Текст книги "Хроники императора. Начало пути (СИ)"

Автор книги: Юрий Мерлянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Тренироваться будешь со мной, повторяй.

И я стал повторять за ним движения рук, ног, туловища, разворота плеч, поворота бедер, расположения ступней. Здесь все было важно, все стремилось усилить, ускорить, улучшить, это была основа, без которой ничего не получилось бы. Не знаю, что это было за искусство, но я теперь понял, почему их называют воинами-стали, таким бойцам мало кто сможет противостоять. И могу поспорить, свое искусство они хранят в строжайшем секрете, тогда почему же его показывают мне? Ответ прост – я умру, они уверены в этом. Как бы ни сложилось все в дальнейшем, я для них потенциальный труп. Так что я возьму все, что вы сможете мне дать, возьму и использую для того, что бы убить вас раньше, чем вы сможете убить меня. И я запоминал, отлаживал в памяти каждый штрих, каждую мелочь, словно в голове была видеокамера, позволяющая со временем просмотреть однажды заснятое, придет время, и смогу повторить весь танец не хуже, а даже лучше, вот только направлен он будет против вас. Мысли шли своим чередом, тело двигалось, впитывая движения как губка, рука уже почти отваливалась, а Крикун все продолжал и продолжал. В какой-то момент меч просто выпал из руки, пальцы не могли его не то, что удержать, сжимать их было невозможно, напряжение было просто колоссальным, казалось, еще чуть-чуть, и кисть просто отвалится, отпадет сама по себе. Крикун же только кивнул:

– Будет толк.

Потом я сидел и смотрел, как тренируются остальные, как получают синяки, пускают кровавые сопли, падают, хватаясь за бока и конечности, наблюдал и сопоставлял уровень – они бы не выдержали против меня и минуту, теперешний я был действительно страшным для них противником, не зря они сторонились. Просидев еще около часа, поднялся и стал отжиматься на двух руках, потом на левой, затем на правой, далее пошли приседания, Крикун только мазнул по мне взглядом и отвернулся, сегодня я был волен в своих действиях. И к закату я был полностью выжат, обессилен, жутко хотел лечь и не шевелиться. Поэтому, зайдя в клетку, сразу же рухнул на свежую охапку соломы, привычно командуя телу отбой, а в сознании разворачивая переливающуюся огнями схему и приступая к пытке. По-другому я не мог это назвать. Форменное насилие. Жестокое, варварское надругательство над телом и сознанием. Но иначе никак, после того, что видел, я понял – меня раздавят как букашку. Я слишком слаб, пора становиться сильнее, невзирая ни на что, у меня только один путь выжить, и он такой, какой есть, другого не дано. Так что заткнись, и приступай. И я затыкался, еще как затыкался, и рвал, на пределе, жестко, не церемонясь, опять исходя кровью и корчась в конвульсиях. Джар, подошедший к нашей общей решетке, с безумным выражением смотрел на мои судороги при свете луны и улыбался. Мое сознание билось в корчах, а тело ломало в конвульсиях, мог бы, стонал бы или выл, на этот раз ощущения были куда острее, казалось, я вновь ученик атрасса и пожираем очередной тварью, внутренности не просто горели, они лопались, взрывались, опаляя нутро и прорываясь наружу, подальше от этой пытки, от этого безумия. И тем не менее я продолжал и продолжал, пока сознание просто не отключилось, отказавшись воспринимать реальность такой, какой ее делал хозяин, тьма стала спасением, определив рубеж возможного. Тело замерло и Джар, получавший такое большое удовольствие от созерцания всего этого, недовольно скривившись, отошел от решетки.

Следующие дни были как братья близнецы похожи один на другой, что в котловане, что в танце с мечом, после которого рука буквально отваливалась, и далее я был предоставлен сам себе. В принципе, вся неделя была наполнена одними и теми же чередующимися событиями, единственным минусом в которых была хреновая, скудная кормежка, я постоянно ощущал голод, но не знаю, то ли мое тело по-новому реагировало на обстоятельства, то ли еще что, но я перестал худеть. Мышцы продолжали крепнуть, будто подпитываемые невидимым источником, словно ел я от души, а крови с каждым разом было все меньше и меньше, пока очередным утром я не проснулся и не понял, кровоточил только нос, и то не сильно. Что это? Своеобразный рубеж? Тело слушалось великолепно, сравнивать меня сейчас и только появившегося здесь было бы глупо, земля и небо. И не только физически. Во мне что-то перегорало, я менялся духовно.

Меня теперь не просто игнорировали, меня боялись. Вчера умер Джар, просто проходил мимо, споткнулся и отлетел к стене, мертвый. Сломанная шея, несовместимая с жизнью травма. И никто не видел и не мог сказать, что случилось. Я же просто сидел рядом, с закрытыми глазами, и ничего не видел. Надсмотрщики так ничего и не смогли выяснить. Разучивая танец с мечом, осознанно делал ошибки и запинался, заставляя Крикуна сплевывать и ругаться. В котловане приходилось сдерживаться, не выкладываясь на все сто, тело хотело, просто жаждало нагрузок, ему было скучно, как скучно породистому скакуну в вольере, но я брал стандартные нормы и выполнял их наравне со всеми, при беге старался не выделяться и приходил в десятке первых, в спаррингах же приходилось просто сдерживаться, среди невольников уже не было достойных меня противников. Но этого все было лишь отсрочкой, не более. И каждая ночь снова становилась пыткой, по сути, все мое тело стало пыточной для меня же самого, теперь уроки атрасса не казались такими уж страшными, по болевым ощущениям я догнал его и, может, даже перегнал. Хотя внешне все это становилось менее заметным, ощущения внутри становились только острее, и если я мог заблокировать болевые ощущения от того или иного участка тела, то тут такое не проходило, сознание теперь били такие корчи, такие судороги, что сравнения с уроками атрасса иногда просто меркли. И только тьма была облегчением, той спасительной границей, которую я ждал со всем нетерпением, и все же продолжал и продолжал уродовать себя, зная, что завтра все повторится заново, и от этого не становилось лучше. Я ломал себя, не зная как собрать, а на утро лишь гадал, все ли на своем месте, не свихнулся ли, не стал безумцем. Казалось, это продолжалось вечно.

И вот, очередным утром Крикун сделал объявление:

– Через неделю начинаются гладиаторские бои, и вы обязаны будете показать все, чему вас учили. Награда – возможность прожить еще несколько дней. Проигравших же отдадут аррсам. Так что советую собраться и выложиться в эту неделю на все сто, последний день будет отведен под отдых, без каких либо тренировок. Это все, строиться!

Вот и оно, тянуть больше нельзя, слишком много народу будет привлечено, слишком много охраны, шанс будет упущен. Хозяин, его дом и наемники должны умереть до конца недели, иначе погоня неизбежна, а так, возможно, будет время уйти. Уже сейчас я чувствовал себя способным справиться с двумя-тремя воинами-стали, если равняться по Крикуну. И то, чувствовать и быть – всегда разные вещи, загадывать глупо, но времени больше нет, риск тут будет неотъемлемой частью. Осталось только решить – когда и как?

Путь от клеток до котлована был недолог, но некое подобие плана уже успело сформироваться – после обеда, все решиться после обеда, и мы посмотрим, что мне суждено, жить или сдохнуть. И я халтурил как мог, задыхаясь и сипло дыша, спотыкаясь и симулируя боли в боку, падая на землю и судорожно хватая ртом воздух, это было не сложно, даже смешно, когда видел, как на меня смотрят коллеги по несчастью, недоуменно, с опаской. А время все шло, не спеша, но шло, и вот, уже пора строиться, все облегченно стягиваются к узкому зеву подъема, протискиваются и разбиваются на ряды. Для меня уже не выглядит странным такое "доверие" к невольникам, надсмотрщики успели показать и свою силу, и способность решить любую проблему, так что все шло по плану, сами дойдем, проглотим кислую баланду, и сами вернемся к тренировкам, кто в котлован, а кто к ожидающим "наставникам", все четко, обоснованно и доказано. От прежнего количества нас сейчас было едва две трети, и дохли мы не сколько от тренировок, сколько от зуботычин раздраженных надсмотрщиков, как покойный Аррун в свое время, как Аррун...

Воспоминание даже не всколыхнуло холод в сердце, ни капли сожаления, даже ненависти не было, всего лишь очередная смерть рядом со мной, неужели я стал так бездушен? И вот это неприятно кольнуло, пробив броню равнодушия и черствости – не таким я хочу быть, не монстром, не тварью без морали и совести, но, видно, пока не судьба, и сейчас это даже на руку, потому и иду молча, шагаю след в след, выбивая облачка пыли и прикидывая, кого и как убью буквально через час.

Есть хотелось постоянно, голод стал постоянным спутником и сопровождал меня всегда, каждый день, каждую минуту, но сегодня я стоял и смотрел, как мою порцию жадно поглощает незнакомый мужик, схвативший миску сразу же, как только увидел протянутую с ней руку. Схватил и стал жадно заглатывать, словно опасаясь, что передумаю, отниму, заберу назад. Он буквально глотал жижу не останавливаясь, вливая ее себе в глотку, будто в колодец, поглощая с неимоверной скоростью и кося глазом по сторонам. Мерзость. Во что превратились эти люди. А я сам, во что превращаюсь я сам? Улыбнулся. И мужик подавился, мое проявление эмоций стало для него полной неожиданностью, он закашлялся и покраснел, схватился за горло, но это мало помогало. Он краснел все больше и больше, пока хороший шлепок по спине не сдвинул с мертвой точки его потуги и не помог выплюнуть злосчастный кусок. Не обращая больше на него внимая, развернулся и пошел к воротам – пора.

Девять надсмотрщиков, десять невольников, серая земля, палящее солнце, прохладный ветерок и я – чем не условия для группового убийства. Роли распределены, актеры на местах, главный герой собран и готов, а зрители, а зрителям глубоко наплевать, один висит высоко в небе, у второго слишком вольная натура, гуляет сам по себе и где хочет, ну а третий, третий с радостью впитает всю пролитую кровь, выпьет без остатка и не подавиться, не в первой. Повезло, что сегодня рукопашный бой, мечи будут только у нас с Крикуном. Что ж, осталось только выбрать нужный момент.

Рука с мечем порхает злой осой, злобно жаля и скользя вокруг оружия воображаемого противника, то дразня и слегка соприкасаясь, словно приглашая скреститься в поединке, то увлекая за собой, закручивая и запутывая, завлекая в ловушку, откуда оно уже выпадет из руки мертвого хозяина, и все это медленно, текуче, но постепенно темп начинает ускоряться, движения теряют плавность, становятся более резкими, дерганными. И при очередном па, когда следует разворот вокруг своей оси, время просто срывается и бежит вскачь!

Деревянный клинок с хрустом пробивает затылочную кость Крикуна, проворачиваясь в движении и порождая красные фонтанчики, а затем выскальзывает наружу, готовый вновь убивать. Рука еле успевает выхватить нож на поясе трупа, а тело уже в диком прыжке летит к занятому рядом спаррингом надсмотрщику. Невероятным образом, но тот успевает обернуться и, сделав шаг в сторону, рвануть с пояса нож – поздно, вместо затылка бью в горло, взрезая трахею и выпуская наружу красный цветок, не жилец, кровь хлыщет водопадом. Теперь сложнее, меня заметили и уже готовы, в руках ножи, но сгруппироваться еще не успели. Ловлю в ближнем бою нож на нож, схваченный нижним хватом, и впечатываю рукоять меча в висок, слышится хруст – глаза противника закатываются, его клинок теряет хватку и пропускает мой к горлу хозяина, вспарывается легко, будто картонное, щедро заливая мне руку и грудь. Освобожденное мечом место тут же занимает вражеский клинок. Итак – шестеро, и уже вместе. Невольники в страхе сбились в кучу чуть поодаль, мешать не будут, но, как бы не пришлось гоняться за ними потом, ладно, решим все, а пока разберусь с этими.

Шестеро воинов-стали – не шутка, а сплотившихся, готовых действовать сообща, надеяться одолеть просто глупо, шансов никаких. Или нет? Мысли проносятся с неимоверной скоростью, просчитывая и анализируя возможные варианты, а я уже несусь вперед, оба ножа прямым хватом, ухожу влево, оставляя в воздухе росчерк чужой стали и успевая полоснуть запястье, рывок вперед и, жутко вывернувшись под метнувшимися вперед клинками, всаживаю свои в животы ближайших надсмотрщиков, с оттягом вырывая их назад, и сразу же отбиваю два рубящих сверху, в перекате уходя назад. А потом меня начинают просто полосовать на куски, вспарывая кожу из самых неожиданных позиций, порхая и обманывая с одной стороны, давая возможность вспороть с другой, или атакуя сразу вместе, заставляя меня изворачиваться ужом, буквально выламывая себе руки в попытке защититься, отогнать от себя стальные жала. Секунд через десять начал приноравливаться, а потом резко сместился к правому, оставляя за спиной вспарывающие воздух чужие клинки. Неожиданно и быстро – вот что я мог, и что сделал, как только представилась возможность. Левый клинок еще описывал страхующую дугу сзади, когда правый встретился с ножом противника, сцепившись лезвиями и силясь превозмочь. И тут же чуть не пропустил удар в голову, лишь в самый последний момент пригнувшись и, прокручиваясь по часовой, продолжая удерживать кинжал врага, мгновенно сместился ему за спину, вспарывая левым клинком брюхо, обильно плеснувшее на землю красным. Мозг автоматом отметил – двое и еще один с порезанным запястьем, взгляд сразу же вычленил его, сидит, перевязывает, надо торопиться.

Перекинул клинки нижним хватом, не тратя время, метнулся к левому и за мгновение до удара сместился еще левее, отводя правой опасно скользнувшее поблизости лезвие. Линия. Теперь в темпе, быстро – скачок вперед и в бок, правая встречает, левая полосует, не отпуская руку противника, вспарываю еще раз правым клинком – не боец, внутренняя часть локтя и запястье перерезаны, шаг, и ровная полоса перечертила горло поперек, а тело уже летит в стоящего сзади. Но тот уже вспарывает клинком воздух почти у самого моего горла, отшатываюсь, теряя инициативу, а он уже с двумя клинками, черт, вот же ж опытная сука. А ножи уже звенят, встречаясь и расходясь, пытаясь ужалить или оставить кровавый след, они как осы, злые и быстрые, только дай волю, только пропусти. Через несколько мгновений вспарываю ему правое запястье раз, другой, третий, пока он не роняет клинок, и переключаюсь на левую, опережая все его попытки защититься.

Боковым зрением замечаю движение сзади и отскакиваю вбок, но клинок все же достает, вспарывая бок и уносясь назад. Ага, перевязался таки.

Не обращая внимания на кровоточащие ребра, метнулся к первому недобитку и буквально распластался в прыжке, отводя в сторону его клинок и всаживая в ключицу свой, хрустнуло, он захрипел и стал заваливаться. Не оборачиваясь, лишь чуть отклонился в сторону и ткнул правым ножом назад, провернул – руку обдало горячим. Это было сродни наитию, просто знал, когда отклониться и куда бить. С этими покончено, остались еще десять.

Зажал рукой бок, сочившийся ручеек крови пересыхал прямо под пальцами, и когда я дошел до них, почти совсем прекратился. А когда поднял глаза, не поверил – все десять стояли на одном колене, склонив головы и уперев сведенные кулаки в землю перед собой. Я стоял и не знал, что сказать, шел убивать, а теперь...

– Что это значит? – шепнул губами.

– Клянусь телом и душой...

– Клянусь телом и душой...

– Клянусь телом и...

– ... следовать и повиноваться...

– ... следовать и...

Они что, приносят мне клятву верности? Клятву? Мне? Только этого не хватало. Десять взрослых, крепких, но исхудавших мужиков повторяли одни и те же слова, один за другим, все вместе, склонившись передо мной. Что это? Жест отчаяния? Признание силы? Или все вместе?

– К чему вас все это?

Передний поднял голову и смотря прямо в глаза произнес:

– Здесь смерть неизбежна, она бы настигла бы нас в любом случае, но была бы на потеху этим тварям, а мы хотим умереть в бою, за себя, а не для них, – остальные тоже подняли головы, и теперь на меня смотрело десять немигающих пар глаз.

– А если я откажу?

– Тогда сегодня мы умрем, – ответил уже другой, седой.

Кивнул.

– Я принимаю вашу клятву, и учтите, спрашивать буду жестко, а сейчас разберите ножи, проверьте трупы.

Выполнять бросились мгновенно, обшарили мертвецов, кто-то разжился сандалиями и рубахами, подобрали ножи и два учебных меча, нашлось и немного денег. Через несколько минут передо мной стоял строй из десяти бойцов, моих бойцов, что ж, начнем.

Глава 13

– За мной, – кинулся вперед и на бегу стал посвящать в задуманное, – перебираемся через стену и идем в дом с башней, вырезаем там всех, что б ни души не осталось, никого нельзя упустить, получиться – выиграем время до вечера. Кстати, какая ближайшая страна, не втянутая в войну?

– Каттонис обычно выбирает только одного противника, по идее Даггур должен остаться не втянут, он же и ближайший.

– Кто-нибудь знает, в какой он стороне и где мы вообще находимся?

– На западе он, а мы в одном из крупнейших приграничных городов Каттониса – Сатте.

Хорошо, теперь хоть понятно куда направляться. И все-таки они меня бояться, я прямо чувствовал это, надо будет что-то с этим делать. Добрались до стены, двое оперлись о нее руками, третий стал им на плечи, а четвертый уже забрался на верх. На той стороне была голая дорога и совсем негде спрятаться, поэтому перебравшиеся перебегали к зданию и замирали под окнами. Сложности возникли при подъеме последнего нижнего, пришлось мне держать самого худого, как канат, по которому и взобрался мой последний боец. Нам пока везло, никто нас не заметил, в доме все было по-прежнему тихо. Собравшись, стали беззвучно просачиваться внутрь, растекаясь парами по проходам, и лишь недоуменные вскрики, переходящие в легкое бульканье, свидетельствовали о точном выполнении приказа. Свернув в очередной коридор и пройдя по нему до конца, оказался перед занавешенным зеленым тюлем проходом, за которым слышался что-то рассказывающий мужской голос и периодическое старческое ворчание. Не особо раздумывая, бросился внутрь и сходу раскроил горло стоящему ко мне спиной богато одетому мужчине, забрызгав кровью сидящего перед ним старика. Тот от неожиданности, казалось, потерял дар речи, но спустя секунду его рот открылся для крика и я, кинувшись к нему, зажал его ладонью, всаживая клинок глубоко в грудь, прямо в сердце. Глаза мигнули и погасли, стали тускнеть, уставившись на бьющееся на полу в корчах тело, а кровь все текла и текла. Оглядел комнату – никого. Внутрь вбежал один из бойцов.

– Командир, нашли детскую, там старуха с ребенком, – замялся, – рука не поднимается, может...

– Веди, – кивнул.

В детской действительно сидела испуганная старуха, прижимая к себе семилетнего пацана, часто моргавшего большими от страха глазами, но не ревевшего. Молча подошел и перерезал ей горло, кровь брызнула на малого, заливая ему лицо и грудь, он отшатнулся, подняв на меня глаза и охнул, заваливаясь назад, мой клинок пронзил ему сердце. Бойцы вокруг замерли, в шоке от увиденного.

– Я дал приказ, не щадить никого, – процедил сквозь зубы, – эта и подобные ей старухи растят будущих хозяев арены, любующихся кровью и смертью таких, как мы, а ребенок из богатого рода уж точно не будет склонен освобождать гладиаторов, я ясно выражаюсь?

Они кивнули, переваривая сказанное.

– Повториться еще раз, пеняйте на себя, – и уже другим тоном, – что с домом?

– Живых нет, проверили все комнаты и подвал, двадцать пять человек, со слугами и охраной, включая этих, – седой кивнул на два истекающих кровью трупа.

– Выходы?

– Это одно огромное имение, на той стороне сад, из него выхода в город из здания не видели.

– Одежда, оружие, деньги?

– Прикажешь собрать?

– Да, поторопитесь.

Все бросились исполнять, а я сел под стену и прикрыл глаза. Да уж, теперь и женщин убиваем, и детей не щадим, в кого же я превращаюсь, кем становлюсь? Вздохнул, помассировав виски, хреново, хреново, что не ощущаю ни сожаления, ни стыда, будто таракана раздавил, а не людей, ладно, потом, все потом. Вбежавшие бойцы стали складывать посередине комнаты найденные одежду, оружие, украшения и деньги.

– Оденьтесь как можно неприметней, броское нам ни к чему, разберите оружие и деньги, украшения оставьте, через десять минут выходим. Да, еще, сбегайте кто-нибудь, сообразите еды в дорогу с водой.

Спустя двадцать минут из здания вынырнули одиннадцать жмущихся к стене людей и направились по дороге в сторону, откуда их когда-то привезли, шли не спеша, прислушиваясь и постоянно оглядываясь. Здание закончилось еще метров тридцать назад, и теперь по обеим сторонам дороги высилась серая стена в два человеческих роста, и случись что, прятаться будет негде, поэтому к поворотам подходили осторожно, а середину старались пробегать как можно быстрее, и не особо шумя при этом. За очередным углом, метров через семь обнаружилась сторожка, со своим обитателем, караулившим здоровые деревянные ворота на засове. Ну что ж, вот и выход. Один из бойцов вышел за угол и спокойной походкой пошел к сторожке, насвистывая какую-то песенку, беспечный и неопасный порученец, получивший очередное задание от хозяина. И когда страж вышел ему навстречу, подойдя на расстояние вытянутой руки, порученец выхватил из-за спины заткнутый за пояс кинжал и воткнул его тому в глаз, без лишнего шума опустив мертвое тело на землю и оттащив к сторожке. Потом вышел и махнул рукой. Все, можно идти. Поднять засов было секундным делом, отворив лишь щелочку, оглядели окрестности – никого, выбрались наружу и притворили за собой ворота, еще бы засов вернуть назад, но уж больно высоки здесь стены с воротами, не получится.

– Из города надо убраться до наступления темноты, – все кивнули, соглашаясь, – на вас я не планировал, есть какие идеи?

– Можем разделиться и попробовать пройти через ворота.

– Лучше все пройдем, а на воротах заплатим.

– Что бы те сразу же, как выпустят, сдали нас страже?

Я слушал, а в голове уже созревал план, просчитывался и усложнялся, обрастая все новыми и новыми моментами, требующими уточнения.

– Так, сколько отсюда до границы пешим?

– Около трех дней пути, догонят, если верхом.

– Вот, значит, надо обзавестись чем-то ездовым и сомневаюсь, что такие заведения строят в центре города, скорее уж поближе к выходу. Сколько у нас всего денег?

– Семьдесят два золотых и пятьдесят три серебряных, ну и мелочи несколько горстей.

– Хорошо, собери все деньги, мелочь оставь, будешь нашим казначеем, – седой улыбнулся, кивнув, видать, сам хотел предложить.

– Разделяемся по трое и идем с отставанием в десять-пятнадцать метров, не светимся и не имеем друг к другу никакого отношения, при нужде – помогаем, если уж реально будет беда – не вмешивайтесь, хоть кто-то пусть спасется.

Впереди шли трое с седым и я, прислушиваясь и глазея по сторонам, ага, вот и выход из этой кишки, богатенький же у нас был хозяин, такой кусок города себе отхапал. Так, а вот если туда свернуть и пройти – будут ворота из города, что ж, запомним. Пошли дальше, ориентируясь больше на запахи и звуки, чем глаза, откуда-то сбоку раздавалось квохтание и клекот, да и нос подтверждал верно выбранное направление, так что идем пока правильно. Оглянулся – как и сказал, в отдалении шли еще трое, стараясь ничем не привлекать к себе внимания, обычные прохожие. Навстречу нам никто почти не попадался, лишь изредка проходили горожане, не отрывавшие глаз от земли и быстро заскакивающие в здания по бокам дороги. Солнце уже клонилось на запад, и мы, еще немного попетляв, наконец-то вышли к стойлам, если их можно было так назвать.

Скорее гнезда в вольерах, закрытые решетками, и было их просто не счесть сколько, пока тянулся квартал, везде были сплошные стойла, ужас, и никого рядом, с кем же разговаривать? Но как только мы подошли ближе, будто из ниоткуда, появился продавец – полноватый, одетый получше нас мужик с бегающим взглядом, за те пару секунд, что мы стояли друг напротив друга, могу поклясться – он разглядел не только нас, но и шедшую за нами троицу, и последнюю троицу тоже успел приметить, неприятный тип.

– Чего желаем? – вопрос был задан без подобострастия, с ленцой, что совсем не вязалось со сложившимся уже образом эдакого прохиндея. По договоренности, весь процесс торговли взял на себя седой:

– Хозяин повелел взять двадцать две ездовых.

– Двадцать две? Много? А кто хозяин? Я бы такое количество и сам доставил.

– Хозяин не велел упоминать его, на этих сегодня же уйдут из города, так что, тебе есть что предложить?

Мужик некоторое время рассматривал седого, словно изучая, потом, все же, отозвался:

– Есть, у меня всегда все есть, идемте, – и, вразвалочку, направился вдоль вольеров.

Единственное, что мы так и не смогли просчитать, это хватит ли нам денег, но золото везде ценилось довольно высоко и почти не было в обиходе, в основном – серебро и мелочь, так что оставалось только надеяться, что пронесет, или же пришлось бы действовать силовым методом, чего не хотелось.

– Хозяин так же просил напомнить, что сделанная скидка всегда улучшает отношение между покупателем и продавцом, укрепляя отношения и дальнейшее сотрудничество, – во седой дает.

Продавец впереди лишь пробурчал что-то, просьба о скидке ему явно не понравилась, но потом, до чего-то додумавшись, он остановился и повернулся к нам.

– Знаете что, раз уж все так складывается, то если я буду, скажем, видеть вас хотя бы раз в месяц с не меньшим заказом, то мне будет абсолютно не в убыток недополучать, скажем, пол серебряного, что скажете?

– О, мой хозяин будет рад узнать об отличном качестве товара и скорости обслуживания и, думаю, в следующий раз не преминет скупиться именно у тебя, уважаемый, – седой чинно склонил голову, продавец же заулыбался в тридцать два желтых и кивнул.

– Вот и отлично, а за качество можете не волноваться, у меня все птички что надо, и скорость обслуживания наивысшая, – он поднял палец, выразительно пробежав по нам глазами.

Седой опять склонил голову. Через пару вольеров мы добрались до нужных и продавец, кликнув кого-то в пустоту улицы, стал подсчитывать на чем-то подобном счетам стоимость упомянутых птичек. Затем повернулся к нам и огласил сумму:

– Шестьдесят шесть золотых.

Седой кивнул и, отвернувшись, отсчитал золотые овальные пластинки, потом повернулся и передал их продавцу. Тот мигом определил количество и, зыркнув по сторонам, достал из мешка на поясе два кругляша поменьше и быстро передал их Седому, тот принял, кивнув, окончательно скрепив договоренность о взаимовыгодном сотрудничестве. И буквально секунду спустя рядом появилось трое парней, получивших указания и бросившихся открывать вольеры и выводить уже наших птичек. Что порадовало, так это сразу же одеваемая на них сбруя, мы думали, придется еще и на нее тратиться, так нет, седло и прочее уже входили в стоимость и думается мне, продавец нехило так на нас наварился, даже если и сделал скидку, тот еще жук. А седой тем временем продолжал выполнять план.

– А не подскажет ли уважаемый, где можно добыть пять комплектов одежды для путешественников, не обязательно новой, не обязательно в дорогих лавках, возможно, он знает менее дорогие места? – расчет был на то, что там, где пять, будет и одиннадцать.

Продавец же смекнул, что ушлые слуги и тут пытаются поиметь на карман и лишь улыбнулся такой предприимчивости, видать, оценил хватку, и кивнул.

– Да, есть тут неподалеку одно местечко, правда, оно сейчас, скорее всего, закрыто и хозяин не станет открывать, но, как мой добрый друг, он, думаю, сможет сделать исключение для моих постоянных покупателей.

– Тогда, может, вы замолвите словечко в счет будущей половины серебряного? – продавец лишь довольно и важно кивнул, пусть не получилось сбить деньгу сейчас, зато потом будет профит, и всего лишь за маленький обман. О том, что эти покупатели могут больше не появиться, он не думал, слишком хороша была сегодняшняя сделка. Поэтому отозвав одного из парней, что-то шепнул ему и тот убежал.

– Узнает сейчас, откроют лавку или нет, что бы вам зря не ходить.

– Премного благодарен, – седой опять склонил голову в поклоне.

А через пол часа мы уже вели в поводу двадцать две птицы, груженые, вдобавок, дневным запасом корма, входящим, как и сбруя, в общую стоимость. Ведомые пареньком продавца, свернули в боковую улицу и остановились напротив открытых дверей видавшего виды здания, наш проводник только указал на него рукой и умчался восвояси. Я кивнул седому и мы вдвоем зашли внутрь. Мерцающая на прилавке лампа давала достаточно света, что бы разглядеть невысокого щуплого человечка, рассматривающего нас через придерживаемый рукой монокль. Удостоверившись, что мы не ошиблись адресом, он спросил:

– От Мунга? – седой на всякий случай кивнул.

– Он очень просил, сказал, его хорошим друзьям нужна помощь, просил обслужить, итак, что же вам нужно?

– Одиннадцать комплектов походной одежды с обувью и, по возможности, палатки с мелочевкой.

– Одиннадцать? – человечек моргнул, так, понятно, этот Мунг тот еще пройдоха, нас тут уже ждало пять комплектов и лавка эта, скорее всего, вовсе не была закрыта, ладно, нам-то без разницы, лишь бы все было.

– Да, одиннадцать, а что, у вас нет?

– Нет, почему же, все есть, погодите пару минут, – и человечек быстро-быстро засеменил в подсобку.

– Этот Мунг нас надул, – седой в упор посмотрел на меня.

– Как и мы его, – так же шепотом ответил я, – не бери в голову, мертвым деньги не нужны.

Он лишь со вздохом кивнул, а чуть позже из подсобки вышла целая стопка белья и упала на прилавок. Из-за нее появился уже знакомый нам продавец и стал перечислять:

– Одиннадцать безразмерных комплектов – штаны, рубахи и куртки, палаток всего три, но четырехместных, обувь придется подбирать отдельно, что-нибудь еще?

– Да, пожалуй, давайте еще пять ламп, восемь бурдюков для воды и будем подбирать обувку.

– Еще пять ламп, есть такое, так, обувь выносить или будете заходить?

– Зайдем.

Он кивнул, и началась примерка, парни заходили по одному и выходили уже полностью одетыми и обутыми, таща в руках палатки и приторачивая их к запасным птицам. Что мне особо понравилось, так это практичность здешней торговли, если берешь птицу – то со сбруей, кормом и прочими необходимыми принадлежностями, если обувь – то сразу с обмотками, даже лампы, и те были полны и с запасным фитилем. А одежда была сделана по такому же принципу, что и на мне – размер определяли завязки, только тут они компактно укладывались в специальные швы, полностью исчезая из вида и не рискуя развязаться, зацепившись обо что-то. Расплатившись, а запросил он немного по сравнению с предыдущей покупкой – всего семьдесят три серебряных, мы направились в сторону ворот, проезжая уже по другой улице, идущей параллельно вольерам. В седлах все держались на удивление спокойно и уверенно, посмотрим, как будут себя вести, когда эти птички разгонятся. Но что следовало признать, седло было действительно удобным и почти не качалось, по крайней мере, шаг у птицы был ровный, а про бег, узнаем уже очень скоро.