Текст книги "Перекресток"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Начинайте, – бессильно махнул рукой романист. – И водки принесите, теперь выпить еще больше хочется, а из закусок – икру и маринованные грибы…

– Какую икры и какие грибы? – все с той же радостной улыбкой спросила Игона и, получив гурманское уточнение, что икру хорошо бы черную, зернистую, но если нет, то пойдет и паюсная, а грибочки – маслята, пожелала: – Вы пейте и закусывайте, когда закончите, мясо будет готово.

Как ни странно, но водка в графинчике, уложенном на бочок в ведерко со льдом, изначально предназначавшемся под шампанское, маринованные грибочки в фарфоровой плошке, икра в хрустальной вазе, сливочное масло, не порционное, а целым, янтарным, слезящимся куском, хлеб на резном деревянном блюде – всё появилось на столе буквально через минуту, будто обслуживала их не единственная официантка в маленьком придорожном кафе, а целый сонм халдеев во главе с мэтром где-нибудь в популярном столичном ресторане. Внешне неторопливо, но удивительно ловко расставив на столике водку, закуски и столовые приборы, Игона остановилась у небольшой стойки буфета, скорее декоративного, чем по-настоящему работающего, и несколько минут спокойно понаблюдала, как Антон и Ника, не откладывая удовольствие в долгий ящик, размазывают по кусочкам свежего хлеба тяжелое желтое масло, накрывают его слоем черной икры, причем именно зернистой, белужьей, цепляют на вилку скользкие, «сопливые» маслята, аппетитно выпивают разлитую по хрустальным лафитникам холодную водку и не менее аппетитно закусывают.

А едва только по паре рюмочек переместились из графинчика в утомленные поездкой и странным разговором с чудаковатой официанткой организмы, как по небольшому обеденному залу начал распространяться, разгоняя затхлость и тоскливость помещения, несильный, но удивительно стойкий и аппетитный запах поджаривающегося мяса.

Пока клиенты насыщались, Игона чуть сместилась и теперь стояла наготове возле дверей, ведущих в кухню, и мясо с отварной картошкой, посыпанной мелко порубленным укропом, подала мгновенно, можно сказать, едва только повар дал знать о готовности продукта, а скорее, едва только сидящие за столом «разогрели» аппетит.

Тут даже Ника недоумевающе подняла взгляд от тарелок, явно удивляясь такому невиданному ею до сих пор в провинции сервису. К мясу Игона поднесла еще пару соусников с каким-то далеко не фабричного изготовления майонезом и томатным соусом, горчичницу и хренницу. Пережевывая ароматное свежайшее – и где они его только взяли поздним вечером – мясо, политое чудесным на вкус майонезом, закидывая в рот рассыпчатую, духовитую картошку, Антон не мог отделаться от впечатления, что он находится в театре, и кормят его, несмотря на отличнейшее качество продуктов, бутафорией. Такого просто не могло быть в этом захудалом, на отшибе стоящем кафе, поздним дождливым вечером и исключительно для двух случайных посетителей.

Видимо, и Ника ощущала нечто похожее, потому что за все время позднего обеда она, на удивление, не сказала ни слова, лишь изредка бросая совсем уж подозрительные взгляды на обслуживающую их девушку. Кстати, кроме Игоны, никто другой в помещении кафе не появлялся, даже просто не мелькал в дверях кухни, в подсобках, не было слышно и человеческих голосов, только где-то далеко-далеко, на пределе слышимости, похоже, бубнил о чем-то радиоприемник.

Завершив плотный, сытный обед очередной, теперь уже заключительной порцией водки, Антон с удивлением обнаружил, что графинчик был рассчитан именно на шесть лафитничков, будто кто-то заранее знал, сколько выпьют нежданные гости, хотя этого не мог бы сказать ни сам романист, ни его спутница. А еще – как-то очень уж незаметно, будто по мановению волшебной палочки, а отнюдь не с помощью человеческих рук, исчезали со стола грязные тарелки, вилки, ножи… а следом за ними опустошенные или неиспользованные соусники, икорница и прочая посуда. К концу обеда на столе оставался лишь пустой графинчик из-под водки и массивная хрустальная пепельница, сделанная с таким изяществом, что самое место ей было не в провинциальном придорожном кафе, а в имперском музее декоративно-прикладных искусств.

