Текст книги "Перекресток"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Карев! И ты, Карев!.. такого не может быть! Мне говорили, что ты здесь, говорили, но я! я не верил! не верил, что Карев может быть здесь и – не найти меня!.. А ты?.. Ты тащишь в номер какую-то девчонку, вместо того, чтобы рядом с другом отдаться Бахусу и разврату… бросаешь всех на произвол судьбы!!! уединяешься, Карев!..

Принесла нелегкая широко известного в узких кругах непризнанного гения: актера второго плана, в чем-то даже и художника, а временами стихотворителя, – всей столичной богеме известного под прозвищем Жерар Великолепный. «Всё ясно, здесь бесплатно наливают», – с тоскливым отвращением подумал Антон. Любовь Жерара к халяве была притчей во языцех, да еще и умение оказаться в нужное время за нужным столом, чтобы эту самую халяву зачерпнуть обеими руками. Впрочем, любовь к сплетням, да и, чего греха таить, к наушничеству, тоже были характерны для неудачника в жизни, но умело пристроившегося в благодатную нишу юродствования богемного бездельника в маске актера.

– Жерар, если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану, – в ответ грубо процитировал Карев, стараясь собой загородить пусть и уже увиденную, но до конца не оцененную жераровским цепким взглядом Таню. – Ты ведь в банкетный зал шел?

– Конечно, а куда в этом диком уголке природы еще можно направиться за благами цивилизации? – попробовал сострить Великолепный, мгновенно, как умеют только профессиональные актеры и попрошайки, сменив трагический тон на бытовой.

– Так и иди, – кивнув головой, серьезно посоветовал Антон. – А уж я-то тебя догоню, или, думаешь, мне сейчас выпить не хочется?

– Я вижу, чего тебе хочется! – обличительно тыча пальцем на совершенно теперь невменяемую, едва не теряющую сознание Таньку, возопил возмущенно Жерар. – Вот её тебе хочется и прямо сейчас! Однако шалишь, брат! Не допущу!!! Да я за тобой в номер!.. и присмотрю, чтобы ты там не увлекся, не забыл, понимаешь, о товарищах, будучи вовлечен в безумные плотские игрища… да еще и с малолеточкой!!! Кстати, а где ты такую отхватил? Тут, глянь, одни старые шлюхи…

И Жерар довольно болезненно ущипнул за грудь первую попавшуюся ему под руку девушку. Та, правда, сквозь зубы, скривив нарочитую улыбку, но захихикала, как бы, радуясь мужскому вниманию. Насчет «старых», Великолепный, конечно, погорячился, но вот профессиональную принадлежность окруживших его девиц оценил верно. Коротенькие, сильно декольтированные платья, при малейшем движении демонстрирующие резинки черных и красных чулочков, высокие каблуки, могучий, небрежно нанесенный макияж, а главное – некие едва уловимые нюансы поведения, готовность угодить клиенту и профессиональные, будто синтетические улыбки сквозь зубы – лучше всяких вывесок характеризовали нынешних спутниц актера.

Едва слышно замычав, как от мучительной зубной боли, от так не во время проявляемой Жераром назойливости, Антон, тем не менее, нарочито ласково, почти по-приятельски, сказал приставучему юродивому от богемы:

– Девушка хочет поблевать и подмыться, а не демонстрировать себя на публике прямо сейчас… думаю, тебе такая физиология не интересна… Так что, Жерар, вали в банкетный зал, я тебя догоню… ну, а если не отвалишь, то оторву тебе яйца прямо здесь и просто отволоку их пожарить на здешнюю кухню… соображаешь, какое пикантное блюдо получится? Омлет из яиц Жерара… дамы будут в восторге, думаю…

Что всегда отличало халявщика и дармоеда Великолепного, так это развитое чувство предвидения собственных неприятностей, благодаря которому он так редко попадал в оные. Вот и сейчас, только что, секунду назад, он был готов вместе с Антоном ворваться в гостиничный номер, перебаламутить всех и всё, облить шампанским сопровождавших его девчонок, лично голым плясать на столе… и вот уже, кривовато, пряча натуральный, без всяких уже розыгрышей и наигрышей испуг, Жерар заулыбался на слова романиста, изо всех сил пытаясь сохранить ранее взятый тон в разговоре:

– За что всегда тебе завидовал, Карев… ты так гениально притворяешься трезвым, когда выпьешь, что можно даже и не отличить тебя выпившего от трезвого… но чувство юмора при этом теряешь напрочь… ну, не надо отрывать мне яйца… это же часть моего гениального организма, без них организм будет не полон, и вся его гениальность окажется под вопросом, а это уже совсем не дело… да… ну, и девчонки, наверное, расстроятся… все-таки им тоже чего-то перепадает через мой организм и его части…

Отступая в сторонку, он взмахнул рукой, будто призывая в свидетельницы всю профессионально-шаловливую тройку обступивших его девиц, и как-то скромненько, бочком-бочком, стал пробираться по стеночке к лестнице, ведущей вниз, в вестибюль и, в конце концов, в банкетный зал, куда только что увели под руки – теперь-то, видимо, от злости, Антон вспомнил – миниатюрного и до невменяемости пьяного антрепренера кое-кого из известнейших столичных знаменитостей.

Подавив в душе волну злости и нетерпеливости в двух шагах от заветной двери при встрече со старым и неприятным знакомцем, Карев с трудом дождался, когда Жерар и сопровождающие его девицы скроются с глаз на ступеньках лестницы и только после этого буквально подтащил Татьяну к номеру, на ощупь пытаясь попасть в замочную скважину изготовленным заранее ключом. И – о, чудо! – терпение его было вознаграждено, номер оказался свободным, это Антон сразу же ощутил по слабенькому запаху пыли, чистого белья и легкой затхлости воздуха внутри помещения.

Машинально протянув руку со все еще зажатым в ней тяжелым брелоком, Карев нашарил на стене выключатель… и тут же, не выпуская из объятий Татьяну, повернулся к дверям и запер их, оставив ключ в замке. «Теперь пусть стучатся, – со злорадным облегчением подумал Антон. – Двери-то, небось, не сломают, кишка у них тонка, а остальное – мне до лампочки…» Осторожно протащив девушку по узкому, в два шага длиной, коридорчику-прихожей, он огляделся. Номер был попроще, чем тот, что занимала в городе Ника, но также предназначен для одного постояльца, несмотря на огромную двуспальную кровать, полуспрятанную в стенном алькове. Кроме кровати, занимающей господствующее положение в единственной комнате, в уголочке примостился скромный диванчик с изрядно вытертой обивкой, пара самых простых стульев и небольшой столик возле них. Видимо, из-за скромности апартаментов они и не были заняты привыкшими к более роскошной обстановке гостями.

С облегчением уложив Татьяну на кровать прямо поверх ярко-оранжевого с синими разводами плотного покрывала, Антон заботливо стянул с её ног туфли, правда, небрежно, по-мужски, забросив их после этого под кровать, прикрыл девушку половинкой покрывала и только после этого, прихватив со столика неизменную в любой гостинице пепельницу, присел на диванчик. Закурил и, глубоко, с непередаваемым удовольствием затягиваясь, подумал: «Ну, как там разобидевшаяся Ника? Фырчалка душевная… небось, уже скоро окажется в своем вожделенном космосе… конечно, и я бы не против, но раз уж она первая напросилась… да и бросать одного Мишеля после того, что он сделал для нас, было бы верхом свинства, да и вообще – не по-мужски… парашютисты своих не бросают… а все равно, до жути интересно, как оно там, рядом со звездами…»

16

«Знаешь, Антон, космос – это непередаваемая, волнующая, божественная, всеобъемлющая, давящая, сводящая с ума, фантастическая… скука… – наверное, вот так могла бы начать рассказ о своем первом пребывании в неведомых далях иных звезд, планет и прочих небесных тел Ника. – Конечно, я сперва думала, что, будучи единственной ничем не занятой на корабле, только я испытываю это чувство, но глядя, как мается Кеша, которого все упорно зовут Инно, наблюдая, как хвостиком бегает за мной по всем помещениям Векки, и отнюдь не для того, чтобы помешать мне что-то сломать или испортить, боже упаси, я тут старалась руками ни к чему не прикасаться, зная, как по обыкновению мне везет влипать в истории, так вот, в итоге я поняла, что рутинные перемещения из точки сто восемнадцать в точку двадцать семь и далее в сто сорок третью навевают на весь экипаж точно такую же скуку. Да и что тут может быть интересного?

До последнего болтика, до гаечки знакомые помещения, краткое, на час-полтора, увеличение силы тяжести, буквально размазывающее по амортизационному креслу чешуйчатого, но спокойно, хоть и не без неудобств, перенесенное мной; потом часовая невесомость перед входом в загадочное даже для самих звездачей подпространство, которое они называют просто «тоннель»; ну, и многочасовое «зависание», когда отключаются все внешние бортовые системы, не работает любая навигационная электроника, время, кажется, стоит на месте, и остается только либо развлекаться болтовней друг с другом, а для проведшего вместе не один год экипажа это не самое веселое занятие, либо отправляться в спортзал, где механические тренажеры работают вполне исправно, не обращая внимания на потухшие экранчики счетчиков километража, пульса, кровяного давления и состояния внутренней атмосферы.

Мне никогда еще не приходилось так много болтать, рассказывая о себе, о тебе, о нашем путешествии в Сумеречный город. А слушали меня с удивительной жадностью, как в ранней юности слушают рассказы бывалых людей, успевших походить по морям-океанам, или преодолеть тысячи километров пешком по тайге, даже, на худой случай, просто отсидевших в тюрьме с десяток лет…

Правда, после выхода из «тоннеля» начинается непривычная суета. Все носятся по кораблю, как угорелые, пытаясь найти неработающие системы, но лучше всех с этой задачей справляется, конечно же, вновь заработавшая электроника, очень быстро подсказывающая и командиру Гефу, и остальным, что же все-таки не так, и какие меры следует предпринимать неотложно для обеспечения живучести, а какие – можно благополучно отложить до прибытия в Центр техобслуживания. Мне думается, что вся эта суета и беготня по коридорам и техническим помещениям корабля после выхода из «тоннеля» не более чем средство борьбы со скукой, рутинностью полетов. Тем более что путь к станции двадцать семь зеркально повторяет уход от сто восемнадцатой: невесомость, торможение с силой тяжести, почти вдвое превышающей нормальную, ну, и сближение, обмен «верительными грамотами», стыковка, стационарная диагностика…

А вот самое интересное, конечно же, начинается на планете…»

– Инно, сколько тебе понадобится времени на разгрузку? – попытался оторвать человека от небольшого переговорного экрана ворблан.

– Сейчас-сейчас, – рассеянно отмахнулся Вершинин. – У меня тут образовалось интересное предложение, хороший фрахт, а вообще-то, думаю, пять-шесть часов, ну, не больше десяти, с учетом возможной догрузки…

– Есть ли смысл спускаться на планету? – как бы сам себе, высказался чешуйчатый Яго. – Сплошной город, стандартный набор сувенирчиков, стандартные обеды и ужины в стандартных ресторанчиках, сплошная синтетика… здесь даже шашлыки, настоящие, как у Василя, организовать негде…

– Диспетчер порта дал сводку, сейчас здесь три корабля с нолсскими экипажами, – завертел головой гном. – Надо бы спуститься, вдруг – кого встречу?

– Ну, да, обязательно встретишь, – ехидно прошелестел Яго. – Двадцать восемь миллиардов человеков, сплошной лабиринт улиц, переулков, площадей и подземных производств… здесь ты непременно встретишь соплеменников, Век…

– Попрошу сходить со мной Нику, она приносит удачу, – нашелся с ответом гном. – Ей ведь тоже будет интересно первый раз в жизни оказаться на другой планете… Правда, Ника?

Блондинка отвлеклась от экрана, на котором медленно, неторопливо поворачиваясь к зрителям разными боками, вращалась первая чужая планета в её жизни, сплошь покрытая блестяще серой пеленой городов, изредка прерываемой проплешинами черной, будто выжженной земли и буровато-сизыми вкраплениями океанов. Текстовка в уголке экрана поясняла, что выжженная земля – это огромные свалки промышленных отходов, по большей части – токсичных, а в местных океанах и морях, не говоря уж о реках и озерах, всякая органическая жизнь отмерла уже несколько столетий назад.

– Конечно, Векки, я с тобой, – немедленно отозвалась девушка. – Зачем же я летела с вами столько времени и верст? Что бы просто посмотреть на экран?

– И я с вами, – неожиданно вступил в разговор Иннокентий, завершив свои переговоры с какими-то местными уполномоченными. – Правда, только до поверхности, потом мне надо будет сразу окунуться в деловые вопросы…

Красавчик по всем человеческим меркам, Вершинин был не просто сопровождающим грузы экспедитором, но отличным купцом, умеющим вовремя взять нужный товар и доставить его в нужное место. Впрочем, и у себя дома далекая от торговли и товарно-денежных отношений в целом Ника так и не поняла глубинной сути таких вот операций, так же, как и фактическому отсутствию единых денег в огромной, на сотни планет, галактической то ли конфедерации, то ли просто общем торгово-промышленном пространстве. Кругляшки платины размером в ноготь большого пальца, как рассказывал Геф, были не только обязательны, но и крайне желательным к приему на всех планетах, но – только в розничной торговле товарами и услугами, а вот опт практически существовал на бартере, натуральном обмене, и извлечь из него финансовую выгоду для конкретных индивидуумов было чрезвычайно сложно. Во всяком случае, от обмена нескольких сотен килограммов иридия, доставленных на двадцать седьмую, на сорок тысяч электронных планшетов, которые предстояло забрать с планеты и переправить в следующую «точку» маршрута, ни у кого из экипажа платиновых монеток не прибавлялось, а безналичных банковских счетов, единых для всего галактического пространства, как поняла Ника, не было. Складывалось такое впечатление, что космическими перевозками занимаются энтузиасты-бессеребренники. Впрочем, блондинка прекрасно понимала всю обманчивость своего первого впечатления.

– Путешественники… изыскатели соплеменников… беспокойные экспедиторы – иронично прошелестел чешуйчатый. – Десять минут на сборы, я пока свяжусь с местной администрацией. И коммуникаторы чтобы не выключать, где вас потом в этих дебрях найдешь? В джунглях седьмой и то проще… Ника, ты поняла?

Конечно же, последнее замечание относилось только к новенькой, получившей свой коммуникатор, похожий на небольшой блокнотик, набитый под завязку электроникой и совмещающий в себе радиотелефон, записную книжку, маленькую библиотечку, аварийный сигнализатор, аптечку первой помощи и еще много чего, совсем недавно, буквально сразу после выхода из режима торможения.

– Учту, – серьезно кивнула блондинка. – А мне идти в своем или переодеться, как все?

Дорожный костюм Ники, состоящий из узеньких черных брюк и короткой кожаной куртки на голое тело, наверное, вызвал бы на этой планете ненужное любопытство со стороны аборигенов, тенденции местной моды никто не отслеживал, да и не считал нужным это делать, потому на секунду задумавшийся Яго решил:

– Переоденься. Инно, покажи Нике склад… Да, и пока добираетесь до поверхности, освежите в памяти социальное устройство местного общества. Не стоит попадать впросак из-за элементарной забывчивости…

… – А чего там вспоминать-то… – ворчал гном Векки, поудобнее устраиваясь в кресле маленького вспомогательного корабля, который весь экипаж именовал «ботом». – Просто тут всё, как дважды два. Промышленная планета, значит, одни производят, другие распределяют и перераспределяют, у вас, людей, всегда так…

– Ты что-то имеешь против людей? – хихикнула Ника, облаченная в сине-зеленый комбинезон, общую форму звездачей, который, по сути, являлся легким скафандром, защищающим от многих неприятных внешних воздействий хрупкие белковые тела.

– Как же, как же, – в тон ей ответил гном. – Вечно понапридумываете всяких условностей, классов, прослоек, элит… голову сломаешь, всё запоминать… ты, главное, никуда не суйся, буде какая непонятность или конфликт при тебе случится. Чужой это монастырь, пусть сами и разбираются… А вообще, тут два социальных класса: уорки и гламы. Первые работают, вторые – пользуются плодами труда первых. Есть еще администраторы, они как бы особняком стоят и от первых, и от вторых, но – админов мало, да и в самом деле они-то как раз и участвуют в производстве, только – головой, а не руками-ногами…

– Ну, хорошо, я никуда не лезу, а если что – прячусь за твоей могучей спиной, Векки, – снова хихикнула Ника, видимо, представив себе, как пытается спрятаться за гномом, пусть и широченным в плечах, но ростом на полголовы ниже миниатюрной девушки.

Третий пассажир бота, Иннокентий Вершинин, тихонечко сидел в кресле, завистливо прислушиваясь к шутливой и чуть нервной со стороны блондинки перепалке своих спутников. Конечно, с гораздо большим удовольствием, чем все эти встречи и переговоры с местными, распределяющими блага, администраторами, он провел бы время в компании очаровательной и такой раскрепощенной, на его взгляд, девушки, но… предстоящая сделка по транспортировке полуфабрикатов – печатных плат, использующихся в очень большом количестве разнообразных электронных устройств – предполагала серьезное долгосрочное сотрудничество, а Иннокентий с детства был воспитан, как человек, ставящий дело превыше любого удовольствия.

Полет со станции двадцать семь до одного из трех открытых космопортов планеты: пассажирского, предназначенного в первую очередь для приема туристов, официальных делегаций, крупных экспедиторов, а уж заодно и экипажей кораблей, – прошел в полуавтоматическом режиме и продлился всего четверть часа. После посадки, буквально дверь в дверь, Ника, Векки и Иннокентий прошли в длинный и уныло серый коридор, в самом конце которого их поджидали трое мужчин, одетых, как в униформу, в одинаковые костюмчики стального цвета, в белые сорочки и ярко-бордовые галстуки. Выражение лиц у встречающих было под стать помещению – унылым, сероватым, блеклым и – бесконечно усталым. Впрочем, ожидавшая длительных таможенных и прочих пограничных процедур Ника была просто поражена, когда каждому из экипажа корабля к комбинезону каким-то хитрым способом просто-напросто прикрепили некие «чипы», размером с половинку горошины, удостоверяющие и их личности, и платежеспособность, и местонахождения. «И это – все?» – взглядом спросила девушка у нолса. «Все!» – утвердительно махнул хоботком иной. А потом…

Настоящим, диковинным, причудливым фейерверком вспыхнули для блондинки чудеса чужой планеты, по уровню технического развития опережающей её родную лет на двести. Тут был и шикарный, на взгляд девушки, вагон то ли метро, то междугороднего поезда, впрочем, принимая во внимание размеры городов, а практически – одного огромного города на планете, и то, и другое сразу. И огромные экраны на стенах, непрерывно транслирующие причудливую, ритмичную музыку, рекламирующие неизвестные косметические средства. И еще множество других мелочей, мгновенно примеченных глазастой, когда это было необходимо, Никой. Через десяток-другой коротких, но очень внятно объявляемых остановок Вершинин покинул вагон, пожелав гному и Нике хорошего отдыха, а нолс пояснил своей спутнице:

– Мы сейчас на вечерней стороне, это хорошо, днем и ночью здесь не протолкнуться ни в коридорах-улицах, ни в магазинах, только рано утром и вот, как сейчас, вечером можно спокойно пройтись, осмотреться, даже просто поболтать с людьми при желании. Народ здесь общительный, но – только на интересные для них темы: здоровье, отдых, моды, стиль… ну, примерно так…

– Векки, неужели на всех планетах говорят по-русски? – поинтересовалась блондинка, подразумевая возможный языковый барьер, хотя и слышала объявления остановок на родном языке.

– Везде, ну, кроме, конечно, нас, иных, – солидно кивнул гном. – Вот только везде – на своем, иной раз не поймешь, что говорят, но если переспрашиваешь – обязательно отвечают, разъясняют. Звездачей, вообще, уважают, ну, или признают ровней в любом обществе на всех планетах. Есть, конечно, и шовинисты, но их так мало, даже специально отыскать трудновато… Ну, вот и мы добрались… пошли, Ника…

Из вагона они выскочили прямиком на улицу, безо всяких там платформ, эскалаторов, переходов и прочих атрибутов метрополитена или железной дороги. Высоченный, на добрый десяток саженей, если не больше, коридор-улица, освещенный ровным, солнцеподобным светом вел, казалось, куда-то в загоризонтные дали и был усеян народом так густо, что Ника невольно первым делом подумала о том, что же здесь творится в часы «пик», о которых говорил гном.

По обе стороны улицы открывались бесконечные витрины магазинов, магазинчиков, маленьких лавочек, ресторанов и кафе, закусочных, совсем простеньких забегаловок, в которых можно было получить пару горячих сосисок, чтобы весело, перехихикиваясь то ли с подругами, то ли просто со случайно остановившимися рядом людьми, съесть их прямо на улице, как делала это маленькая, худенькая девчушка, на удивление легко, даже как-то раскованно, на взгляд отнюдь не консервативной Ники, одетая в нечто, напоминающее распашонку, едва прикрывающую маленькие, будто игрушечные ягодички и обнажающую одну грудь с четко и ярко подведенным то ли губной помадой, то ли специальной краской соском. Кроме распашонки, на девчушке еще были туфельки, состоящие из подошвы, пары ремешков и высоченных каблуков. Волосы её светились, переливаясь то серебристой, то зеленовато-синей краской, а обнаженные руки и ноги были украшены множеством самых разнообразных по форме и цвету браслетов…

– Идем, идем, тут и не такое встретишь, – пробурчал гнусаво гном, слегка подталкивая Нику пониже спины. – Если над каждой такой модницей по десять минут стоять с раскрытым ртом, то можно простоять лет двадцать не сходя с места…

– Здесь так много модниц? – уточнила немного пришедшая в себя от шума, яркого света, пестроты огней и витрин блондинка.

– Здесь каждый самовыражается, как может, – разъяснил Векки, отталкивая со своего пути группу молодых… то ли мужчин, то ли женщин, разодетых и загримированных, как цирковые клоуны или мимы. – Зато, если попадешь сюда днем, покажется, что ты в старинной армейской казарме, настолько однообразны все эти наряды, что на мужчинах, что на женщинах…

– А куда ты меня так упорно тащишь, Векки? – поинтересовалась блондинка, умело уворачиваясь от парочки веселящихся подростков в экзотических нарядах, хотя, если внимательно приглядеться, совместный возраст парочки приближался годам к восьмидесяти…

– Я показываю тебе местную экзотику, – нарочито надулся важностью гном, его шуточки Ника уже научилась отличать от серьезных слов, чего до сих пор не получалось с Гефом и чешуйчатым, все-таки иные – есть иные. – Вот, например, интересный магазинчик…

На фоне блестящих, искрящихся, переливающихся рекламными, заманивающими огнями своих собратьев эта витрина выглядела скромно и даже как-то блекло, предъявляя прохожим какие-то потертые коробки, невзрачные маленькие механизмы, больше всего похожие на бывшие в употреблении кухонные комбайны.

– Ага, так ты приперся сюда ради своей коллекции, а вовсе не ради меня, – засмеялась блондинка, зная, что и нолс привык к её ироничной прямоте.

– Давай заглянем, Ника, – заискивающе попросил гном. – Тут иной раз бывают такие интересные вещицы…

Девушка махнула рукой, мол, чего ж с тобой, коллекционером, поделаешь, все вы такие малость чокнутые, даже если у вас вместо носа хобот и генетическое родство с земными слонами.

Внутри магазинчика переминались с ноги на ногу вдоль настенных стендов с товарами всего-то с пяток человек, причем не разодетых, подобно попугаям или эстрадным звездам на сцене, а выглядящих скромно, даже как-то обыденно – в простых темных брюках, свитерах, клетчатых рубашках. Но Векки к стендам даже не подошел, устремившись сразу к прилавку, за которым скучал в безделии худой, высокий мужчина лет сорок ас высоким гребнем прически из ярко-зеленых, почему-то шевелящихся волос и в богатом, золотом расшитом халате, более подходящем какому-нибудь древнему восточному владыке, одетом прямо на голое тело. Как и большинство встреченных на пути сюда аборигенов, он казался не просто худощавым, а каким-то субтильным, будто совсем недавно перешел из отрочества в юность. Позади продавца, на таком же практически стенде, что располагались и вдоль стен магазинчика, громоздились старые, обшарпанные и надтреснутые экраны каких-то приборов, странная аппаратура в жестяных, помятых и кое-где поломанных футлярах и еще какая-то дребедень, на которую Ника никогда бы не обратила внимания, не будь рядом с ней нолса. А тот, присмотревшись к выставленным на продажу товарам, едва ли не подпрыгнул на месте, вытягиваясь в струнку и пытаясь глазами достать какой-то громоздкий ящик из пластика «под дерево» с мертвым, глухим экраном и небольшой панелью управления в левом нижнем его углу.

