355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Збанацкий » Тайна Соколиного бора » Текст книги (страница 14)
Тайна Соколиного бора
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:38

Текст книги "Тайна Соколиного бора"


Автор книги: Юрий Збанацкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Комиссар

Проснувшись, Виктор с удивлением осмотрел незнакомое помещение и, вспомнив, куда он попал на рассвете, счастливо улыбнулся.

В небольшое окно пробивался бледный свет, но в бараке было почти темно. Ничего не разглядев, мальчик пополз к окну.

– Выспался, орел? – услышал он голос над собой.

Виктор поднял голову. На верхних нарах, свесив ноги, сидел Устюжанин.

– Выспался, дядя Леня!

Устюжанин спрыгнул вниз:

– Хорошо мы поспали, Виктор! Богатырским сном, семь часов подряд. А теперь умываться! У нас это делается просто: снежком. Не боишься?

Озноб охватил Виктора, когда он вспомнил, как вчера стоял на снегу босой. Но он храбро ответил:

– Ну, подумаешь, побоюсь я снега! Я на снегу и спать бы мог.

– Смотри, какой молодец! Тогда марш умываться! А потом пойдем в мастерскую. Я тебе, брат, такую шинель достану, офицерскую! Одна на весь отряд такая шинель будет. И сапоги тоже, и шапку…

– Мне бы буденновку!

– Можно и буденновку. И жить будешь с нами, подрывниками. У нас ребята, знаешь, первый сорт! Один смелее другого.

– А оружие вы мне дадите?

Устюжанин, набрав в руки снегу, задумался:

– Оружие?..

Покрасневшими руками он мял комок мягкого снега и не торопился с ответом.

– Ну, хоть небольшое… хоть самый маленький пистолетик! Я хочу фашистов бить.

– Ого-го! – захохотал Леня, с удовольствием растирая руки снегом:. – Да ты храбрый!

– А мне что? Стану у дороги, когда фашисты поедут, наведу на них пистолет и выстрелю. И не один раз, а выпущу все пули из пистолета, поубиваю всех, а сам убегу… Вы знаете, дядя, какой я быстрый!

Устюжанин чуть не падал со смеху. Виктор, маленький, коренастый, в широкой фуфайке, сопел носом, все время поправляя наползавшую на глаза непомерно большую фуражку. Леня увидел, что он даже и не думает умываться.

– Ты что же? Говорил, что и спать можешь на снегу, а сам и прикоснуться к нему боишься?

– Да как же быть? Видите, рукава какие!

Действительно, рукава фуфайки свисали чуть ли не до колен.

Вероятно, считая, что дал исчерпывающий ответ, мальчик снова спросил:

– Так как будет с пистолетом?

– Да как тебе его дать, если ты умываться не хочешь?

– Я не хочу?

Глаза мальчика сверкнули, он решительно сорвал с головы картуз, снял фуфайку и рубашку и, голый до пояса, стал рядом с Леней. Они оба фыркали, бросая друг в дружку снегом.

– Ну теперь я вижу, что ты парень хоть куда! – сказал Леня. – Останешься с нами. Когда мы пойдем на железную дорогу, будешь барак стеречь. Сделаем тебя завхозом.

– Не хочу я завхозом! Мне бы оружие…

Они вбежали в барак, и Леня стал растирать своего подопечного полотенцем.

В это время их позвали к комиссару.

По дороге к штабу Устюжанин на ходу поправлял ремни на груди. Он так спешил, что Виктор еле поспевал за ним.

– Смотри ж, по всей форме! – приказал Виктору Леня, на минутку остановившись у порога одной из землянок, и толкнул дверь.

– Разрешите, товарищ комиссар?

– Заходите.

– Командир диверсионно-подрывной группы старший сержант Устюжанин явился по вашему приказанию.

– Здравствуйте, товарищ Устюжанин!

– Здравия желаю!

