Текст книги "Архив Троцкого (Том 2)"

Автор книги: Юрий Фельштинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 46 страниц)

И по другим разделам платформы у нас нет оснований делать ревизию. Последняя колдоговорная кампания повсюду сопровождалась нажимом на рабочего, предельным повышением интенсивности труда; ряд забастовок и волынок свидетельствуют о глухом недовольстве пролетариата. Пока положение в Коминтерне отличается от того, про которое Зиновьев писал свою статью «21 условие ленинского Коминтерна», только в смысле еще большего ухудшения его. Очевидность усиления правых уклонов во всех секциях так велика, что даже многие сталинцы (Шацкин[40] и Ломинадзе)[41] вынуждены были об этом заявить на съезде.

Драка между Сталиным и Рыковым, предсказанная нашей платформой, уже «теперь» (через полтора месяца после съезда) стала очевидным фактом[42], о котором говорят все.

Сам по себе отрадный и значительный факт приема в партию новых ста тысяч рабочих не может ни оправдать прошлые ошибки ЦК, ни предотвратить новые: приходящие в партию рабочие могут получить большевистскую закалку только на почве правильной классовой политики. Вы своим письмом этому не только не содействуете, но, напротив, становитесь соучастниками в преступной работе по разложению пролетарского ядра.

Но наша революционная эпоха не может благоприятствовать длительному подчинению пролетариата такому разлагающему влиянию. В тот момент, когда правая опасность примет совершенно осязательные формы, пролетарское ядро нашей партии пойдет не за теми, кто верит в силу и искренность сталинских методов «борьбы» с правыми при помощи закулисных аппаратных комбинаций. Рабочие пойдут за теми, кто стоит за ленинские методы борьбы с проводниками кулацкой линии, за своевременную мобилизацию партии и рабочего класса против них, за открытую революционную борьбу с ними.

Руководителями этой борьбы [за] возвращение к ленинской линии, вопреки вашим ожиданиям, будет вся основная масса бывшей оппозиции, в том числе ленинградская ее часть, внесшая так много идейно ценного в платформу оппозиции и покинутая в критическую минуту своими бывшими вождями...

Большевик-ленинец,

член ВКП(б) с 1908 г.,

исключенный из партии за отказ

осудить взгляды оппозиции

Иван Кузнецов

[Февраль 1928 г.]

Л. Троцкий. Телеграмма Муралову. 1 марта

ТРОЦКИЙ – МУРАТОВУ

1 марта

Тара, Муралову.

Здоровье удовлетворительно. Работаю. Послал вчера открытку, завтра письмо. Троцкий

Л. Троцкий. Телеграмма Радеку. [Начало марта]

ТРОЦКИЙ – РАДЕКУ

[Начало марта]

Телеграфировали [в] Ишим, разумеется, безрезультатно. Как устроились, [как] здоровье? Мы благополучны. Привет [от] Натальи Ивановны, Левы. Троцкий

Л. Троцкий. Телеграмма Радеку. [Начало марта]

ТРОЦКИЙ – РАДЕКУ

[Начало марта] Ишим, Урал, Радеку.

Как живете? Мы здоровы. Привет. Троцкий

С. Седов. Телеграмма Троцкому. 1 марта

С. СЕДОВ – ТРОЦКОМУ

Молния, Алма-Ата, Троцкому, из Москвы.

1 марта.

Немедленно молнией телеграфируйте здоровье. Сергей.

Вирап. Телеграмма Троцкому. 1 марта

ВИРАП[43] – ТРОЦКОМУ

Алта-Ата, Троцкому, из Тифлиса.

1 марта.

Узнал, что Верный называется Алма-Ата. Подписался на «Заря Востока»[44] для вас. Пламенный привет из Грузии. Вирап, Грибоедовская 13.

Троцкие. Телеграмма Преображенскому. 2 марта

ТРОЦКИЕ – ПРЕОБРАЖЕНСКОМУ

Уральск, Евгению Алексеевичу Преображенскому.

