Текст книги "Последний Эйджевуд"

Автор книги: Юрий Смолич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ ^. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ^. ФАНТАСТИКА

CCCXCVI (396)

Юрий СМОЛИЧ
ПОСЛЕДНИЙ ЭЙДЖЕВУД
Советская авантюрнофантастическая проза 1920-х гг
Том XXXII

I
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЗАСЕДАНИЕ СНК

Товарищ Ким быстро и зорко осмотрел зал заседаний, красную китайку на столе, сосредоточенные лица наркомов, на которых читались следы недавнего, внезапно прерванного сна. Его взгляд остановился на мраморной голове Ленина на фоне бархатных флагов.

Наркомы, наскоро поправляя одежду и гремя стульями, озабоченно занимали свои места. На всех лицах был немой вопрос: «В чем дело? Почему в столь позднее, неурочное время?»

Товарищ Ким поднялся:

– Чрезвычайное заседание Совета Народных Комиссаров считаю открытым.

Все глаза напряженно обратились к нему.

Он выдохнул:

– Товарищи… Всем вам известно, что вчера в полдень мы направили Лиге Наций нашу ультимативную ноту. На ответ мы дали 96 часов. Но ждать четыре дня нам не пришлось. Ответ мы только что приняли по радио.

По комнате от вздоха двадцати человек прошел тихий шелест и смолк.

Голос Кима зазвучал высоко и звонко:

– В ответ на наш ультиматум капиталистический мир объявил нам войну…

Минута мертвого молчания показалась Киму вечностью. Он внимательно осмотрел взъерошенные головы наркомов, силясь прочитать бешено скачущие за неподвижными, окаменевшими лицами мысли.

– Мы были готовы, товарищи, к этому ответу… – твердо начал Ким.

– …но все же надеялись, что он будет не таким… – договорил кто-то.

Спрятанные за бесстрастными лицами мысли сразу прорвались, как наводнение, и, ударившись о мраморный постамент бюста вождя, гулко отразились десятками голосов от красных стен зала заседаний.

Ким не вмешивался. Он только наблюдал за говорившими и умело ловил взглядом общее настроение.

– Это есть наш последний… – раздалось с другого конца стола.

Тогда Ким сказал:

– Вы верно заметили, товарищ, – бой этот обязан стать последним, – и добавил: – Обмен мнениями считаю излишним. Открываю заседание Совета Труда и Обороны.

***

В дверь властно постучали…

Владимир недовольно нахмурился и раздраженно хмыкнул. Он только что вернулся с работы и собирался отдохнуть. Не меняя удобной позы, он буркнул:

– Ну…

Дверь скрипнула. В полосе света, протянувшейся из прихожей, появилась знакомая фигурка. Девушка обычно стучалась ласково и деликатно. Необычный стук сбил Владимира с толку. Он прищурился и неуверенно спросил:

– Это ты, Гайя?

В полосе света, протянувшейся из прихожей, появилась знакомая фигурка.

Она щелкнула выключателем. Комната вспыхнула ярким светом. Решительными, незнакомыми шагами пересекла комнату и села на диван. И лишь тогда ответила быстро и серьезно:

– Да, это я, Влад!

Затем медленно осмотрела комнату, будто впервые ее видела – на миг останавливая взгляд на каждой вещи и пристально ее рассматривая. Такое поведение было для нее совсем необычным.

Владимир удивился:

– Что с тобой?

Гайя наконец посмотрела и на него.

– Я переезжаю к тебе, – сказала она твердо и радостно.

Владимир не успел выразить изумления. Она быстро подошла и ласково положила руки ему на плечи. На этот раз ее голос прозвучал мягко и взволнованно:

– Я буду матерью, Влад…

В мальчишеском сознании Владимира фейерверком рассыпались сотни картин. Он – отец? Смутные и непонятные поначалу образы становились все более определенными и привлекательными. Оторопь неожиданности сменилась ясностью. До него наконец дошло все значение слов Гайи. И вдруг опротивело холостяцкое житье, нестерпимо захотелось быть мужем, отцом.