Из-за широкой спины вытянувшегося перед комиссаром Устюжанина с любопытством выглядывал Виктор, мявший в руках свою большую фуражку.

Последние дни комиссар был болен. Возвращаясь после одной операции, он едва не утонул, и теперь его знобило. Он лежал в постели, закрытый одеялами и полушубками. Но и во время болезни он занимался делами отряда.

– Командир отряда вечером выехал в Соколиный бор. Берите свою группу и немедленно выступайте в этом же направлении. Там предвидится боевая операция, а у командира мало людей.

– Есть, товарищ комиссар!

– Не задерживайтесь ни минуты. До свиданья!

Устюжанин козырнул и направился к выходу, но потом, круто повернувшись, запросто обратился к комиссару:

– Вот этот хлопец, Михаил Платонович, орел! Отдайте его нам на воспитание.

– Хорошо, посмотрим.

Устюжанин быстро вышел из штаба, а «орел» проводил его таким взглядом, точно хотел полететь за ним.

Комиссар внимательно разглядывал нового партизана. Начальник штаба, оторвавшись от работы, тоже смотрел на мальчика. Виктор, красный от волнения и снежного душа, переступал с ноги на ногу, шмыгая носом и поглядывая своими синими глазенками то на начальника штаба, то на комиссара.

– Садись, Виктор. Так тебя, кажется, зовут?

– Так, – тихо ответил мальчик.

– Сколько тебе лет? Да ты садись, садись!

Виктор осторожно сел на круглый чурбан, заменявший стул.

– Я забыл, дядя, было мне уже одиннадцать или только будет. Но, наверное, уже было.

Комиссар на минуту умолк, внимательно вглядываясь в мальчика. Он напомнил ему сына, вот такой же синеглазый сорвиголова. И тому тоже должно было исполниться одиннадцать. Комиссар поймал себя на том, что он уже не помнит, сколько лет исполнится сыну в этом году. Его молчание Виктор понял по-своему.

«Сердитый какой! Лучше б уж отпустил… Леня куда веселее, тот свой парень», подумал он и перевел глаза на начальника штаба. Но и тот молчал. Виктор вздохнул.

– Как же ты к нам попал, Виктор? – наконец спросил комиссар. – Где твои родители?

Виктор шмыгнул носом и, часто моргая глазами, стал объяснять:

– Мой отец – большой генерал, на фронте, а мать – летчица. Она с Гризодубовой летает. И отец и мать в армии, а я в Киеве был, у бабушки. Бабушка умерла, а я тогда – в партизаны. Я долго искал…

– Вот как! – удивился комиссар. – А как твоя фамилия?

– Тимошенко Виктор, перешел в третий класс.

Комиссар улыбался одними глазами. Начальник штаба снял очки.

– Хорошие у тебя родители! – похвалил комиссар.

Виктор просиял:

– У моего отца орденов – на всю грудь. И у мамы два: Красная Звезда – еще во время революции ей дали, и орден Ленина.

Начальник штаба многозначительно взглянул на комиссара. Тот, откинув полу кожуха и приподнявшись на локте, внимательно смотрел на мальчика. Виктор не выдержал и опустил глаза.

– Здорово умеешь врать, Виктор, – наконец промолвил комиссар. – А еще, верно, пионер! Пионер ведь?

Виктор молчал.

– Почему же ты не отвечаешь?

– Пионер, – тихо отозвался Виктор и поднял глаза, полные слез.

– Очень это нехорошо получается, когда пионеры начинают говорить неправду.

Виктор со страхом взглянул на комиссара. Откуда он только знает, что Виктор говорит неправду? Все партизаны поверили, даже Леня Устюжанин, а этот сразу: «Врешь!» Да что он…

Откуда было знать Виктору, что комиссар, бывший учитель, воспитавший сотни ребят, даже по взгляду взрослого мог угадать, говорил человек от сердца или кривил душой.

Вытерев рукавом слезы, Виктор поднялся с чурбана и заговорил всхлипывая:

– Простите меня… Разве меня взяли бы в партизаны, если б я сказал правду?.. И отец мой совсем не генерал, и не Тимошенко я, а фамилия моя Гапунька. А если бы я сказал, что Гапунька, то разве вы взяли бы? Сейчас бы сказали, что нет такого генерала. И мать моя не летчица, а была стахановкой на заводе, а отец там – охранником. Теперь он воюет, а маму немцы забрали. Еще когда бабушка захворала, мать пошла на базар, хотела сахару купить, и ее схватили вместе со всеми. Соседка говорила, что маму на станции посадили в вагон и вывезли в Германию. А бабушка тогда и умерла… А я из города пошел прямо к вам. Разве взяли бы, если б узнали, кто я?..

Виктор стоял перед комиссаром притихший, как мышонок. Только синие, как васильки, глаза, налитые слезами, смотрели на комиссара с мольбой и надеждой.

Михаил Платонович видел, что мальчик не притворяется. На одно мгновение ему показалось, что перед ним стоит его сын. Семья комиссара эвакуировалась за несколько дней до оккупации. Ходили слухи о том, что последние группы отъезжавших попали в окружение. Где-нибудь могла погибнуть жена, а сын тоже, возможно, ищет партизан. И, может быть, тоже говорит: «Мой отец – генерал…»

Комиссар отер горячей ладонью пот с широкого лба и тяжело опустился на подушку.

– Нехорошо, Виктор, обманывать своих!

– Да я ж, дядя… Разве я хотел?.. Не взяли бы ведь!

– Всех честных советских людей мы принимаем.

– Эге, а детей? – В глазах мальчика засветились лукавые огоньки.

– А разве детей, да еще пионеров, учили когда-нибудь говорить неправду?

– Я уже больше никогда, никогда не буду! Это только один раз.

– А кто тебя научил так говорить?

– Никто не учил, я сам думал и придумал. Ведь разве ж взяли бы просто так?

– Взяли бы! А теперь не знаю, что с тобой делать. Придется назад отправить. У нас люди честные, открытые. А иначе какие же это партизаны?

Виктор испуганно посмотрел на комиссара.

«И почему этот человек здесь самый старший? Почему не Леня?..» мелькнула мысль. Он опустил голову и заплакал.

– Еще чего не хватало – плакать! Тоже, в партизаны собрался!

– Так вы ж не принимаете! Если бы приняли, то я бы не врал и не плакал.

Начальник штаба надел очки. Он хотел что-то сказать, но потом снова склонился над картой.

– Дядя комиссар, – умоляюще заговорил Виктор, – простите меня! Больше никогда ни о генерале, ни о летчице…

– Ну хорошо, увидим… Свиридов! Отведите его в хозяйственную часть – пусть помоют, оденут, накормят, а потом передайте в распоряжение товарища Иванчук.

Адъютант комиссара Свиридов вынырнул из-за ширмы. Улыбаясь, он подошел к Виктору:

– Ну-с, генеральский сын, пошли экипироваться.

Боец Гапунька

Виктор остригся, помылся в партизанской бане, надел смену чистого белья. Партизанские портные сшили ему роскошные галифе и френчик. Из новой серой шинели, которую Леня Устюжанин как-то прожег во время сна у костра, получилась настоящая офицерская шинелька. Мальчик стал неузнаваем. Задержка была за сапогами, которые шил знаменитый партизанский сапожник дядя Яков. Он обещал сделать их только к вечеру.

И вот теперь, одевшись во все новое, Виктор спешил из швейной мастерской к сапожникам.

На мастерских не было вывесок, но Виктор уже знал партизанский город не хуже, чем кварталы Печерска в Киеве. Обувную мастерскую, правда, можно было найти легче всего. Около дверей мастерской на высоком пне стоял громадный соломенный сапог. В одном бою партизаны разгромили немецкий гарнизон и среди других трофеев нашли много соломенных сапог, в которых гитлеровские солдаты спасались от холода. Несколько таких «трофеев» кто-то из партизан привез в лагерь. Со временем все сапоги пошли на растопку печек, а этот поставили возле обувной мастерской.

