Текст книги "Хроники императора. Начало пути (СИ)"

Автор книги: Юрий Мерлянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Сдавал посуду одним из последних, как ни как – увеличенная порция, как раз и Аррун доел, тоже подошел сдавать, и тихо шепнул:

– Отойдем?

Я кивнул и проследовал за ним. Первый же вопрос немного озадачил:

– Что у тебя с боком?

– Откуда знаешь? – смотрю ему в глаза.

– Не слепой, глаза есть, так что?

– Ребра сломаны, – и добавил, – скорее всего.

– Паршиво, – он поморщился, – что будешь делать?

– На мне все заживает как на собаке, не бери в голову.

– Даже ребра? – он улыбнулся.

Я серьезно кивнул.

– Тебе виднее. О чем с тобой хотел поговорить, я сам потомственный воин, мне никто здесь по духу не подходит, кроме тебя, предлагаю и дальше стараться держаться вместе.

– Животы так же хочешь вместе потрошить? А если поставят друг против друга? – посмотрел ему в глаза.

– Потрошить всегда сподручнее вместе, а противниками нас не поставят, у нас один... хозяин, – скривился, – тут другие правила.

– Откуда знаешь?

– Знаю, поверь, так что скажешь?

– Я тебя не знаю, но не имею ничего против. Пока будешь прикрывать мою спину, я прикрою твою.

– Отлично, мое полное имя Аррун каль Матрэ, – он слегка наклонил голову.

– Алистер, – смотрит, явно ждет продолжения, – я никто, и никем никогда не был, у меня только одно имя, поясняю.

– Что ж, здесь это не имеет абсолютно никакого значения, – он подмигнул, – будь ты хоть сам оссар, жил бы все в той же клетке.

– Хватит прохлаждаться, отродье, живо строиться и на выход! – Крикун окинул всех нетерпеливым взглядом.

– Будь осторожен с тем типом, – теперь уже напарник кивнул на Джара, – не нравиться он мне.

– Обычная мразь.

И тут меня словно током ударило, я бы сказал даже, что прошиб холодный пот, но это было бы неправдой. Со вчерашнего вечера, всю ночь, все утро, всю ту сумасшедшую пробежку, я все это время держал "отрешенность", неосознанно, на рефлексах, вообще не прилагая никаких усилий. Осознание этого просто шокировало меня – постоянная концентрация и сосредоточенность, почти не обращал внимания на ребра и продолжающее ныть тело, бежал как робот, не реагировал на внешние раздражители, о господи, новый уровень, уже?

– Что с тобой, не спи, – Аррун подтолкнул в спину.

Я кивнул и пошел дальше, как же так, само, неосознанно? Внутри прямо рос ком нетерпения, что ж, посмотрим, что будет дальше.

Дойдя до знакомого уже спуска в котлован, остановились. Похоже, надсмотрщики дежурили здесь посменно, а остальные занимались с отобранными ими невольниками, готовя их для чего-то другого, отличного от того, что уготовано основной массе. Передав всех наших на попечение другим надсмотрщикам, нас, оставшихся одиннадцать человек, уже не строя просто повели в сторону полосы препятствий. Добравшись, сразу разбились парами невольник-надзиратель, и только Крикуну досталось двое – Аррун и еще один незнакомый мне мужик. Разошлись чуть в стороны, и стало просто не до наблюдений за соседями.

– Нападай, – Тиор был немногословен.

Что ж, ладно, резко, без замаха ударил левой в кадык и уже не смог вернуть руку, зажатую подбородком противника, в то время как он обозначил удары в горло, лицо, грудь – все, смею предположить, смертельные. В общем, я уже был мертв.

– Еще.

Провел атаку в пах, и опять был "умерщвлен", и даже если бы атака удалась, не уверен, что хоть на йоту приблизился бы к победе. В общем, около часа-двух Тиор продолжал доказывать мою никчемность как бойца, а я только успевал делать выводы: так нельзя, и так, а так глупо, и это не пройдет, и это чревато. Под конец он лишь кивнул:

– Буду учить с нуля.