– Желаете десерт? – спросила Игона, привычно уже, жизнерадостно улыбаясь, будто сама вместе с клиентами откушала и выпила от всей души.

– Карев, я сейчас лопну и безо всякого десерта, – остановила раскрывшего, было, рот Антона блондинка и следом намеренно обратилась к официантке: – Спасибо, милая, но мы, пожалуй, ограничим себя в обжорстве. Десертом нам послужит дорога до поселка…

– Знал бы заранее о таком местечке, непременно захватил бы с собой пару сигар или даже свою трубку с голландским табачком. После такого обеда непременно нужно курить сигары, даже тебе, Ника… – оценил качество блюд романист, посчитавший своим долгом, невзирая на всяческие странности, похвалить и местного повара, и официантку.

Вот только она комплимента, похоже, не поняла или не восприняла слова Антона, как комплимент. А может быть, сыграло свою роль то, что клиент не обращался непосредственно к Игоне, а говорил, как бы, в общем, для всех, в зал.

– Сигары – это хорошо, – мечтательно протянула Ника, но тут же словно оборвала себя: – Дорогой, расплатись, пожалуйста, а я подожду тебя в машине… Да, Игона, где тут у вас туалет?..

…рассчитавшись и неторопливо выходя на крыльцо, романист никак не ожидал увидеть блондинку уже сидящей в автомобиле, правда, несколько необычно: на переднем сиденье, боком, опираясь на открытую дверцу и поставив на землю свои изящные ножки, Ника нервно, глубоко затягиваясь, курила свою ароматную «дамскую» папироску.

– Как-то ты быстро «носик попудрила» и остальные свои дела закончила, – сострил Антон, обходя автомобиль и устраиваясь за рулем. – Садись нормально, сейчас ночлег поедем искать…

– Нормально сяду, – послушно согласилась блондинка, резким движением забрасывая ноги в салон и с силой захлопывая дверцу. – А вот ехать никуда не надо…

– Предлагаешь провести романтическую ночь в авто? – нарочито почесал в затылке Карев. – А что? очень неожиданно и стильно… правда, как-то по-подростковому, я бы предпочел узкую, скрипучую кровать, но под крышей, однако с тобой…

– Чтобы я не предлагала, а ночевать придется в машине… – кивнула в тон его словам девушка. – Я глянула через коммуникатор… здесь нет никаких жилых поселков… до самого Сумеречного города – пусто, почти триста верст во все стороны: хоть влево, хоть вправо…

– Может быть, там люди недавно… хотя, у тебя же разведданные, как из генштаба противника, можно не проверять, – высказал комплимент, скорее, инопланетной технике, чем блондинке, романист.

– Короче, на настоящий момент живых людей или крупных животных там, куда нас послали – нет, есть развалины, заброшенные шахты, какой-то старинный рудник, закрытый аж двести лет назад, но всё – пустое, – повторила Ника.

– А зачем же нас… – начал, было, Антон и тут же спохватился: – То есть нас, просто-напросто, послали?.. чтобы не мешали чему-то или кому-то? вряд ли мы стали бы возвращаться и требовать компенсации за бесцельно потраченное время, если бы отъехали отсюда в ночь на десяток-другой верст…

– И даже больше того скажу, – серьезно подтвердила Ника. – Вправо от ближайшего поворота и в самом деле идет дорога… такая, на которой мы застрянет и просидим в лужах до рассвета, а то и подольше…

– Вечно с тобой какие-то приключения, – вздохнув, проворчал романист. – Хотя, мне эта официантка как-то сразу не понравилась…

– …очень уж она правильно и точно говорит, – подхватила блондинка. – …и только тогда, когда обращаются прямо к ней… как-то не по-людски, ты не находишь?

– И все кафе… такого на наших дорогах не бывает, – покивал Антон. – И посуда, и сервис, а народу – никого…

– Больше тебе скажу, Карев, – перебила-добавила Ника. – Я вот заглянула в местный сортир… не морщись, литератор ты мой, так вот, это не сортир – это Версаль в мраморе, в блистающих бронзовых кранах и со свежими полотенцами…

– Может, и унитазы малахитовые стоят? – съязвил романист.

– Унитазы обыкновенные, хотя – чистейшие и новейшие, будто поставили их за полчаса до нашего приезда… ты же знаешь, что, когда надо, я не брезгливая… так вот, в сортире нет запаха. Вообще никакого!..

– Всё страньше и страньше, – процитировал Антон. – Официантка, говорящая только тогда, когда к ней обращаются, и посылающая нас куда подальше от этого места, изысканная сервировка и отличные блюда, как в лучших столичных заведениях, на совершенно пустынной трассе, теперь еще вот нефункционирующий до нашего появления сортир, и таинственное отсутствие людей, ну, кроме этой пресловутой официантки… кстати, хочешь – добью тебя последней деталью?

– Добивай, я сейчас ничему не удивлюсь, – милостиво разрешила Ника.

– За обед с меня взяли, похоже, по ценам двадцатилетней давности… считай – по себестоимости, а то и ниже… и какой же из всего этого следует вывод? – решил подвести итоги романист.

– Что я приношу удачу не только нолсам, – кивнула блондинка. – Ткнула «пальцем в небо» и – попала… А значит, ночь мы проведем в машине, а удобства, как ты и не мечтал, будут под кустиком… вот только отъехать чуток в сторонку надо бы, не гадить же прямо здесь, у крыльца…

29

…После отъезда генерала, подготовки документов промежуточной комиссии, согласования и подписания актов на закрытие темы, после составления и рассылки еще не одного десятка нужных и важных бумаг, будь они хоть исключительно в электронном виде, наступил «час тишины», как иронично звали присутствие на рабочих местах почти уволившихся сотрудников другие служащие «почтового ящика». Герд и Вадим в обязательном порядке приходили на работу, слонялись по коридорам, сидели в курилках, выслушивая институтские сплетни и свежие анекдоты, обедали в общей столовой, опять слонялись по коридорам в тоскливом, но совершенно законном безделье.

Про «зет-восемьсот одиннадцать», кажется, все окружающие её люди забыли, не приглашали в кабинеты на тесты, не гоняли в спортзале, не брали многочисленных анализов, прекратили сеансы гипнопедии, хорошо хоть не забывали кормить, но порции день ото дня становились все меньше и меньше, похоже, ей доставались остатки не потребленного другими подобными объектами спецпитания. Только Герд стал чаще бывать в каморке, где теперь почти безвылазно пребывала его Зина, он приносил книги, показывал на своем, личном планшете интересные фильмы и почему-то очень много – о других планетах, жизни в давно прошедшие века, чуть ли не при каменном веке. Он не пытался говорить с Зиной, понимая, что отвечать она сможет так, как была запрограммирована всем воспитанием в институте, но просто сидел рядом, иногда обнимая ее, поглаживая по плечам, целуя в затылок, в жесткие, соломенного цвета волосы, которые росли так медленно, что за четыре года едва-едва покрывали её не по-женски сильную шею, это тоже была часть эксперимента – наряду с ускорением общего созревания, замедление роста волосяного покрова на всех участках тела.

Однажды их застал в подсобке Вадим, привычно изнывающий от безделья, мотающийся по всем кабинетам и лабораториям исследовательского центра, куда он имел доступ, и отвлекающий от текущей работы сотрудников пустопорожней болтовней.

– Ну, что, не можешь никак решиться? – грубовато спросил он Герда, заметив, как при открывании двери тот отпрянул от «зет-восемьсот одиннадцать». – Ладно, давай я сам, что ли, её отведу…

И, не дожидаясь ответа, скомандовал, обращаясь к неподвижно сидящей женщине:

– Встань, следуй за мной!

– Нет, – крикнул, срывая голос Залов. – Не смей! Я… я это сделаю потом… сам…

– Эх, Герд-Герд, бедолага, – покачал головой Вадим. – Знаешь ведь, что перед смертью не надышишься, а все оттягиваешь и оттягиваешь, рубить надо сплеча, сразу. Бац – и нет твоей Зины…

– Какой Зины? – нарочито удивился Залов.

– Думаешь, никто здесь ничего не знает? – засмеялся Рост. – Мы не слепые, Герд, видим и слышим все. Просто молчим, если это не мешает работе, ну, и не тревожит особый отдел…

– Вот и молчи дальше, – сердито отозвался Залов. – Не твое дело, как я тут кого называю, а имена даже лабораторным мышам дают, чтобы ты знал.

– Мышам – да, отчего ж мышам не дать прозвище, – согласился Вадим. – Только это не мышь, и зовут её «зет-восемьсот одиннадцать» именно для того, чтобы не было никаких глупых соплей и прощаний перед утилизацией.

– Да пошел бы ты… – Герд выругался так, как никогда в жизни еще не ругался, тем более, в стенах института.

Ошарашенный Вадим промолчал, только недоуменно глянул на Зину, Герда и вышел из каморки, аккуратненько прикрыв за собой дверь.

– Ну, вот и все, Зина, – сказал обреченно Герд. – Теперь придется торопиться, Вадим, конечно, сразу же не побежит в особый отдел, он – свой парень, но и дожидаться у моря погоды не будет, наверное, чтобы не подставлять меня, придет сюда как-нибудь вечерком или поздно ночью. А ты не сможешь ему сопротивляться, он же работник лаборатории, еще не уволенный, ты обязана ему подчиняться… ладно, у меня все равно уже почти готово…

Он не уточнил, что готово, молча встал и ушел, и двое суток не появлялся ни в подсобке, ни вообще на работе, предупредив свое теперь уже формальное начальство, что занимается личными делами, связанными со сменой места службы. Какие это могут быть дела – никого не интересовало, теперь пользы исследовательскому центру Герд никакой не приносил, присутствие его было лишь данью традиции.

Он появился к вечеру третьего дня, сосредоточенный, сильно взволнованный и принес с собой объемистый сверток. Зина послушно встала при виде Герда с кушетки, склонила в знак приветствия голову, но он не обратил на это внимания, хотя всегда, сколько помнила «зет-восемьсот одиннадцать», здоровался в ответ и был вежлив и корректен.

– Вот, давай, переодевайся, не торопись, но и не задерживайся, – скомандовал Залов, нервно поглядев на свои старинные, раритетные, наручные часы, доставшиеся ему то ли от деда, то ли от прадеда.

Впрочем, предупреждал он Зину напрасно, скорее, от собственной нервозности, чем по необходимости, все приказы и распоряжения людей «зет-восемьсот одиннадцать» выполняла расторопно и даже охотно. И сейчас, быстро скинув привычно носимую днем серую хламиду, она облачилась в подобную же, но более насыщенного, сочного цвета совсем с другим обозначением и индексом над верхним левым кармашком.

Герд, казалось, не обратил внимания на обнаженность своей подопечной, да и на что ему было обращать внимание, если он за прошедшее время тысячи раз видел Зину не только без одежды, но в очень даже замысловатых позах в спортивном кабинете, на тренажерах, во время психологических тестов. Да и не в силах он был сейчас думать о чем-то ином, кроме…

– Надень, как перчатку, – протянул Зине теперь уже де-факто бывший научный сотрудник тонкий латекс.

Это и впрямь была перчатка, на одну правую руку, из тончайшего, незаметного на ладони материала, но с нанесенными на нее иными папиллярными узорами. За такую вещицу Герд выложил едва ли не все свои многолетние сбережения, ведь изготовление «чужой руки» грозило и исполнителю, и заказчику не просто длительным тюремным сроком, а гарантированной медленной смертью в ссылке на астероидных рудниках. Но Зина этого не знала, она вообще не догадывалась о черновой, нелегальной стороне жизни в Полярной Республике, таких знаний ей не положено было иметь.

– Идем вместе со мной, – распорядился Герд, когда женщина была готова. – По сторонам не смотри, если кто-то окликнет нас – не отзывайся, говорить буду только я. И, главное, никому не подчиняйся, кроме меня, считай, что происходит самый важный эксперимент в твоей жизни.

Он кое-как запихал в принесенный пакет старую одежду Зины, пробормотав: «Пойдет на замену, когда еще случай выпадет новой разжиться…», и повел женщину вон из исследовательского центра по длинным, пустынным коридорам, по странным переходам между этажами, обходя заранее известные места возможного скопления сотрудников, работающих во вторую смену.

Потом был стремительно падающий лифт, в котором Герд попросил спутницу приложить к пульту управления закамуфлированную правую руку, и выход в город через один из многочисленных боковых подъездов, где снова пришлось задействовать чужие отпечатки пальцев. На удачу беглецов никто из знакомых по дороге им не встретился, не перед кем было объясняться, куда это практически бывший работник «почтового ящика» повел использованный и подлежащий утилизации биоматериал на ночь глядя.

На улице, даже не дав Зине секунды, чтобы оглядеться, Герд буквально впихнул её в стоящую неподалеку от входа машину, сам бросился за руль и рванул с места так, будто за ним, в самом деле, гонится хваленая госбезопасность: страшилка и гроза всех сотрудников «почтовых ящиков» и других, более-менее закрытых учреждений, связанных с государственными тайнами. До этого момента знающая город лишь по фильмам и книгам, что приносил ей Залов, Зина старалась особо не крутить головой, жадно впитывая в себя пролетающие мимо яркие разноцветные огни реклам, разноцветный свет из окон высотных домов, разноцветные толпы горожан, одетых в очень строго однотонные одежды, подобные той, что принес с собой бывший научный сотрудник.

Автомобиль с беглецами мчался по улицам в общем потоке, ничем не выделяясь среди прочих, как, вообщем-то, и планировал Герд, но вот цель у едущих была слишком разная. Минут через сорок стремительного передвижения, Зина заметила, что поток машин сильно поредел, огни на улицах потускнели, а вскоре и улицы превратились в сплошной, высокий, бетонный забор с проводами сигнализации на гребне. Герд резко вывернул руль, и они оказались в темном, грязном закутке, среди каких-то развалин, пустых объемных коробок из быстроразлагающегося пластика, строительного мусора. «Выходи!» – скомандовал Залов, обегая машину и едва ли не силой вытаскивая Зину наружу, привыкшая к стерильной чистоте лабораторий, к ежедневному ультрафиолету и микроволнам обеззараживателя, женщина просто испугалась такого скопления грязи.

– Брось в машину перчатку, скорее! – нервно поторопил её Герд.

Следом за перчаткой в автомобиль полетел серенький брусочек. «Бежим!» – успел крикнуть Залов, но следом, в спины, полыхнуло так, что даже слегка опалило обоим волосы.

Они долго бродили среди странных, темных строений, без привычной Герду асфальтированной дороги под ногами, без обычных для Зины светлых просторных коридоров, пока, наконец-то, не добрались до ярко освещенной, застекленной прозрачным пластиком будки-проходной, в которой людей заменял роботизированный комплекс. Как оказалось, бывший научный сотрудник был готов и к этому, скормив в приемную щель у массивной двери-вертушки целую кипу заранее подготовленных бумаг.

Вертушка вывела беглецов в длинный, узкий и тесный коридор какого-то подсобного помещения, и лишь выйдя из него, Герд и Зина как-то сразу, вдруг, попали в пестроту и шум космопортовских залов…

– Стой здесь, никуда не уходи, – настойчиво попросил, меняя тон на более спокойный, Герд, хотя прекрасно понимал, что Зина и шагу не ступит без его разрешения.

Сам он исчез в толпе инопланетных гостей, отправившись решать связанные с их побегом неотложные дела, а ошеломленная происходящим, настороженная и изначально недоверчивая к посторонним женщина замерла возле псевдомраморной колонны, во все глаза разглядывая ушастых нолсов с хоботками носов, чешуйчатых, желтокожих шноссов с их характерной, змеящейся походкой, высоких, худых, мрачновато-высокомерных синекожих ворбланов с красными глазами сказочных вампиров. Были в толпе и многочисленные представители семейства гоминидов, одетые достаточно однообразно в комбинезоны звездачей, своего рода – легкие скафандры, самых разных, но обязательно сочных и радующих глаз расцветок.

Пока Зина с врожденной любознательностью разглядывала прилетевших и улетающих гостей планеты, вернулся Герд, довольный, счастливый и успокоившийся, ну, хотя бы частично и на время.

– Здесь нас никто не тронет, – пояснил он в ответ на незаданный вопрос Зины. – Межпланетная зона, никаких задержаний, арестов и прочих действий местных властей. И санкции за нарушение очень суровые, даже госбезопасность не пойдет на разрыв контактов с большинством инопланетников. Здесь мы подождем немного, скоро нас примут на борт, и мы улетим отсюда далеко-далеко, где нас никогда не будут искать, ты понимаешь?..

…окончательно успокоился и даже расслабился Герд только на корабле нолсов, коренастых, как сказочные гномы, веселых и беззаботных на отдыхе, но очень деловитых в работе. Когда Зина чуть ближе познакомилась с экипажем, то невольно задала вопрос, с какими же сокровищами расстался ее мужчина, если беглецов и нарушителей местной законности мини-слоники решились взять с собой, пренебрегая возможным преследованием и сейчас, и в будущем. Правда, в настоящее время настичь корабль, и попытаться вернуть беглецов было невозможно, то, что вырывалось из объятий притяжения планеты, физически было нельзя вернуть обратно без желания экипажа, а через пару деньков будет уже подпространственный «тоннель» и тогда – прощай, родина!

Может быть, от ощущения безопасности, может быть, от разрядки напряжения, пережитого во время бегства, а скорее всего, от того, что им досталась одна мизерная каютка-пенал на двоих с единственной же спартанской койкой, Герд не сдержался и под утро – корабельное утро, отсчитываемое по часам, а не вращению отсутствующей планеты – овладел Зиной, которая, впрочем, и не думала сопротивляться, восприняв новый виток их отношений с любопытством и интересом. Можно даже сказать, что плотская любовь, до сих пор известная женщине лишь теоретически, ей понравилась, и на вторую ночь она сама проявила инициативу, но тут уж Герд оказался не на высоте, почему-то посчитав происшедшее едва ли не презираемым инцестом. Если бы не краткий, всего-то недельный, срок пребывания на корабле нолсов, кто знает, чем закончилось для беглецов это невольное «свадебное» путешествие, может быть, полным разладом и непониманием интересов друг друга, может быть, напротив, полным слиянием душ и тел, но через неделю корабль нолсов вынырнул из «тоннеля» неподалеку от Сто восемнадцатой контрольной точки.

– Вот теперь поторопитесь, – скомандовал самый, пожалуй, высокий из гномов, занимающийся на корабле навигацией и почти равный ростом невысокой Зине. – Самое время вам выбрасываться, пока контакт со Станцией техобслуживания то и дело рвется из-за помех, если повезет, высадку не обнаружат…

– А если не повезет? – спросил Герд, торопливо собирая по каютке те мелочи, без которых не обходится ни один путешественник, и почему-то всегда в нужный момент оказывающиеся разбросанными, где попало.