2 марта.

Послал письмо, две открытки. Телеграфируйте, как живете. Привет, Лее, Наталья, Лева

Е. Преображенский. Телеграмма Троцкому. 2 марта

ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ – ТРОЦКОМУ

Алма-Ата, Троцкому, из Уральска.

2 марта.

Получил открытку, ответил заказным [письмом], привет, Евгений

Л. Седое. Телеграмма Вирапу. 3 марта

Л. СЕДОВ – ВИРАПУ

Тифлис, Грибоедовская 13, Вирап.

3 марта.

Спасибо [за] выписку газеты. Буду [с] интересом следить [за] жизнью Закавказья. Братский привет, Лева

Телеграмма Троцкому. 4 марта

Алма-Ата, Троцкому, из Новосибирска.

4 марта.

Шлем горячий привет. Назначение Мариинск, Минусинск.

Бронштейн, Козловский, Воровская[45]

Лазъко. Телеграмма Троцкому. 4 марта

ЛАЗЬКО[46] – ТРОЦКОМУ

Алма-Ата, Троцкому, из Оренбурга.

4 марта.

Едем из Бутырок в Казахстан, шлем коммунистический привет.

Лазько

А. Седова. Телеграмма Л. Седову. 4 марта

А. СЕДОВА – Л. СЕДОВУ

Алма-Ата, Л. Седову, из Москвы. 4 марта.

Есть сведения [о] серьезной болезни папы. Твои телеграммы подозрительны. Немедленно сообщи подробно состояние. Целую, Аня

Статья «Еще один»[47]. [Начало марта]

«Личные отходы от оппозиции неминуемы в той труднейшей обстановке, в которой оппозиции приходится бороться за дело Ленина»,– так писали большевики-ленинцы в своей платформе накануне XV съезда.

После ренегатства Зиновьева и Каменева на этот же путь измены вступил и Пятаков. В «Правде» появилось его покаянное заявление. Свое покаяние Пятаков начинает с трафаретного (и лицемерного) признания всех ренегатов, пишущих под диктовку Сталина, будто фракционная работа была продуктом злой воли оппозиции. «Фракционная организация и фракционная борьба, привели к такого рода выступлениям, которые явно ослабляли партию как носительницу диктатуры пролетариата. Такие методы борьбы я никоим образом правильными признать не могу». Но ведь Пятакову лучше, чем кому-либо, известна готовность большевиков-ленинцев прекратить фракционную деятельность, если им будет дана возможность защиты ленинской пролетарской линии внутри партии. Что же оставалось делать действительным большевикам, когда официальное руководство партии предпочитало блок с Чан Кайши лозунгу Советов в Китае, блок с Хиксом[48] и Переедем борьбе с оппортунизмом, когда требование борьбы с растущей кулацкой опасностью объявляли перед всей страной желанием ограбить крестьянство, когда указание на необходимость более внимательного отношения к материальным нуждам рабочего класса клеймили как демагогию, когда призыв к борьбе с бюрократией выдавался за критику основ пролетарской диктатуры. Ошибки ЦК усугублялись, увеличивался и зажим внутри партии... Как же обо всем этом «забыл» Пятаков? Фракционные выступления ослабляли партию. Вместо этой бухаринско-сталинской формулировки не мешало бы диалектически поразмыслить – не была бы ослаблена партия еще больше, если бы оппозиция не вела такого наступления, не развернула такой ожесточенной критики линии нынешнего партруководства. Разве это не привело бы к тому, что партия еще более уклонилась от ленинского революционного пути? Все это было ясно Пятакову еще совсем недавно... После XV съезда он ведь подписал заявление четырех (Муралова, Раковского, Радека и Смилги)[49].

Что случилось нового за эти два с половиной месяца, что заставило Пятакова пересмотреть свою прежнюю «установку»? В противоположность Зиновьеву и Каменеву он никаких новых «важнейших фактов партийной политики» не приводит в свое оправдание. Он выдвигает два момента. Первое: для него недопустим разрыв с ВКП. Второе: его «сомнения в том, что политика союза рабочих и крестьян превратится в политику игнорирования классовых различий в деревне (кулак – середняк – бедняк)», оказались ошибочными сомнениями.