И пошли отработки связок, стоек, блоков, постоянные повторы, часто в движении, иногда даже в прыжках, муштра, одним словом, до самого заката. Краем глаза успевал охватить картину вокруг, там тоже потели, и не меньше моего, а кто-то так и вовсе лежал, лишь изредка постанывая. Возвращались не чувствуя ни ног, ни рук, дошли до котлована, забрали остальных и, построившись, поплелись к клеткам. Там надсмотрщики проследили, как за всеми опустились решетки и удалились восвояси. Как только зашел внутрь – сразу же рухнул на солому, прикрыл глаза, углубляя ощущение отрешенности. Перед сознанием уже вовсю разворачивалась знакомая схема и я, не раздумывая, ринулся вглубь, к воронке, без капли страха, позволяя подтянуть себя ближе, почти вплотную, почти касаясь ее рукой, и, в какой-то момент, по наитию, просто ввинтился в нее, и проскочил. Мягко, тепло, уютно, будто что-то убаюкивает, успокаивает, ласкает, полнейшая расслабленность – я испытывал настоящее удовольствие. Что это? Откуда? Блаженство. Если бы кто-то видел меня со стороны, то мог бы поклясться, что я улыбаюсь, словно снится действительно нечто необыкновенное. Тем не менее, я просто не знал, что делать дальше, попытался переместиться – легко, никакого сопротивления, что угодно, куда угодно, в общем, полная вседозволенность, но что с этим делать? А не к этому ли я стремился? Зачем усложнять? Только легкая мысль, даже ее оттенок, а передо мной уже разворачивается знакомая схема, но как разворачивается, я вижу ее всю, от малейшей, миниатюрнейшей черточки до всей композиции в целом, никаких острых углов, все плавное, покатое, округлое и невероятное! Более того, стала понятна суть всех пройденных мучений, я знал функцию каждой линии, каждого завитка, каждого уровня схемы, обладал знанием о просто невероятных вещах! Господи, только время, мне нужно только время, что бы суметь это все развить...

Никогда еще не был так эмоционально взведен, здесь, внутри, полагалось быть спокойным и сосредоточенным, видно, что-то открылось, нечто новое, ставшее доступным, как то изменившим меня, но как? Смотрю на схему – вижу, понимаю, и не верю. Из всей ее многогранности мне доступны только эти несколько блестящих черточек, из всего сонма этих переплетений и каскадов узоров, из мириада возможностей и путей – я беден, нищ телом и духом, я не просто голодранец, я никогда на самом деле ничего не имел и не мог. По сравнению с тем, что доступно теперь, что могу постичь, что открыто.

Хватаюсь за одну из активных, блестящих черточек, как бы провожу по ней, нежно оглаживая, словно касаясь слегка, так что тебе нужно, красавица, как тебя вырастить, развить дальше? Чего тебе не хватает? Ага, вижу. Все сложнее, чем я думал, вот оно, значит, как. Схема – это всего лишь каркас возможностей, так проще для восприятия, на самом деле все иное, просто заложенное в меня куратором интерпретировало это все схемами, более доступными для понимания, иначе можно было бы потратить не одно десятилетие на то, что у меня заняло всего ничего. Так вот в чем суть Империи, вот на чем она держится – на знании, форме его подачи, адаптированном под каждого индивидуума, даже не сомневаюсь, что, получи схему кто-то другой, и она бы полностью отличалась от моей, если бы это вообще была схема, а не что-то другое. Отвлекся.

