Текст книги "Перекресток"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– …меня зовут Вольф, – своим привычным голосом, но чужим именем представился Кудесник, понимая, что делает это абсолютно напрасно, но не в силах побороть многолетнюю конспиративную привычку, тем более, в присутствии чуть-чуть, пока еще недоверчиво заблестевшего глазками купчика, чудесным для него образом избежавшего, казалось, неминуемой смерти. – Некоторые, правда, добавляют приставку «вер», но это будет неправильно…

И Климовский хмуро, сурово улыбнулся, именно так, по мнению недоучившихся студентов-мстителей, и должен был улыбаться закаленный подпольем и годами нелегальной жизни настоящий боевик-анархист.

7

Едва оказавшись в номере следом за блондинкой и её поверенным, Антон прямо у порога начал спешно раздеваться: рванул с плеч, будто опостылевшую, куртку, с треском, отрывая пуговицы, содрал рубашку и, опершись рукой о стену, стянул сапоги…

– Куда это вы так торопитесь, мой друг? – с милой язвительностью спросила Ника, отступив подальше, в глубину гостиной, и аристократически сморщив носик.

И в самом деле, запашок после снятия сапог по номеру пополз не самый приятный.

– В душ!!! Только в душ, – заявил Карев, расстегивая ремень на брюках. – После такой поездки больше всего на свете хочется смыть грязь и пыль…

– А меня – не хочется?

Ника сделала изящный пируэт, повернувшись на каблуках вокруг своей оси и при этом фантастическим образом ухитрившись избавиться от своей рубашки и шортиков…

– Хочется, – откровенно признался Антон, с нарочитым вожделением округляя глаза на подругу. – Очень хочется, но – после душа…

– Тогда, чтобы не терять времени, я пойду с тобой, – засмеялась Ника, легким движением точеной ножки отправляя свою одежду в угол комнаты.

– А я – включу телевизор, может быть, проскочит какая информация о том, что же в уезде творится? – сказал Мишель, деловито устраиваясь на диванчике. – Не хочется пребывать во тьме невежества… Кстати, вы там очень долго не воркуйте, голубки, мало ли что…

– Мы быстренько, – с хитреньким выражением лица пообещала Ника уже от дверей в ванную…

– Мишель, по дружбе… – попросил Антон, провожая Нику глазами. – Закажи мне, пока мы плескаться будем, носки-трусы, ну, весь мужской комплект, ладно?

– Узнаю Карева, – суховато засмеялся Мишель. – Сорвался, в чем был, даже не подумав захватить с собой смену белья… как был «рывком», так им и остался…

…Откровенно порнографическое содержание происходящего в ванной комнате успешно скрыла плотно подогнанная дверь, толстые стены помещения и шум воды, да Мишель, собственно, и не интересовался этим. Настроив голос на максимальную строгую сухость и резкость, он заказал в службе сервиса гостиницы нижнее белье и пару сорочек для беспечного романиста, благо, определять нужные размеры «на глаз» он умел отлично, а чуть позже, подумав, добавил к предыдущему еще пару бутылок коньяка, лимон, сахар, шоколад и сыр. Дожидаясь обещанного «буквально через пару минут» заказа, поверенный включил телевизор, защелкал по каналам, но ничего интересного не уловил. Все так же врали зрителям, друг другу и самим себе некие, кажущиеся важными и всезнающими комментаторы и обозреватели, все так же мелькали кадры старинных и поновее фильмов, какие-то музыкальные программы… по местному, уездному телеканалу шел в записи разговор мэра с деятелями науки о восстановлении городского, древнего, но давно закрытого и, казалось бы, всеми забытого университета.

Разочаровавшись в голубом экране, Мишель решил было позвонить кое-кому из знакомцев в столицу, но межгород попросту не отвечал, а гостиничная администраторша на прямой вопрос о причинах такого безобразия печально пояснила: «Не от нас зависит… наверное, что-то на станции, так бывает, хотя и не часто…», интонацией слегка намекая, что вам тут не столица, а уездная глубинка…

Тем временем, и в самом деле очень быстро, принесли заказанное, сперва коньяк и закуски, следом и нижнее белье для Антона, а спустя каких-то минут двадцать, а может и побольше, Мишель принципиально не отслеживал время «воркования» романиста и блондинки, понимая, что в такой ситуации и секунды для них могут превратиться в часы, в гостиной появились оба, свеженькие, чистые, сияющие, как новенькие, только-только из-под пресса, монетки. Ника привычно обнаженная, с капельками воды на плечах и груди, с чуток повлажневшими, но по-прежнему великолепными платиновыми волосами, и Карев, хотя бы обернувший вокруг бедер гостиничное огромное махровое полотенце, взъерошенный, бодрый и слегка смущенный.

– Нас тут ждут, – хихикнул Ника, кивая на столик с коньяком. – Вот только зачем лимон? Я его терпеть не могу, ты же знаешь, Мишель…

– Съешьте по дольке, – серьезно посоветовал поверенный, в душе наслаждаясь, как легко блондиночка попалась на старинный незамысловатый розыгрыш. – Смотреть противно на ваши довольные физиономии…

– Спасибо за вещички, – со смехом кивнул Антон. – В самом деле, как «рывок» по тревоге, сорвался из столицы – в чем был… Новостей, как понимаю, никаких? Наверное, с них бы ты и начал?

– Новостей нет, хотя отсутствие связи со столицей из-за проблем на телефонной станции – это тоже новость и не самая лучшая, – кивая, согласился Мишель и добавил: – Буквально пару минут назад по всем телеканалам пошла заставка: виды городка под классическую музыку. Наверное, на местном телевидении тоже возникли какие-то непредвиденные проблемы…

– Значит, остается только ждать, – подытожила Ника, усаживаясь поближе к коньячному столику и решительно наливая себе половину пузатого объемистого бокала. – А за шоколадки тебе отдельное спасибо…

– Сладкожорка – твое второе имя…

Ответить на ласковый выпад Карева блондинка не успела. На телевизионном экране видовой фильм неожиданно резко, без перехода и привычных заставок, сменился изображением телестудии, из которой обычно зачитывали местные новости свои, городские дикторы и дикторши. Вот только сейчас на их месте сидела молодая женщина с роскошными, хоть и в короткой стрижке, угольно-черному волосами, хищным выражением некрасивого, угловатого лица, и пронзительными карими глазами, одетая в пятнистый, камуфляжной расцветки френчик. Чуть нервно положив перед собой на столик руки, девушка легким кивком головы, а главное – глазами спросила кого-то, стоящего напротив нее, за камерой: «Готово? начинать?», откашлялась, хмыкнула совсем не по-дикторски и сказала:

– Доброго дня горожанам, как принято, я желать не буду. Для многих этот день будет совсем даже недобрым. В городе временно сменилась власть…

«Анаконда, – мелькнуло в голове Мишеля. – Сама Анаконда…» И – будто досье развернулось перед глазами: «Анна Кондэ, тридцать два года, уроженка столицы. Дочь известного политика, теоретика анархистского движения Поля Кондэ. Родители умерли более десяти лет назад. Образование высшее, юридическое. Еще в Университете примкнула к ячейке сначала национал-анархистов, а позднее – боевому крылу анархистов-народников, несколько раз менявших название своей организации: «Народ и воля», «Народная правда», «Анархия – власть народа» и так далее.

Участница многочисленных митингов, манифестаций, забастовок и прочих выступлений среди молодежи и рабочего люмпена под анархистскими знаменами. В основном занималась обеспечением безопасности этих мероприятий. Была в числе руководителей и исполнителей десятка террористических актов против высших чиновников Империи и некоторых губерний. Участвовала в захвате анархистами ряда провинциальных городов и поселков.