Пятаков считает, что перед оппозиционером имеется три пути: 1) вне партии вести политическую борьбу; 2) вне партии прекратить вести политическую борьбу; 3) и вернуться в партию. Второй путь он справедливо отвергает, ибо «такой ответ есть уклонение от ответа и отказ от участия в политической борьбе рабочего класса». Пятаков избирает третий путь. Но от него требуют стать на сталинско-бухаринскую позицию, целиком принять бухаринское схоластическое рассуждение: термидор у нас или диктатура пролетариата. И вот Пятакову сразу стала непонятна оценка, которая неоднократно делалась оппозицией: да, у нас диктатура пролетариата, но она находится под сильным давлением враждебных классовых сил: наряду с революционными мероприятиями проводится и целый ряд мероприятий, идущих вразрез интересам пролетариата; наряду с сохранением мировой революционной роли СССР в политике нынешнего партруководства имеется многое, тормозящее победоносное развитие мировой революции (политика в Китае, в Англо-русском комитете, преследование левых в Коминтерне и т. п.); именно для защиты диктатуры пролетариата, для ее сохранения необходимо активное воздействие оппозиции на партию. Пятаков уже успел забыть, как и он вместе с другими оппозиционерами доказывал, что именно в результате активности оппозиции задерживается сползание нынешнего партруководства с пролетарской позиции; что благодаря оппозиции имеют место короткие левые зигзаги в нашей политике; что левые зигзаги сменяются правым курсом, если не мобилизовать пролетариат на защиту его завоеваний, если не противопоставить дружный пролетарский отпор нажиму термидорианцев на власть и партию.

Конечно, лучше всего этого можно было бы достигнуть внутри партии. И каждый оппозиционер скажет вместе с Пятаковым: «Да, я за то, чтобы вернуться в ряды ВКП в целях участия в общей борьбе и общей работе партии». Но достигается ли эта цель тем, что оппозиционер шельмует свой вчерашний день? Можно ли участвовать нормальным образом «в общей борьбе и общей работе партии», если предварительно признать, что взгляды, правильность которых подтверждается ежедневной жизнью, являются меньшевистскими и контрреволюционными? Нет, нельзя. Нельзя вести правильной линии, фальсифицируя ленинизм, скрывая прошлые ошибки, борясь с оправдавшими себя взглядами оппозиции как с «меньшевистскими» и «контрреволюционными», содержа в тюрьме и ссылке честных пролетариев-оппозиционеров, героев Октября, организаторов советской власти, Красной армии, большевиков-ленинцев. А ведь даже младенцу ясно, что теперь Пятаков делается прямым соучастником сталинско-рыковской расправы с коммунистами. Он сейчас не меньше, чем Сталин и Рыков, отвечает за то, что сотни и сотни оппозиционеров направляются в отдаленнейшие места царской ссылки.

Не присоединяясь прямо к гнусной, лживой легенде о «троцкизме» (ведь он письменно подтвердил, что слышал от Зиновьева и Каменева, как и для чего они ее выдумали), Пятаков все же пишет: «Признание основным законом развития на данном этапе принципа союза рабочих и крестьян есть точно такое же обязательное условие принадлежности к ВКП(б)». Это открытие имеет лишь один смысл: стыдливо признать, что прежняя позиция Пятакова противоречила этому принципу, иначе говоря, что клевета о недооценке Троцким крестьянства правильна. Одним росчерком пера Пятаков пытается вычеркнуть пять лет защиты оппозицией того бесспорного взгляда Ленина, что именно для сохранения союза рабочего класса с крестьянством необходим курс, не допускающий отставания темпа развития промышленности от темпа развития сельского хозяйства. Рост товарного голода в стране и затруднения с хлебозаготовками блестяще доказали правильность экономических предвидений оппозиции. Свои сомнения насчет того, что «политика ЦК превратится в политику игнорирований классовых различий в деревне», Пятаков считает сейчас ошибкой, т. е. другими словами, он считает, что политика ЦК была правильной во всех ее установках (промышленность, не забегай вперед; огонь налево; борьба с оппозицией), а виноват был – он, сомневающийся в непрогрешимости сталинского ЦК. И говорится это в тот момент, когда ЦК фактически сам признался, что он своей политикой воспитал в партии элементы, «не видящие классов в деревне, не понимающие основ нашей классовой политики и пытающиеся вести работу таким образом, чтобы никого не обидеть в деревне, жить в мире с кулаком и вообще сохранить популярность среди «всех слоев» деревни» («Правда» от 15 февраля 1928 г.).

Нужны ли лучшие доказательства правоты оппозиции? Нужны ли лучшие доказательства фарисейской измены Пятакова?

Каждый большевик понимает, что изменение партийной линии не может быть произведено всерьез без признания прежних ошибок, без изменения отношения к оппозиции.

Проводить левую линию при одновременном преследовании тех, кто эту левую линию отстаивал и продолжает отстаивать перед партией, невозможно. Лозунг физического истребления большевиков-леницев есть термидорианский лозунг.

Аресты и ссылки находятся в непримиримом противоречии с объявленным будто бы теперь левым курсом. Термидорианцы остаются в партии и около власти, а большевики-ленинцы – в тюрьмах и в отдаленных ссылках. Одного этого противопоставления достаточно, чтобы вскрыть всю фальшь сталинской «левизны» и пятаковской веры в эту «левизну». Сталин хочет подменить подлинную борьбу масс рабочего класса и партии административно-бюрократическим «всесилием». Пятаков переходит в лагерь тех, кто верит в это всесилие. Так сбывается еще одна оценка Ленина. В своем «Завещании» он сказал, что Пятаков «слишком увлекающийся административной стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе». Заявление Пятакова есть результат длительных переговоров, сговоров, торга. Что дает это заявление Пятакову, Сталину и его аппаратам (ЦК, ЦКК и ГПУ)? Какая выгода им в нем? Не отрицая того, что такое заявление имеет персональное значение, надо признать еще одно громаднейшее значение его: на этом заявлении можно «спекульнуть». Его уже предъявляют во всех учреждениях (ЦК, ГПУ и во всех их местных органах), предлагают подписаться под ним, угрожая в противном случае всеми партийными и гепеускими карами. Таким образом, Пятаков делается знаменем ренегатства, орудием развращения и деморализации партийцев, рискует обратиться в символ, в «пятаковщину». Пятакова, как школьника, разыгрывают в игре внутрипартийной дипломатии такие опытные интриганских дел мастера, как Сталин, Зиновьев, Рыков. Что общего имеет дипломатничание, интриганство, политиканство с правильной классовой политикой?

После отхода Пятакова оппозиция по-прежнему будет оставаться тем лицом партии, которое обращено к пролетарским низам, в противоположность Пятакову, который вместе с другими аппаратчиками является тем лицом, которое обращено к верхам.

Для каждого последовательного оппозиционера на данной стадии развития между его политической активностью вне партии и необходимости вернуться в партию[50]. Оставаясь пока вне партии, он борется за нашу ленинскую партию, за ВКП(б), за наше возвращение в нее, но не при помощи фарисейской лжи и фальсификации и самооплевывания, а при помощи пропаганды большевизма. Тот, кто хочет оправдать свое ренегатство, будет изображать эту позицию «межеумочной» и «промежуточной». Никого это не смутит: пока классовые силы не сказали еще своего решающего слова, до тех пор каждый оппозиционер будет бороться, где бы он ни был, за выпрямление линии ВКП(б). Победа пролетариата над термидорианскими элементами в партии вернет нас в нашу ленинскую ВКП(б).