– Ника, Ника, ты только глянь… – тихонечко загундосил гном.

– Что такое? – волей-неволей пришлось заинтересоваться экспонатом и блондинке, мгновенно узнавшей в нем привычный бытовой предмет. – Подумаешь, старый телевизор…

– Ты не понимаешь, Ника, – возбужденно зашептал Векки. – Это же один из первых цветных телевизоров, еще полностью на полупроводниках, без печатных схем, с лучевым экраном… такой просто увидеть – сказка, а уж увидеть в продаже – сказка вдвойне…

Пошептавшись с блондинкой и чуток утихомирив разгулявшийся невроз коллекционера, нолс налег на прилавок грудью и постарался уже поспокойнее спросить подошедшего продавца:

– Вот там у вас… по левую руку… – этот ориентир трудновато дался гному, у которого сердце располагалось справа, – там что ж, в самом деле старинный телеприемник?..

– Недавно принесли на продажу, – с небрежной гордостью сказал продавец, будто бы лично годами холил и лелеял раритет в собственной каморке. – Всего десяток монет – и он ваш…

– Десяток монет? – возмущенно проговорила Ника, бесцеремонно оттесняя в сторонку нолса, хоть сделать это было и нелегко, гном будто прилип к прилавку. – И что ж – это чудо техники за такую цену еще и показывает что-то?

– Как можно? – удивился продавец. – Его же включают не чаще одного раза в год, мало ли что… сами понимаете. Да и нет давным-давно эфирных передач на тех частотах, которые он может поймать. Да и вообще у нас, по-моему, давно всё телевидение на кабельной сети. Но – внутри полностью сохранена начинка тех самых времен, когда этот телеприемник успешно функционировал…

– А… э-э-э… – только и успел проговорить нолс, как вцепившаяся ему в рукав комбеза Ника решительно оттащила иного подальше от прилавка.

Вслед им удивленный продавец успел только выкрикнуть:

– Тут ваши, нолсы, не так давно были, интересовались уже, хотели, кажется, купить…

… – Ты зачем? ты чего? ты куда? – возмущению Векки не было предела, но блондинка твердо и настойчиво вытащила его из магазинчика и только тут тихонечко заорала, с трудом сдерживаясь, чтобы не стукнуть в сердцах кулачком по лысой серой голове:

– Опупел, слоник!? Векки, ты свихнулся? платить такие деньги за такую рухлядь…

– Это антиквариат, – не уловив суть обзывательства, попытался возразить гном, высвобождаясь из цепкого захвата женских рук. – Это вообще чудо, что он до сих пор уцелел…

– Это – чудо? – пренебрежительно пожала плечами Ника, успокаиваясь. – Хочешь, ламповый, черно-белый, да еще и работающий на полную катушку?

Нолс непонимающе уставился на девушку, как бы говоря своим взглядом: «Такого не бывает, что ты тут еще придумываешь?» Но, мгновенно сообразив, что просто так Ника ничего не говорит, спохватился и уточнил:

– И откуда ты его возьмешь?

– Со своей дачи, – великодушно разъяснила блондинка. – Она мне досталась по наследству от прабабушки по материнской линии… вообще-то, я там и не бываю почти, но телевизор этот видела, даже смотрела пару раз из любопытства и от скуки. Нормально показывает…

Хоботок нолса задрался едва ли не вертикально, что являлось проявлением у этих иных высшего градуса смятения и душевной расстроенности.

– Ника… это… слишком… но ведь… всё на самом деле?.. – сбивчиво и еще более гнусаво, чем обыкновенно, произнес Векки. – Но ведь такого не бывает, почему же ты об этом молчала всю дорогу, да и там, у себя дома, тоже ни слова не сказала…

– А ты ни о чем и не спрашивал, – логично, а что еще она могла сказать, ответила Ника. – А по дороге вы почему-то всё больше про Сумеречный город выспрашивали, а не про старую технику, которая у меня на дачке без дела хранится…