчас он придет домой. На строгий, укоряющий взгляд матери он ответит весело, непринужденно, как тот солдат, что заходил однажды:

«Водички попить не дадите, хозяюшка? А-а, молочко! Спасибо, не откажусь и от молочка. Только не забудьте дать и хлеба, потому что и Тимка, и Мишка, да и Василий Иванович тоже голодны, как волки. И лошадей нам надо поймать. Нелегкая, знаете, мама, работа солдата… Какой из меня солдат? Это неважно, мама. Чтобы бить врага, все должны идти в бой! Разве вы забыли, что говорил товарищ Сталин? Все должны бить фашистов, чтобы земля под врагами горела. Не важно, что мне только двенадцать лет. Годы – это не главное, понимаете вы это, мама? А что главное? Главное – что я не хочу жить под оккупантами. Вы же сами не раз рассказывали, как повесил оккупант проклятый в восемнадцатом году вашего отца. Думаете, можно будет ходить в школу при немцах? Как бы не так! Очень нужно фашистам, чтобы ваш сын Савва учился! А вас, думаете, в сельсовет выберут, а отца в Москву пошлют? На панщину погонят! Разве вы не знаете, мама?..»

Савва забыл о голоде. Его сердце было полно гнева и ненависти к врагу.

Мальчик не заметил, как приблизился к селу. Еще немного – и переправа. Он вспомнил о командире, которому нужно было доложить о лошадях, и начал подбирать слова для рапорта старшему лейтенанту. Но нужные слова не находились. Вот Тимка – тот бы сразу!

На переправе суетились люди. От села кто-то нес деревянные брусья. Слышался звон топоров.

«Что там делают? – тревожно подумал Савва. – Неужели фашисты снова бомбили переправу?»

Савва хорошо помнил, что мост был цел, когда они уходили за лошадьми. Теперь вместо моста из воды торчали обгорелые сваи.

Ничего не понимая, мальчик приближался к переправе. К ней, треща и фыркая, подкатил мотоцикл. На нем сидел кто-то приземистый, в сплюснутой каске.

Страшная мысль обожгла мозг Саввы.

Он остановился. Присмотрелся. В тени искалеченных верб увидел ряд больших, укрытых брезентом автомашин.

Савва приглядывался к движению на переправе, не решаясь подойти ближе. И вдруг, скорее инстинктом, чем разумом, понял, что это враги. Вот один из них машет ему рукой, кричит что-то.

Как дикий зверек, проворно убегающий от охотника, Савва с новыми, неизвестно откуда взявшимися силами бросился в сторону. Он не чувствовал ни утомления, ни боли в ногах.

С переправы застрочил пулемет, за ним – второй. Вокруг Саввы запели пули. Он никогда еще не слышал их свиста, но сразу понял, что это такое.

Напрасно было кричать, звать на помощь. Савва припал к земле, но страх снова поднял его на ноги.

Как раз в это время Василек, Тимка и Мишка выехали из кустов. Услышав стрельбу, они остановились.

По лугу бежал мальчик. Они сразу узнали в нем Савву. Он тоже увидел их, замахал руками и вдруг, как срубленное топором деревцо, свалился на землю.

Больше Савва не поднялся.

– Не-емцы… – прошептал Василек.

Мишка и Тимка испуганно и недоверчиво посмотрели на товарища:

– Где?

– Да вы что? Не видите? Савву убили.

В это время пули засвистели у них над головами.

Василек повернул лысого в долину.

– За мной! – крикнул он. – Не отставать!

Мишка погнал коня за ним. Теперь он боялся отстать. За его плечи, обливаясь слезами, крепко держался Тимка. Бледные губы его шептали:

– Прощай, Савва!

Василий Иванович

Василек погнал коня к Соколиному бору. Лошади, будто чувствуя опасность, послушно бежали туда, куда их направляли мальчики.

Подъехали к лесу. Чтобы спрятаться в его чаще, нужно было переправиться через речку. Зная все броды, Василек выбрал место помельче и погнал лошадей к речке.

Лошади охотно вошли по колена в реку и начали жадно пить, медленно цедя воду. Мальчикам казалось, что они пьют чересчур долго. Через минуту всадники были уже на другом берегу и быстро скрылись среди дубов.

Глубокие овраги Соколиного бора, поросшие кустарником, из-за высокой стены дубов и грабов никогда не видели солнца. В густых зарослях всегда стояли сумерки, пахло прелыми листьями и травами. По большим уступам, как по ступеням, можно было спуститься к реке. За рекой – луга, ручейки и озера, а где-то там, вдали, – полноводный Днепр.

Василек, Мишка и Тимка переходили с места на место, обдирая себе кожу на руках и лице, и тянули за собой лошадей. Чаща казалась им недостаточно надежной, кустарник – недостаточно густым.

Наконец выбрали место, показавшееся им самым лучшим и самым густым во всем лесу, и остановились. Привязали лошадей к деревьям, подбросили им под ноги молодой лесной травы и сели отдохнуть.

Теперь Мишка и Тимка с надеждой смотрели на Василька. Ведь он был старше их, уже перешел в девятый класс и даже работал в колхозе помощником бригадира. Последний год Василек учился в городе, и это тоже в глазах ребят значило немало.

В городе жил дядя Василька. Он работал на заводе инженером и каждое лето приезжал в гости к своему брату. Дядя любил мальчика, как родного сына.

Когда Василек закончил в своем селе семь классов, дядя уговорил родителей отдать ему мальчика.

Отец Василька, не колеблясь, согласился, так как в их селе еще не было полной средней школы. Ее должны были открыть только через год, и Васильку пришлось бы или ходить учиться в соседнее село, или на год прервать ученье. Неполную среднюю школу он окончил на «отлично». Мальчик уехал в город вместе с дядей.

Последние три года Василек был председателем совета пионерского отряда. Какие интересные игры организовывали пионеры весной! Собравшись за селом, на опушке Соколиного бора, они разделялись на две группы, и начиналась захватывающая военная игра. «Противники» расходились в разные стороны, занимали боевые позиции, маскировались, старательно вели разведку, выслеживали «врага». Катилось тогда по лесу стоголосое эхо – это кипел «смертельный» бой.

Летом Василек любил рыбачить: ходил на рыбалку с братьями, когда те приезжали в отпуск, ходил с товарищами. Ему всегда везло: в его сети попадались караси и лини, на удочку наперебой цеплялись серебристые верховодки.

Когда же в колхозе начиналась уборка хлеба, Васильку было не до рыбы. Он созывал пионеров со всего села, и они с утра до вечера собирали в поле колоски.

Жаль было Васильку расставаться с товарищами, с речкой, с учителями, но еще больше хотелось учиться.

Отец Василька был в колхозе бригадиром. Его бригада всегда и во всем шла впереди. Он хорошо разбирался в агрономии, и его участок всегда находился в образцовом порядке.

Заботливо воспитывал отец своих детей. Все они получили высшее образование. Отец привил им глубокую любовь к труду, к советскому народу, к Отечеству.

Как бы шутя, отец называл Василька «Василием Ивановичем»; он подчеркивал этим свое уважение к человеку, который выходит на широкий жизненный путь.

Некоторые из соседей смеялись над этим чудачеством, но в душе завидовали отцу такого сына и часто ставили его в пример своим детям.

– Куда тебе, дубина, до бригадирского сына! – говорил кто-нибудь из родителей, отчитывая сына за очередную провинность. – Тот ростом с гриб, а глупостей не делает. Ты же у меня вырос под потолок, а в голове еще ветер гуляет!

Восьмой класс Василек закончил тоже на «отлично». В тот вечер, когда он вернулся домой, друзья торжественно повесили на стену его комнаты очередную похвальную грамоту.

Через несколько дней после этого началась война. Отец собирался на фронт. В хату зашел председатель колхоза. Он пожелал отцу боевой удачи, а потом обратился к матери:

– Что ж, Софья Петровна, придется тебе бригаду принять, раз такое дело. Теперь мои кадры – ваш брат, женщины.

Мать взволнованно ответила:

– Да уж как-то будет… Ничего не поделаешь, такое время.

Она глубоко вздохнула.

– Вася тебе все дела поведет, Софья, помогай только ему, – сказал отец.

– Так, так, – согласился председатель колхоза. – Ивановича назначаю тебе в помощники. Одна старая, другой малый – вот вместе и получится один взрослый.

Василек с головой окунулся в работу. Бригада его отца оставалась первой в колхозе. Колхозники любили и уважали молодого помощника бригадира, хотя и удивлялись на первых порах его сообразительности и недетскому подходу к каждому делу. А потом и удивляться перестали: Василий Иванович незаметно вошел в среду взрослых. Все колхозники звали его теперь по имени и отчеству; ровесники смотрели на – товарища с уважением, стараясь подражать ему во всем.

Бригада Василия Ивановича первой собрала и обмолотила хлеб, раньше всех вывезла его на станцию.

…Когда были эвакуированы колхозные фермы, в село приехал секретарь районного комитета партии товарищ Сидоренко. Он долго разговаривал с председателем колхоза, с колхозниками, потом вызвал к себе и Василька. Встретил его, как знакомого, хотя они виделись впервые.

– Так это ты бригадир! Здравствуй, здравствуй. Привет тебе от дяди Степана.

Василек очень обрадовался весточке от дяди и взволнованно проговорил:

– Спасибо. А где вы его видели?

– Звонил мне сегодня из города. Мы с ним давние друзья, учились когда-то вместе. Передал, чтобы ты немедленно ехал к нему. Их завод эвакуируется, и послезавтра он уезжает с заводом. Хочет забрать тебя с собой. Я обещал устроить тебя на машину.

Василий Иванович посмотрел на секретаря райкома. Он все время отгонял от себя мысль о том, что сюда могут притти немцы, и теперь его до глубины души поразили слова этого человека. За ними Василек почувствовал много такого, что не было сказано.

Секретарь как бы угадал его мысли:

– Нашу территорию, возможно, оккупирует враг. (Впервые тогда услышал мальчик эти страшные слова.) Может быть, сюда придут немцы. Тебе нужно эвакуироваться. Поедешь в глубь страны, будешь там учиться.

Сердце Василька больно сжалось. Он не нашел даже слов, чтобы сразу ответить секретарю.

– Живее собирайся, через полчаса едем, – сказал секретарь, поняв его молчание как согласие.

Василек словно проснулся. До сих пор он как-то ни разу не подумал о том, что придется бросать родное село. А теперь нужно было решить. Учиться? Когда все воюют? Нет, не может он учиться в такое время! Он будет воевать. Бригадиром сумел быть – сумеет стать и солдатом.

– Я не поеду, – твердо сказал он секретарю.

– Почему? – удивился тот.

– Пойду в армию.

– Надо уезжать. Мал ведь ты еще…

На этом их разговор закончился…

И вот сегодня утром он был на переправе, помогал солдатам и договорился, что его возьмут с собой.

Но не довелось Васильку уйти вместе с солдатами. Теперь он пришел с друзьями в Соколиный бор, и надо было думать о своем будущем.

Волк снимает овечью шкуру

Прошло больше двух часов, как ребята двинулись на поиски лошадей. Уже все подразделения перешли речушку, а «добровольцев» все не было.

Старший лейтенант волновался, беспокойно поглядывая на луг и густые кусты. В душе он сожалел, что согласился на эти поиски. Ему очень понравились боевые ребята и жаль было оставлять их одних.

Но делать было нечего. Война есть война! Командир получил распоряжение сжечь мост и отходить. К утру нужно было добраться до новой линии нашей обороны.

Мост в нескольких местах облили бензином, и он сразу же запылал, окутался густым дымом.

Еще четверть часа стоял старший лейтенант на берегу, наблюдая, как горит мост, и время от времени бросал взгляд на луг. Но на нем было безлюдно и тихо. Тогда командир вскочил на коня и рысью двинулся вслед за батальоном.

Через некоторое время к переправе осторожно подкатили немецкие мотоциклисты. Постояв минуту, они о чем-то посоветовались. Потом двое подбежали к сгоревшему мосту, а один повернул назад и быстро исчез из виду.