Сосредотачиваюсь в начале линии, и пытаюсь не просто провести по ней взглядом, а как бы усилить ее свечение, протягивая его за взглядом, увеличивая интенсивность и яркость, а к середине пути уже понял – не осилю, не смогу. Не хватало всего. Концентрации – фокус начинал дергаться, дрожать, сбиваться. Силы воли – не получалось удержать свечение, оно гасло, тускнело, будто сопротивляясь моим потугам, не хотело подчиняться. Времени – просто знал, чем дольше вожусь, тем хуже и труднее будет получаться. Вот оно как, яблоко поспело, но его еще и сорвать надо. Что ж, все равно своего добьюсь – пот, кровь и головная боль. И я продолжил, снова и снова повторяя одно и то же, сменяя одну линию на другую, чередуя их и количество попыток на каждой, работал безостановочно, не прекращая ни на секунду. Казалось, выучил их от и до, они стали мне словно родными, знал каждый их изгиб, каждый миллиметр, какая как отзывается на прикосновение и взгляд, знал о них все. В какой-то момент почувствовал дурноту, накатившую удушливой волной, принесшую дискомфорт и усложнившую попытки многократно. И уже когда просто не мог не то, что сконцентрироваться, удержаться взглядом не мог, понял – на сегодня предел, хватит, позволил схеме уплыть, растворится, оставив лишь испытанные ранее чувства спокойствия, умиротворения и уюта. Остаться бы здесь навсегда – настоящее искушение. Но нельзя, забыться здесь, что бы там, тело, мое тело, погибло. Это расстраивало. А ведь ощущения из разряда наркотических, если бы знал, что организму ничего не грозит, вообще не возвращался бы. А то оно побитое, со сломанными ребрами, уставшее, на жесткой соломе – стоп. Что там с ребрами? И сразу понимание – не сломаны, только трещины, на двух, с учетом теперешних нагрузок – заживут в течение недели, если не будет прямых или скользящих ударов, остальное можно не брать в расчет, сегодня-завтра восстановлюсь до вполне приемлемого уровня.

Вот это да! Качественно новый уровень. Знание пришло внезапно, будто запросил информацию в картотеке и тут же получил. Но знание было того рода, когда смотришь на камень в руке и знаешь, если подбросить – упадет, так и тут, просто, и невероятно! При желании я мог узнать состояние любого участка своего тела, любого органа, видел все процессы, знал, что на пользу, а что во вред. И думаю, это не предел, ощущения обострятся, станут четче, контрастнее, доступным будет значительно большее. Просто дух захватывает!

Ладно, достаточно пока и этого, теперь простая медитация, раз ничего другое не доступно, что-то меня совсем выбило из колеи. Когда сталкиваешься с чем-то действительно трудным и думаешь – все, сложнее уже быть не может, как через некоторое время получаешь ответ – просил, получи, мучайся теперь с этим, и тогда еще сильнее хватаешься за голову. Все, хватит, стараюсь отпустить мысли, расслабиться, избавиться от напряжения, плыть по течению...

Глава 12

Следующий день не принес ничего нового и прошел в том же темпе, что и вчера: сумасшедший бег, потом в котлован, после тренировка с Тиором, и вот я снова рассматриваю схему, любуюсь совершенными узорами тысячи нитей, переплетающихся удивительным и непостижимым образом. Пора приступать.

Прошла неделя, потом другая, стали устраивать спарринги – с оружием, без, группами, в общем, все усложнилось. Выматывались по прежнему страшно – мало кто находил в себе силы после заката хотя бы болтать, а не падать на ворох соломы бесчувственным куском мяса. Кормили паршиво, стал худеть, хоть Аррун и заметил, что я прекрасно держусь, но тело явно ощущало нехватку пищи. Народ вокруг выглядел изможденным, уставшим, былая обреченность сменилась постепенно безразличием, бегали, прыгали, дрались, но как роботы, не было искры, лишь равнодушие. Не все так, конечно, но большинство.

Сегодня отрабатывали связки удар-блок, и хотя надзиратели били не в полную силу, земля вокруг была красная от пропущенных ударов, целым не остался никто. Тиор сломал мне нос, а потом пробил в голову, очнулся уже на земле, все двоилось и плыло, координация была нарушена, я был беспомощен. Пинок по ребрам и приказ встать. Глотая кровь, пытаюсь подняться, но меня ведет, равновесия просто нет, вспахиваю головой землю у чьей-то сандалии, слышу гневный, раздраженный окрик. В глазах муть, во рту кровавая юшка, шатаются два передних зуба. Кто-то поднимает под мышки и волочит по земле, чувствую каждый камешек, каждое углубление, мне хреново, мне очень хреново.

– Алистер, ты меня слышишь? Алистер, – Аррун, это он меня тащит? Ладно, пусть тащит.

– Ты как, брат, ну, ответь же, – продолжает шептать.

– Я, – сглатываю кровавый сгусток, – я в порядке.

– Черт, сильно же он тебя, жить будешь?

С трудом приподнимаю голову, окидываю его мутным взглядом. Усмехается, шепчет:

– Будешь, конечно, будешь, и не из такого дерьма выбирались, – когда это мы с ним в дерьме вместе были? Не помню. Мысли разбегаются, тяжело думать.

– Тиор приказал оттащить тебя в клетку, отлежаться, поваляйся подольше, отдохни, но не переусердствуй, покажешься бесполезным – отдадут аррсам, Алистер, ты меня слышишь?

– Да, – киваю.

– Хорошо, держись, брат, держись, – аккуратно укладывает на солому, – не сдавайся.

Слышу удаляющиеся шаги. Голова пульсирует, безостановочно стучат молоточки, проталкивая кровь по сосудам, венам, артериям – у меня сотрясение, серьезное, даже не знаю, справится ли организм с таким, просто нет понимая, как в прошлый раз, просто не знаю. Ждать, все, что остается. Лежу с закрытыми глазами, глубокая медитация, желание только одно – исцелиться, твержу как мантру, не прекращая, а внутренний мир крутится и шатается, молоточки бухают, кажется, еще чуть-чуть, и голова не выдержит, лопнет, как переспевший арбуз. Я себя не узнаю. Чувствую себя развалиной, древней, старой, пора на покой. Губы растягиваются в кровавой усмешке – "на покой", как же, еще живы кровники, еще нет всех ответов, и я – еще слишком слаб, что бы уйти, оставив все. А сознание все кружится и кружится, словно лист на ветру, подхваченный и безвольный. Хватит!

Схема – во всей своей красе. Но мне плевать на все, кроме одного. Вот она, еле светится. Прикипаю взглядом, намертво, словно спаиваю ее и себя, и тяну, безжалостно, без сантиментов, срываю грубо, резко, напитываю светом, заставляя просто сиять, и почти на разрыве дотягиваю до конца. Слышится звук, будто ударили по полой трубке, на подобии звона. Линия горит ровным, ярким светом. Без передышки, так же грубо, прикипаю к следующей, и продолжаю насилие, без церемоний, через силу, жестко. Стала. Следующая – стала. Еще одна – стала. Сплошной, не прекращающийся звон, а тем временем носом вовсю уже идет кровь. Впрочем, она бежит из ушей, из уголков рта, сочатся красным даже слезные железы, намокают штаны, тело начинает содрогаться в конвульсиях, но я этого не вижу, не ощущаю, а продолжаю насилие и, в конце концов, теряю сознание.

Когда к вечеру все вернулись, Аррун видит тело в луже крови, ее так много, что кажется, будто оно плавает в небольшом озере. А вокруг ползают большие зеленые мухи. Он бессильно падает на колени, хватаясь руками за голову. Сзади подходит Крикун:

– Спекся, к аррсам его! – и разворачивается, ничего больше не сказав.

– Погодите, постойте, он жив, жив, просто без сознания, нельзя же так, – Аррун, не думая, хватает его за штанину, и тут же отлетает к решетке, ртом начинает идти кровь, карминовым потоком окрашивая грудь, штаны, пол, смешиваясь с моей. Озеро скоро превратится в море, а она все идет и идет. Он не может ничего сделать, в бессилии зажимает рот, пытается что-то сказать, протягивая руки к Крикуну, но тот лишь бесстрастно наблюдает. Странно, сон ли это? Вряд ли, хотя...

Где-то вдалеке послышался шлепок, будто по воде ударили ладонью. Странно, откуда здесь вода? И где я, почему так темно, закрыты глаза?

Невольники в ужасе попятились, раздались испуганные возгласы, кто-то начал молиться. Бледные лица, дрожащие губы, в глазах страх, двое не выдержали, потеряли сознание, обмочившись. Даже надзиратели сделали по шагу назад, положив руки на поясные ножи. Все замерло, обратив внимание на клетку.

Два трупа в карминовом пруду, жуткие позы, страшные лица. Лежащий левее – распластанный, подобно звезде, весь красный, с перекошенным, искривленным в оскале ртом, стал медленно подниматься, без рук, без опоры, без видимых усилий. Ноги неподвижно лежат в луже крови, руки висят безжизненными веревками, а туловище постепенно принимает вертикальное положение. Сел. По луже пошла рябь, взметнулся рой мух, потревоженный движением. Голова медленно повернулась ко второму трупу, глаза открылись.

– Кровавый, кровавый, – жуткий, на грани истерики шепот прошелся по губам узников. Надзиратели продолжают молча наблюдать.

Сердце сжалось, от тоски, от боли, от безысходности, от ненависти. Мой несостоявшийся друг лежал на боку, остекленевшие глаза отражались в продолжавшем увеличиваться пруду, ртом шла кровь, стекая и смешиваясь с моей собственной. Поднял руку – красная, капает, провел раскрытой ладонью по лицу, оставляя на губах неприятный привкус, обернулся. "Коллеги" жались к стене, не сводя с меня глаз, надзиратели стояли у входа в клетку и с интересом рассматривали. Меня, Арруна, лужу, жужжащих вокруг мух. Я улыбнулся. У стены кто-то упал в обморок.

– С возвращением, Кровавый! – Крикун широко улыбнулся, – к кому бы тебя подселить? – и стал осматривать узников. А там уже сдавали нервы, самые стойкие просто стояли, молча, бледные, жалкие, остальные кто рыдал, кто валялся без чувств, стоял запах нечистот и страха. Последнее я ощутил особо четко – боятся, меня. Пусть, мне было все равно, что-то надломилось внутри, что-то изменилось, навсегда, словно сдвинулся какой-то переключатель. Не было ни боли, ни каких-либо других неприятных ощущений. Я просто сидел в луже крови, рядом с мертвым товарищем, не испытывая абсолютно ничего. Вспыхнувшие чувства, когда открыл глаза, будто перегорели, не оставив даже пепла, лишь память, и уверенность – я убью вас всех, дайте только время.

Поднялся, прошлепал по крови к телу Арруна, наклонился, закрыл ему глаза и бросил, не оборачиваясь:

– Я останусь здесь.

Крикун удивленно моргнул, посмотрел на меня, медленно кивнул:

– Ладно, клетку уберут завтра, – и остальным, – а вы чего жметесь, затащить остальных и самим по клеткам, живо!

Потом подошел к своим:

– Чуть двух бойцов не потеряли, отродьево семя, аккуратнее надо!

– Сам же и угробил, – бросил один.

– А ты не огрызайся, Хассир, а просто выполняй приказы!

Кровь почти перестала идти, Аррун был пуст, отдав всего себя земле. Небольшое озеро занимало почти две трети клетки, перегораживая выход и забрав у меня подстилку. Так странно. Будто внутри меня кто-то чужой – дышит вместо меня, ходит моими ногами, смотрит моими глазами. И мысли, они не мои, я не мог так думать, так ощущать, это не я. Кто он, этот другой? С пальцев капает, мокрая спина, рубаха и штаны полностью пропитаны красным, лишь спереди еще остались не тронутые места. Но дискомфорта я не ощущал. Приподняв мертвое тело, пересадил его на сухой участок, прислонил к стене, упер – не упадет. Вокруг уже вовсю гремели закрывающиеся решетки, и только моя еще стояла открытой.

– Ну, чего застыл, сучонок? Крови никогда не видел? – Крикун в упор смотрел на застывшего у ворота раба, оцепеневшего при открывшейся ему картине. Встрепенувшись, он низко поклонился и стал быстро крутить ручку – решетка опустилась. Убедившись, что все на месте и закрыты, надсмотрщики удалились. Почувствовав взгляд, обернулся – Джар стоял, вжавшись в прутья и, не спуская с меня взгляда, улыбался.

– Ты тоже умрешь, – не сказал, почти шепнул, но он услышал, улыбка сползла с его лица, скукожившись и сжавшись, оставив лишь недоуменное выражение, а потом оно в один миг исказилось злобой и ненавистью.

– Я тебя достану, ублюдок, слышишь, достану! – на губах выступила пена, руки, протянутые сквозь прутья, шарили в воздухе, будто в попытке дотянуться до меня и схватить, разорвать.

– Я убью тебя, Джар, – теперь уже не испытывал в этом никакого сомнения, просто констатировал факт. Не слушая больше вопли безумца, сел рядом с трупом и закрыл глаза.

Схема искрила и сверкала, купленные кровью усилия принесли свои плоды, я насчитал двадцать две рабочих линии, ярких, блестящих, и плевать на цену, оно того стоило. Остывающий рядом труп ощущался особенно четко – Аррун, ты умер, прикрывая мою спину? Или нет? Завтра узнаю. Возвращаюсь сбившимися мыслями к схеме – красивая, но уже не сегодня, хватит. Только простая, расслабляющая медитация...

Открыл глаза с первым звуком открывающейся решетки, встал, хрустнув засохшей коркой, медленно вышел. Вокруг пустое пространство, все отошли, отвернулись, будто и нет меня вовсе, только Джар стоит, сжав кулаки и играя желваками на скулах.

– Не сегодня, – улыбнулся ему.

– А, Кровавый, как спалось, что снилось? – надсмотрщики неотрывно сверлят взглядами. Я кивнул.

– Ну, вот и отлично! – Крикун сегодня явно был в духе, – строиться, завтракать, – он подмигнул, – и на выход.

Кружку воды проглотил не заметив, без вкуса, без запаха, просто что-то мокрое проскользнуло в глотку и скрылось дальше, не оставив даже послевкусия. Когда вышли за ворота, легкой трусцой направились к котловану, солнце еще не начало припекать, бежалось легко, приятно, периодически осыпалась засохшая корка, хрустели волосы, тело было радо разминке, самое то, после долгой неподвижности. Что радовало, так это восстановление кровопотери, за ночь набрал почти все растраченное и даже понятия не имею – откуда. Может, из воздуха, а может, конвертировал мировую энергию, могу выдать еще с десяток подобных идей, но сути это не изменит – могу восполняться буквально из ничего. Незаметно добрались до площадки, там, как всегда, ждали только нас. Другие надсмотрщики только покачали головами и стали строить колонны.

Втянувшись в узкий зев спуска, разделились на три потока, определившись с тренировками на весь день, сзади кто-то обреченно простонал – нам досталась работа с весами. Мне же было все равно, молча подошел, наклонился, поднял на сгибах локтей бревно и побежал вперед мелкой трусцой. Шершавое, толстое, прохладное после прошедшей ночи, оно совсем не весило столько, сколько раньше, может, другое? Да нет, они здесь все почти близнецы, из одной породы дерева, примерно одинаковой толщины и длины, тогда что?

Мысли бежали своей чередой, а тело исправно приседало, отжималось, подтягивалось, карабкалось, исходя потом и выжимая из себя оставшиеся силы, постепенно накапливая усталость в натруженных мышцах. По сути, я так и не понял, чем эта тренировка отличалась от соседней, где наращивали выносливость – другие упражнение и меньше бега, а так все схожее, и смертельная усталость к обеду, и дрожащие руки с ногами, вплоть до дыхания, сиплого и прерывистого, в чем разница то?

– Отдых!

Бросил бревно наземь, повернулся и замер – невольники кто сидел, кто лежал метрах в тридцати от меня, а трое надсмотрщиков стояли в нескольких шагах и в упор смотрели на меня, я даже не слышал как они подошли, весь погруженный в мысли и продолжая тащить вес.

– Эй, ты как, не устал?

Отрицательно кивнул головой, лица у тех неестественно вытянулись, невольникам же за их спинами было наплевать, те почти выплевывали свои легкие в попытке отдышаться, лежали, держась за бока и сипло дыша.

– Ты не тот вес взял, придурок.

Перевел взгляд на бревно, потом глянул на те, что тащили остальные, мать – вместо полутораметрового я тащил трехметровое, что для парных упражнений, просто кучи были свалены рядом, вот и взял не то. Прислушался к себе, отдышки нет, сердце стучит почти ровно, спокойно, мышцы устали, но еще готовы к нагрузкам, поднял бревно и, не оглядываясь, потащил его дальше.

– Свихнулся ублюдок, бывает же, – надзиратели, лишь покачав головами, развернулись и пошли обратно.

До обеда оставалось всего ничего, но я упорно продолжал выматывать мышцы, нагружая их все больше и больше, меня по-прежнему сторонились, не смотрели в глаза и старались обходить. Плевать, все это не важно и, сцепив зубы, брал больший вес и тащил его вперед, рвя жилы и исходя потом. Застывшая корка крови постепенно оставляла меня, спадая чешуйками и отваливаясь пластами, только пропитавшаяся одежда и волосы все еще удерживали карминовый оттенок, но мне было плевать и на это. И когда пришло время обеда, игнорируя бросаемые на меня взгляды, стал в строй и зашагал наравне со всеми. Проглотив свою порцию жижи, присел в тени, закрыв глаза, для меня уже не было откровением осознание происходящего вокруг без участия зрения, мозг будто сканировал пространство вокруг на определенном удалении, создавая своего рода сферу контроля, которая постепенно, по моим ощущениям, лишь увеличивалась и улучшалась, позволяя осознавать все более мелкие детали.

Пустое пространство вокруг меня было словно барьером, отгораживающим от остальных, по негласной договоренности я стал изгоем даже среди таких же узников, как и сам. Шепотки, косые взгляды и тотальный игнор – вот и все, на что можно было теперь рассчитывать. Обеденный перерыв закончился, начали строиться, большая часть, как обычно, пойдет на общую тренировку, а "избранные" обязаны явиться к ожидающим их уже надзирателям, что ж, не будем заставлять их ждать и, не обращая ни на кого внимания, отправился к полосе препятствий.

Добрался первым, на что Тиор лишь кивнул и знаком показал сесть в сторонке, ожидая остальных. А потом представилась возможность почувствовать себя подлецом, если бы мне было не все равно, Крикун и остальные буквально сбили пришедших после меня невольников на землю и прилично отпинали за то, что те заставили их ждать. Это был первый раз, когда на меня посмотрели не со страхом, а со злобой. Плевать. Дождался приглашающего кивка от Тиора и подбежал к нему, встал напротив. Ага, сегодня рукопашка.

И начались связки ударов, блоки, перехваты, кружение вокруг, словно в танце, а темп все ускорялся и ускорялся, руки мелькали с поразительной скоростью, на лице же Тиора проступило удивление и недоверие, он попытался сделать обманный удар и, резко сместившись в сторону, достать меня в бок, но был тут же перехвачен показанным ранее образом и я, не особо раздумывая, дожал захват, ломая ему руку и отпрыгивая в сторону, готовый контратаковать. Сначала ничего не происходило, а потом тренировки вокруг остановились, вокруг нас собрались все присутствующие, неверяще разглядывая сцепившего зубы надзирателя, бережно придерживающего правую руку. На меня же почти никто не смотрел, но расслабляться было рано.

– Это он тебя так? – Крикун кивнул головой в мою сторону.

Тиор молча склонил голову, какой позор, пострадать от какого-то чужака. Его гордость была сильно уязвлена, он, один из воинов-стали, дал покалечить себя какому-то слабаку, причем один на один. Нет, уже не слабаку, вон как стоит, напряжен, готов отразить любую новую атаку, не верит, что все на этом закончится, и правильно делает.

– Эй, покажи мне, что ты сделал.

Я молча встал напротив позвавшего меня надзирателя, он был выше почти на голову, значительно шире в плечах да и по массе, наверное, раза в полтора-два больше, лицо изуродовано шрамом через всю левую щеку, прилично когда-то досталось. Показал проведенную атаку, как перехватил и дожал на изломе, тот лишь покачал головой.

– Поймать Тиора на его излюбленном приеме, не пойму, как успел то?

– Да что там понимать, главное, хозяин будет доволен, чувствуете, чем пахнет? – Крикун довольно улыбнулся, – Тиор, иди в лечебницу, на сегодня свободен.

– А ты, – он повернулся ко мне, – пока потренируешься со мной.

Я промолчал, лишь проводив медленно удаляющегося надзирателя безразличным взглядом – ты все равно скоро умрешь, вы все умрете, и подошел к Крикуну, став рядом с двумя другими невольниками. Те сразу же отступили от меня на шаг.

– Боитесь? – Крикун злобно оскалился, – Правильно делаете, отродье. Так, у вас двоих спарринг, а ты, – он кивнул мне, – покажешь, что уже умеешь. Начали!

Первый же удар он заблокировал играючи и нанес ответный, прошедший буквально в сантиметре от виска и, успев вернуть руку, нанес еще один, просто сбивший меня с ног и заставивший кубарем откатиться метра на два, если бы не поставленный мною блок, я был бы уже мертв, скорее всего.

– Ты смотри, неплохо! – Крикун был явно удивлен, – А ну, вставай!

Следующие обмены ударами были сродни мельтешению крыльев мотылька, быстрые, неуловимые, они прощупывали и вводили в заблуждение, что бы следующий, коварный, стал последним. И он стал. Крикун, не ожидавший такой скорости от невольника, в попытке заблокировать обманку, просто насадился всей своей тушей на ввинчивающийся ему в грудь кулак и, охнув, обмяк. Очень хотелось добить, просто вырвав кадык или свернув шею, подобные мысли прямо роились у меня в голове, одна прекраснее другой, но не сейчас, я еще слишком слаб, не время. Отошел в сторону и сел на землю, голову опустил на колени, прикрыл глаза. Стоят, смотрят, кто с удивлением, кто с интересом, а кто и вовсе безразлично. Что, Крикун, не так уж ты и любим своими подчиненными. Спустя пару минут тело дернулось, глаза открылись и еще мутный взгляд уставился на меня как на диковинку.

– Каррг, принеси-ка нам мечи.

Один из надсмотрщиков отошел и вернулся, неся в руках по учебному деревянному мечу. Значительно тяжелее настоящих, боевых, они прекрасно подходили для новичков, вырабатывая у них силу и выносливость, нарабатывая и укрепляя кисть. Протянув один Крикуну, второй он бросил мне под ноги, в пыль. Я поднял, став напротив уже поднимающегося противника.

– Ну что же, с рукопашной для тебя закончено, остался только бой на мечах, – и сразу же атаковал, быстро, жестко, будто собрался размазать меня в течение нескольких секунд. И это бы ему удалось, слишком уж велика была между нами разница, если бы я пытался блокировать и отбиваться, для меня же все его действия были понятны и предсказуемы, будто мозг наперед просчитывал вероятные траектории ударов, силу и приемлемые ответные атаки. Бой увяз в обманках, больше никаких рубящих, никакой грубой силы, только колюще-режущие, только скорость и предугадывание. И Крикун стал проигрывать, пропущенный порез запястья, тычок в грудь, бедро, касание в бок, плечо, и все это при его умении и сноровке. Я же держался только за счет скорости и реакции, толком никогда не державший в руках ничего опаснее топора, крутился как юла и жалил подобно осе. Никакой техники, никаких поставленных ударов, просто голое наитие против многолетнего опыта и силы. Как ни крути, но я был значительно быстрее него, и если для остальных Крикун двигался с поразительной скоростью, то для меня было видно каждое его движение, начало поворота туловища, плеча, ноги, все это складывалось в определенную мозаику и позволяло вовремя отскочить, уклониться, скользнуть в сторону и неожиданно ужалить. Могу поспорить, с такой манерой боя он еще не сталкивался. Но постепенно я стал уставать, вернее, стало сдавать запястье, слишком большая нагрузка, слишком много для одного дня. Атаки замедлились, стали менее уверенными, я все больше скакал и пытался увернуться, все меньше пытаясь достать противника, и он видел это. А в какой-то момент просто отступил, опустив меч и бросив:

– Достаточно.

Потом глянул на стоявших вокруг, те сразу же возобновили прерванные тренировки, и вернулся ко мне:

– Теперь повторяй и запоминай.

И начался танец, медленный, изящный, завораживающий, меч скользил в воздухе, изворачиваясь и полосуя его под неожиданными углами, то замирая, подобно готовой к броску змее, то жаля, словно скорпион, стремительно, неотвратимо. Скорость все возрастала, воздух начал стонать, рассекаемый причудливыми траекториями, меч же стал размытым росчерком, лишь на мгновения целиком появляясь в поле зрения, пластуя пространство призрачным острием – я просто потерял дар речи, передо мной был мастер, нет, Мастер, может, и не сравнимый со мной в скорости, но то, что он показывал сейчас, было несравнимо ни с чем, танец смерти, танец силы, ловкости и умения. Он не дрался со мной в полную силу, теперь уже не было сомнений, против такого бойца мне просто не выстоять. Что ж, еще один урок, всегда имей туз в рукаве. Постепенно гул стал стихать, движения замедлялись, движения становились более плавными, танец умирал, приводя меч в конечную точку, приветствие солнцу, на уровне глаз. На несколько секунд он так и замер, а потом повернулся ко мне: