Текст книги "Последний Эйджевуд"

Автор книги: Юрий Смолич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

VIII
В ПОДПОЛЬЕ

Через полчаса после того, как Совет профсоюзов принял решение, в северной части города, на одной из самых грязных улиц, далекой от рабочих районов, собрался Центральный комитет компартии Америки.

До сих пор его заседания проходили в более удобных помещениях, в центральной части города или в рабочих кварталах. Однако события последних дней заставляли ЦК все глубже уходить в подполье и искать убежище, соответствующее всем правилам конспирации. Со дня объявления войны все полулегальные помещения партии разгромила полиция, а этим вечером, после выступления товарища Тиля на Совете индустриальных союзов с вотумом недоверия правительству, Центральный комитет ожидал начала массовых репрессий и потому окончательно превратился в нелегальную организацию.

Секретарь Центрального комитета, чернокожий Том, без ведома ЦК уже велел напечатать в количестве пяти миллионов экземпляров листовку, где извещал пролетариат Северной Америки и всех стран Нового Света, что с этого дня Компартия Америки окончательно перестала существовать в качестве американской политической партии и перешла в подполье до времени создания А.С.С.Р. Всем партийцам запрещалось выступать открыто от имени партии. Листовка заканчивалась призывом ко всем объединяться в рядах Компартии и под ее незримым руководством вести борьбу за свержение господствующего капиталистического строя.

«В наши дни, последние дни капиталистического мира, не должно быть беспартийных рабочих, – писал Том. – Кто не с нами, тот – против нас! Помните, товарищи, это наш последний бой!»

Несмотря на дальнее расстояние и поспешность созыва заседания, ни один из членов ЦК не опоздал ни на минуту. Не хватало одного только Тиля. Председательствующий, товарищ Уптон, предложил почтить вставанием память незабвенного борца – жертвы провокации проклятого желтого молоха.

– Рабочая Америка не оставит смерть Тиля без ответа. Буржуазия убила Тиля руками рабочих. Мы смоем кровь с наших рук, только свергнув капиталистическое правительство! Это будет лучшей местью за его смерть. Но, товарищи, когда в нашей стране настанет время красного террора, в гроссбухе нашей ЧК в статье невыплаченных долгов всегда будет стоять имя Тиля! – закончил свою короткую речь Уптон, и его черные мулатские глаза засветились страшным огнем.

Сим дернул Владимира за рукав и шепнул ему:

– Уверен, что главой американской ЧК будет не кто иной, как сам Уптон.

Собрание сразу перешло к деловой работе.

Чернокожий Том выступил первым.

– Прежде всего, – начал он, – позвольте мне, товарищи, поздравить вас с великим днем. Сегодня американский пролетариат во главе со своей Компартией наконец вступил в настоящую активную борьбу против капиталистического строя, следуя заветам нашего вождя товарища Ленина и опыту русской революции.

Несмотря на необходимость соблюдать конспирацию, товарищи не выдержали, и тридцать пять пар рабочих ладоней устроили овацию.

– Прошу внимания, – остановил всех Том. – Вы позволите, товарищи, отныне считать наш ЦК центральным боевым отрядом революции? А все наши местные комитеты – боевыми организациями? Постановление принято, – закончил он. – Завтра весь мир должен узнать о новой фазе нашей борьбы. Итак, от имени нашего ЦК я предлагаю объявить, что вся рабочая Америка переходит на осадное положение. Это положение укажет нашим местным комитетам формы и тактику борьбы.

Владимир, Сим и другие товарищи из СССР сидели, как на иголках. Перед их глазами всплывали картины из истории русской революции, картины борьбы их родителей и старших братьев. И хотя сами они не принимали участия в этой борьбе, им казалось, что слова Тома они уже слышали дома, на советской родине.

Том продолжал:

– Война объявлена. Наши профсюозные «вожди», позорные предатели и изменники, уже сказали свое слово, которым плотно затянули петлю на шее советских республик. Исходя из этого факта, мы должны использовать войну для нашей победы. Лучшим наставником для нас будет опыт русской революции. Мы знаем, что последняя ступень к социальной революции, последняя капля в переполненной до краев чаше противоречий капиталистического строя – это империалистическая война. Теперь наша задача – как можно скорее превратить империалистическую войну в классовую, то есть – гражданскую. А в гражданской войне, особенно в Америке, пролетариат непобедим. Надо только, чтобы все рабочие осознали потребность в гражданской войне, неизбежность ее для перехода к совершенным формам социалистического уклада. Поэтому наша первая практическая задача такова: мы должны сделать так, чтобы в Америке не было ни одного рабочего, который поддался бы лжи желтых профсоюзных «вождей». Мы должны открыть рабочим глаза. Весь пролетариат до последнего человека должен быть организован и принимать активное участие в борьбе. Желтые профсоюзы должны стать красными. Мы обопремся на них. Тогда победа коммунистической революции будет обеспечена. А Совет профсоюзов мы объявим врагом пролетариата. Красные профсоюзы выберут новый совет, пока же мы, ЦК Компартии, объявляем себя Красным Советом Профсоюзов – и будем управлять из подполья профсоюзной жизнью. Итак, агитация среди отсталых, инертных и спровоцированных рабочих элементов рабочих с целью выявления истинного лица профсоюзных прихвостней – наша ударная задача. Далее. Завтра же по всей Америке надо организовать подпольные ревкомы, которые будут руководить революционной борьбой и следить за единством нашей линии. Само собой понятно, что этими ревкомами станут местные комитеты партии, опирающиеся на профессионально-производственные советы. Я закончил, товарищи!

Слово было дано профессору Дюмбригу, бывшему социал-демократу.

Профессор волновался. Говоря дрожащим, поначалу нерешительным, а затем истерическим голосом, профессор Дюмбриг попытался выступить против Тома. Он предостерегал ЦК от неосторожности и горячности, ссылаясь на то, что широкие круги американских рабочих (пусть и в результате провокаций капиталистов, если так угодно товарищу Тому) не хотят войны как таковой – будь то война империалистическая или классовая. Рабочий класс стремится жить в покое. Партия должна еще раз попробовать добиться своего мирными средствами. Следует немедленно начать агиткампанию среди рабочих: все они должны потребовать от правительства прекращения войны с СССР.

Профессор говорил долго и путано, обращаясь к каждому из членов ЦК и будто ища у них поддержки, но всякий раз встречал холодное молчание или насмешливую улыбку. Наконец, усталый и разбитый, он сел на место.

Тогда, вне очереди, снова выступил Том.

– Вы не понимаете момента, дорогой профессор, – холодно сказал он. – Сегодня мы уже просили правительство не начинать войны, но наши же «представители» в Совете профсоюзов подали голос за войну, сами не понимая, что этим поставили на себе крест и подписались под вооруженным восстанием. Теперь вам понятна наша общественная ситуация?

Том помедлил и остро глянул профессору в глаза. Продолжая, он уже не отводил взгляда от испуганных глаз Дюмбрига, обращаясь только к нему.

– Пролетариат загнивает, гибнет в тине демократизма. Правительственные провокации заставляют его изменять самому себе. Болото провокации все глубже затягивает пролетариев, а парламентаристская болтовня разлагает и организованную часть пролетариата.

Том выделил голосом последнюю фразу, и бедный профессор покраснел под его взглядом. Том продолжал:

– Мы, кучка, организованная часть, не в силах извлечь всех поддавшихся на провокации рабочих из этого болота. Глаза им может открыть только мировая катастрофа. И эта катастрофа – империалистическая война. Она подвигнет разложившуюся часть пролетариата на открытое восстание. Мы берем на себя большую ответственность, как бы поддерживая войну. Мы сознательно идем на жертвы. Но, дорогой профессор, вы забыли, что пролетарии имеют право на жертвы… Поймите же свою ошибку… Ибо вы в корне ошибаетесь, как ошибаются и те товарищи, которые перед началом заседания обсуждали между собой тактику восстания.

Здесь Том обратился ко всем собравшимся:

– Я слышал, как некоторые предлагали агитировать за отказ от мобилизации. Это ошибка, товарищи. Мы обязаны мобилизоваться, и именно мы – прежде всего. Мобилизоваться для того, чтобы разложить войска. Все наши действия должны быть направлены на то, чтобы овладеть военными средствами. А это мы можем сделать, лишь будучи мобилизованы. Потому что мало заполучить оружие, надо овладеть и техникой: тогда мы сможем не только угрожать буржуазии оружием, но и полностью парализовать ее. Об этом мы должны будем подробно поговорить.

Том сел.

Слово взял старый инвалид-коммунар, шофер Рудольф.

Комитет с уважением слушал его. Дед Рудольф участвовал еще в русской революции и первым из американских товарищей активно, с оружием в руках защищал интересы рабочих. Возраст и раны, полученные в боях на территории России, мешали Рудольфу говорить, и речь его не была такой зажигательной и динамичной, как выступление Тома. Он долго, но без лишних слов – этому научила его русская революция – говорил о сложности обрисованных Томом задач. Он привел примеры из истории русской революции, рассказав, как тяжело было привлечь пролетариат к активному выступлению против существующего строя и как, наоборот, все рабочие в один день стали красными и взялись за оружие, стоило только авангарду начать вооруженное восстание.

Сравнивая российскую ситуацию с американской, Рудольф доказывал, что в Америке придется еще труднее: хотя американский пролетариат и крепче прежнего российского, специфические условия американской жизни разделили его на различные течения и политические группы.

– Мы должны помнить об этом, – заключил Рудольф, – приступая к выполнению задач, которые выдвинул товарищ Том. Но сейчас перед нами стоит еще один вопрос первостепенной важности. Война объявлена. Не далее, как через несколько дней, начнутся бои. Сразу разложить армию, побудить ее оставить фронт и повернуть оружие против командиров нам не удастся. Это требует некоторого времени. Революционизировать наши профсоюзы и начать гражданскую войну мы также сможем только через некоторое и, не исключено – достаточно долгое время. Однако наши капиталисты ждать не станут. Они все силы бросят на войну. Нам известно, что вооруженные силы уже готовы к бою. Советские страны не располагают достаточно совершенной военной техникой, чтобы бороться против оружия капиталистов. Империалистическая армия за неделю их раздавит и задушит ядовитыми газами. И если для подготовки нашей революции потребуется какое-то время, которое займет война, то эту революцию мы совершим лишь ценой гибели советских республик. Да, товарищи, – воскликнул Рудольф, и голос его задрожал на звонких нотах. – Я подчеркиваю: пока мы будем готовить революцию в Америке, капиталисты успеют уничтожить советские республики, и штаб мировой революции – СССР – перестанет существовать!..

Мертвая тишина была ответом на речь Рудольфа. Выскаказанная им мысль во всей жуткой ясности представилась каждому члену ЦК, и все безвольно повесили головы.

Том опомнился первым.

– Так что же делать? – воскликнул он. – Неужели отказаться от мобилизации и сегодня же выступить с оружием в руках, точнее говоря – с голыми руками? Ведь это с самого начала обрекает нашу революцию на гибель!

Поднялся шум. Председательствующий тщетно призывал к порядку тридцать пять обычно дисциплинированных членов ЦК. Тридцать пять единомышленников, каждый по-своему, толковали слова Рудольфа, – настолько слова эти были ужасны.

Владимир, Сим и другие товарищи из Украины понимали и разделяли мысль Рудольфа, пожалуй, глубже других: не приходилось сомневаться, что он был прав. И хотя в последние месяцы они сотни раз обсуждали невозможность воевать с капиталистами в таких условиях, когда технике врага можно было противопоставить только живую силу, они только сейчас до конца осознали всю слабость военной подготовки советских республик и очевидную неизбежность гибели красной крепости революции – СССР.

«Неужели это может произойти? Неужели чудовищная мысль Рудольфа соответствует истине? – и Владимир дословно вспомнил речь главного инженера СТО. Вспомнил и, замирая, вынужден был с ужасом признать: – Может статься, так и будет…»

Наконец Том сумел утихомирить товарищей. Коммунары сели на свои места, но еще долго не могли как следует успокоиться и нервно переговаривались.

Слово вновь взял старый Рудольф. На этот раз его речь была короче.

– Мы не в силах изменить ход исторических событий, – сурово резюмировал он. – Ускорить нашу революцию настолько, чтобы предотвратить войну, мы не в состоянии. Единственное, что мы можем и обязаны сейчас делать для спасения СССР, это – препятствовать империалистической армии разрушать и уничтожать советские республики.

Среди присутствующих раздался нервный смех.

– Вы несете вздор, Рудольф! Даже если мы немедленно организуем бунты в армии и станем при посредстве наших мобилизованных товарищей портить военное имущество, мы все равно не предотвратим несчастье! – выкрикивали самые экспансивные.

– И все же мы должны и можем предотвратить беду! – уже истерически закричал товарищ Рудольф.

Собрание притихло. Всех поразила решительность Рудольфа.

– У меня есть план, – договорил он. – Возможно, он покажется вам авантюрным. Но подумав, вы увидите, что план вполне реальный, хотя осуществить его будет трудно.

– Излагайте ваш план, – недоверчиво предложил Боб.

– Он очень простой. Советским республикам не страшна дегенеративная империалистическая армия, и к тому же за два-три месяца мы ее деморализуем. Советским республикам страшна военная техника, которой обладают наши капиталисты. Им страшна химия. Империалистическая ставка считает, что в химической войне советские республики будут парализованы за три недели. У советских бойцов нет даже нужного количества противогазов. Но даже если бы советские республики были обеспечены двойным количеством противогазов, это не уменьшило бы опасности. Мы знаем, какие газы за это время изобрели Америка и Европа – против них не могут устоять никакие противогазы. Поэтому единственное спасение в том, чтобы создать противоядие, то есть газ, который разлагал бы ядовитые газы и лишал их ядовитой силы.

– Но для этого необходимо знать формулы ядовитых газов! – раздались нервные возгласы.

– Да, надо знать, – спокойно согласился Рудольф. – И мы их не знаем. Как не знает их никто ни в Европе, ни в Америке, включая самых верных сторонников наших врагов. Буржуазия умеет скрывать свои тайны. Возможно, формулы знают только один-два человека во всем мире – изобретатели этих газов. Но, опять же, никому не известны имена изобретателей… Так вот, мы должны любой ценой выяснить, кто знает эти формулы, найти этих людей и заставить их выдать нам тайну.

Рудольфу едва дали закончить. Со всех сторон послышались саркастические замечания, ругань и насмешки. Но Рудольф спокойно пропустил мимо ушей «старого дурака», «сумасшедшего» и даже «провокатора». А когда волнение немного успокоилось, он произнес тихо, но так твердо, что все посерьезнели:

– Я сам возьмусь за это дело, если даже ЦК не примет мое предложение.

Неожиданно у Рудольфа нашлись союзники.

Владимир уже давно порывался что-то сказать. Теперь же, воспользовавшись внезапным молчанием, он взял слово.

– Я с вами, товарищ, – и он стиснул руку Рудольфа. – Я еще не знаю, как мы это осуществим и не вижу шансов на успех, но мы должны постараться! Может, это даже фантазия, – обратился он к слушателям, – но ситуация заставляет нас ничем не пренебрегать. У русских есть остроумная пословица: «Попытка не пытка». Допустим даже, что мы ничего не достигнем и наша попытка не увенчается успехом. Но мы рискуем, в конце концов, только своей жизнью. Бывают такие случаи, когда приходится полагаться не на схему, а на удачу, на «авось»!

Выслушав его, Том внес предложение: позволить Владимиру и Рудольфу работать по предложенному плану, предоставить им право самой широкой инициативы и в случае нужды помогать им всем, чем можно.

Сразу несколько товарищей вызвались участвовать. Но Рудольф отобрал для начала одного Боба, взяв с других обещание прийти на помощь по первому же зову и оговорив, что ЦК разрешит ему при необходимости использовать рядовых членов партии.

Троица не стала ждать конца заседания и, не мешкая, приступила к выполнению замысла товарища Рудольфа, в то время как другие товарищи остались обсуждать вопросы организации вооруженного восстания.

IX
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ

Прежде всего надо было в подробностях выслушать и обсудить план Рудольфа.

– Зайдем в кафе, – предложил Рудольф. – Во-первых, это удобнее с точки зрения конспирации, а во-вторых, немного подкрепимся: неизвестно, когда в следующий раз придется поесть.

Товарищи зашли в первый попавшийся бар. По дороге Рудольф купил вечерний выпуск правительственных «Известий».

Несмотря на поздний час, в баре было людно и шумно. В одном конце, на эстраде, под звуки разбитых клавикордов, тромбона, скрипки и барабана, обнаженная пара – мужчина и женщина – отплясывала модный и наипохабнейший чарльстон, обливаясь потом. Танцоры то и дело на миг останавливались – этого требовали «па» танца – и наспех растирали по лицу и голой груди капли грязного пота.

В другом конце бара шел митинг. На столе среди опрокинутых бутылок и стаканов стоял растрепанный человек в разорванной и засаленной рабочей одежде. Он бил себя кулаками в грудь, ерошил волосы и, очевидно, что-то говорил. Но оглушительные завывания квартета, возгласы танцоров и общий шум не позволяли разобрать ни слова. Время от времени оратор бросал в сторону эстрады яростные и угрожающие взгляды.

– О чем он говорит? – спросил Владимир у официанта.

Лицо официанта распылось в широкую улыбку:

– Сам черт не разберет, товарищ. Да и не услышит ничего. Одно ясно – он агитатор белых. Это стало понятно с первых же слов, когда он начал призывать к войне с большевиками. А танцоры и музыканты – красные. Чтобы отвлечь внимание публики и не дать ей слушать этого шута, они начали играть и танцевать. Агитатор раз десять начинал свою речь, – и артисты каждый раз его обрывали. Тогда он решил взять их измором, считая, что рано или поздно они выбьются из сил. И вот уже полчаса он пытается их перекричать, а они, не переставая, играют и танцуют… Только вот боюсь, товарищ, что артисты не выдержат. Видите, как они вспотели? А у бедной Эммы уже ноги трясутся – она сейчас упадет в обморок.

Рудольф невольно улыбнулся. Боб взорвался могучим хохотом, заглушая и оркестр, и оратора.

– Браво, наши! – заорал он танцорам, размахивая шляпой. – Валяй!

Но Владимира, непривычного к подобным сценам, этот случай глубоко тронул.

«Чем не пример достойной революционной борьбы? – подумал он. – Немощные музыканты и люмпены-артисты, неспособные к активной борьбе, помогают своим товарищам, чем могут – малым, мелочью. И эта мелочь – большой вклад».

Бедная Эмма завершила танец; она сделала последнее па, бессильно согнулась, попыталась выпрямиться, но рухнула без сознания. Партнер даже не взглянул на нее и продолжал танцевать. Владимир бросился к Эмме, чтобы помочь ей, но Рудольф остановил его:

– Оставьте, товарищ, у нас есть более важные и срочные дела. Наши о ней позаботятся.

Товарищи пересели за столик подальше от оратора.

Рудольф велел подать ужин.

В это время оркестр взял аккорд, оборвал – и мелодия утихла. Громко лопнула струна на скрипке, замолчали клавикорды… Звучали только гулкие удары барабана, но вскоре и он замолк…

Агитатор победно оглядел зал и рассек внезапную тишину хотя и хриплым, но еще сильным голосом. Он призывал рабочих поддержать правительство и начатую им войну. Он опровергал обвинения в измене и продажности, брошенные Совету профсоюзов. Наконец он перешел к буржуазии, обругал ее, но констатировал, что при всем том, в тяжелый для всего народа момент войны, пролетариат должен выступить вместе с буржуазией против общего врага, посягающего на его благосостояние.

Слова агитатора утонули в презрительных выкриках. Аудитория заволновалась.

– Это ложь! Такое слышали еще наши родители от лакеев Второго Интернационала во время последней мировой войны. Но российский пролетариат не стал слушать этих лжецов, и теперь у него пролетарская власть! – неслось со всех сторон.

– Прихвостень! Наемник! Провокатор! Бей его!

Слушатели, опрокидывая стулья и столики, надвинулись на оратора. Но несколько господ, которые сидели в стороне и, казалось, не участвовали в митинге, вдруг бросились его защищать.

– Это переодетые полицейские, – пояснил Боб Владимиру. – Они охраняют агитаторов. Смотрите, они не стесняются употреблять атрибуты своей власти! – рассмеялся он, указывая на добровольных защитников. Те вытащили из-под пиджаков резиновые полицейские дубинки и лупили ими по головам и спинам возмущенных слушателей.

С помощью дубинок и еще нескольких полицейских в форме «прения по докладу были закрыты», как выразился Боб.

Товарищи могли теперь обсудить свои дела.

– Мой план или, лучше сказать, первая часть моего плана, которую мы сейчас рассмотрим – очень проста, – начал Рудольф. – И вот этот сегодняшний вечерний выпуск правительственных «Известий» окажется для нас очень полезным. Я уже успел просмотреть газету и нашел то, что мне было нужно.

Товарищи теснее придвинулись к нему. Рудольф оглядел зал и сменил тон:

– Здесь, очевидно, полно шпиков. Мы попали, должно быть, в пивную, где собирается местный актив. Но уходить сейчас нельзя. Я закажу побольше выпивки, и вы, Боб, как самый крепкий из нас, будете пить, а мы понемногу вам поможем. Кроме того, надо строить из себя пьяненьких и, соответственно, притворяться, что мы ведем веселый разговор. Улыбайтесь же… Вон там одна рожа слишком внимательно к нам присматривается и что-то говорит другой, показывая на нас глазами.

Товарищи учли это и стали бурно размахивать руками, пить пиво, напевать песенки, весело улыбаться и гримасничать, так что по их виду никак нельзя было догадаться о содержании беседы.

Первая часть плана Рудольфа действительно была очень проста. Нужно было выяснить, кто знает формулы газов. А выяснить это, по мнению Рудольфа, можно было следующим образом:

– Все граждане Штатов, если не весь мир, знают, что существует Совет военной химии. Имена его членов не известны никому. Буржуазия понимает, что имя хоть одного члена Совета позволило бы узнать и формулы, и бдительно охраняет свои интересы, прибегая к строжайшей конспирации. Где заседает Совет – тоже неизвестно. Да это и не так важно. Заседания, конечно, проводятся в секрете и тщательно охраняются, так что пробраться туда все равно невозможно. Но членов совета нужно как-то вызывать на заседания. Вызывают же их обычно через правительственные «Известия», приводя в оповещении только время заседания и не указывая ни места, ни имен членов. В вечернем выпуске – вот он – говорится, что внеочередное заседание должно состояться как раз сегодня в полночь.

Рудольф взглянул на часы:

– Сейчас ровно десять. Значит, в нашем распоряжении еще два часа.

– Но как узнать, где они заседают? И вообще, я ничего не понимаю, – нетерпеливо заговорил Боб. – Мне кажется, того, что мы знаем, слишком мало… Пожалуй, товарищи были правы, обвиняя вас в беспочвенных фантазиях.

Рудольф спокойно остановил его:

– Узнать, где проходит заседание и пробраться на него мы никак не можем. Но пока что нам это и не нужно. Нам лишь необходимо выяснить имя хотя бы одного из членов Совета или раздобыть какие-то сведения об этом Совете.

– Ну?

Боб начинал сердиться.

– Так вот, мы этим и займемся.

И Рудольф коротко поделился с товарищами своими мыслями. Они были настолько же смелыми, насколько фантастическими. Боб сейчас же выразил свои сомнения и добавил, что, по его мнению, все это – пустая выдумка, авантюра и трата дорогого времени. Лучше вернуться на заседание ЦК, чтобы принять участие в обсуждении плана вооруженного восстания.

Рудольф пожал плечами:

– Это ваше дело, товарищ. Вы можете поступать, как пожелаете. Мы справимся и вдвоем. А если и товарищ Владимир не верит в успех, я попробую сам.

Боб смутился.

– Я, собственно, ничего… – покраснел он. – И раз уж я взялся за дело, то доведу его до конца… Мне только не верится, что в Совете химии сидят дураки, которые не отключат телефон на время заседания.

Но Рудольфа было трудно переубедить, и он непоколебимо стоял на своем.

– Я и не надеюсь на их глупость. Более того – я уверен, что телефон обязательно отключат. Однако у нас есть крошечный шансик: им может прежде кто-то позвонить, и они ответят либо сами кому-то позвонят. Возможно, в это время нам удастся хоть что-нибудь подслушать. Не забывайте, с нами Владимир – а он радиослухач и стенографист.

– Эх! – воскликнул Боб, громыхнув по столу кулаком. – Я молчу. Пусть это даже фантазия, но вы, Рудольф, человек смелый и жесткий, – такие и делают революции. И я с вами. Как вы недавно сказали? – обратился он к Владимиру. – «Попытка не пытка»? Ну, выпьем на счастье!..

Это «на счастье» он выкрикнул так громко, что все посетители повернули головы. Два официанта бросились к столику и остановились с немым вопросом.

– Вот деньги, – Боб сунул им засаленный доллар и, заметив на себе взгляды нескольких шпиков, зацепился ногой за стул и с проклятием грохнулся на пол, изображая пьяного.

Бар взорвался хохотом. По губам шпиков тоже пробежала легкая улыбка. Но Бобу этого было мало. С помощью товарищей он с трудом поднялся на ноги, во весь голос затянул патриотическую песню и по-военному замаршировал к выходу, увлекая за собой спутников.

Шпики успокоенно отвернулись.

– Ну, удачи нам! – сказал Рудольф, когда они зашли за угол. – Револьверы при вас?

– Здесь, – одновременно ответили Владимир и Боб.

– Без двадцати минут двенадцать. Пойдем.

Товарищи вскочили в первое попавшееся такси.

– На Центральную телефонную станцию, – приказал Рудольф шоферу.