Вскоре по лугам к переправе двинулись танкетки и большие автомашины, набитые солдатами. За ними покачивалось несколько легковых автомобилей. Передние остановились, не доехав до берега. Из кузовов поспешно выскочили саперы и кинулись на берег, неся резиновые лодки, топоры и пилы.

Разгрузившись, машины отошли в укрытие.

Немцы начали шнырять на околице села. Заняв оборону, они принялись наводить переправу. Два ближайших к берегу хлева и дом, уцелевшие от пожара, были быстро разобраны, и бревна легли неровным помостом через притихшую реку.

Село стало неузнаваемым. На пожарищах дотлевали остовы построек. Легкий ветерок раздувал красные угли, разносил во все стороны пепел. Кое-где еще дымились остатки жилищ. Лишь в редких местах уцелели хаты, хозяйственные строения, которые стояли на отшибе.

Едва заметив немцев, люди бежали в лес. Только дед Макар, колхозный пасечник, остался в селе. С непокрытой головой стоял он посреди своего двора и глазами, полными гнева, смотрел на догорающую хату.

Колхозную пасеку эвакуировали, и в саду стояло только несколько его собственных ульев: не мог дед жить без пчел. Он озабоченно поглядывал на ульи, где, сбившись в один колючий клубок, вспугнутые дымом, тревожно гудели пчелы.

– Дед Макар! – крикнул кто-то с улицы. – Идем с нами!

Дед посмотрел выцветшими, старческими глазами и грустно покачал головой:

– Эх, детки, мне уже… Не боюсь я и самого дьявола! Идите… Я уж тут… буду село сторожить…

Но не один дед Макар, как думали все, остался в селе.

Когда над селом начали носиться самолеты и от свинцового дождя вспыхнули первые пожары, из хлева выскочил человек. Он, пригибаясь, перебежал двор и, как суслик, нырнул в укрытие. Это был Лукан.

В селе этот человек ничем не был приметен, разве что только своей пронырливостью и лукавством. Недаром прозвали его Хитрым.

Лукан Хитрый был человек средних лет, приземистый, крепкий, с глазами цвета желтой глины. Он не боялся немцев. Еще в самом начале войны он говорил соседям:

«Я немцев знаю. Пять лет пробыл у них».

С его слов всем было известно, что Лукан в дни империалистической войны находился якобы в германском плену.

«Крепкий народ, – продолжал Лукан. – Богатая страна, там все господа. Эти наведут порядок! Вот увидите, сосед».

Сосед искоса поглядывал на Лукана, а тот, не замечая, продолжал:

«Дурак я, что вернулся тогда из плена. Прилепился бы к богатой немке – паном был бы».

Сосед молча отходил от Лукана.

На призывной пункт Лукан явился аккуратно, пошел с командой в воинскую часть, а дней через пять уже был снова дома. Пробрался на свой двор, тихо постучал в окно… Потом спрятался в хлеву.

Его горластая жена причитала на все село:

«Что же это делается? Что это за власть? Мужиков забрали, осиротили детей, а ты тут сиди голодная! Забрали мужа – давайте хлеба, картошки! Чем я буду жить? Может быть, его косточки уже гниют в земле, а вы тут сидите, морды наедаете!»

Ее уговаривали, оказывали ей помощь, и никому в голову не приходило, что Лукан не в земле, а отлеживается в душистом сене…

Когда село опустело, Лукан вылез из своего убежища и пробрался на огород. Он смотрел на переправу. Там поблескивали топоры, слышен был стук, двигались людские фигуры.

Лукан стоял, затаив дыхание. Потом заметил движение машин и бегом бросился в укрытие:

– Все у тебя готово, старуха?

– Давно готово.

– Ну, выходите с богом.

К вечеру переправа была готова, и по свежему настилу пошли машины и танкетки.

Через пожарища с оружием наперевес шли зеленые фигуры. Главной улицей ползла колонна.