Зайдя к сапожникам, Виктор гордо прошелся по бараку, чтобы привлечь к себе внимание. Его обмундирование должно было у всех вызвать удивление и восхищение.

– Теперь и действительно… как генеральский сын, – сказал кто-то.

Виктор покраснел. Его историю уже знали все партизаны, и теперь мальчику было неприятно слышать эти намеки. Он съежился и подсел к дяде Якову. Перед Яковом лежали сапоги, и Виктор схватил один из них, чтобы надеть.

– Не спеши! – строго сказал дядя Яков. – Еще успеешь. Не видишь – подметка не прибита?

Он взял в руки сапог, и теперь Виктор заметил, что вся подошва проткнута в два ряда шилом.

– Эх, и сапоги будут! Сами пойдут. Только свататься в таких сапогах!

Дядя Яков спрятал усмешку в рыжеватой бородке, а Виктор покраснел и громко шмыгнул носом.

Сапожник быстро забивал шпильки, на подошве ложилась белая дорожка, и Виктор не мог отвести от нее глаз. В мастерской дробно стучали молотки, но дядя Яков работал быстрее и сноровистее, чем другие. Скоро один сапог был готов.

Не выпуская из зубов кусочка дратвы, дядя Яков взглянул на Виктора:

– Может, сделать тебе еще и подковки?

У Виктора заблестели глаза:

– Набейте! Чтоб были настоящие военные сапоги.

Достав связку подковок, Яков под внимательным взглядом мальчика выбирал подходящие. Но все подковки были велики, и только одна пара подошла, как будто специально была выкована для сапог Виктора.

– Вот эти прилажу. Хоть они и женские, а носить будешь очень долго.

Виктору немного не понравилось, что на его сапогах будет какая-то часть женской обуви, но, понимая, что другого выхода нет, он не протестовал.

– А почему они, дядя, женские? Разве на них написано? Они железные. Правда? А какая же разница, к каким сапогам их прибить? Если невысокий мужчина и к его сапогам прибить, то будут мужские, а если к женским сапогам – то будут женские. А теперь они партизанские. Правда же, дядя?

Яков охотно согласился с доводами Виктора:

– Это правда, не написано. Были женские – станут детские.

Но такой ответ не удовлетворил Виктора. Он считал, что согласиться с этим – значит уронить свое достоинство бойца.

– А какая разница, дядя? С какими подковками ни ходить, лишь бы фашистов бить хорошо было.

Сапожник Яков удовлетворенно улыбнулся. Виктор смотрел, как увеличивалась двойная белая дорожка на подошве второго сапога, и начал мечтать вслух:

– А мне, дядя, дадут такое небольшое оружие. Ну, пистолетик такой – его иначе называют маузер. Маленький такой, а стреляет, дядя, ого-го как! Да разве вы не знаете?.. А вы, дядя, из чего стреляете? Из пулемета?

Яков поморщился. А Виктор продолжал:

– Выйду я на дорогу, по которой фашисты ездят, сяду за кустом – и бац, бац! Всех перебью, сколько будет. Мне что, маленькому, – разве они меня заметят! А если и заметят, то разве подумают, что я партизан?

На озабоченном лице сапожника заиграла улыбка, но она тотчас же исчезла, когда Виктор спросил:

– Дядя, а вы много фашистов убили?

Яков взглянул на него вдруг погрустневшими глазами, пожевал черными от смолы зубами дратву и, ничего не сказав, еще энергичнее стал заколачивать шпильки.

Виктор не знал истории дяди Якова и его подмастерьев.

Сам Яков, знаменитый в окрестностях сапожник, жил раньше в селе далеко от партизанского лагеря. В армию его не взяли, потому что он был хром на левую ногу. Идти к партизанам Яков не решался, хоть и много слышал о них.

