Текст книги "Тайны советской репатриации"

Автор книги: Юрий Арзамаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Другую категорию советских граждан, ставших на путь сотрудничества с германской армией, составили дезертиры и перебежчики. Отечественная историческая наука по независящим от неё причинам, главным образом из-за недоступности многих архивных источников, длительное время умалчивала о фактах массового дезертирства и добровольной сдачи в плен (особенно в первые годы войны) военнослужащих, не желавших сражаться по политическим, идеологическим и религиозным причинам на стороне Советского государства, в рядах Вооружённых Сил{373}. Среди тех, кто переходил на службу в гитлеровский оккупационный аппарат и в армии вермахта, преимущественно были призывники из восточных и южных окраин, из республик и областей, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг.

Наиболее значительный эпизод был связан с переходом на сторону немцев 22 августа 1941 г. в районе Могилёва 436-го полка 155-й стрелковой дивизии под командованием майора И.Н. Кононова{374}, чуть позже составившего костяк первого в вермахте казачьего эскадрона. В августе 1942 г. немецкое командование сообщало о массовом переходе советских воинов на сторону немцев: 3-я механизированная дивизия – за один день перешло 6 офицеров и 600 рядовых, а также два экипажа танка Т-34 с машинами; 14-й танковый корпус – за один день было 100 перебежчиков; 14-я танковая дивизия – 200 перебежчиков только 25 августа; 71-я пехотная дивизия – 400 перебежчиков 26 августа{375}.

Но всё-таки основу коллаборационистских формирований составляли советские военнопленные, оказавшиеся в плену в конечном итоге по вине Сталина и высшего командования, требовавших от подчинённых удерживать линию фронта любой ценой. В сводках верховного командования вермахта сообщалось, что в «котлах» под Белостоком, Гродно и Минском было взято в плен 328 тыс. человек, под Уманью – 103 тыс., под Витебском, Оршей, Могилёвом и Смоленском – 310 тыс., в районе Киева – 665 тыс., под Брянском и Вязьмой – 663 тыс. человек{376}. К концу 1941 г. в плен было захвачено 3 350 тыс. военнослужащих Красной Армии{377}, к середине июля 1942 г. их насчитывалось 4 716 903 человека, в январе 1943 г. – 5 000 697, в феврале 1944 г. – 5 637 482 и на 1 февраля 1945 г. – 5 734 520 человек{378}.

Однако, говоря о добровольности перехода военнопленных на сторону врага, следует иметь в виду, что часто речь шла о выборе между жизнью и смертью в лагере от непосильного труда, голода и болезней. Последним толчком в решении пойти на службу к немцам становилось, как правило, напоминание вербовщиков о приказе Ставки Верховного Главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 г., в соответствии с которым военнопленные становились «злостными дезертирами», а их семьи лишались государственного пособия и помощи. Именно эти факторы пытаются отрицать некоторые зарубежные и отечественные исследователи и публицисты, объясняя предательство давших присягу на верность Родине только идейными мотивами, ненавистью военнопленных к Сталину, большевизму и советскому режиму, стремлением пленных активно включиться в борьбу против тирании и сталинского деспотизма{379}.

Вместе с тем не вызывает сомнений то, что значительная часть коллаборационистов, искренне ненавидевших советский режим, усматривали в начавшейся войне единственную возможность покончить с ним навсегда, даже ценой сотрудничества с немцами. Такие люди стали для германского командования ценным подспорьем в осуществлении «нового порядка». Именно на них оно делало особую ставку при создании «пятой колонны» на территории Советского Союза, им отводилась особая роль в комплектовании добровольческих вспомогательных формирований и национальных частей германских вооружённых сил, в выполнении специфических задач немецкого командования и оккупационных властей. Как отмечал немецкий историк К.Г. Пфеффер, «немецкие фронтовые войска и служба тыла на Востоке были бы не в состоянии продолжать борьбу в течение долгого времени, если бы значительная часть населения не работала на немцев и не помогала немецким войскам»{380}.

Активное участие в стихийном процессе сотрудничества с внешним врагом приняла русская белая военная и казачья эмиграция, представленная именами генерала от кавалерии П.Н. Краснова, генерал-майора В.Г. Науменко, генерал-майора А.В. Туркула, генерал-лейтенанта Н.Н. Головина, генерал-майора А.А. фон Лампе, генерал-лейтенанта Б.А. Штейфона, а также целыми войсковыми организациями типа Русского общевоинского союза (РОВС) или Русского национального союза участников войны (РНСУВ)^[166].

Представляется важным отметить, что и германские вооружённые силы, несмотря на политические установки гитлеровского руководства, уже с первых дней войны столкнулись с необходимостью использования в своих рядах советских граждан и эмигрантов^{[167]. Прежде всего это касалось немецкой военной разведки (абвера), формировавшей и направлявшей в распоряжение штабов немецких армий группы из уроженцев советских республик в целях ведения разведки и сбора сведений «о всех мероприятиях, проводимых противником»{381}.}

В ведении абвера и его шефа – адмирала Канариса находились: два украинских батальона – «Роланд» и «Нахтигаль» – общей численностью более 400 человек, которые вместе с передовыми частями вермахта перешли Государственную границу СССР{382}; а также эстонский батальон «Эрна II», созданный в Финляндии для ведения партизанской борьбы в тылу советских войск{383}; «1-й русский зарубежный учебный батальон» для сбора разведывательной информации о противнике, созданный бывшим офицером российской императорской армии, майором абвера Б.А. Смысловским{384}.

Однако значительно более важным было использование немецкой армией так называемых «хиви» (сокр. от немецкого Hilfswillige – добровольные помощники)^{[168]. Это было вызвано тем, что война против СССР не стала шестинедельным блицкригом, а потери в живой силе и технике превзошли все ожидания. Так, уже в течение первых восьми недель войны германская армия потеряла только убитыми более 100 тыс. человек{385}, а до конца ноября 1941 г. выбыло из строя 740 тыс. солдат и офицеров, в то время как пополнение составило всего около 400 тыс. чеолвек{386}.}

К концу 1942 г. «хиви», состоявшие в основном из военнопленных и гражданских лиц, стали важным компонентом действовавших на Восточном фронте немецких дивизий. Только в службе снабжения пехотной дивизии штатами было предусмотрено 700 «добровольных помощников»^{[169]. На 1 февраля 1945 г. таких «добровольцев» в составе сухопутных войск Германии насчитывалось около 600 тыс., в военно-морских силах – 15 тыс. и в военно-воздушных силах – около 60 тыс. человек, то есть в общей сложности – около 700 тыс. человек{387}. Причём в люфтваффе, наряду с техническим и вспомогательным персоналом, существовали русские экипажи в составе немецких эскадрилий.}

Ещё одним фактором, повлиявшим на привлечение в ряды вермахта советских граждан и создание из их числа особых вооружённых формирований, стала партизанская война в немецком тылу. Когда стало ясно, что быстрая победа над Красной Армией невозможна, германские армии и командование тыловых районов групп армий, имевшие в своём распоряжении незначительные охранные и полицейские силы, в связи с усилившимся партизанским движением запросили разрешение о создании «вспомогательных охранных частей» из освобождённых военнопленных. Уже в конце июля 1941 г. командующим тыловыми районами было разрешено формировать во взаимодействии с соответствующими начальниками СС и полиции «вспомогательные охранные части» из освобождённых военнопленных. Первоначально в охранных частях были литовцы, латыши, эстонцы, белорусы и украинцы{388}, из них формировались добровольческие батальоны для антипартизанской борьбы{389}, а затем и охранные батальоны^[170].

Немецкое командование, пытаясь окончательно разрешить проблему недостатка охранных частей, приказом первого квартирмейстера генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. Паулюса от 9 января 1942 г. уполномочило командование групп армий Восточного фронта формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части («сотни») из военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относившихся к Советской власти{390}. Если учесть страшные последствия первой военной зимы, когда из 3350 тыс. советских военнопленных, захваченных в 1941 г., более двух миллионов умерло от голода и болезней, то можно заключить, что немцы не испытывали недостатка в «добровольцах». Уже к весне 1942 г. в тыловых районах немецких армий появилось множество вспомогательных частей, функции которых заключались в охране железнодорожных станций, мостов, автомагистралей, лагерей военнопленных и других объектов. Они были призваны заменить немецкие части, нужные на фронте^[171].

В национальном отношении состав большинства подобных частей был смешанным, но преобладали русские, украинцы и белорусы. Командовали батальонами и ротами немецкие офицеры, их заместителями назначались бывшие командиры Красной Армии и офицеры-эмигранты. В редких случаях практиковалось назначение «туземных» командиров во главе эскадронов и рот^[172].

К концу 1942 г. почти каждая из действовавших на Восточном фронте немецких дивизий имела одну, а иногда и две русские или украинские роты, а корпус имел роту или батальон. Кроме того, в распоряжении командования тыловых районов групп армий было по нескольку восточных батальонов и ягдкоманд, а в составе охранных дивизий – восточные кавалерийские дивизионы и эскадроны.

С апреля 1942 г. было официально разрешено привлекать к участию в боевых действиях представителей кавказских народов и казаков, которых германское командование объявило «равноправными союзниками»{391}. Вслед за национальными легионами и казачьими частями в августе этого же года было признано право на существование всех формирований из советских граждан, действовавших на стороне германской армии.

Решительный сдвиг в методике осуществления гитлеровской восточной политики демонстрировали мероприятия в области пропаганды. Однако это вовсе не означало внесения каких бы то ни было изменений в её основополагающие установки. Речь шла о грандиозной уловке, призванной заставить народы Советского Союза проливать кровь ради победы германского рейха.

Именно эту цель преследовала начатая службой пропаганды вермахта акция, ключевой фигурой которой был генерал-лейтенант А. А. Власов, взятый в плен в июле 1942 г., после разгрома под Лобанью 2-й ударной армии^{[173]. Абвер и служба пропаганды давно уже искали подходящую кандидатуру на роль «русского де Голля» – вождя антисталинской оппозиции, способного идейно сплотить сражавшиеся на немецкой стороне восточные формирования и создать представление о наличии организованной силы, ведущей борьбу против коммунистического режима.}

О личности А. А. Власова, о мотивах, толкнувших его сдаться в плен, о первых шагах его сотрудничества с фашистами уже написано немало книг, статей, очерков. Интерес к нему в отечественной исторической литературе и публицистике особенно возрос в последние годы. На Западе об этом «человеке большой политической мудрости и мученике, погибшем за свободу своей Родины», пишут давно и охотно, он слывёт как «русский патриот», «искренний борец с большевистской тиранией».

Как известно, генерал А. А. Власов, перешедший на сторону немцев в июле 1942 г., предложил немецкому командованию свои услуги в борьбе против Советского государства. Находясь в лагере для военнопленных в Виннице, где содержались только те военнопленные, которые представляли особый интерес для разведки вермахта, он заявил о своём желании принять участие в борьбе против Советского Союза, подчеркнув при этом, что «для русских, которые хотят воевать против Советской власти, нужно дать какое-то политическое обоснование их действий, чтобы они не казались изменниками Родины»{392}.

Бывший генерал-лейтенант, ясно сознавая своё предательство, лихорадочно искал способы оправдания измены. И такой способ был найден. Чтобы обелить своё предательство в собственных глазах и в глазах окружающих, поднять свою значимость и авторитет среди немецких покровителей и в конечном счете сохранить жизнь, Власов создал себе имидж непримиримого врага сталинизма и большевистского режима.

Уже в сентябре 1942 г. А.А. Власов подписал первую листовку, призывавшую к борьбе против сталинского режима. Вслед за этим, в декабре 1942 г., прозвучало воззвание Русского Комитета, включавшего в себя «Обращение к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему русскому народу и другим народам Советского Союза». Задачами комитета провозглашались: свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почётного мира с Германией; создание в содружестве с Германией и другими народами Европы «новой России»{393}.

Красноармейцы и все русские люди призывались к переходу на сторону действовавшей в союзе с Германией Русской освободительной армии (РОА). Как справедливо отмечает в этой связи историк С.И. Дробязко, «речь шла о том, чтобы превратить вспомогательные восточные формирования в эффективное средство борьбы против Советского Союза, придав им характер политического движения»{394}. Таким образом, навязанная СССР война должна была дополниться новой гражданской войной, которая с помощью немцев закончилась бы разгромом большевизма.

Несмотря на фиктивность «Русского комитета» и призрачность его деклараций, отделу пропаганды верховного командования вермахта (ОКВ) удалось достичь своей цели: термин «Русская освободительная армия» (РОА) становится широко известным среди советских граждан, оказавшихся волею обстоятельств в числе военнопленных, «восточных рабочих», жителей оккупированных территорий и солдат «добровольческих формирований» Германии. Тысячи русских людей, служивших в вермахте, стали считать себя бойцами РОА и нашивать на правый рукав своей немецкой формы шеврон с косым андреевским крестом. Ярлык «власовец» прочно приклеился ко всем членам русскоязычных изменнических формирований, даже если они не имели никакого отношения к власовской армии^[174].

Надо сказать, что известие о создании РОА серьёзно обеспокоило советское командование, которое понимало, что власовские листовки гораздо опаснее немецких{395}. Об этом свидетельствовали, например, 20 тыс. красноармейцев, перешедших на сторону вермахта весной – летом 1943 г. в результате проведённой отделом пропаганды ОКВ операции под кодовым названием «Серебряный просвет»{396}. Это говорило о том, что даже после Сталинградской битвы отношение в Красной Армии к советскому режиму не было до конца «благонадёжным».

Однако достижение поставленной А.А. Власовым цели – получение разрешения на создание Русской освободительной армии из советских военнопленных, в которых он видел основную социальную базу будущей «освободительной» армии, – было иллюзорным. Пока дела гитлеровцев на советско-германском фронте складывались неплохо, о создании какой-либо «русской армии» не могло быть и речи, тем более что Гитлер по-прежнему не желал иметь с русскими ничего общего{397}. Власов надолго, почти до 1944 г., был отлучён от работы, водворён в лагерь, а его деятельность ограничивалась лишь пропагандистской работой.

Общая численность восточных войск, по данным, приведённым в докладной записке офицера штаба генерала восточных войск^{[175] капитана Доша, к февралю 1943 г., составляла 750 тыс. человек, в том числе примерно 250 тыс. – в строевых формированиях, принимавших участие в боевых действиях против Красной Армии и партизан{398}. С учётом же вспомогательной полиции рейхскомиссариатов общее число представителей народов СССР, служивших в рядах разного рода военных и военизированных формирований Третьего рейха, составило более одного миллиона человек.}

По немецким данным, всего было создано более 180 формирований, состоявших из советских военнопленных разной национальности, в том числе: из русских – 75, из донских, кубанских и терских казаков – 21, туркестанских и татарских (из Татарии и Крыма) – 42, грузинских – 11, из народов Северного Кавказа – 12, азербайджанских – 13, армянских – 8, а также части и соединения из литовцев, латышей и эстонцев. Численность этих формирований по национальной принадлежности на январь 1945 г. была такова: латышей – 104 тыс., литовцев – 36 800, азербайджанцев – 36 500, грузин – 19 тыс., народов Северного Кавказа – 15 тыс., татар – 12 500, крымских татар – 10 тыс., эстонцев – 10 тыс., армян – 7 тыс., калмыков – 5 тыс. человек{399}.

По другим сведениям, данные по национальному составу восточных формирований выглядят так: русских – 310 тыс., украинцев – 250 тыс., казаков – 53 тыс., представителей народов Северного Кавказа – 110 тыс., волжских татар – 40 тыс., крымских татар – 20 тыс., тюрков – 180 тыс., калмыков – 5 тыс. человек. В общей сложности (без учёта эстонских и латышских СС-легионеров, литовских добровольцев) численность советских граждан в них составила 968 тыс. человек{400}.

Как видим, самую значительную часть «восточных батальонов» составляли русские формирования^{[176]. По подсчётам германского историка Ганса Нойлена, число советских граждан русской национальности, сражавшихся в вермахте, войсках СС, охранных и прочих военных формированиях Германии в 1941–1945 гг., превышало 300 тыс. человек{401}.}

Необходимо отметить, что за рядом исключений все части, созданные оккупантами из представителей различных национальностей Советского Союза, оказывались непрочными. Несмотря на все предпринимавшиеся меры, при первых столкновениях с советскими формированиями они либо разбегались, либо при удобном случае переходили к партизанам. Так 16 августа 1943 г. на сторону партизан перешла в полном составе, во главе со своим командиром подполковником В.В. Гиль-Родионовым 1-я русская национальная бригада СС, личному составу которой была обещана амнистия в случае, если они с оружием в руках перейдут на сторону партизан^{[177]. В тот день на сторону партизан перешло 2200 человек с 10 орудиями, 23 миномётами, 77 пулемётами и другим военным снаряжением{402}.}

Всего же в период с июня по декабрь 1943 г. на сторону партизан с оружием в руках перешло более 10 тыс. солдат восточных формирований{403}. Это было не так уж много по сравнению с их общей численностью, однако вызывало у немцев серьёзные опасения за надёжность остальных частей в условиях продолжавшегося кризиса на фронте. Такие опасения полностью оправдались 13 сентября 1943 г., когда из-за неустойчивости восточных частей и национальных формирований сорвалась попытка гитлеровцев воспрепятствовать выходу советских войск к Днепру в районе Оболони, а действовавший на этом участке фронта туркестанский батальон перебил немецких офицеров и в составе трёх рот с оружием перешёл на сторону Красной Армии{404}.

Всё это повлияло на позицию германского командования относительно дальнейшего использования восточных формирований. Предлагалось перебросить их на второстепенные театры военных действий, что дало бы возможность использовать на советско-германском фронте освободившиеся немецкие войска^{[178]. К концу октября 1943 г. на западе уже находилось 34 восточных батальона и готовилось к отправке ещё 23. Помимо этого 12 батальонов было отправлено на юго-восток, 10 – в Италию, 5 – в Данию[179]. На Балканы были переброшены и только что сформированные 1-я казачья кавалерийская и 162-я тюркская пехотная дивизии. Примерно 5–6 тысяч «добровольцев» были разоружены как ненадёжные{405}.}

Всего в начале 1944 г. на западе было задействовано 72 батальона восточных войск общей численностью примерно 65 тыс. человек. Кроме того, в центральных областях Франции было рассредоточено более 50 тыс. человек «добровольцев» во главе со штабом командующего добровольческими частями. Как правило, все восточные батальоны были включены в состав полковых немецких дивизий в качестве третьих и четвёртых батальонов{406}. Немецкие мундиры с нашивками «РОА», «Северный Кавказ», «Армения», «Азербайджан», «Грузия», «Туркестан», «Дон», «Кубань» замелькали во Франции, Италии, Югославии и т.д.

Завершающий этап истории восточных формирований связан с образованием Комитета освобождения народов России (КОНР) и его вооружённых сил. Преследовалась двойная цель – повысить боеготовность «добровольческих» частей созданием на их базе крупных соединений – дивизий и корпусов и одновременно поднять моральный дух их личного состава путём предоставления этим формированиям статуса армий союзных держав. Инициатива образования КОНР принадлежала наиболее влиятельной в Третьем рейхе силе – гиммлеровским СС. Власов и его окружение, надеясь, что СС смогут использовать возможности, упущенные вермахтом в 1943 г., пошли на контакт с Гиммлером. 16 сентября 1944 г. А.А. Власов был принят рейхсфюрером в своей главной квартире под Растенбургом и получил санкции на создание армии с правом набирать её из русских, находившихся на территории рейха. Однако расчёты Власова не оправдались. Намерения Гиммлера с самого начала тормозились реальной или потенциальной враждебностью Гитлера и его непосредственных советников. Было дано согласие лишь на создание армии, не превышающей трёх дивизий, а Власов рассчитывал на десять{407}.

14 ноября 1944 г. в Праге в присутствии представителей германского правительства, иностранных дипломатов и корреспондентов состоялся учредительный съезд Комитета освобождения народов России, председателем которого Гиммлер назначил А.А. Власова. Провозглашённый на съезде манифест КОНР призывал к «объединению всех национальных сил» для достижения следующих целей: свержения сталинской тирании и освобождения народов России от большевистской системы; прекращения войны и заключения почётного мира с Германией; создания новой, свободной государственности без большевиков и эксплуататоров.

Следуя декларации манифеста о необходимости единства всех «вооружённых антибольшевистских сил народов России», съезд принял решение об образовании во главе с генерал-лейтенантом А А. Власовым вооружённых сил КОНР, которые должны были получить статус вооружённых сил союзного Германии государства^{[180]. В состав новоиспечённой Русской освободительной армии вошли три дивизии. 1-я русская дивизия (по немецкой номенклатуре 600-я пехотная), командиром которой был назначен полковник (затем генерал-майор) С.К. Буняченко. Она формировалась по образу немецкой фольксгренадёрской дивизии со штатной численностью 18 тыс. солдат и офицеров{408}, что было равно стрелковому корпусу Красной Армии. Командиром 2-й русской дивизии (650-я пехотная) был назначен полковник Г.А. Зверев, бывший командир 350-й стрелковой дивизии. В отличие от 1-й дивизии формирование её проходило в более трудных условиях, в результате чего к моменту отправки на фронт она не имела достаточного количества тяжёлого вооружения и транспорта, хотя по численности личного состава не уступала 1-й дивизии{409}. Что касается 3-й дивизии под командованием полковника М.М. Шаповалова (700-я пехотная), то её формирование так и не сдвинулось с подготовительной стадии. Был лишь сформирован штаб дивизии, располагавший кадрами в 10 тыс. человек{410}.}

Дело не ограничивалось созданием частей и соединений сухопутных войск. В декабре 1944 г. главнокомандующий ВВС Германии рейхсмаршал Г. Геринг подписал приказ о создании военно-воздушных сил РОА, которые 4 февраля 1945 г. были непосредственно подчинены А.А. Власову. Основой этих сил послужил личный состав русской авиагруппы, сформированной в составе люфтваффе в ноябре 1943 г. и принимавшей участие в боевых действиях на Восточном фронте^{[181]. Всеми частями ВВС РОА, насчитывавшими в общей сложности около 5 тыс. человек лётного и технического состава и несколько десятков машин разных типов, командовал полковник В.И. Мальцев.}

Общая численность власовских формирований к марту 1945 г., согласно зарубежным^{[182] и отечественным[183] источникам, колебалось от 30 до 50 тыс. человек. Впоследствии к РОА присоединились Казачья группа бывшего командира «дроздовцев» генерал-лейтенанта А.В. Туркула (около 5 тыс. человек), Казачий стан генерал-майора Т.Н. Доманова (8 тыс. человек), 15-й Казачий кавалерийский корпус генерал-лейтенанта X. фон Паннвица (более 40 тыс. человек) и Казачий учебный и резервный полки под командованием генерала А.Г. Шкуро (до 10 тыс. человек){411}, а также сильно поредевший после боёв с югославскими партизанами Русский корпус генерал-лейтенанта Б.А. Штейфона и полк СС «Варяг» под командованием полковника М.А. Семёнова[184].}

Кроме того, продолжали действовать отдельно 40–50 тыс. человек – в туркестанских и кавказских батальонах, 10 тыс. человек – в дивизии СС «Галичина», до 15 тысяч – в казачьих частях, до 40–50 тыс. – в латышских и эстонских дивизиях СС и охранных частях, 20–25 тыс. человек – в составе отдельных частей, действовавших на территории Югославии, Италии и Франции{412}. Помимо этих частей и соединений, целый ряд восточных формирований продолжал оставаться в составе вермахта (599-я пехотная бригада, 3-й и 4-й добровольческие полки, а также 25 отдельных батальонов). Их общая численность превышала 25 тыс. человек{413}.

Что же касается «добровольцев вспомогательной службы» («хиви»), то их численность, как уже отмечалось, на февраль 1945 г. составляла около 700 тыс. человек, в том числе в сухопутных войсках – 600 тыс., в люфтваффе – от 50 до 60 тыс., в военно-морском флоте – 15 тыс. человек{414}.

Таким образом, к весне 1945 г. в вооружённых силах фашистской Германии числилось около одного миллиона человек^{[185], входивших в состав вспомогательных служб, восточных формирований, вооружённых сил КОНР, Украинской народной армии[186] и национальных легионов. Из этих сил А.А. Власову формально подчинялись лишь 10% – собственно РОА, русский охранный корпус, бригада А.В. Туркула и казачьи части.}

«Нет веских оснований утверждать, будто РОА состояла главным образом не из “идейных борцов”, а из уголовников, националистов, а также слабых, безвольных людей, преследовавших одну цель – выжить, – пишет доктор исторических наук М.И. Семиряга. – Во-первых, националист – это уже “идейный борец”, и, во-вторых, документы свидетельствуют, что власовцы стойко вели себя в боях во время высадки союзников во Франции в июне 1944 г. и в сражениях против советских войск на Одере весной 1945 г.»{415} Что касается «идейной нищеты» власовского движения, то документы, принятые его политическим органом Комитетом освобождения народов России, вряд ли подтверждают такой вывод.

Следует отметить, что руководство КОНР имело собственный план действий на случай капитуляции Германии. Власов и его окружение уже не могли, как прежде, рассчитывать на формирование достаточного количества дивизий, чтобы противостоять Красной Армии, однако вера в противоестественность и непрочность коалиции западных демократий со сталинским режимом вселяла им надежду на скорый её раскол. В этом случае многочисленные и хорошо вооружённые антисоветские формирования стали бы, по их мнению, незаменимым подспорьем для США и Великобритании в их грядущей борьбе против Советского Союза{416}. Поэтому на последнем заседании КОНР, состоявшемся 26 марта 1945 г. в Карлсбаде (Карловы Вары), было решено постепенно стягивать все русские и национальные формирования с востока и запада в район Инсбрук-Зальцбург (Австрийские Альпы), чтобы здесь продолжить борьбу до изменения общей обстановки.

В апреле 1945 г., когда поражение Германии стало очевидным, А. А. Власов и его ближайшие сообщники, опасаясь быть захваченными Красной Армией, приняли решение пробиваться в сторону англо-американских войск и вывести туда все части РОА, чтобы впоследствии сдать американцам без сопротивления все формирования вооружённых сил КОНР при условии, что их личный состав не будет выдан советским властям^{[187]. Однако представители американского командования, включая главнокомандующего войсками союзников в Европе Д. Эйзенхауэра, заявили, что не уполномочены вести переговоры относительно предоставления русским коллаборационистам политического убежища, и требовали сдачи в плен на общих основаниях, обещая, правда, при этом, что власовцы не будут выданы Советскому Союзу до окончания войны.}

Вопрос о судьбе солдат и офицеров из негерманских воинских формирований возник у союзников задолго до капитуляции Германии. Союзники были поражены, когда узнали, что среди иностранных добровольцев, служивших в вермахте, больше всего было советских граждан, и не просто граждан, а офицеров и солдат Красной Армии. Как сообщала британская армейская разведка 17 июня 1944 г., среди вражеских военнопленных, взятых в ходе высадки в Нормандии на всём протяжении фронта от Нидерландов до Пиренеев, около 10% составляли «русские добровольцы»{417}.

Проблема советских военнопленных, служивших в вермахте и захваченных союзными войсками, приобрела настолько острый характер, что стала предметом обсуждения на высшем уровне в ходе Ялтинской конференции. 11 февраля 1945 г. на Юсуповской даче союзники подписали секретные двусторонние соглашения советско-английские (В.М. Молотов и А. Идеи) и советско-американские (генерал-лейтенант А.А. Грызлов и военный атташе при посольстве США в Москве генерал-майор Д. Дин){418}. Суть соглашений сводилась к следующему:

«Все советские граждане, освобождённые союзными войсками, будут сразу же после их освобождения отделены от немецких военнопленных и помещены отдельно от них… Эти советские граждане немедленно будут сосредоточены в определённых пунктах и лагерях, куда немедленно будут допущены советские представители репатриационных властей… В интересах внутреннего управления и дисциплины эти советские граждане будут объединены в отряды и группы, которые будут подчиняться советским законам… Уполномоченные британские (соответственно – американские. – Ю.А.) представители будут способствовать, по мере своих возможностей и с учётом имеющихся в их распоряжении транспортных средств, скорейшей отправке… граждан в Советский Союз»{419}.

В опубликованном в тот же день коммюнике, а также в соглашениях «Большой тройки» и в приложениях к ним ни слова не говорилось о дифференцированном подходе к советским военнопленным, служившим в вермахте и захваченным в плен с оружием в руках, и к тем, которые содержались в немецких лагерях и были освобождены союзными войсками^{[188]. И.В. Сталину было крайне неприятно признавать наличие изменников среди советских военнопленных, тогда как среди англичан и американских солдат и офицеров, которые одновременно передавались союзникам советскими властями, подобная категория людей отсутствовала.}