Навстречу немцам вышла группа людей в живописных костюмах. Впереди шагал помолодевший Лукан в расшитой петухами сорочке, широких синих штанах и порыжевшей серой шапке с кистью. Рядом шла его дочка – полногрудая девушка в пестрой кофте с широчайшими рукавами. С другой стороны, немного отставая от них, семенила сухопарая жена Лукана. Позади тащилась вся его родня.

На белом вышитом полотенце Лукан нес хлеб-соль. Мордастая дочка держала букетик цветов, а Луканиха – бутыль водки.

Встреча с немцами состоялась недалеко от двора деда Макара.

Дед Макар долго моргал красными от дыма глазами, а когда наконец узнал Лукана, что-то недовольно пробурчал и сплюнул.

Приблизившись к колонне, Лукан остановил свою родню, снял гайдамацкую шапку, поклонился и с широким жестом возгласил:

– Милости просим, господа!

Колонна остановилась. К Лукану подбежал унтер. Не обращая внимания на хлеб-соль, он спросил:

– Во польшевик? Во рус, рус?

– Далеко, ваше благородие, далеко! Удрал большевик! – прокричал Лукан, как глухому, и показал рукой вдаль.

Вперед вырвалась легковая машина. Дверца ее открылась, и оттуда выползла дебелая туша – фашистский майор с позолоченной сигареткой в зубах.

Лукан и вся его свита, как по команде, склонились и застыли в земном поклоне.

Майор, заложив одну руку за спину, а другую – за борт кителя, важно подошел к процессии.

– Ваше превосходительство! Примите хлеб-соль из рук счастливых жителей этого живописного села, на нашей матери Украине. Мы, настоящие украинцы, верой и правдой готовы служить новому порядку.

Майор, который уже не впервые был на Украине, отвечал на приветствие Лукана наполовину непонятным языком:

– Гут, гут! От имени велики фюрер их данке, то ист благодару работящи, смирни нарот нашой Украин. Ми свой штык принесем вам и слобода, ви – фатерлянд, хлеб, свиня, млеко. Союз наш будет благотворный. Мы устроим порядок.

Торжественным движением майор взял хлеб, поцеловал душистую корочку большого каравая, передал адъютанту; потом высокомерно подал Лукану руку в черной лайковой перчатке.

Схватив ее обеими руками, Лукан припал губами к распаренной коже. Потом он стал во фронт и отрапортовал:

– Имею честь доложить: ваш верный друг и слуга, казак Лукьян Лемишка, бывший воин «свободного казачества» и «государственной стражи» его светлости гетмана Украины Павла Скоропадского.

Мясистые губы майора скривились в мечтательной улыбке:

– О пан, то ист хорошо. Пан – стари союзник!

– И слуга покорный, – снова поклонился Лукан.

– О, Пауль Скоропадски! Их работал с Пауль Скоропадски в прошли война. Тяжели время Пауль быль в фатерлянд. Жил мой именно дача. Старательни быль дворник.

Лукан скосил глаз на дочь. Она поняла, в чем дело, и подошла к майору:

– От настоящих, благодарных вам, храбрым рыцарям, украинских казачек!

Она сунула ему букетик цветов и стояла раскрасневшаяся, не находя места рукам.

Майор потрепал ее по пухлой щеке:

– Данке, украиниш девушка. Гут, гут, добрая украинка!

Дед Макар наблюдал все это, и сердце его кипело гневом. Но он не досмотрел сцену встречи до конца, потому что как раз в это время заметил в своем саду непрошеных гостей.

Возле его ульев хозяйничали необычные пасечники. Дед бросился спасать своих пчел, но делать было уже нечего: «гости» сожгли целый сноп соломы и не только выкурили, но и умертвили пчел, а мед из ульев перешел в их алюминиевые котелки.

С востока послышался знакомый рев моторов. Дед Макар видел, как рванулась вперед машина майора. За нею галопом понесся Лукан, за Луканом, силясь опередить его, мчалась визжащая Луканова дочка, а позади бежала вся Луканова родня.

Дед поднял к небу глаза и увидел быстро мчащуюся пятерку краснозвездных самолетов. Он поднял руку и прошептал:

– Покарайте их, лиходеев, сыночки!