Однажды, когда выпал снег и установилась дорога, дядя Яков поехал в лес за дровами. Хорошо укатанная дорога вела куда-то в глубь леса. Там-то наверняка были сухие дрова, незачем рубить сырое дерево на опушке. Дядя Яков, по неделям не вылезавший из хаты, замерз, проехав несколько километров. Он вспомнил, что жена положила ему в сумку хлеб и лук, а чтобы согреться – еще и фляжку водки. Не останавливая коня, проголодавшийся сапожник выпил и съел свои запасы.

Согревшись, он продолжал ехать все вперед и забрался в самую чащу леса. Вдруг из-за густых сосен выскочили вооруженные люди. Они окружили сани, начали расспрашивать, кто он и зачем едет в лес. Потом, произнеся страшное слово «шпион», завязали ему глаза и повели куда-то.

Якова привели в штаб. Здесь его долго допрашивали и, не имея особых оснований верить его рассказу, наконец заявили: «Будешь жить до весны у нас».

Не один он был здесь в таком положении – еще кое-кто попал случайно в партизанские владения. Все они здесь работали. Кто дрова рубил для кухни, кто сапоги тачал, кто одежду шил, некоторые мастерили сани, и каждый подумывал: «А не пора ли попросить для себя оружие? Что мы, пленные, что ли? Душа у нас партизанская».

Поэтому вопрос Виктора больно задел сапожника и его подмастерьев. Никто не ответил Виктору, да он на этом и не настаивал, потому что дядя Яков как раз кончил подковывать второй сапог и начал вынимать колодку.

Через некоторое время в руках Виктора были новенькие, мастерски сделанные сапожки.

– Вот это сапоги! – с восторгом сказал Виктор.

– Говорю же – только свататься, – улыбнулся дядя Яков.

– Да что вы, дядя, свататься да свататься! Здесь нужно фашистов бить, а вы такое говорите…

Синие глазенки Виктора смеялись радостно и лукаво. Кряхтя, он натягивал сапоги. Когда один сапог был уже на ноге, он осмотрел его со всех сторон, явно любуясь, и заявил:

– В таких сапогах до самого Берлина дойти можно. Ведь дойдем же, дядя? Леня мне рассказывал…

Один из помощников Якова, сердито отшвырнув сапог, заговорил:

– Хватит, к черту эту работу! До каких пор мы будем здесь небо коптить? Что мы, всю войну так просидим? Даже дети оружие просят, а тут сиди, долби молотком, сучи дратву… Я говорю вам: бросаем эту глупую работу!

Виктор насторожился. О чем они говорят? Бросить? Бежать из отряда?.. Эге, хоть он и маленький, а тоже видит, к чему это клонится…

Виктор молча натянул другой сапог, сдержанно поблагодарил и молнией вылетел из мастерской. Через минуту он стоял перед дверью штаба. Прислушавшись к учащенному биению сердца, Виктор решительно постучался.

– Войдите!

Он переступил порог.

Комиссар, едва почувствовав себя лучше, уже встал с постели.

– Разрешите обратиться?

– Обращайтесь.

– Боец Гапунька явился.

– Но я, кажется, его не вызывал.

– Так я сам явился.

Комиссар засмеялся. Начальник штаба тоже спрятал улыбку в усах.

– Ну говори, что у тебя, Виктор.

Виктор прошептал:

– Дядя комиссар, я был у сапожников… Ну, у дяди Якова… Я слышал, как они балакали… Они собираются убегать из отряда!

– Что, что?

– Один из них, тот белобрысый, говорит: «Бросаем к черту эту работу! Что мы, калеки? Дети собираются воевать, а мы молотком стучим да дратву сучим». А дядя Яков говорит: «Подожди, пойдем и мы». Так я…

Комиссар опять громко рассмеялся и взглянул на начальника штаба. «Ну, что я тебе говорил?» означал этот взгляд.