Большевик-ленинец

Листовка «Товарищи». [Не ранее 4 марта]

Мы получили копии этих двух писем, рисующих картину диких расправ над большевиками-ленинцами за их оппозиционные убеждения. Публикуя их, мы хотим обратить внимание русского и международного пролетариата на совершенно неслыханные приемы борьбы, которые применяет фракция большинства против старых большевиков и организаторов пролетарской диктатуры в СССР.

От заключенных в Бутырской тюрьме оппозиционеров в Политбюро ЦК ВКП(б), в Президиум ЦКК ВКП(б) и в ИККИ

Расправа с большевиками-ленинцами приняла чудовищные формы. По нашему глубокому убеждению, эта расправа находится в противоречии с интересами пролетариата и ослабляет его диктатуру. В этом мы лишний раз убеждаемся в Бутырской тюрьме, где, находясь в заключении совместно со всей антисоветской сволочью, мы испытываем ежеминутно их злорадство по поводу нашего ареста. В этом они усматривают подрыв диктатуры пролетариата. [Такова] «классовая правда» «классового врага».

Репрессии и издевательства поистине перешли все границы. Следственные органы ОГПУ ведут себя в высшей степени цинично. ОГПУ выступает судьей наших внутрипартийных споров, что находится в полном противоречии с уставом и традициями нашей партии. Держа оппозиционеров в тюрьме совершенно изолированными от общественной жизни, следователи ОГПУ имеют наглость предлагать отказаться от оппозиционных взглядов, намекая на освобождение и обратный прием в партию в этом случае. Мы неделями сидели во внутренней тюрьме[51] без допросов. Нам отказывали в бумаге для заявления. Допросы свидетельствовали лишь о политической безграмотности следователей и отсутствии материалов для обвинения нас.

Возможно, что отдельные товарищи под влиянием удручающей обстановки внутренней тюрьмы и угроз следователей отступят от своих взглядов. Тех же из революционеров, которые не идут на эту циничную сделку, сажают в Бутырскую тюрьму вместе с контрреволюционерами, спекулянтами и т. д.

В таком положении, в каком находимся мы, никогда не находились политические заключенные даже при царе. В том же коридоре, где находится наша камера, заключены грузинские меньшевики (14 коридор, 63 камера), пользующиеся отдельным клозетом, улучшенной пищей, газетами и прочими привилегиями.

Поистине зрелище, вызывающее радость только в контрреволюционерах. Культурная революция – лозунг нашего времени. А не угодно ли вам пожаловать в Бутырскую тюрьму и убедиться, в сколь культурных условиях находятся арестованные оппозиционеры?

В камере, рассчитанной на 25 человек, находится 52 человека. Они лежат на сплошных нарах. В камере, наряду с нами, пятью заключенными оппозиционерами, сидят контрреволюционеры, спекулянты, валютчики, контрабандисты, убийцы, шпионы, фальшивомонетчики, взяточники, бандиты, крупные и малые воры, оккультисты, растратчики.

В такие камеры ОГПУ бросает по 2 – 3 оппозиционера.

Естественно, что вся эта сволочь относится к нам враждебно, натравливает на нас уголовщину. Всю свою злобу за советскую власть и компанию эта публика срывает на нас.

ОГПУ несомненно знает, куда нас посадили. Такое поведение мы не можем иначе назвать, как издевательством. Воздух в нашей камере отвратительный. В камере воняет, как в уборной, мы лежим на грязных нарах в отчаянной тесноте и покрываемся паразитами. В уборной неимоверная грязь. 4 стульчака на 52 человека. Оправиться не дают, так как нужно освободить место другой камере, в случае расстройства желудка приходится оправляться в парашу, так как по личному требованию в уборную не пускают.

Один из товарищей, заболев во внутренней тюрьме расстройством желудка, попросился в уборную. Ему было отказано, и он вынужден был оправиться в парашу. За требование к смотрителю вынести парашу в уборную требовавший был посажен в одиночку.

Пища ниже всякой критики. Деньги и вещи, отобранные при заключении во внутреннюю тюрьму ОГПУ, нам не возвращаются.

Во внутренней тюрьме мало того, что даются книжки идиотского содержания (толстовские сказки «Погашенное солнце»), но эти книжки получает ОГПУ от меньшевистского Красного Креста[52].

На наши протесты против дачи этих книг начальник тюрьмы изволили раз заявить: «Нам не интересно, кто вы».

Газет и серьезных книг не дают. То же и в Бутырской тюрьме. Между тем меньшевики получают газеты и журналы. Тогда как подследственные спекулянты имеют свидания, мы их лишены.

Письма нам разрешают писать два раза в неделю, причем они путешествуют из Бутырской тюрьмы до какой-нибудь из московских улиц две недели. Прибыв в тюрьму, мы были лишены возможности покупать продукты в лавочке, так как камера еще до нашего прихода была, лишена в виде наказания права лавочных покупок. Мы добились его для себя лишь после скандала.

В таких «культурных» условиях находимся мы, заключенные по обвинению в оппозиции. Доводя до вашего сведения о всех творящихся над нами безобразиях, мы категорически протестуем против нашего заключения, так как считаем, что наша деятельность подлежит суду партийных инстанций.

Мы во всяком случае не остановимся перед любыми формами протеста в целях радикального изменения тюремного режима.

Письмо товарищам на волю

Шесть недель тому назад нас арестовали за принадлежность к оппозиции. Сначала нас держали без предъявления каких бы то ни было обвинений во внутренней тюрьме ГПУ. Мы сидели в камерах вместе с уголовными, валютчиками, нэпачами. Женщин-оппозиционерок сажали с проститутками и воровками. Нам не давали ни книг, ни газет. Неделями нас держали без допросов, не предъявляя никаких обвинений. Обыски, произведенные у нас дома, вопросы, которые задавали на следствии, показывают, что у нас искали материалы и арестовывали нас за наше участие во внутрипартийной борьбе перед XV съездом партии.

Мы отказывались давать показания в тюрьме о нашей партдеятельности на том основании, что отчет об этом мы дали в свое время партии. Но ГПУ, чтобы вынудить их у нас, прибегало к мерам насилия и несколько дней держало нас в карцере. После такого «следствия» мы продолжаем оставаться в невыносимо тяжелых условиях. Из внутренней тюрьмы ГПУ нас перевели в Бутырскую тюрьму. Здесь в камерах, рассчитанных на 20 – 30 человек, держат по 40 – 60. Старый цементный пол весь в ямах. Грязные, не прилаженные друг к другу доски-клоповники вместо нар. Небеленые стены, нет никакой возможности поддерживать чистоту в условиях необычайной скученности. Как и в ГПУ, мы сидим в камерах вместе с уголовными. Не выдают белья и не дают возможности самим его стирать. Вши нас заедают. Ввиду скученности нет места для сна. Нэпманско-уголовное население камер занимает лучшие места. Вновь прибывающий спекулянт за 10 руб. покупает себе место у уголовного, не получающего передач. Мы же по ночам ютимся у параши на цементном полу. Днем мы подвергаемся прямым издевательствам как со стороны администрации тюрьмы, так и со стороны антисоветских элементов тюремного населения. На нас сосредоточивается вся классовая ненависть врагов пролетариата.

Нас не только изолируют от внешнего мира, над нами издеваются, стараясь нас унизить и лишениями добиться наших покаяний.

Мы требуем прекратить эти издевательства над большевиками – строителями рабочего государства. Мы требуем отдельных камер для оппозиционеров.

Мы требуем свиданий с родными. Мы требуем окончания следствия в установленные советскими законами сроки.

Требования наши направлены в ЦК и ЦКК ВКП(б). Ответ ждем к 12 часам 2 марта. В случае неполучения ответа в этот срок прекращаем прием пищи.

* * *

Ночью 2-го и 3-го товарищи, написавшие это письмо, были высланы в глухие места Сибири.