Отлично владеет стрелковым оружием, в совершенстве разбирается в тактике партизанских и контрпартизанских действий. Имеет навык работы с самодельными бомбами. Находится в отличной физической форме. Опасна при задержании, применяет оружие, не раздумывая.

Дважды задерживалась и отбывала предварительное заключение в различных губерниях, и дважды бежала из-под стражи с помощью сообщников и подкупленных полицейских. Имеет обширные связи в среде инсургентов самых разных политических течений и пользуется у них авторитетом.

Последние полтора года отошла от активной деятельности, принимая участие лишь в некоторых, разовых мероприятиях. По полуофициальным данным из среды инсургентов занималась академическими изысканиями в области теории анархизма и классовой борьбы. По непроверенным оперативным данным, готовила крупную «громкую» акцию, для чего встречалась с рядом серьезных лидеров относительно крупных инсургентских вооруженных формирований…»

– …нас попросили придти и навести порядок рабочие Промзоны, которых вы, жители древнего города, перестали считать за людей, поставив в положение неких морлоков, создающих для вас материальные богатства и не смеющих появляться в городской черте в дневное время… – резко отсекая фразы, без ненужного пафоса, но с некой непреклонной уверенностью в правоте собственных слов говорила Анаконда, пристально глядя в камеру, какой-никакой, но опыт телеобращений у нее был. – Администрация города и владельцы многих производств, расположенных здесь, должны не просто услышать и увидеть, а на собственной шкуре испытать, чем чревато такое отношение к пролетариату. Многим из них придется повисеть на фонарях, и это – в самом прямом смысле.

«Мы отдаем себе отчет, что не сможем держать город под контролем долгое время, но – уйдем отсюда только по собственному желанию, когда наведем свой порядок и сочтем, что этот порядок не будет нарушен сразу же после нашего ухода, – продолжала, будто зачитывать, свой манифест Анаконда. – Специально для имперских и губернских военных, полицейских и прочих… напоминаю: посмотрите в архивах, что такое Промзона, и не спешите бросать на убой лучшие части особого назначения. Никто из нас, анархистов, не хочет умирать или убивать ни в чем неповинных обывателей города, но если дело дойдет до конкретных боевых действий, мы не будем церемониться, размышлять и дополнительно предупреждать кого бы то ни было…»

– Вот так пофестивалили… – покачала головой Ника, едва только в речи предводительницы анархистов-инсургентов возникла пауза.

– А что это за Промзона, которой она всех пугает? – заинтересовался Антон, впрочем, не очень-то надеясь на вразумительный ответ ни со стороны Мишеля, ни, уж тем более, блондинки.

Поверенный сделал легко понимаемый жест, мол, дослушаем выступление, похоже, осталось недолго, и точно, после краткой паузы Анаконда закруглилась:

– Это сообщение еще не раз передадут в записи, а пока я посоветую мирным обывателям не трепетать, а спокойно выполнять все требования временной власти, ходить, как обычно, на работу и соблюдать комендантский час с восьми вечера до шести утра.

Последнюю фразу анархистка могла бы и не говорить. Обыватели по предыдущим рейдам инсургентов в другие городки и поселки отлично знали, что самым безопасным местом, пожалуй, во всем уезде сейчас было бы старинное противохимическое бомбоубежище, закрытое изнутри на прочнейшие стальные двери. Но вот беда, вряд ли во всем городе нашлось бы три-четыре человека, знающих его точное месторасположение и умеющих справляться с законсервированным оборудованием спасительного подземелья.

Тут, без всякого перехода, на экране вновь заколыхались очаровательные виды старинных особнячков, узких переулков, городского, зеленого и тенистого парка с вековыми липами и пестрыми, узорчатыми беседками, вплетенными в заросли жимолости и сирени.

– Промзона – апокриф времен гегемонии, – сухим, внешне бесстрастным голосом, будто зачитывая очередное, опостылевшее за рабочий день завещание, начал Мишель. – Автоматизированный лабораторный, экспериментальный и производственный комплекс, созданный военными. Эта вот Промзона по слухам и крайне недостоверным рассказам была законсервирована больше полвека назад, когда Империя отказалась от применения в войнах химического и биологического оружия. Примерно тогда же была уничтожена вся документация, относящаяся как к местоположению, так и к научно-практическим изысканиям и серийному производству, осуществляемым на Промзоне. Таким образом, что именно разрабатывали и производили на данном лабораторно-промышленном комплексе не просто государственная тайна, а неизвестность в «черном ящике», но если просто предположить, что это были боевые отравляющие вещества или эпидемиологические болезнетворные бактерии, то угроза анархистов Анаконды очень и очень серьезная…

– Разве так легко расконсервировать и запустить старинные лаборатории и производство без документации и специалистов? – усомнился Антон, как-то сразу, на веру, приняв и возможность существования апокрифической Промзоны именно в этом злосчастном городке, и возможность глубокой консервации, на десятки лет, сложнейшего оборудования и заводского хозяйства.

– Нелегко, – сухо кивнул поверенный, соглашаясь. – Но – кто сказал, что среди инсургентов нет ни химиков, ни биологов? Студентов среди них много, а таланты иной раз произрастают и не в такой среде… Кроме того, совсем не обязательно запускать производство. При консервации обязательно должны были остаться пробники, контрольные материалы, эталоны… Думаю, что и пары-тройки таких пробников хватит, чтобы уничтожить не только городок, но и сделать весь уезд непригодным для жизни на десяток-другой лет.

– Пробники, эталоны давным-давно должны были придти в негодность, – недоверчиво покачал головой Карев. – Мы вон, на службе, патроны пятилетней давности только на стрельбище отстреливали, а на боевые операции свежие брали…

– Кстати, а ты как эту анархистку назвал? Анаконда? – уточнила, встревая в мужской, казалось бы, разговор Ника.

– Пробники и эталоны кто-то обязательно обновлял все эти годы, – с непонятным внутренним убеждением ответил сначала Антону, а уже потом обратился к блондинке поверенный: – Это партийная и подпольная кличка. Образована от имени-фамилии – Анна Кондэ и от привычки этой девицы непременно доводить начатое до конца, как удав обязательно дожимает жертву. Ну, и от умения именно так надавить на болевые точки, чтобы добиться своего в любом случае…

– Какие у нас пошли образованные и эрудированные юристы и бухгалтера, – с нервным смешком сказал Антон, ошеломленный глубокими познаниями Мишеля в, казалось бы, совершенно не свойственных тому областях. – Я вот про эту анархистку ничего и не слышал до сих пор…

– В столице мне приходится иметь дела и водить дружбу с очень разными людьми, – скупо пояснил Мишель, и всем понятно стало, что расспрашивать его о подробностях таких специфических знаний бесполезно.

На несколько минут в гостиной номера воцарилась тишина, разве что телевизор по-прежнему наигрывал классические мелодии при показе городских и пригородных пейзажей, а сидящие у столика с коньяком и закусками думали о случившемся, что-то рассчитывая, прикидывая, планируя… впрочем, что можно было спланировать, исходя из таких скудных, общих знаний, как захват городка инсургентами?

– Антон, ты общался с ротным парашютистов, – прервал молчание поверенный. – Он не говорил, в какое время их подняли по тревоге?

– Вообще-то, внимания на этом не заостряли, не до того было, – удивленно пожал плечами Карев. – Хотя Боря поминал, что сразу после подъема, даже завтрак сухим пайком выдали… это имеет какое-то значение?

– В семь тридцать наш поезд совершенно спокойно пересек границу уезда, – пояснил Мишель. – Да и позже, в городке, ничто не предвещало нападения анархистов и блокировки границ… получается – наши военные знали обо всем наперед?

И вновь, как внизу, в буфете, Нике показалось, что её давний хороший знакомый поверенный в делах смущен и одновременно возмущен – почему не предупредили его?

– Это что-то меняет в нашем положении? – поинтересовалась, переходя к конкретике, блондинка. – Может быть, кто-нибудь мне скажет, что нам теперь делать? Вот – лично мне?

– Тебе неплохо было бы хотя бы минимально одеться, – сухо сказал Мишель.

– Это верно, мало ли куда и с какой скоростью придется перемещаться, – согласился Антон.

Сам он как-то незаметно за телеобращением и последующим обменом мнениями успел полностью экипироваться, только его сапоги с застежками на голенищах пока еще стояли у входа в номер.

– Какие вы оба ханжи, – возмутилась девушка. – Если надо, я могу и голой бегать, даже побыстрее получится, чем у вас, и – легче…

– Да за тобой, голой, вся мужская часть города вприпрыжку побежит, а может еще и кое-кто из женщин присоединится, – искренне рассмеялся Карев. – А нынче нам такая популярность, пожалуй, только повредит…

– Думаешь, анархисты и нас захотят повесить, как нетрудовой элемент и паразитов на шее общества? – щегольнула чужими лозунгами Ника.

– Анаконда слишком рациональна, чтобы вешать и расстреливать всех, у кого ухоженные руки, – мрачновато сказал Мишель. – А вот в заложников вы можете легко превратиться, хотя… основной заложник в этой игре – Промзона. Но кто же отказывается от дополнительных козырей?

Где-то в глубине души бесшабашной и отчаянной блондинки шевельнулся страх. Одно дело – смотреть по телевизору репортажи или диковинные, глуповатые импортные фильмы про захваты заложников, бесцельные расстрелы и прочие зверствования инсургентов на бывших имперских территориях, и совсем другое – неожиданно попасть на место тех несчастных, кому просто не повезло оказаться в ненужное время в ненужном, плохом месте. Ника незаметно передернула голенькими плечами… «когда ни помирать, всё равно день терять» это, оно, конечно, правильно, но становиться бессловесной жертвенной овечкой, теряющей жизнь по неизвестным причинам от рук случайных людей, очень не хотелось. «В самом деле, Мишель прав, – подумала Ника. – Надо бы пойти одеться, сейчас не май месяц, чтоб так просто голышом по улицам рассекать, если что, да и привлекать ненужное внимание ни к чему…»

Она успела только подняться от столика с коньячными бутылками и сделать маленький шажок в сторону спальни, как в двери номера требовательно, по-хозяйски постучали…

8

…Воспользовавшись тем, что управляющий гостиницей, по-старому, привычному – старший приказчик, едва прослушав по телевизору выступление Анаконды, мгновенно прихватил какие-то бумаги и исчез со словами: «Срочно надо хозяину доложить…», администраторша, две официантки и горничная второго этажа, неплохо знавшие друг друга еще до совместной работы, собрались возле ключевой доски, чтобы постараться хоть как-то понять, что же их ждет, чего надо опасаться, а от чего не убережешься, как ни старайся… Собравшиеся вместе из дальних уголков немаленького, вообще-то, дома девушки были очень разными, но всех их объединял высокий рост, длинные ноги и симпатичные личики. Злые языки, из тех, кто никогда не был и не побывает внутри этой гостиницы, утверждали, что при приеме на работу всех официанток, горничных и прочий персонал женского пола, ожидал строгий и тяжелый постельный отбор, и не всякая из кандидаток могла такое испытание выдержать. Впрочем, все это, конечно же, вздор, хотя на самом деле девушек в обязательном порядке предупреждали, что любые, в том числе интимные, запросы постояльцев просто-таки обязательны для исполнения. Да иной раз и сам хозяин, появляющийся в гостинице не чаще двух-трех раз в полгода, и старший приказчик, местный царь и бог при отсутствии владельца, не брезговали позвать в свой кабинет кого-то из обслуживающего персонала «для беседы». Точно утверждать, что же происходило за закрытыми дверями, никто не мог, может быть, девушки просто наушничали хозяевам друг на друга, но…

– …они, как гунны какие-нибудь, лавочки, которые на виду, пограбят, машины на улицах пожгут, захватят с собой женщин покрасивее и – уйдут еще дотемна… – убежденно говорила администраторша Валя, предпочитающая при знакомстве с легким жеманством представляться Валенсией, привычным жестом оправляя коротенькую юбчонку.

– Ой, в каком же журнальчике ты такое вычитала? – язвительно осведомилась одна из официанток, девушка очень эффектная, высокая с большой красивой грудью и короткой стрижкой темно-русых волос. – Нужны им твои лавочки, когда на центральной улице аж пять банков разных вывесками светят, да еще казино, да автосалон… А покрасивше баб искать – других забот у них нету… Ну, поимеют тех, кто на глаза попадется, так разве с тебя убудет?

– Убудет-неубудет… а где-нибудь в подворотне, да еще и бесплатно – оно как-то не хочется, – брезгливо поежилась вторая официантка, светленькая с рыжинкой, но явно крашеная, может быть, от того казавшаяся повульгарнее и попроще подруг. – Да еще если хором…

– Зачем им хором? нормальные же люди, был у меня любовник-анархист… – негромко сказала горничная, блондинка с большим ртом и огромными, изумрудными глазами, глянув в которые, их обладательнице можно было простить всё в этой жизни, и тут же добавила, поясняя и будто бы оправдываясь перед подругами: – Там еще, когда в столице жила… так – ничего, обычный мужик, вот только нервный слегка и подозрительный жутко, даже ни разу не ночевал у меня…

– Сравнила тоже – столица и мы, – хихикнула вторая официантка. – К нам, небось, с соседнего уезда деревенские пришли, вот они и оттянутся, как душа ихняя просит…

– А может нам… того? – сделала неопределенный жест рукой администраторша. – До поры, до времени-то…

– Ты – давай того, – не одобрила её предложение блондинка. – А ежели постояльцы чего пожелают? или вернется приказчик, тут же кинется проверять – кто и где. Ты – того, не того, все равно останешься, а мы? под забор? или к вокзалу поближе, может, кто из проезжих и соблазнится раз в неделю…

Понявшая намек на её теплые отношения со старшим приказчиком, мужчиной хоть и немолодым, но внешне эффектным, себя не запустившим, да и в интимном отношении вполне еще состоятельным, администраторша презрительно зафыркала, слегка покраснев, хотела что-то ответить подругам-завистницам, порезче, пожестче, да так и замерла с разинутым на полуслове ртом.

В распахнутые настежь, бесшумные, отлично смазанные и притертые двери гостиницы вошли двое. Те самые. И ничего угрожающего, да и особо необычного, в них на первый взгляд, не оказалось. Оба какие-то невзрачные, невысокие, если не сказать – маленькие, остриженные едва ли не наголо, первый – в роскошной кожанке, с громоздким и угрожающим автоматом-коротышкой в руках – шел впереди, будто грудью разводил воду, стремясь побыстрее достичь берега и не обращая внимания на то, что творится по сторонам, уставившись круглыми, птичьими глазищами прямо перед собой, а второй – в нелепой рабочей робе, кажется, только-только вышедший из-за станка, даже не успевший как следует умыться, со сдвинутой куда-то далеко на левый бок добротной офицерской кобурой – все больше шарил глазками по углам, будто искал чего-то, да не находил сразу и принимался искать заново…

Растерявшиеся, встревоженные девицы, будто стайка длинноногих, пугливых птиц, замерли у ключевой доски, нелепо хлопая испуганными глазами. А инсургенты быстрыми шагами подошли поближе, и бывший студент по прозвищу Леший, идущий первым, требовательно, как ему казалось, оглядел девушек с головы до ног и спросил, пытаясь придать своему голоску грозно-сердитые интонации:

– Эй, вы… живо давайте… Сколько народу в гостинице? Список проживающих! Где хозяин? Успел удрать?

На какое-то время воцарилось робкое молчание, хотя администраторша отлично понимала, что отвечать теперь, в отсутствии старшего приказчика, придется ей, ну, не официанткам же, которые и в самом деле не должны отслеживать постояльцев, но подать голос, выставить себя главной, пусть и в таком мелочном деле, Валенсия очень не хотела…

– Нету у нас списков никаких, – тихонечко, почти шепотком сказала администраторша и кивнула за спину, на ключевую доску. – Номеров-то мало совсем, да и не все заполнены… А хозяев мы вот с девчонками и в глаза не видели, только по вечерам приказчик приходит, кассу, когда есть, забирает и гостиничную, и ресторанную…

– У вас тут еще и ресторация есть? – оживился, меняя нарочитый гнев на милость, Леший, которому всегда хотелось жрать, да к тому же с утра он не успел еще нигде перехватить ни кусочка, если не считать пары-тройки старых сухарей, пережеванных на ходу во время броска из лагеря в город.

– Так в любой же гостинице свой ресторан есть, – удивленно глянула на анархистов Валя, уже справляясь с собственным легким испугом и неожиданной застенчивостью.

– В любой, не в любой – дело третье, – скомкано объяснил свое незнание гостиничных порядков студент и тут же спохватился, вспомнив настойчивый инструктаж Кудесника, стоящего у него за спиной: – Так кто сейчас в номерах? Быстро говори!

– Пустая гостиница, всего пять номеров занято. К фестивалю должны были еще приехать, – пояснила администраторша, снова, но теперь уже увереннее, кивая на доску у себя за спиной. – Два купчика серьезных с утра еще в городе, как ушли, так и не вернутся до самого ужина, а то и позже, только ночевать придут, они у нас часто бывают, всегда так… Бельгиец какой-то, что-то у нас тут то ли закупает, то ли продает, он сейчас в номере, спит, поди, чем-то траванулся вчера, а может просто перепил, с утра мается, с горшка не слезает, то ли срет, то ли блюет, не поймешь, но врача велел не звать, значит, дело или привычное, или несерьезное, я так понимаю… Молодожены еще, ну, он-то не очень, а она – молоденькая, но не шлюшка, сама, видать, из таких же, богатеньких… ну и – Ника Фортуна, она пораньше на фестиваль приехала, а с ней – поверенный её, какой-то то ли нотариус, то ли бухгалтер…

Почему-то про появление в гостинице Антона Карева, которое, конечно же, не прошло незамеченным, Валя-Валенсия предпочла промолчать. Впрочем, анархист спрашивал про проживающих, а Карев, как бы, в гостях, если, конечно, не придумает остановиться тут же… хотя, какие сейчас остановки, наверное, думает, как бы сбежать из города поскорее…

Слушал девушку Леший вполуха, ему-то и дела никакого не было до постояльцев, чтобы там не говорил на улице по этому поводу Кудесник-Вольф, а больше всего на свете хотелось прямо сейчас заглянуть на ресторанную кухню и от души набить живот всякими деликатесами, ну, не будут же в такой гостинице кормить постояльцев яичницей с сосисками и баночным зеленым горошком… но встрепенулся, как рыбка на крючке, едва только администраторша произнесла имя Ники.

– Что? в самом деле – она? сама? и давно? – попробовал было вновь, как в первые минутки появления, надавить на Валю студентик, но получилось плохо, мешало неприкрытое, жадное любопытство до столичной знаменитости, да еще то, что и он, и Вольф-Кудя с большим трудом дотягивали до девичьих плеч своими макушками и если бы не оружие и грозная, хоть и дурная слава инсургентов, получили бы оба по подзатыльнику и быстро вылетели на улицу без всякой посторонней для девушек помощи.

– Сама, а то кто же? – удивилась слегка администраторша, но тут же сообразила, что слова второй официантки, Глафиры, начинают хоть в чем-то сбываться, пусть и не похожи были вошедшие инсургенты на деревенских парней из соседнего уезда. – Приехала утром, на фестиваль, как я соображаю, только – заранее… мало ли, может, хотела достопримечательности наши посмотреть или просто – отдохнуть от своих дел…

Леший, сам того от себя не ожидавший, бросил на притихшего за его спиной Кудесника полный мольбы взгляд. Так малолетний сын смотрит на отца с затаенной просьбой сходить с ним на фильм «детям до шестнадцати» или купить «ну, вот того самого, большого, блестящего и глазастого робота» в отделе игрушек. И Кудя, уже слегка подзаскучавший от бестолковости посещения гостиницы, взгляд этот уловил и понял именно так… и слегка, чуть заметно, усмехнулся, но – вслух сказал твердо и основательно, как и следует говорить стойкому и убежденному борцу с эксплуататорами:

– Надо проверить, а то вдруг там еще кто?

– Да нету никого… – возразила, было, администраторша, но тут же ей в живот повыше пупка уперся ствол маленького, больше похожего на детскую игрушку, чем на серьезное оружие, автоматика, оставляя на белоснежной блузке кругленькое, безобразное, расплывающееся пятно ружейной смазки.

– Пошли, покажешь, – коротко распорядился Леший, возвращаясь к своей роли старшего, и по сиянию его глаз Валенсия всё-всё поняла.

И то, что никакой этот пацан в роскошной, но явно с чужого плеча куртке не начальник, а так – пустышка с игрушечным, хоть и боевым автоматом, а главный стоит позади и внимательно следит за реакцией девчонок; и то, что меньшому жуть до чего хочется живьем посмотреть на Нику, виденную только в журналах для взрослых, ну, еще, может быть, на киноэкране… А вот старшому было все равно, и он просто снисходительно разрешил своему неразумному помощничку побаловать себя экзотическим для обоих зрелищем.

Не то, чтобы Кудесник был совсем уж равнодушен к женским чарам, но многолетняя полулегальная жизнь насмерть приучила его никогда не путать дело с удовольствием, и вот сейчас, пусть и ценой пары десятков минут, некоторое удовольствие получить было вполне возможно, особенно, если учесть, что никого более интересного в гостиничных номерах, к сожалению, не нашлось. Можно было бы, конечно, для очистки совести глянуть на молодоженов и бельгийского коммивояжера, но анархист интуитивно поверил администраторше Валенсии в том, что люди это малоизвестные. Впрочем, и сама Ника не представляла для инсургентов ценности, как заложник, вряд ли за нее стали бы торговаться и выпускать из тюрем товарищей по партии или платить денежный выкуп, да и подобного рода шумиха отнюдь не увеличила бы авторитет анархистов, но вот просто глянуть на такую, эротическую знаменитость Кудесник не стал отказываться.

…когда в дверь настойчиво, но как-то не по-хозяйски нервозно постучали, Мишель просто жестом отогнал Антона и Нику к стене, чтоб не бросались в глаза из коридора, и сдвинул в сторонку сервированный столик, пряча его от прямого взгляда, и только после этого без тени сомнения на лице, спокойно и смело распахнул дверь.

Коротышка с круглыми глазами возглавлял маленькую процессию, и самым смешным в нем оказался пистолет-пулемет, достаточно миниатюрный даже для его небольших ладоней, почему-то взятый Лешим поперек живота. Казалось, к красивой кожаной куртке анархиста просто прилип пистолет-переросток, совершенно излишний в абсолютно мирной, чуть расслабляющей атмосфере фешенебельной гостиницы.

Позади коротышки, возвышаясь над ним на голову, маячила администраторша, уже окончательно справившаяся с первоначальным испугом и растерянностью после появления инсургентов и теперь чуть заискивающе улыбающаяся Мишелю над затылком анархиста, мол, что я могу поделать, раз эти вот, нехорошие человечки, решили потревожить покой таких почтенных гостей…