В это время в землянку вбежал Свиридов и радостно доложил:

– Товарищ комиссар, командир вернулся! Разбили немцев и полицию. Убитых и раненых среди наших нет. Освободили заложников. В отряд прибыло больше сотни человек.

Он еще не успел закончить свой доклад, как отворилась дверь и в клубах пара на пороге показался сам командир отряда Иван Павлович Сидоренко.

Начало дружбы

Когда на другой день Тимка проснулся, Мишки уже не было в бараке. Тимка одевался, злясь на самого себя («Проспал!»), а еще больше на товарища, который куда-то исчез.

Важно шествуя по лагерю, Тимка спрашивал встречных партизан, где сейчас находится учительница Любовь Ивановна. Он хотел представиться ей, как бывший ученик и как старый приятель.

…В партизанский лагерь они попали прошлой ночью. Перейдя Днепр, колхозники углубились в лес и шли всю ночь. Только утром остановились в каком-то селе. Здесь они и встретили группу партизан, направлявшихся на выполнение задания. Командир группы выделил проводника и направил колхозников в лагерь…

Тимка с удивлением разглядывал партизанский город, хоть и старался не выказывать своих чувств. Если бы посмотреть со стороны, можно было подумать, что именно он, Тимка, был основателем лагеря. И действительно: разве он не видел всего этого в своих снах, разве не думал об этом каждый день?.. Тимка наблюдал, как спешили по узким улицам-дорожкам вооруженные люди, и ему казалось, что партизан здесь десятки тысяч. Он радовался при мысли, что отныне является частицей этой грозной силы.

«Теперь уж недолго будут держаться фашисты, – думал он, – скоро их погонят отсюда. И опять все будет хорошо! Я буду учиться в школе, Мишка тоже. Только жаль, что Василия Ивановича нет…»

Вдруг Тимка замер на месте. Из-за барака вышел синеглазый мальчик в новенькой шинели с золотыми пуговицами, в легких и добротных хромовых сапогах.

Незнакомец тоже, наверное, немало удивился, встретив в лагере своего ровесника. На минутку он задержался, а потом презрительно шмыгнул носом, сунул руки в карманы шинели и двинулся мимо.

Тимку не так поразила военная форма Виктора, как то, что вся фигура и даже глаза мальчугана показались ему очень знакомыми. Но кто именно был этот незнакомец, Тимка вспомнить не мог. И уже когда Виктор стал удаляться, Тимку осенило: да это же тот мальчик, которого он видел среди военных во время отступления частей Красной Армии! Только маленькую саблю он где-то, наверное, потерял… И Тимка крикнул вдогонку Виктору:

– Здорово, малец!

Виктор обернулся и презрительно хмыкнул;

– Подумаешь, взрослый! И вообще, кто тебя, скажи, трогает?

– Да ты что, меня не узнал?

Лицо Виктора выразило удивление:

– Что-то не помню таких знакомых.

Тимка, придвинувшись к нему, заговорил убеждающе:

– А помнишь, когда вы через наше село проезжали, за Днепром… Мы с Саввой еще тогда полную корзину яблок вам вынесли. Ты был с саблей и сидел рядом с командиром. Мы тебя спрашивали, как в армию попал, а ты ответил, что тебя позвали… Савва еще сказал тебе, что врешь ты… А этого Савву, знаешь… убили, и маму его…

Виктор внимательно слушал и обдумывал: признать это знакомство или не признавать? Никогда, нигде, ни в какой армии он не был и сабли не носил. Этот мальчик, очевидно, принял его за кого-то другого. Но было очень соблазнительно сказать, что именно он и был там. Ого! И в армии повоевал, а теперь пришел в партизаны. Лопнул бы от зависти этот длинноногий!

