Текст книги "Исследование Апокалипсиса"

Автор книги: Юрий Антонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Понятие души, столь значимое в религии и имеющее множество толкований, ни в коем случае не является открытием или изобретением христианства. Идея души вытекает из древнейших анимистических представлений, что все вещи и явления имеют внутри себя некоего духа, который приводит их в движение, а иногда даже является их смыслом. Древнеегипетская мифология создала достаточно разработанную систему обозначения того, что позднее христианство обозначило в качестве души. Разновидности этого явления позволили египтянам адаптировать к посмертному миру то, что якобы остается после кончины. Так что в идею загробного существования глубоко верили и в древнем мире, в том числе и в иудаизме.

Согласно «Египетской книге мертвых», то, что христианство понимает под душой, после смерти попадает в блаженный и благостный мир, мало чем отличающийся оттого, что можно найти в Апокалипсисе. Так, в названной книге мертвые при прохождении сквозь вечность обращаются к Озирису с перечислением всех его титулов и достоинств. Но создается впечатление: то, что доступно ему, может быть в пределах возможности того, что впоследствии было названо душой, да и вообще не очень понятно, идет ли речь о боге (богах) или именно о нем. Об этом есть все основания говорить, поскольку в «Книге о прохождении сквозь вечность» речь идет не только об Озирисе, но и о саху, которое, по мнению древних египтян, представляет собой светящуюся, полупрозрачную и нематериальную оболочку, в нее облачались все духовные, интеллектуальные и ментальные составляющие и свойства человека после смерти материального тела; удачным переводом этого слова можно считать выражение «духовное тело». В той же книге говорится, что ка получает божественную сущность вместе с богами, само ка понималось как абстрактная индивидуальность или личность, обладающая внешностью и качествами человека, которому она принадлежала, и хотя обычно ка жил в гробнице вместе с телом, он мог по своему желанию выходить из нее. Вообще многие места в «Египетской книге мертвых» (в том числе в «Книге о прохождении сквозь вечность») удивительно напоминают заключительные главы Откровения Иоанна.

Другое замечательное произведение – «Тибетская книга мертвых» – также исходит из убеждения, что существует нечто, отдельное от тела, которое продолжает жить после его смерти. Названная книга представляет собой наставления, которые лама читает над мертвым для того, чтобы на каждом этапе новых иллюзий и заблуждений напоминать ему о постоянной возможности освобождения и объяснять природу его видений. Иначе говоря, наставления адресованы тому, кто обладает сознанием и способен принимать решения. Уже один тот факт, что наставления читаются над мертвым, говорит о том, что, значит, в нем есть нечто, способное услышать и усвоить указания и советы, а затем, руководствуясь ими, жить в посмертном мире. Жизнь в нем, как прямо вытекает из текстов книги, может быть достаточно активной.

Представления о самой душе разные. Австралийские аборигены полагают, что у человека две души: его настоящая сущность – «вечная душа Времени Сновидений, которая существовала извечно и будет существовать еще долго или вечно и которая в некоторых племенах может переселяться, – и другая душа, которая может появляться в снах, после смерти владельца может поселиться в другом человеке или в душе и разыгрывать всякие шутки, пугать или даже уничтожать своих воплощенных родственников. Именно вторая душа, обманщик, противится окончательному отделению от тела. И особенно ей не нравится, когда живущие защищают себя с помощью ритуалов».

Как и везде, констатирует М. Элиаде, представления о душе и ее посмертном существовании неотчетливы и во многом противоречивы. Настоящая, вечная душа возрождается в обители духов, из которой она первоначально появиявилась и где живет ее создатель. Эта обитель может быть небом (как в верованиях аборигенов большей части Восточной Австралии, а также некоторых областей запада и юго-запада), или тотемическим центром (как в представлениях большей части племен Северной и Центральной Австралии), или в некоторых случаях находиться где-то за морем. Смерть по сути своей – экстатический опыт: душа покидает тело и отправляется в страну потусторонней жизни. Отличие от других экстатических состояний – сна, вызванного болезнью транса, шаманских путешествий – заключается в том, что душа покидает тело навсегда, таким образом вызывая разложение и окончательное разрушение последнего.

В первобытных теориях души видения играют не меньшую роль, чем сны, причем эти явления подкрепляют и дополняют друг друга. Так, душа вполне может предстать в видениях или снах. Э. Б. Тайлор считал, что только сны и видения могли внушить людям представления о душах как об эфирных образах тел. Для примитивных народов, как и для современных добрых христиан, душа является несомненной реальностью, и только в науке она может называться виртуальной.

Если иудаист и христианин верят, что душа дана человеку Богом и после смерти вернется к нему, то и североамериканские индейцы происхождение души возводят к творцу или культурному герою. Так, белла колола и шошоны с Винд-Ривер почитают Высшее существо за подателя жизни и жизненной души. Это существо поэтому называют Создателем Дыхания или Повелителем Души. Если верховное божество индейцы считают творцом мира, то естественно ожидать, что его также считают творцом человеческой души (душ), даже если об этом прямо не говорится. Конечно, иудео-христианство не имеет ничего общего, например, с представлениями некоторых эскимосских племен, верящих в то, что душа входит вместе с водой, которую пьет женщина, или поднимается от земли, когда женщина мочится. Другие верят в то, что ребенок обретает душу в момент рождения, а третьи – что душа входит во время беременности.

В целом же ни одна религия не обходит проблему смерти и посмертного существования. Каждая религия в той или иной форме пытается решить эту проблему, которая, несомненно, относится к числу самых важных. Вряд ли какое-нибудь религиозное вероучение могло бы рассчитывать на длительное признание, если бы не рассматривало вопрос о загробном существовании и не обещало продолжения жизни. Решения предлагаются самые разные, общим же для всех является убежденность и обещание: жизнь не заканчивается смертью, после смерти начинается новое существование. В этом аспекте религия намного более оптимистична, чем наука, что неудивительно, поскольку первая основывается на вере. О том же, что представляет собой посмертная жизнь, как и в каких условиях она будет осуществляться и т. д., в священных текстах разных религий ответы самые разные либо об этом вообще ничего не говорится. Общей тенденцией для всех без исключения мифологий является стремление избежать деталей.

Можно выделить следующие основные формы веры в бессмертие и продолжение посмертного существования:

– вера в воскресение плоти. Она больше свойственна первобытным верованиям и более древним религиям;

– вера в воскресение и бессмертие души;

– вера в переселение душ.

Христианство, как и ряд других религий, твердо стоит на том, что душа продолжает жить после смерти, т. е. воскресение происходит с помощью души, человеческое бессмертие обеспечивается именно с ее помощью и в форме души, которая, следовательно, является носителем бессмертия.

Как только человеческому духу удалось выдумать идею души, он обрел великую надежду. Но знание о ней ни в коем случае не стало каким-то сокрытым для большинства и известным только посвященным. Никто не мог сказать, что только он посвящен в тайну, которая обладает тем свойством, что отчуждает ее носителя от других. Напротив, само существование названной идеи, сами ее функции диктовали необходимость распределения ее среди всех. Постепенно религиозное учение о душе стало великим духовным наследием, оказывающим огромное влияние на различные стороны культуры, в том числе на те, которые, казалось бы, не имеют ничего общего с посмертным существованием. Иными словами, оно стало одним из двигателей общественной и индивидуальной жизни. Душа приобрела все качества виртуальной реальности.

Все живо в душе, она вся живая, и иначе не может быть, поскольку она предназначена для продолжения существования людей. Другое дело, что человек охотно признает, что ему далеко не все ясно в содержании души, но это неудивительно, ибо она является объектом веры. Часто душа предстает в качестве некоего психологического образования, составляющего надстроечную часть личности, эфемерную и неуловимую, которая все время ускользает от стремления человека втиснуть ее в рамки своих рациональных определений и тем самым овладеть ею. Такая неуловимость придает душе особый статус и значимость, в то же время вдохновляя на поклонение ей.

Важность идеи души и в том, что она соединяет человека с Богом, и эта связь если не главнейшая ее функция, то одна из главных; к тому же эта идея позволяет питать надежду на встречу с ним, как, впрочем, и с другими сверхъестественными персонажами, даже быть уверенным в этом. Это еще одна причина неистребимости представлений о душе и их распространенности в мире. Разве можно без души достигнуть Бога, идя холодной, унылой и бесконечной пустыней?

Наделение человека душой не поставило человека над всеми животными, которых он считал равными себе или даже превосходящими его. Он стал над животным миром тогда, когда понял, что его возможности несравненно выше тех, которыми обладают любые представители этого мира.

Вызывает сомнение позиция Юнга, что требование христианского таинства крещения означает поворотный пункт, имеющий огромное значение в духовном развитии человечества. Крещение наделяет человека реальной душой; это делает не частный, магический, баптистский обряд крещения, а сама идея крещения, которая извлекает человека из архаичной тождественности с миром и превращает его в существо, превосходящее мир. То, что человечество достигло высоты этой идеи, является в самом глубоком смысле крещением и рождением духовного, неприродного человека.

Во-первых, идея души появилась намного раньше обряда крещения. Во-вторых, этот обряд означает нечто иное, а не наделение человека душой: это знак приобщения данного человека к определенной религиозной культуре. Обряды приобщения существуют и в других религиях, например в иудаизме и исламе. В-третьих, если следовать утверждениям Юнга, то выходит, что все нехристиане являются существами, которые не превосходят мир и их никак нельзя отнести к духовным, неприродным людям. Другое дело, что церковь внушает: обряд крещения превращает человека в существо особое, превосходящее всех тех, кто не подвергся этому обряду, наделяет его душой, которая, в свою очередь, обеспечивает ему бессмертие. Но это уже относится к религиозной мифологии. Нелишне заметить, что так учит не только христианство, но и другие религии.

О. Шпенглер писал, что скорее удастся с помощью скальпеля и кислоты разложить бетховенскую тему, чем средствами абстрактного мышления – душу. Вслед за этим он предпринял небезынтересную попытку разложить, т. е. понять, объяснить, исследовать душу, причем теми же средствами абстрактного мышления. Очень важной представляется его мысль, что для человека, поскольку он не только живет и ощущает, но и, наблюдая, примечает, душа – это образ, происходящий из всецело изначального опыта жизни и смерти. Действительно, только наблюдая, переживая, оценивая жизнь и смерть, человек пришел к пониманию необходимости души, при этом ни тогда, в начале пути, ни в современном мире не отдавая себе должного отчета в настоящих функциях души, этого самого главного врачевателя человечества. Между тем душа неимоверно расширила пределы своих владений, став синонимом духовной жизни личности и ее психологии, ее «Я», внутреннего космоса, участвуя в измерении ценностных ориентаций, уровня этического и даже эстетического развития, комплексного отношения к окружающему миру и самому себе. Душа давно стала поэтической категорией.

Душа имеет свои границы, о них частично говорилось выше, но она, в сущности, бесконечна, став, если перейти на социологический уровень, очень важным фактором цивилизации. Однако образ души, в каких бы ипостасях он ни выступал в социальном мире, изначально, в своей основе и сути есть прежде всего бессознательная надежда человека на продолжение жизни после смерти. В дальнейшем, возможно, в необозримом будущем, когда такое восприятие может быть исчерпано, за ней останутся те социальные и психологические функции, которыми она уже прочно владеет. Однако я думаю, что исследованная функция души никогда не будет отменена.

Изначальный образ души един, к какой бы культуре он ни принадлежал и какие бы обязанности на него ни возлагались, но как раз это единство дает основание относить его к области религиозных мифологий. Разумеется, этот изначальный образ в разных культурах чем-то обязательно отличается, иначе не может быть, но функциональное мифологическое его единство этим не колеблется. А вот если взять душу как социально-психологическое понятие, здесь различия в культурах столь сильны, что не бросаются в глаза разве что только совершенному профану. Каждый век отражает в своем философском или психологическом зеркале собственное понимание души, но уже не как явления религиозной мифологии. Здесь горизонты души неисчерпаемы.

4. Конец света и воскресение

Основная тема Апокалипсиса – грядущий конец света, воскресение умерших и Страшный суд. Вслед за этим наступает принципиально новый мир, где уже нет места несправедливости, страданиям и смерти. Это – небесный Иерусалим, учение о нем в тех или иных формах и вариантах было известно и некоторым другим древним религиям, что совсем не удивительно, поскольку человечество верило и продолжает непоколебимо и истово верить в спасительную надежду, что смерть не означает конец всего, а лишь начало новой и гораздо лучшей жизни.

Однако уже во времена раннего христианства появились сомнения в том, что совершится второе пришествие и Страшный суд. В частности, эти сомнения нашли отражение во Втором послании Петра: «…в последние дни явят наглые наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям, и говорящие: «где обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается так же» (II Петр., 3:3-4). Петр объясняет, что земля и небеса сберегаются на день суда и погибель нечестивых человеков, но у Бога один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день. Столь неопределенный ответ стал классической формулой неоспоримой возможности Бога поступать так и тогда, как и когда он сочтет необходимым. Человек никак не мог не только повлиять на ускорение наступления желаемых событий, но даже не способен, не может, не должен знать, когда они свершаться, что вполне логично.

Вообще в христианстве нет единого и ясного представления о том, наступит ли царство Христа раньше конца мира или еще до этого конца. Так, нельзя однозначно толковать слова апостола Павла (I Кор.) о том, что Спаситель предаст Яхве царство, как несомненное указание на то, что царство Христа будет предшествовать концу мира. В Апокалипсисе же эти два глобальных события сливаются, наступление царства бога-сына достаточно близко, сразу же после падения Римской империи. Только мученики воскреснут в этот период, всех остальных мертвецов это не коснется, тем самым мученичество находило оправдание и вознаграждение. Все остальные должны были воскреснуть после окончательной победы над сатаной.

Загробная жизнь, в которой уже не будет смерти, – одна из важнейших тем Апокалипсиса. В центре этой жизни, конечно, Яхве и Христос, которые творят суд. Описание мест, где будет существовать человек после смерти, составлено так, как будто это делал очевидец. Условия жизни в том мире самые прекрасные, но они только для тех, кто предан единственно верным и истинным божеством («Написаны у Агнца в книге жизни»). Что касается всех других, их судьба, судя по Апокалипсису, будет более чем печальней, пощады им ожидать не придется, и христианское милосердие здесь никак не представлено. Более того, угрозы в адрес нарушителей, отступников и т. д. раздаются даже в самых последних строках Откровения.

В том, что христианство, в том числе в Апокалипсисе, говорит о воссоединении в загробном царстве человека с божествами, нет ничего нового. В посмертное воссоединение с ними верили многие древние народы. Так, Геротод о фракийском племени гетов сообщал, что они были убеждены, что люди не умирают, а удаляются к своему божеству Салмоксису. Эта вера представляется вполне естественной: таким путем пытаются уменьшить страх смерти (что является сердцевиной всех мистических и религиозных учений о смерти), допуская, что раз человек порожден божеством, то он и возвращается к нему.

Идея воскресения из мертвых, допущение конца всех вещей и гибели мира – отнюдь не христианское (апокалиптическое) изобретение, они имели место в разных дохристианских культурах. Бундахишн («первотворение», «изначальное творение» из Авесты) говорил, что после пришествия Саошьянт (персидского мессии) готовится воскресение мертвых. Первым делом поднимутся остатки прачеловека, затем – первая пара людей, а вслед за ними – и все остальные. При этом древние персы не могли себе представить чисто духовное продолжение жизни и связывали воскресение умершего с его плотью. Однако они были убеждены в конечной победе доброго бога и наступлении состояния блаженства – так же или почти так же, как и позднее христианство. Саошьянт – эсхатологический спаситель человечества, один или несколько Саошьянтов в конце веков призваны вершить Страшный суд, истребить носителей зла, воскресить праведников и ради бессмертия закончить мировую историю искупительной жертвой быка. Возможно, что образ Саошьянта оказал влияние на иудео-христианские и гностические эсхатологические представления, отразившись в Апокалипсисе, но это только предположение. Но отнюдь не исключено, что какие-то сходные религиозные концепции могли зародиться и сформироваться у народов с общей судьбой, постоянно общающихся друг с другом, живущих в сходных географических и социальных условиях с похожим культурным генезисом. При этом взаимное заимствование вполне естественно.

Но, кроме этого, существуют и архетипы, в данном случае это образ доброго бога. Это исключительно важный мифологический персонаж, поскольку именно от него зависит загробное существование, если бы не было данного обстоятельства то, скорее всего религиозная мифология не стала бы изобретать его. Архетипы доброго бога – главная религиозная надежда человечества.

Проблему грядущего царства божьего и воскресения мертвых Откровение решило так, как и должно было решать его христианство: сначала приход земного царства мессии, и лишь затем собственно Конец света и воскресение мертвых. Но в царство не войдут псы, чародеи, любодеи, убийцы, идолослужители и все любящие и делающие неправду. Логично предположить, что они и не смогут воскреснуть. Земное, материальное, более понятное царство мессии именно в силу своей понятности и психологической близости к людям закономерно ожидалось раньше трансцендентального, насквозь отвлеченного духовного будущего. Воскресение мертвых связано с приходом мессии не только в христианстве, но и, например, в Талмуде и парсизме. Согласно Откровению, перед наступлением царства мессии «зверь и лжепророк» должны быть побеждены, но через тысячу лет сатана будет освобожден из темницы, выйдет обольщать народы и собирать их на брань. Его покарает огонь от Бога, и он будет ввержен в озеро огненное, где уже находятся зверь и лжепророк, – теперь уже навсегда. Вслед за этим начинается воскресение мертвых.

Здесь поэтому можно допустить, что уничтожение сатаны, зверя и лжепророка (это собственно, одно лицо) выступает как бы в качестве условия воскресения мертвых. В огненное озеро были брошены не только смерть и ад, но и те, «кто не был записан в книге жизни» (20:15). Остались только чистые и безгрешные для чистого и безгрешного мира. Вечный и нерукотворный дом на небесах должен быть населен именно такими существами. Если бы в этот дом допускали всех умерших, Страшный суд попросту не понадобился бы. В этом выражаются не столько идеологические, мировоззренческие установки, сколько бессознательное и вечно живое стремление жить в упорядоченном и светлом мире, не опасаясь никакой агрессии: ни от других людей, ни от мистических сил. Здесь не проявляется просто отношение к другим людям или к миру, а в первую очередь и главным образом к самому себе, чтобы обеспечить собственную безопасность. Иными словами, сформировав с помощью духовной фантазии новый мир, мифолог создал его для себя. Только в этом мире личность могла бы решить такие свои извечные витальные потребности, как преодоление одиночества, враждебности среды и бренности.

Конец света и наступление царства божьего Христос предрекал и в евангелиях (Мф., 24:3–44; Мк., 13:3–32; Лк., 21:7–36), что дало богословию основания говорить о «Малом Апокалипсисе». Но это действительно лишь «Малый Апокалипсис», в нем нет тех ужасающих картин разрушений и массовой гибели людей, на которые оказалась так удивительно щедра книга Откровения.

Как следует из текста Апокалипсиса, воскресшие будут жить в совершенно новом мире, где будут новое небо и новая земля, а прежнее небо и земля уже «миновали». Подобные идеи встречаются и в других культовых системах, поскольку человек всегда должен был надеется на качественно иную, гораздо лучшую загробную жизнь. Не уточняется, как и куда «минуют» прежние небо и земля, обретет же бессмертие душа. Что касается новых небес и земли, то здесь сомнений почти нет – это святой Иерусалим, исходящий от Бога. В Откровении даются его размеры как куба, но, очевидно, автор (авторы) не имели в виду реальные масштабы, а пытались таким путем создать образ.

По данному поводу К. Клемен отмечал, что первоначально это представление должно было быть чем-то большим, нежели простой метафорой; идея города как огромного куба едва ли могла быть случайной. Легко можно восстановить исходный смысл этого представления, если вспомнить и другие детали в описании Иерусалима. У него двенадцать ворот, по три на каждую сторону света, и двенадцать оснований; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых; на основаниях – имена двенадцати апостолов. Однако первоначально и ворота, и основания обозначали и нечто иное. Об исконном смысле этих двенадцати ворот Клемен заключает на основании иудейского апокалипсиса – первой книги Еноха, где небо, мыслившееся как твердое полушарие, накрывшее собой землю, имеет двенадцать ворот, через которые солнце восходит и заходит, меняя ворота в соответствии с месяцем. Однако и это воззрение нуждается в дальнейшем объяснении: оно, как и образ двенадцати небесных оснований, становится понятным, если вспомнить, что уже вавилоняне различали на небе двенадцать знаков зодиака, которые иногда понимались как небесные ворота, а иногда – как основания, на которых стоит небо. И если небесный Иерусалим имеет двенадцать ворот и двенадцать оснований, то это означает, что изначально он и есть само небо; или наоборот – небо осмыслено как город, но, конечно, как такой город, который похож на небо, похож уже своей кубообразной формой: ведь в небе, в воздухе человек во всех направлениях видит одинаково далеко. Река, протекающая через этот город, опять-таки взята с неба: она не что иное, как Млечный Путь[80]80
  См.: Клемен К. Жизнь мертвых в религиях человечества. М., 2002. С. 89.


[Закрыть].

Река в небесном Иерусалиме не только отражает Млечный Путь. Она есть символ жизни, более того, прямо названа «чистой рекой воды жизни, исходящей от престола Бога и Агнца».

Особое место в загробном мире занимают мученики за веру, и еще 144 тыс. человек, заслуги которых заключаются в том, что они не осквернились с женами и следуют за Христом, куда бы он ни пошел. В этом проявляется представление об очень высокой ценности сексуальной непорочности (девственности), уходящее в глубочайшую древность, в том числе в связи с непониманием первобытными людьми физиологического механизма зачатия и рождения, тем более в условиях группового брака. Их отпугивали менструальные циклы, общий настрой отношения к женщине как неполноценной и подчиненной, а также, как ни парадоксально на первый взгляд, то, что сам половой акт было необходимо скрывать от окружающих. Следовательно, в нем было что-то нехорошее, порочное, грешное, но не понятно, чем именно нехорошее, а это еще больше отталкивало и пугало. Поэтому боги, цари, пророки – вероучители и некоторые другие выдающиеся персонажи рождались в результате непорочного зачатия – иное снижало их статус, попросту было недопустимо. В отдельных культурах, например в Древней Греции, девственность охранялась божествами, девственницу нельзя было казнить. В раннем христианстве на женщину смотрели косо еще и потому, что она стала причиной грехопадения в раю. Вообще сексуальный аскетизм в христианстве очень силен, некоторые сектантские движения, монашество и религиозное подвижничество были основаны как раз на аскетизме[81]81
  Христианская литература предоставляет бесчисленное множество примеров осуждения, причем очень резкого, телесных и особенно сексуальных радостей. Так, апокрифический Герма, увидев в реке купающуюся женщину, подумал: «Счастлив бы я был, если бы имел жену такую же и лицом, и нравом». Только это желание взять в жены понравившуюся женщину и больше ничего; однако вслед за этим он заснул и во сне ему представилось видение с неба той же женщины, которая сказала, что будет отличать перед Богом его грехи, поскольку у него в сердце возникло нечистое желание, что навлекает на человека смерть и тлен. Вслед на этим несчастному Герме явилось еще одно видение, в котором он также и за то же был заклеймен как грешник (См.: Пастырь Гермы. М., 1997. С. 12–14).


[Закрыть].

Оценка Апокалипсисом очень высокой ценности девственности мощно стимулировала христианское сексуальное воздержание.

В плане сурового осуждения эротических аспектов жизни весьма показательно следующее видение из Книги Еноха (Эфиопский текст): «И я видел там воинства идущих Ангелов наказания, которые держали веревки из железа и руды. И я спросил Ангела мира, шедшего со мною, говоря: «К кому идут те, которые держат веревки?» И он сказал мне: «Каждый – к своим избранным и возлюбленным, чтобы бросить их в глубокую пропасть долины. И тотчас та долина наполнится их избранными и возлюбленными, и день их жизни окончится, и день их обольщения не будет с тех пор более считаться»[82]82
  См.: Книги Еноха. Тайны земли и неба. М., 2003. С. 86–87.


[Закрыть]. Современный цивилизованный человек должен посчитать полной дикостью и изуверством убийство «избранных и возлюбленных» только для того, чтобы они больше не обольщали. Так не поступают даже дикари, но вполне способны на это фанатически охваченные люди, стремящиеся избавиться от любовной «скверны».

Однако указанные 144 тыс. человек не просто те, которые не осквернились с женами. Это – запечатленные из всех колен сынов израилевых, т. е. избранные. Идея избранничества (избрания Богом только еврейского народа) – чисто иудаистская, но не христианская, а поэтому ее реализация на страницах Откровения еще раз свидетельствует об еще сохранившимся в те годы сильнейшем влиянии иудаизма. Впрочем, названная идея и не столь уж чужда христианству. Булгаков, например, считал, что существование избранных и запечатленных, как и самое их запечатление, может быть рассматриваемо как относящееся вообще к истории церкви во все ее времена, и есть в этом смысле факт качественный, событие не единократное, а типологическое. Оно означает наличие некой спасительной ограды внутри церкви для избранных[83]83
  См.: Прот. Сергий Булгаков. Апокалипсис Иоанна (опыт догматического истолкования). М., 1991. С. 64.


[Закрыть]. Как мы видим, не осуждая саму идею избранничества, Булгаков существенно корректирует ее, рассматривая возможность существования уже внутри церкви особого круга избранных. В существовании этого круга в христианстве, как. и в других религиях, сомневаться не приходится: с тех пор как оно победило, в нем образовалось стойкое ядро элиты. Это богословы, иерархи церкви, особо почитаемые старцы. Все в соответствии с социально-психологическими законами.

Между тем понятно, что концепция избранничества какого-нибудь народа по религиозному или иному признаку чрезвычайно опасна. Гитлеровский нацизм как раз и исходил из того, что немцы – избранный народ, от чего страшно пострадал другой избранный – евреи. Современный национализм, ксенофобия, национальная и религиозная нетерпимость, этнорелигиозные конфликты и терроризм бурно произрастают именно на почве признания своей нации исключительной и избранной.

Идея избранности еврейского народа и сейчас имеет немало сторонников, хотя некоторые реформаторы иудаизма возражали против нее. Усилия доказать избранность народа (любого!) всегда выглядит пустой затеей, иногда даже смехотворной. Так, Р. Ш. Клюгер весьма многословно и совсем не убедительно пытается это сделать в отношении евреев, чрезмерно цитируя и Ветхий Завет, и других авторов[84]84
  См.: Клюгер Р. Ш. Глубинная психология в Священном писании. Психологические аспекты идеи избранного народа и других фундаментальных библейских образов и событий. М., 2000. С. 21–28.


[Закрыть]. Но она не в состоянии разрешить, казалось бы, очень простую проблему: Бог любого народа избирает, конечно, этот народ, и никакой другой, поскольку творец является психологическим творением именно этого этноса, его духовной культуры. Если народ почувствует, что Бог его не устраивает, он его отвергнет.

По понятным причинам мертвые в Откровении занимают совершенно особое место: и мертвые враги (отношение к ним сугубо отрицательное), и мертвые, погибшие в результате катаклизмов и массовых истреблений, и те, которые заслужили высшие божеские поощрения и посмертные награды. Однако никто из них не предназначен для того, чтобы вызывать страх, и не фигурирует в виде устрашающего фактора, хотя некоторые и призваны стимулировать христопослушное поведение. Из этого можно сделать однозначный вывод, что христианство пыталось преодолеть страх перед опасностью, которую якобы представляют собой мертвецы. Как известно, многие древние поверья и магические системы опирались на то, что не только сами мертвые, но даже и живые, так или иначе соприкасавшиеся с трупом, рассматривались как опасные для других людей и поэтому должны были определенным образом изолироваться как от других, так и от самих себя.

Христианство же не видело в мертвых врагов, предпринимая вместе с тем поистине титанические усилия к тому, чтобы вообще преодолеть страх смерти. Однако здесь оно ничего не способно сделать, поскольку такой страх функционирует на организменном уровне и, конечно, не может корректироваться и тем более исчезать даже под влиянием столь «мощного» фактора, как обещание бессмертия души. В своем более чем понятном стремлении преодолеть этот страх христианство поставило мертвых, вообще мир смерти в надчеловеческое положение. Тем самым осуществляется возврат к архаичным представлениям о том, что мертвые – это высшие существа, потому что обладают тайнами, которые недоступны живым, что у них, по сравнению с последними, есть неоспоримое преимущество – они знают, что «там» они общаются с богами и другими божественными силами. Разумеется, у древних людей были сверхъестественные существа и другие потусторонние тайны. Но все-таки в христианстве не образовался культ предков, как это имеет место в Китае, Индии или Австралии. Главная причина – культ Яхве, и особенно его сына.