– Не повезет – уже ваше дело, – пожал плечами нолс. – Бот к нам все равно вернется, а обустраивать вас на чужой планете мы не брались.

Что верно, то верно, в устном соглашении между беглецами и капитаном корабля было четко сказано: «…и высадит на планету без регистрации и прочих документальных формальностей».

Их втолкнули в тесное, больше всего напоминающее корабельную каютку, пространство посадочного бота, слегка протрубили хоботками на прощание и загерметизировали входной люк.

– Как мы теперь отсюда выйдем? – спросила немного испуганно Зина.

Впрочем, Герд тоже был «на нерве», старательно пытаясь выглядеть бодрячком, но весь бледный, будто покрытый мелом.

– Вот синяя кнопка, – пояснил он своей женщине то, что совсем недавно сам узнал от нолсов. – После посадки нажмем – и выйдем наружу, только сделать это надо будет побыстрее, бот самостоятельно герметизируется и улетает через минуту после касания поверхности, так отлажена у них автоматика.

– Мы успеем? – почему-то спросила Зина.

– Конечно, – стараясь вселить уверенность в нее и в себя, ответил Герд.

На спуске маленькую капсулу трясло, кидало из стороны в сторону, видимо, конструкторы бота меньше всего заботились о комфортабельности полета, всю душу вложив в защиту пассажиров от всяческих неожиданностей и неприятностей в любой, даже чужеродной атмосфере. Но бесконечный, казалось бы, полет от корабля нолсов до поверхности планеты окончился плавным, очень мягким приземлением, которого ни Герд, ни Зина фактически не почувствовали, отреагировав только на зеленую мигающую панельку над выходным люком бота.

– Кажется, всё, – неуверенно проговорил бывший научный сотрудник исследовательского медико-биологического центра, как-то медленно и задумчиво, будто изо всех сил оттягивая такой долгожданный момент, потянувшись пальцем к синей кнопке.

В открывшемся проеме зазеленело, внутрь ворвался звук шелестящих листьев, запах чужого воздуха и чуть подгоревшей в месте посадки земли. Герд все не решался и не решался сделать первый шаг, когда его опередила Зина, проворно, светлоголовой ящерицей, выбравшись через узкий лаз люка на поверхность чужой планеты.

– Милый, выходи, не то я останусь тут одна, – неожиданно позвала она, обернувшись к боту, и, кажется, сама испугалась собственной смелости – первой заговорить с человеком.

Но еще больше перепугался Герд – остаться в боте, вернуться на корабль нолсов, попасть на Сто восемнадцатую, быть зарегистрированным, открыть госбезопасности свое место пребывания и пустить насмарку все свои старания, а главное – остаться без Зины…

Он вылетел из посадочного модуля рыбкой, забыв, что встречает его не мягкий надувной, домашний матрас, а жесткая, подсушенная жарким солнцем поздней весны, наполненная корнями деревьев и травы, лесная, чужая земля. Больно ударившись, потеряв ориентировку от неожиданности, с чудовищно бьющимся от волнения и пережитого страха сердцем, Герд быстро поднялся на ноги, и в ту же секунду в грудь ему уткнулась Зина, бросившаяся навстречу, но не успевшая поймать, подстраховать, поддержать любимого. Они невольно обнялись и замерли, не видя и не слыша ничего вокруг…

А полный весенней, новой жизни лес шумел кронам свежей зелени, щебетал далекими голосами неизвестных птах, трещал валежником под лапами неведомых зверьков и, казалось, даже не обратил внимания на появление еще двоих странных обитателей в своей чащобе, вот только тихий, как вынутая из бутылки с вином пробка, звук взлетевшего обратно, на орбиту, бота насторожил лесных обитателей, да и то ненадолго.

Неизвестно, сколько так простояли в далеко не дружеских объятиях беглецы, но, наконец-то, Герд кашлянул смущенно, легонько отодвигая от себя Зину, и огляделся.

– Теперь это наш дом…