Виктор уже принял было горделивую позу и свысока взглянул на Тимку, но сразу вспомнил проницательный взгляд комиссара и услышал его тихий голос: «Вот как нехорошо получается, когда пионеры начинают говорить неправду». Неожиданно для самого себя Виктор рассердился:

– Да что ты мелешь? Нигде я тебя не видел и никакой сабли у меня не было. Я партизан.

Теперь Тимка с удивлением смотрел на Виктора: неужели ошибся? Да, так оно и есть! Тот же был черненький, и глаза не такие синие, и ростом выше, хоть и тоньше. А этот кочан какой-то… Тимка понял, что его ввела в заблуждение одежда мальчика, и в нем поднялось чувство досады.

– А ты что кричишь? – в свою очередь, поднял он голос. – Кнопка такая, а кричит! Теперь сам вижу – разве взяли бы в армию такого забияку!..

Ребята стояли друг против друга в воинственных позах: Виктор – низенький, коренастый; Тимка – стройный, жилистый.

Однако Тимка сразу остыл. Что не понравилось ему в этом вспыльчивом мальчугане?.. Забавный какой! Хоть и помоложе его, Тимки, но подружиться с ним, наверное, можно…

– Чего пристаешь ко мне? – спрашивал Виктор, сердито сузив глаза и сжимая в карманах кулаки. – Кто тебя трогает? И кто ты здесь такой?

Тимка усмехнулся:

– Кто я такой? Меня здесь все знают. А вот ты кто?

– Я партизан! – гордо заявил Виктор.

– Что-то не слыхал я о тебе, – неуверенно проговорил Тимка. Он действительно не ожидал, что в партизанском лагере может оказаться кто-нибудь из ребят. Кому-кому, а ему, Тимке, уж сказала бы об этом Софийка!

– Не слыхал, так услышишь! – хвастал Виктор. – Мне вот дядя Леня обещал маузер дать. Я фашистов бить буду. Я их, гадов…

Тимке сразу стало обидно. Что же это получается? Леня дает этому мальцу маузер, завел с ним дружбу, а о них с Мишкой совсем забыл?..

А Виктор продолжал хвастать:

– Видишь мою шинель? А галифе? Это все дядя Леня для меня сделал. Мы с ним, ого, какие друзья! И эшелоны на железных дорогах взрывать будем вместе. Мы уже один как стукнули!..

Тимка почувствовал себя глубоко оскорбленным: «Как же так? Здесь, в отряде, были ребята еще поменьше меня, а нас тогда отказались принять…» Он сказал запальчиво:

– И мы с Мишкой тоже взрывали машины!..

– Только не ври! Не люблю, когда врут. Ты пионер?

– Ну, пионер, – ответил Тимка.

– Нехорошо, когда пионеры говорят неправду. Нам в отряде нужны люди честные. А лгунов не принимаем.

Тимка растерялся, покраснел. Значит, этот здесь уже давно, раз он все знает.

Виктор с видом превосходства взглянул на Тимку и заговорил назидательно:

– Думаешь, врать хорошо? Подожди, вот комиссар с тобой побеседует… Еще не успел в отряд попасть, а уже про машины…

– А ты думаешь, Мишка сумел бы сам?.. Ему и Алеша и я…

– Какой Мишка?

– Да наш же, партизан! Он вместе со мной поступал в отряд. И Василий Иванович…

– Да что ты несешь? Никакого Мишки я не знаю. Уж сколько времени в отряде, а нигде не встречал. Тебя вот первого такого вижу, растяпу.

– Так мы же только ночью пришли.

– Вот видишь! – с торжеством заявил Виктор. – А я уже пятый день в партизанах.

– Пятый день, говоришь? А раньше где был?

– Я киевский. У меня отец… – Виктор во-время опомнился, покраснел и упавшим голосом закончил: – …воюет, а маму немцы забрали. Тогда…

Тимка презрительно хмыкнул:

– Тоже мне!.. А еще хвастает, туман в глаза пускает! Пять дней… Партизан… Маузер ему дадут… Хвастун ты, вот кто! Еще подожди, пока дадут!