Тем временем Гайя говорила:

– Я проходила по городу, видела детские дома. Невольно я заглядывала в каждое окно и безумно радовалась каждой маленькой рожице. Ведь скоро, очень скоро и у нас будет ребенок… Каким ты стал мне родным! Наша жизнь наполнилась новым смыслом…

Назойливо и неприятно зазвонил телефон. Владимир кинулся к трубке.

– Алло… Да… Владимир.

Гайя крепче прижалась к нему:

– Влад!

Приклеившись к трубке, Владимир коротко бросил:

– Гайя, встань. Возьми карандаш и бумагу. Пиши. Шифрованная телефонограмма…

Руками, дрожащими от нервного напряжения и прерванного наслаждения, Гайя быстро записывала странные, неизвестные слова.

– Все. Я сейчас достану шифр. Отвернись. Ты не имеешь права знать, где он спрятан.

Владимир повесил трубку, поспешно расстегнул куртку и достал небольшой бумажник, а из бумажника листок с ключом к шифру.

Минуту спустя странные, непонятные знаки превратились в строку стремительных букв, а буквы сложились в слова.

– Я ухожу, Гайя. Прости, но меня вызывают на внеочередное дежурство к аппарату. Вызов секретный. Ты никому не должна говорить, куда я пошел.

Гайя оборвала невольный вздох.

– Мы увидимся только завтра вечером, после работы. Прощай.

– Всего хорошего.

Владимир вышел.

Над городом распростерлась ночь. Сердце Донбасса спало. Ночную темень прорезали только пятна уличных фонарей и отблески далеких домен. Владимир закурил, плотно застегнул кожанку и нырнул в темноту. Брусчатка мостовой несколько минут отбивала его быстрые шаги, которые все удалялись…

В верхней, закрытой части здания глухо гудел главный приемник.

Радиостанция, как всегда, сияла огнями.

В конторе ждал инспектор. Он пошел навстречу Владимиру:

– Хорошо, что вы так быстро. Радио не ждет. Пришлось вызвать вас вне очереди – вы у нас лучший слухач[1]1
  Служащий радиостанции, принимающий радиосигналы (Здесь и далее прим. пер.).


[Закрыть]. А дело очень серьезное. Сейчас же идите в шифровальную.

– Что я должен принимать?

– Внеочередное, чрезвычайное заседание СТО.

За коваными дверями секретного отдела кипела своя удивительная, тайная жизнь. Однообразно бормотал приемник, сухо потрескивали, вспыхивая синими огоньками, быстрые искорки. Помощник сращивал провод. Дежурный, передав Владимиру металлические наушники, продолжал торопливо записывать последние слова принятой радиограммы.

Владимир быстро сбросил кожанку, засучил рукава и, пока помощник поправлял у него на голове наушники, аккуратно разложил бумагу, карандаши, перочинные ножики, готовясь к стенографической записи. Затем уселся поудобнее и включил ток.

II
РЕЧЬ ГЛАВНОГО ИНЖЕНЕРА СТО

Именно в эту минуту товарищ Ким, открыв заседание СТО, предоставил слово главному инженеру.

– Я буду говорить кратко и много времени у вас не отниму. Задача моего короткого доклада, – осветить степень готовности наших вооруженных сил и наши военные возможности, – начал главный инженер.

– У вас для этого всего 15 минут, – поторопил его товарищ Ким.

– Итак, прошу внимания. За период, прошедший с Октябрьской революции и до сегодняшнего дня, мы все наши силы, несмотря на неизбежность войны с буржуазным миром, бросили не на вооружение советских республик, как следовало бы ожидать и как поступили буржуазные государства, а на восстановление и улучшение нашего хозяйства, справедливо полагая, что именно этим мы победим. Чем лучше развивается наше хозяйство, тем сильнее мы на мировой арене. Впрочем, с помощью добровольных общественных организаций, которые немало способствовали и возрождению советского хозяйства, – прежде всего Авиахима, – государство в последние годы сумело уделить внимание также военной технике. Чтобы точно выявить нашу боеспособность, следует разделить вопрос на две части. Во-первых, наши наступательные возможности, и во-вторых, возможности оборонные. Что касается наступательной боеспособности, то при всех наших технических достижениях мы ни по количеству, ни по качеству военной техники не в силах выстоять против буржуазного мира. Наше главное преимущество заключается в системе организации Красной армии – армии классовой и сознательной. Завтра в бой могут пойти 50.000.000 человек – физически здоровые коммунисты, комсомольцы и организованный пролетариат.

Обратимся к вопросу обороны, который приобретает особый вес в условиях сегодняшнего дня, когда мы ждем не позиционной войны, а войны против тыла, – войны химии и авиации. Первое, самое важное и самое главное – мы не знаем, какими именно газами противник собирается нас травить. Не знаем их формул, так что не можем разработать противоядие и свести на нет воздействие вражеских газов. Поэтому наша оборона в основном должна быть самозащитой. Перехожу к цифрам. Всю действующую Красную армию, то есть ту часть наших войск, что будет брошена в активную борьбу, на фронт, в наступление, мы можем одеть в защитные костюмы по образцу водолазных, непроницаемые для любых газов. Они защитят тело, легкие, глаза – короче, жизнь солдат – и таким образом дадут им возможность активно сражаться. Далее – тыл, где будет работать на оборону остальная часть организованного трудового населения. Наши заводы изготовили огромное количество противогазов, однако на все население совреспублик их не хватит. Их достаточно лишь для 60 процентов всего населения, иначе говоря – для 100 процентов трудящегося населения. Встает вопрос о принципе распределения: делить на всех или обеспечить только трудящихся, а нетрудовой элемент и враждебные социальные группировки обречь на уничтожение?

Главный инженер на минуту остановился и оглядел собрание, ища ответ в глазах присутствующих. Но фигуры коммунаров были неподвижны, и глаза смотрели спокойно.

Товарищ Ким выразительно взглянул на часы:

– У вас еще пять минут.

Главный инженер продолжал:

– Второе: пассивная оборона. Я говорю о подземных убежищах от газов. Центральная плановая комиссия, исходя в вопросе пассивной обороны из того, что воздушное наступление врага, его газовая атака будут направлены не на деревни, разрушать которые не в его интересах, а на административные и промышленные центры и индустриальные узлы, покрыла города и пригородные районы сетью подземных убежищ; они в определенной степени оборудованы технически и могут укрыть и защитить от газов значительное количество провианта и 60 процентов живых существ, то есть людей и домашних животных, а также обеспечить первую медицинскую помощь. Все шахты в горнодобывающих районах приспособлены к герметичному закрытию и на достаточно долгое время обеспечены кислородом в баллонах и воздухофильтрами для очистки поступающего внутрь воздуха от яда. Не обеспечены лишь отдаленные сельские районы, где, как мы надеемся, враг атаковать не будет.

Все оружейные склады, заводы, железнодорожные узлы и другие центры коммуникационного значения снабжены для защиты надлежащим количеством баллонов со специальным неядовитым газом; соединившись с воздухом, он превращается в дым, соответствующий по цвету общей окраске местности. Этим мы защитим их от налетов аэропланов и воздушных бомбардировок. Все. Я закончил.

Товарищ Ким встал и медленно оглядел присутствующих. Ему стал понятен немой вопрос всех.

– Ваш вывод? – обратился он к инженеру.

Главный инженер встал. Он не ожидал, что будет первым давать заключение. И его голос слегка задрожал:

– Зная боеспособность нашего врага, состояние его хозяйства… – он запнулся и пробежал глазами лица присутствующих. – Будучи уверен, что эта империалистическая война должна стать последней империалистической войной, и рано или поздно неизбежно перейдет в классовую, иначе говоря, гражданскую, то есть партизанскую… Я, тем не менее, хочу заметить, что трудно предугадать, за какой именно срок произойдет это превращение, и за это время…

Товарищ Ким нетерпеливо прервал:

– Короче.

Главный инженер набрал полную грудь воздуха и разом выдохнул.

– Приходится констатировать, что к войне мы не готовы и не выстоим против вооруженных сил буржуазных стран. Мы не можем воевать.

– Война, однако, уже объявлена, – криво усмехнулся Ким.

Главный инженер замолчал, – он не мог подыскать подходящий ответ. Товарищ Ким помог ему, взяв слово.

– Я считаю, что дискуссия в этом деле ничего не решит, – твердо бросил он. – Товарищ инженер, собственно говоря, нового сказал немного, – он только подвел общий итог того, что каждый из нас, так или иначе, знал. Учитывая, что мы в любом случае не можем отказаться от вызова, брошенного нам капиталистическим миром, и оттянуть войну до тех пор, пока не успеем подготовиться, что мы вынуждены воевать, я предлагаю, не теряя времени, перейти к обсуждению вопросов активной обороны и наступления.

Война объявлена. Враг хорошо понимает, что затягивать войну не в его интересах, что каждая минута задержки грозит ему опасностью восстания организованного пролетариата внутри страны, и поэтому постарается закончить войну как можно скорее. Он начнет ее немедленно и сразу бросит все силы, чтобы уничтожить нас быстрым наскоком. Возможно, на нас уже летит целая туча вражеских аэропланов с ядовитыми газами, и через несколько часов они зальют нас ядовитым дождем. Война будет короткой и жестокой. И мы должны выйти из нее победителями. Аlеа jacta est[2]2
  «Жребий брошен!» (лат.), легендарная фраза Юлия Цезаря при переходе через Рубикон.


[Закрыть]!

III
МИТИНГ У СТАТУИ АРТЕМА

Дрожащими руками записывал Владимир стенограмму заседания Совета Труда и Обороны. Солнце поднялось уже совсем высоко, уже третий ролик был целиком заполнен непонятными иероглифами шифровой стенографии, а Владимир все не мог урвать ни минуты, чтобы отдохнуть и выпрямить согнутую спину и скрюченные пальцы.

Только в 12 часов товарищ Ким закрыл заседание СТО.

Несколько десятков машинисток наспех перепечатывали начало расшифрованной радиостенограммы, в то время как столько же шифровиков заканчивали расшифровку последнего ролика.

Инспектор радиостанции, бледный после бессонной ночи, крепко пожал Владимиру руку и быстро сказал:

– Идите, отдохните часок и приходите в окружком. Собираемся в час. Вот и повестка.

Владимир спрятал повестку и вышел на улицу.

Солнце ударило ему в глаза и заставило на мгновение остановиться.

Он словно окаменел – но не от солнечных лучей.

Владимир прислушался.

С далекой площади, из центра города доносился неясный шум. Гул рос и крепчал, медленно доходя до сознания остолбеневшего Владимира. Он уже отчетливо различал в нем отдельные звуки.

Это был гул многотысячной человеческой толпы, которая говорила, кричала, перекликалась.

Владимир бросился к центральной площади.

Площадь была запружена. Тысячи, десятки тысяч людей сгрудились на мостовой и роились, как насекомые. А над всеми величественно возвышалась каменная фигура Артема.

«Уже знают, – промелькнуло в сознании Владимира, – уже знают».

Какой-то товарищ, стоя на ступеньке у ног Артема, видимо, произносил речь.

Владимир не мог расслышать его слова, лишь изредка улавливал отдельные хриплые выкрики. Товарищ надсаживал грудь, становился на цыпочки, размахивал руками и, в конце концов, в последний раз хрипло сорвавшись, замолчал, погрозив кулакком в сторону запада.

Шум стих. Толпа угрюмо молчала. Только в передних рядах раздались неуверенные аплодисменты.

– Даешь империалистический мир! – громко крикнул охрипший бас неподалеку от Владимира и потерялся в сотне разнообразных выкриков, что сразу всколыхнули море затаившегося шума.

Владимир наблюдал. Он начинал понимать невнятное настроение толпы. Известие было слишком неожиданным, на него не успели отреагировать. Многотысячная толпа еще не осознала его истинного значения, не поняла смысла, – она была в смятении.

У ограды истерически плакала женщина. Очевидно, кого-то придавили. Но, прислушавшись, Владимир разобрал отдельные слова:

– Я не контрреволюционерка, я за нас… за советскую… разве я могу быть с ними… но что мне советская власть… когда меня завтра удушат газами…

– Эхе-хе… – вздохнул рядом безногий инвалид на костылях и приветливо улыбнулся Владимиру. – Когда мы в двадцатом году брали Перекоп…

– Всегда готов!.. – звонко прорезали воздух сотни молодых громких голосов и перекатились от края до края мощным «ура».

Кто-то дернул Владимира за кожанку. Это была Гайя.

В ее ясных глазах Владимир прочитал ужас и воодушевление.

– Владимир, неужели это правда?

На мгновение в ее взгляде мелькнула неуверенность, но она сразу же овладела собой, смутилась и поспешно договорила:

– Ах, я так долго искала тебя. Идем скорее. Из окружкома уже дважды за тобой приходили… Какое-то срочное дело. Бежим.

И она потащила Владимира из толпы.

Шум остался позади, но неуклонно усиливался, крепчал.

IV
В ЦЕКА

В окружкоме царил беспорядок.

Запыхавшиеся коммунары сновали по коридорам, сбивая друг друга с ног. Звонили телефоны. Грохотали двери. Вносили и выносили какие-то ящики. К крыльцу подъезжали и отъезжали десятки авто. В комнате секретаря стоял сплошной гомон. Несколько товарищей выдавали наряды. Вокруг них толпились сотни коммунаров. Секретарь говорил сразу по трем телефонам и с шестью товарищами. Голос его звенел на высоких нотах. Владимир с трудом пробрался к нему.

– Ты вызывал меня, товарищ Шруб?..

– Ты кто? Ах, да, это ты! – и, не выпуская телефонной трубки, Штруб свободной рукой нашарил на столе бумагу. – Вот. Сейчас же выезжай. Бери самое быстрое авто или мотоцикл. Через два часа ты должен быть там.

– А как же собрание… в час?.. – нерешительно начал Владимир.

– Иди к черту! Я все сказал.

Гайя успела тем временем прочитать бумагу. В радиограмме было шесть слов:

Донецкий окружком Владимиру тчк Немедленно приезжайте тчк Цека.

Свободных авто в гараже не было. Владимир выкатил мотоцикл. Через пять минут мотоцикл был готов к поездке, и Владимир выбрался на улицу.

Тысячеголосый шум не стихал. С окраин к центру неостановимой волной шли, бежали, спешили сотни засаленных блуз – в угольной пыли, в масле или с белыми от соли волосами. Бежали растрепанные женщины, подпрыгивали, весело крича, дети. А из центра назад стройными рядами и просто толпой по мостовой, по тротуарам шагали с громовыми криками, с пением вразнобой рабочие ряды, мрачные и решительные… Где-то играл оркестр…

Едва пробившись сквозь густую толпу, Владимир прибавил скорость. Мотоцикл рванул и понесся вперед. Визг ветра смешался с гулом толпы в дикую вдохновенную симфонию…

Когда Владимир в последний раз взглянул назад, город уплывал вдаль, толпа слилась в серую массу, лишь кое-где виднелись флаги и красные женские платки.

Ревели бешеные гудки шахт и заводов…

Владимир ехал на север…

V
ПОРУЧЕНИЕ

Вскоре Владимир уже оказался в Молодой столице[3]3
  Т. е. в Харькове, столице УССР в 1919–1934 гг.


[Закрыть].

Его поразил спокойный, будничный вид здания Цека. Работа шла споро, но так спокойно, буднично, как будто ничего не случилось и весть о начале войны была просто выдумкой.

В первую минуту Владимир даже ущипнул себя – не спит ли он? Потом подумал – может, провокация? Но вид первого же товарища развеял его сомнения: на груди у того висел сложенный противогаз.

Секретарь принял его вне очереди.

Разговор их был краток.

– Ты знаешь европейские языки, – не спросил, а констатировал секретарь.

– Да, я два года жил в Америке. Меня отправили туда изучать радиодело.

– Ты работал в тамошней Компартии, – снова констатировал секретарь.

– Да.

– Ты также поддерживал связи с внепартийными рабочими организациями Америки.

– Да.

Секретарь протянул Владимиру пакет.

– Тебя отправляют в Америку. В этом пакете инструкции. С тобой поедут еще двое товарищей: английский они знают, но в Америке никогда не бывали. Будешь за старшего. «Юнкерс» уже подготовлен. Товарищи тебя ждут. В пути не останавливайтесь. Сядете где-нибудь около Нью-Йорка. Не мне тебя учить. Вылететь вы должны немедленно. Желаю успеха. До свидания… после войны.

От усталости и водоворота впечатлений у Владимира слегка затуманилась голова. Он был вынужден выпить стакан воды. Затем побежал к радиоперередатчику и вызвал донецкий окружком – Гайю.

«Гайя, – волнуясь, передал он, – я сейчас вылетаю в Нью-Йорк. Будь жива и здорова. До скорого свидания… после войны».

Аппарат выстукал короткий ответ:

«Дорогой Влад, до свидания… Удачи… Ах, почему я не знаю иностранных языков? Компривет американским товарищам…»

Аппарат еще что-то выстукивал, но Владимир уже бежал к выходу. Там его ненадолго задержали. Часовой подал ему противогаз.

– Что такое? – удивился Владимир.

– Пока ничего, – улыбнулся часовой, – но всякое может случиться…

Владимир выбежал.

На улице он заметил нескольких человек, – они были в противогазах. Машинально он натянул неуклюжую маску.

По улице, тяжело ступая, прошел отряд красноармейцев. Они были одеты в цельные резиновые костюмы, с натянутыми на головы масками. За плечами у всех были самые обычные винтовки.

«Совсем как водолазы, – подумал Владимир. – Но винтовки? Что они станут делать с винтовками? Как-то они не подходят к такому наряду…»

«Юнкерс» уже ждал Владимира. Стальное туловище дрожало от напряжения. Как только показался Владимир, механик запустил пропеллер. Трое товарищей давно сидели в кабинке.

– А мы тут заждались, – приветливо улыбнулся ему механик, на минуту подняв маску. – Думали, вы прибудете на двадцать минут раньше. Садитесь… Удачи нам!

И он снова натянул маску.

Владимир быстро вскочил в кабинку. В тот же миг самолет покатился и, чуть подрагивая, оторвался от земли.

Владимир глянул в большой застекленный люк в полу.

Под ними плыли квадраты кварталов, линии улиц. Вот промелькнул какой-то завод. После закучерявился лес и потянулось зеленое поле. На горизонте засинел шумящий порогами Днепр. Очертания и контуры расплывались, становились неразличимы. Все внизу мельчало. Аэроплан поднимался все выше и выше…

«Милая советская родина, увижу ли тебя снова? Вернусь ли в ряды пионеров мировой революции, – пролетариев-победителей? Быть может, возвратившись, найду лишь пепел, развалины и отравленную бесплодную землю?..»