Текст книги "Последний Эйджевуд"

Автор книги: Юрий Смолич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

При упоминании о несчастном Тиле толпа загудела:

– Это ты убил его, злодей!

Джойс, перекрикивая эти возгласы, продолжал дрожащим голосом:

– Не я его убил. Случилось ужасное недоразумение. Тиль попросил мою машину. Ему надо было ехать в Вашингтон, а у него в машине закончился бензин. Будь он жив, он подтвердил бы мои слова. Клянусь его памятью! О, я безжалостно за него отомщу!.. Мы вдвоем голосовали против. Остальные были – за. Когда все кончилось, толпа начала обвинять меня. Объяснить толпе ее ошибку никто не мог. Другим делегатам Совета было выгодно сложившееся мнение, будто такой авторитетный руководитель рабочего движения, как я, был заодно с ними.

– Почему ты сам не опроверг клевету? – насмешливо спросил Сим.

Глаза Джойса загорелись.

– Вот в том-то и дело! – воскликнул он. – Я сразу понял, что мне нет смысла опровергать эту клевету. Наоборот, в интересах нашего дела мне выгодно было очернить себя в глазах рабочего класса и таким образом войти в полное доверие к буржуазии. Это дало мне возможность узнавать обо всех действиях врагов, сообщать о них в ЦК и на каждом шагу им препятствовать. Правда, на некоторое время я утратил доверие рабочих, но находиться в стане врагов во время борьбы – было важнее. К тому же, своим поступком я провоцировал и настраивал против Совета ту несознательную и поддавшуюся на пацифистскую агитацию часть пролетариата, что еще верила ему. И вы, товарищи, сами знаете, что желтые рабочие отвернулись от своих вождей и перешли на нашу сторону только потому, что Совет обнаружил свое истинное лицо. Это я своими действиями способствовал разоблачению Совета! Что касается голосования, то, даже если бы я голосовал за, никакого преступления здесь не было бы, так как наши противники были в большинстве. Война, однако, должна была разразиться. Она нужна, как последняя капля в чаше противоречий империалистического мира, как переходный этап на пути к мировой революции.

Джойс замолчал. Люди были ошеломлены. Никто не знал, верить или не верить словам Джойса.

– Он лжет! – настаивал Сим. – А его разговоры с Юбераллесом? Неужели он отрицает их?

Джойс повернулся к Симу. В его глазах под сгустками крови блеснули веселые огоньки.

– Товарищ Сим! – вскричал он. – А вы сами разве не были секретарем Юбераллеса? И в разговорах с ним вы что-то не проявляли себя коммунистом. Мне приходилось врать так же, как и вам.

Но это замечание Джойса не убедило Сима и других рабочих. Молодой рабочий с горящими глазами подскочил к Джойсу и замахнулся кулаком:

– Все ложь, собака! Почему же, если ты наш, ты срывал нашу работу? Почему неделю назад ты с этой трибуны убеждал нас не восставать и сорвал нашу забастовку? Что ты ответишь на это, гнусный провокатор?

Джойс невольно попятился назад и побледнел. Вопрос рабочего повторили тысячи голосов. Факт умышленного срыва забастовки был слишком очевиден.

– Отвечай! – ревела толпа. – Неужели и сейчас ты будешь изворачиваться и отрицать свою позорную роль?

– Да, буду! – резко ответил Джойс. – Тысячу раз буду! И здесь повстанком поддержит меня. Вы хотите знать, почему я сорвал ваш мятеж? Это же ясно каждому сознательному человеку. Мы сможем победить буржуазию, только если выступим организовано и единогласно. Локальные мятежи лишь ослабляют нас. Когда в Эйджевуде начался первый бунт, всеобщее восстание еще не было подготовлено. Буржуазия раздавила бы вас, на ваше место поставила бы других, – и мы проиграли бы все дело. Это раз. А во-вторых, Эйджевуд не может восстать раньше противогазового завода. Даже если бы вам удалось захватить газы, вы все равно не сумели бы воспользоваться ими в борьбе с буржуазией. Противогазовый остался бы в ее руках, и она обеспечила бы себя противогазами. Сначала следует захватить противогазы и парализовать буржуазию, лишив ее возможности обороняться.

Джойс продолжал. Но слов его уже не было слышно. Весь зал заревел и загудел. Возгласы протеста и возмущенные крики смешивались с голосами рабочих, высказывавших доверие Джойсу. Единый митинг сразу разбился на несколько. В каждом углу выступали ораторы. Все горячо спорили о сказанном Джойсом. Споры грозили перерасти в драку. Повстанком тщетно пытался установить порядок. Страсти накалились. Комфракция собралась вокруг трибуны: коммунары начинали верить Джойсу. У радиоприемника возились несколько человек, разыскивая по всему НьюЙорку чернокожего Тома. Он один мог потвердить слова Джойса, – остальные члены Политбюро давно разъехались по всей Америке. Самые экспансивные окружили Джойса и забрасывали его сотнями вопросов. Наконец Джойсу удалось перекричать всех.

– Не забывайте, – закричал он, – в четверть восьмого мы должны выступить!

И он коротко изложил общий план восстания:

– В четверть восьмого противогазовый уже будет в руках рабочих. Пользуясь своим авторитетом, я убедил администрацию противогазового вызвать войска именно на четверть восьмого. Однако подойти к заводу они не смогут. К этому моменту механизм подрыва мин, заложенных вокруг завода, будет уже в наших руках. Все белое войско взлетит на воздух.

– Ура! – закричали в передних рядах.

– Сейчас же связаться с противогазовым!

– Но почему ты сразу не открыл нам глаза? – наседали на Джойса. – Почему не известил нас о своей роли? Почему, ликвидируя тот бунт, не объяснил нам истинные причины?

Джойс был снова вынужден взять слово.

– Я не мог этого сделать, – пояснил он. – Я не мог вам открыться. Среди вас много шпиков. К тому же, вас самих спровоцировала на этот мятеж буржуазия, чтобы подорвать наши силы. Вашими устами говорила провокация. Вашими ушами слушала провокация. Открыться вам значило бы открыться провокации и нашим врагам. А это сорвало бы наши планы. Конкретно: я не смог бы ликвидировать первый мятеж, который определенно обрекал на гибель все дело революции.

– Ура Джойсу!

– Да здравствует Джойс! – прозвучал единодушный и могучий хор голосов.

– Хвала непобедимому Джойсу!

Разгоряченные эйджевудцы рвались на дело, подъем достиг высшей точки.

– К минам! – кричали некоторые. – К минам! Взорвать Эйджевуд на воздух! Парализовать фашизм!

Толпа ринулась к верхней лестнице, ведущей к минным механизмам. Но Джойс остановил их:

– Стойте, товарищи! Взрывать Эйджевуд не надо. Империалистическая армия уже начала химическую войну. Рабочих СССР уже душат газами.

Дикий рев негодования был ответом на эти слова. Джойс продолжал:

– Не взрывать Эйджевуд мы должны, а захватить его в наши руки и повернуть против буржуазии…

В эту минуту стены Эйджевуда закачались. Железные изоляторы загудели. Потолок и пол ходили ходуном. Град земли и бетонных обломков обрушился на головы перепуганных рабочих. Не в силах устоять на ногах на дрожащем, как кисель, полу, люди падали друг на друга с криками удивления, боли и ужаса… Не успели затихнуть отголоски этого грома, как неописуемый грохот нового взрыва сотряс спрятанный под землей Эйджевуд.

– Что это? Нас взорвали! – раздались испуганные возгласы.

Но Джойс уже звонко кричал в рупор:

– Спокойствие, товарищи! Победа! Это противогазовый взорвал близлежащие мины! А это значит…

Джойс не договорил. Его перебил голос из громкоговорителя. Повстанком противогазового слал привет всему Красному Миру и сообщал, что завод захвачен рабочими. Минные поля вокруг завода взорваны вместе с наступавшими

войсками. Стотысячная армия белых взлетела на воздух.

– По местам! – крикнул председатель эйджевудского повстанкома. – К минам!

Рабочие толпой двинулись к выходам. Сим вел группу, которая должна была пройти по потайному ходу.

На мгновение все остановились и подняли головы вверх.

У двери минного отделения высилась огромная фигура чернокожего Тома.

– Противогазовый наш! – крикнул он.

– Даешь Эйджевуд! – добавил он почему-то по-русски.

XXVI
ГОРЕ ИЛИ РАДОСТЬ

Выстрелы, прогремевшие в мертвой тишине, отозвались в заживо похороненных в подвале последним проблеском сознания. Они зашевелились и застонали.

Взгляд Гайи, до боли напрягшись, пронизывал тьму, но нервы оставались отмершими, безразличными, пока она следила глазами за военным. Шатаясь и цепляясь за воздух распростертыми руками, он, как лунатик, неуверенно шел к двери. Вот он потрогал косяк, нащупал скобу, звякнул запором…

Инстинкт самосохранения вытеснил из сознания предсмертное равнодушие. Медленно, гораздо медленнее, чем следовало бы, в мозг Гайи вползало чувство ужаса:

«Он открывает дверь, он впустит газ».

Желание жить, бессмысленное в эту минуту, но непреодолимое желание продлить хотя бы последнее, мучительное мгновение жизни вернуло Гайе силы. Она вскочила на ноги и неистово закричала:

– Не открывайте! – и снова изнеможении упала.

Но было уже поздно…

Собрав последние силы, военный рванул дверь – и она вдруг распахнулась во всю ширину. В подвал ветром хлынул поток воздуха извне и зашевелил кружево паутины в углах.

Военный, в первый миг обессиленно упавший на пороге, поднялся на ноги и скрылся за дверью…

Порыв ветра защекотал завитки волос на висках Гайя. Она подняла голову и невольно потянулась к широкому дверному проему. Измученная грудь поднималась и опускалась, легкие жадно, с болью пили яд.

С первым же мучительным вдохом Гайя почувствовала, как кровь побежала по ее жилам и быстро-быстро забился пульс. Она вдохнула еще. Легкие свободно наполнились воздухом. Боли не было.

Гайя встала, пошатываясь. Ощущения возвращались к ней.

Зашевелились и другие. Покрытыми пеной, окровавленными губами они хватали пьянящий воздух и удивленно приходили в себя…

В этот момент со двора послышались возгласы военного. Он вбежал… встал в дверях, запыхавшийся, но радостный и сильный.

– Воздух чист! Газов нет! – не прокричал, а пропел он.

Погреб ответил недоверчивыми стонами и нервными рыданиями…

Безумная радость охватила Гаю. Она сразу поверила. Потому что жаждала поверить. Ей не хотелось размышлять над тем, куда подевались газы, не ошибся ли товарищ. Когда она поднималась по лестнице, ненасытно дыша, в сознании вдруг промелькнуло сомнение: уж не вдыхала ли она вместе с этим целительным воздухом капельки яда? Но она сейчас же успокоила себя: лучше дышать даже ядом, чем умирать от удушья…

Пустые улицы ужаснули Гайю. Из конца в конец не видно было ни одного живого существа. Здания смотрели темными глазами – окнами опустевших жилищ…

Опираясь на руку военного и одновременно поддерживая совсем ослабевшего Владарада, Гайя не шла, а летела к зданию ЦК. Только там она могла почувствовать себя в безопасности.

Внезапно пробудившаяся память вернула ей забытую было, ужасную весть – Владимир погиб…

Земля ушла из-под ног. В глазах потемнело. Теряя сознание, она оперлась о стену…

Это известие вместе с шифрованной радиограммой сообщил ей Ким, когда она задыхалась без воздуха в подвале. Но ее атрофированное сознание не в состоянии было понять, почувствовать. Лишь теперь сердце Гайи сжалось от горя и отчаяния.

«Мой Влад умер! Моего Влада нет!» – стучало в груди, колотилось в мозг. Рыдания перехватывали горло…

Но Гайя пересилила себя. Она крепче оперлась на руку товарища и двинулась дальше. Лицо ее окаменело, и глаза сразу глубоко запали…

Тишину вдруг нарушили какие-то странные звуки. Не то работала где-то молотилка, не то гудел большой шмель. Товарищи удивленно переглянулись.

– Аэроплан, – догадался Владарад, и сердца товарищей заледенели: неужели опять газы?

Рокот нарастал и приближался.

Вместе с ним крепчал утихший было ветер. В воздухе чувствовалась сырость…

– О, благодатный ветер! – радостно воскликнул военный. – Он развеет газы и не даст им осесть на землю. Нам не страшен этот самолет!..

Рокот звучал все громче. Где-то рядом бешено работал мотор, и не один, а много – бесконечно много. Словно тысячи аэропланов воздушного флота одновременно садились поблизости на землю. Ветер все крепчал.

Товарищи удивленно остановились. Но сейчас же вынуждены были уцепиться за ограду, чтобы не упасть. Ветер налетел на них безумным ураганом. Над землей забушевала буря. Она отрывала тела товарищей от ограды, швыряла их, заставляла снова хвататься за ограды, деревья, коряги и вновь несла дальше… Облака песка, листьев и камней взвивались в воздух и засыпали товарищей, слепя глаза и раздирая кожу… Их охватил ужас…

– Смерч! Самум! – догадался кто-то из них, теряя сознание от боли и ужаса.

Вихрь не утихал. Бешеный рокот нарастал. Слух отказывался воспринимать безумные звуки…

Буря развернулась в полную силу.

И тогда запорошенные пылью глаза полуживых товарищей увидели чудо…

Мимо проползло какое-то огромное чудовище. Оно чем-то стучало, звенело, наполняя воздух лязгом железа. Скрипели гигантские колеса, круша твердую мостовую. Сзади что-то дико тарахтело. А спереди и сверху словно возвышалась огромная ветряная мельница, размахивая в воздухе длинными крыльями…

Хлынул проливной дождь. Но странный дождь – он не падал с неба, а вихрем бил из удивительного водоворота. Давление струй было так велико, что сплошная стена дождя валила с ног, прижимала к земле и не давала дышать. Даже деревья согнулись, словно с жадностью лакая воду.

Ошеломленные, полумертвые товарищи на некоторое время утратили способность мыслить и чувствовать. Вода, вихрь, грохот – все смешалось в едином ощущении боли и ужаса. Еще мгновение – и жизнь покинула бы израненные, изувеченные тела…

Но стальное чудовище передвигалось со скоростью железнодорожного состава. Мгновение спустя оно исчезло за углом, оставив товарищей барахтаться в песке и воде.

Гайя первой пришла в себя и помогла встать другим. Они с недоумением смотрели вслед странному видению, пытаясь понять, что за чудище им встретилось.

Вихрь утих. Прозрачный ясный день вновь вступил в свои права. Только издалека еще доносились с разных сторон отголоски железного лязга и грохота – там еще буйствовал ветер и завывала буря. Но вскоре и они затихли.

Военный вдруг захохотал.

– Ну и дураки же мы!

Вода, вихрь, грохот – все смешалось в едином ощущении боли и ужаса.

Это газоглушители и нейтрализаторы ядовитых газов – оружие наших отрядов активной обороны ОСО-Авиахима. Они ездят по улицам города, рассеивают в воздухе остатки ядовитого газа и нейтрализуют водой и известью ядовитые вещества, осевшие на землю.

Товарищи смущенно переглянулись. Они совсем забыли об этом изобретении, о котором столько говорилось перед войной…

Первый прилив вернувшихся сил они неэкономно истратили на взрыв радостного, растроганного хохота.

Но вот новый звук привлек их внимание. Теперь уже было очевидно – гудели пропеллеры аэропланов. Они подняли глаза вверх и увидели неисчислимые стаи самолетов. Самолеты летели совсем низко над землей, и в них нетрудно было узнать советские истребители. Выстроившись боевыми треугольниками, они летели на запад – видимо, преследуя аэроврага.

– Наши эскадрильи! Наши эскадрильи! Какая сила! – как зачарованная, захлебывалась от восторга Гайя. – Они летят за врагом, они догонят его!

– Эскадрилья «Разрыв»! – добавил военный. – Я узнаю отдельные аэропланы.

Он даже начал перечислять их названия, но воздушный флот ушел высоко вверх, и разглядеть можно было лишь пунктир боевых треугольников.

В это время воздух снова дрогнул от пронзительного воя сирен.

– Й-у-и-у! Й-у-и-у!

Однако сейчас это были уже не прежние, тревожные, пугающие, раздражающие звуки. Они не рвали на куски, не терзали сознание: голоса сирен звучали ниже, спокойнее и мягче. Они призвали к спокойствию и порядку. Это дозорные сообщали об окончании воздушной атаки и нейтрализации яда. Теперь все были в безопасности.

Улицы начали оживать. Гражданские еще не решались выбраться из своих подвалов и снять противогазы, но военные отряды уже начали действовать. Сновали авто, тяжело погромыхивали большие военные автобусы, грузовики и броневики.

Товарищи с легким сердцем направились в ЦК.

ЦК уже жил полной жизнью.

В здании суетились бодрые коммунары. А перед ним собралась толпа. Утомленные и нервные бойцы, вздыхая с облегчением вздыхая, снимали противогазовые маски. Звучали речи – радостные и полные уверенности в будущем:

– Первая газовая атака с легкостью отражена!..

Добравшись наконец до ЦК, Гайя почувствовала себя совсем обессиленной. Ее нервы, так долго натянутые до предела, не выдержали. Искусственное воодушевление снова сменилось горем и отчаянием. Она еле дошла до первой попавшейся комнаты и бессильно опустилась в кресло. В сознании билась одна-единственная мысль:

«Владимир умер…»

Комната, куда она зашла, оказалась радиотелеграфной. На десятках небольших столиков, выстроившихся вдоль стен, стояли блестящие телеграфные аппараты.

Гайя оперлась о край ближайшего столика и упала головой на холодную доску… Слез не было. Была какая-то пустота… Устремив невидящий взгляд в пространство, не думая и не чувствуя, Гайя просидела так некоторое время, не замечая, что ее рука автоматически нажимает на клавишу, то включая, то выключая аппарат. Во все концы света летели бессмысленные радиотелеграфные волны. Не заметила Гайя и того, что ее рука начала бессознательно отбивать буквы. Буквы складывались в слова. Слова в предложения… и сам собой звучал зов, полный печали и любви…

– Влад, где ты? Влад, где ты? – спрашивала она безграничное пространство…

Печальный зов несся по свету: его принимали тысячи телеграфных станций. И тысячи удивленных телеграфистов с недоумением вслушивались в него, пытаясь разгадать его смысл…

Вдруг Гайя остановилась и испуганно отдернула руку от клавиши. Глаза ее бессмысленно уставились на аппарат.

Приемная клавиша внезапно щелкнула…

На зов Гайи пришел ответ…

Только сейчас она осознала, к кому был обращен ее вызов… Дрожащими руками включила приемник и надела радионаушники…

Прошло мгновение… Снова ответ… Ноги Гайи ослабели и подогнулись. В голове все закружилось…

Из далекого, безграничного пространства донесся ответ:

– Здравствуй, Гайя…

У Гайи лишь на миг потемнело в глазах. Затем она уселась поудобнее и стала бодро принимать радиосводку, внимательно записывая формулы.

XXVII
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Известия о событиях в Америке – восстании рабочих, падении военных заводов и начале гражданской войны – за несколько минут облетели весь мир. Их рассылали во все стороны нью-йоркские радиостанции, охранявшиеся красной гвардией.

Мир затаил дыхание…

Летчики интервентов, отправившиеся в первую атаку на СССР, приняли эти радиограммы, находясь высоко в воздухе над советской территорией.

Испуганными рядами их аэропланы полетели назад и забились, заметались в воздухе, как подстреленные птицы. Они не могли вернуться домой, где царил красный террор, не могли сесть и в советских республиках. Десятки тысяч их слетались в Польшу, спеша укрыться.

Стратеги интервентов превратили Польшу и Галицию в военные базы. Здесь собрались все военные силы. Многомиллионные войска заняли дома местных жителей. В сараях и подвалах громоздились горы провианта и военного снаряжения. Все площади, пустыри, стадионы и даже рынки были превращены в аэродромы. Над городами днем и ночью реяли аэропланы. По шоссе и дорогам тянулись длинные вереницы обозов и толпы солдат. Войска, как саранча, обсели чужую землю. Они уничтожали на своем пути все, съедали все продукты и запасы жителей. Мирное население медленно умирало от голода…

Далекие галицкие села горели: там забрали все, и «наглые» крестьяне, умирая голодной смертью, осмелились протестовать. С рабочим классом в городах и вовсе не церемонились: недовольных просто вешали.

Страна пустела…

На испепеленных руинах оставались лишь немощные старики и дети. Зато в лесах и перелесках множились отряды повстанцев.

Фронтовое командование слало в штаб радиограмму за радиограммой:

– Повстанцы выводят из строя транспорт, разрушают войсковые коммуникации, жгут склады и вредят нам всеми возможными способами!.. Необходимо принять решительные меры!..

– Пустите на них газы, – приказал штаб.

– Это невозможно, – возмутилось польское панство. – Повстанцы прямо среди нас. Газы могут отравить и нас, и ваши собственные войска.

– Тогда выкурите их!

И их выкуривали, подпаливали, жгли, пока всю страну не обратили в пустыню. Но погорельцы снова восставали…

Некоторые самолеты, севшие в Польше после бегства из СССР, попали к повстанцам. У восставших появились аэропланы и газы. Они совершали дерзкие налеты и громили аэродромы. Когда советская конница перешла границу, повстанцы вместе с ней обрушились на войска интервентов…

Фронтовой штаб советских войск получил донесение: враг применил веселящий газ. Начштаба коротко спросил, есть ли поблизости река или пруд.

– Есть, – ответил адъютант.

– Прикажите коннице гнать всех отравленных в воду, – распорядился начштаба.

– Но… – начал адъютант.

Начштаба грозно посмотрел на него…

Через полчаса кавалерийский отряд в защитной резиновой одежде двинулся к линии фронта.

С болью и жалостью лупили казаки своих товарищей нагайками, гоня отравленных к реке. Те смеялись и, пританцовывая, бежали перед лошадьми…

Когда же тесный круг конницы припер их к крутому берегу и стал загонять в воду, к безумным начал понемногу возвращаться разум. Они сопротивлялись, пытались прорваться сквозь строй, падали под копыта и отбивались, не переставая заливаться веселым смехом….

Некоторые захлебнулись… Но большинство, нырнув в воду и сразу избавившись от смеха, возвращались на берег спасенными от смерти.

Внимание кавалеристов привлекли остатки разбитого аэроплана. К хвосту его был привязан длинный красный флаг. Из-под обломков извлекли двоих. Несчастные едва дышали. Одного удалось вернуть к жизни. Это был Владимир.

– Мне немедленно нужен радиоаппарат, – повторял он, теряя сознание.

Товарищ Ким снял противогаз, в котором проходил всю последнюю неделю, и взглянул на календарь. Дата была напечатана красным – первое мая.

– Значит, с праздничком, – улыбнулся Ким и взялся за радиосводки. Веселая, торжествующая улыбка до конца чтения не сходила с его лица.

– Гражданская война на мази! – потер руки он. – Значит, буржуазии амба!

Затем он перешел к деловым бумагам. Первым лежал на подпись первомайский приказ Коминтерна:

– …Сегодняшнее первое мая – праздник победы труда и мести. В этот день все пролетарии должны держать в руках оружие. Пролетарию – будь готов! Подписано: Ревком Мировой Коммуны.

Ким покончил с делами. Надо было спешить на демонстрацию. По улицам уже маршировали оркестры.

Услышав звуки траурного марша, Ким подошел к окну.

Внизу шла огромная толпа. Развевались сотни красночерных флагов с именами на них: хоронили жертв налета империалистов. Последним несли знамя, окруженное почетным караулом. Ким прочитал надпись:

«Товарищ Владимир. Донецкий окружком. Погиб за власть советов накануне мирового Октября».

«Бедный парень!» – с грустью подумал Ким. Ему хотелось мысленно произнести еще какие-то слова, но неожиданно знамя опустилось. В толпе поднялась суета. Знамя то поднимали, то вновь опускали. Почетный караул отошел в сторону. Знамя окончательно исчезло.

Удивленный Ким хотел было открыть окно, чтобы узнать, в чем дело, но в это время в дверь постучались.

– Войдите, – сказал Ким.

Дверь распахнулась и вошла Гайя. Она протянула Киму пакет:

– Товарищ Владимир только что передал формулы газов, – сказала она.

Впервые в журнале «Знання» (1926). Перевод выполнен по второму книжному изданию (Харкiв: Книгосшлка, 1929).

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ ^. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ^. ФАНТАСТИКА

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.

SALAMANDRA P.V.V.