– Раньше, чем тебе!

– Увидим! Мы в партизанах с первого дня… Нас сам Иван Павлович записал! Он, думаешь, только командир? Нет, он еще и секретарь подпольного райкома партии!..

Виктор не знал, верить или нет. Может, этот хлопчик и в самом деле взрывал машины и вступил в отряд с первых дней? А если врет?..

Тимка меж тем насмехался:

– Что ж ты будешь делать с маузером? Ты и пяти километров не пройдешь, завязнешь в снегу. А шинель и галифе, наверное, выплакал…

Виктора это оскорбило до глубины души:

– Кто выплакал? В снегу завязну? Да ты знаешь, как я быстро бегаю? Я даже снегом умывался!..

– Наверное, завяз в снегу и умылся носом!

– Ты у меня смотри, а то как дам тебе!..

– Ты? Не дорос еще! Щуплый очень.

Виктор решительно подступил к Тимке:

– Ты чего задираешь? Очень я тебя боюсь! Давай бороться – на лопатки положу.

Тимка только теперь увидел, что Виктор моложе его на два-три года. Но его рассмешила воинственность этого мальца. Захотелось поиграть с ним, подразнить. И он охотно согласился:

– Ну, давай. Думаешь, я струсил? Смотри только, как бы тебе опять не умыться снегом!

Через минуту новые знакомые, сцепившись в тесный клубок, катались по снегу.

Из барака вышло несколько партизан, а с ними и секретарь комсомольской организации Любовь Ивановна Иванчук. Она первая заметила, что в снегу среди берез что-то шевелится: попеременно показывались то серая шинелька, то вылинявший желтый полушубок. Сначала она ничего не могла понять. Потом шинелька исчезла под полушубком.

– Будешь еще лезть? Говори, будешь? – допытывался Тимка.

– Пусти! Пусти, говорю! – кричал весь облепленный снегом Виктор.

Тимка встал на ноги. За ним поднялся и Виктор. Любовь Ивановна рассмеялась:

– Молодые партизаны знакомятся!

Виктор стал отряхивать снег с шинели и заметил, что на ней недостает одной пуговицы.

– Что ты наделал? Ты у меня золотую пуговицу оторвал! – завопил он.

Вне себя от гнева он бросился к Тимке и схватил его за ворот полушубка.

– А ну, хватит, вояки! – сурово прикрикнула Любовь Ивановна. – Что это вы сцепились, как петухи?

Ребята испуганно оглянулись. Тимка смущенно подошел к учительнице:

– Да я ничего… Добрый день, Любовь Ивановна! А он говорит: «Давай бороться». А я говорю: «Все равно поборю». А он и полез…

– Так ведь мы не договаривались пуговицы отрывать! Нет ведь? Я говорю: «Давай честно поборемся». А он – пуговицу…

– Жалеешь пуговицы – не лезь бороться. Не я же первый полез?

Золотую пуговицу они быстро нашли. Ребята, насупившись, стояли перед учительницей, а та их отчитывала:

– Чтоб больше этого не было! Жить нужно мирно. Уважать и любить друг друга…

«Черт его принес! – думал Тимка с досадой. – Такая неприятность… Разве так я думал встретиться с Любовью Ивановной? А оно, видишь, как получилось…»

– Вы же партизаны, – продолжала Любовь Ивановна. – Как же вы будете воевать против фашистов, если между собой поладить, не умеете?

Ребята слушали с виноватым видом.

– Помиритесь, будьте друзьями. Это новый партизан Виктор, а это наш старый, заслуженный партизан Тимка.

Ребята исподлобья посмотрели друг на друга, а потом улыбнулись и обменялись рукопожатием.

В это время подошли Леня Устюжанин и Мишка.

– А я в подрывники иду! – весело сообщил Мишка.

Виктор сразу забыл и о золотой пуговице и о случайном столкновении. Он с восторгом смотрел на своих новых друзей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю