Текст книги "Серебро далёкого Севера (СИ)"

Автор книги: Юрий Циммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– Что загрустил, соколик? Или заглянуть к тебе сегодня вечерком, яхонтовый, чуток растормошить, грусть‑тоску развеять?

– Ай загляни, хорошая. Не пожалеешь! – в том же цыганском стиле ответил Юрай.

Настёна постучалась ближе к полуночи, выпроводив последних пьяниц и наскоро прибрав опустевший трактир. От нее полыхнуло привычным жаром желания:

– Соскучилась я по тебе, Юрко!

Они были знакомы не год и не два, так что вполне можно было обойтись без нежностей и долгих разговоров. Юрай знал, что для себя Настёна предпочитает быстрый темп и грубоватость, И не удивился поэтому, когда она, прильнув губами к его груди, немедленно запустила руку ему в штаны. "Расстегни!" – приказал он, и она послушно освободила его и от портов, и от исподнего. Потом кинул на кровать, задрал на девушке юбки и вогнал до упора. Они понеслись вскачь по проторенной дороге, в привычном темпе, Настёна вопила и царапалась от удовольствия, а сам Юрай предвкушал уже скорое высвобождение: последний раз он был с женщиной, почитай, неделю назад, и семени накопилось столько, что особого желания сдерживаться не было. Но в какой‑то неожиданный момент лунный серп бросил свой отблеск на разгоряченное лицо девочки из харчевни, и что‑то смазалось во взгляде Юрая. Он и раньше прекрасно знал о горячей южной крови, которая бушует в Настёне, но сейчас шахварские черты на ее лице стали особенно различимы, и это неуловимо напомнило ему Мэйджи. Мэйджи Блистательную, Мэйджи Аш‑Шахвари, его духовную мать и наставницу, его первую женщину, в конце концов. Черные волосы трактирной служанки окрасились золотистым оттенком (ах, как же ослепительно рыжа была тогда Мэйджи в моменты любовного соединения!), а маленькие тощие груди вдруг наполнились и округлели…

Юрай ощутил в душе нестерпимый зуд, какой бывает, когла отрываешь заскорузлую корку от уже зажившей раны. Вдруг он почувствовал, как раскручивается в основании позвоночника змея вожделения, проходя через шесть узловых энергетических точек, как наливается сверх‑желанием и пульсирует его фаллос… Что? Как? Откуда? Сколько лет он не испытывал таких ощущений, не разговоривал этими словами? Думалось, он уже и навсегда позабыл тот сладостный колдовской запах…

Женщина под ним, кажется, уже не вполне ощущала, кто она такая, где находится и кому отдается, а Юрай – прежний, скинувший годы и беды отрок, Юрай‑охальник, талантливый и подающий невиданные надежды кадет школы Магов – одним рывком поднял ее и развернул спиной к себе, в "собачью" позу. Он удар за ударом вгонял в нее не только член, не только неудовлетворенное желание, но всего себя, все эти годы выхолощенной жизни, весь запах трав и кореньев, собранных им для знахарских снадобий, все минералы и камни, растертые в порошок для зелий и приворотов… И в последний миг перед тем, как выплеснуть в нее свое клокочущее семя, с неимоверным удивлением заметил призрачный силуэт другого мужчины, стоявшего перед… Настёной? Мэйджи?… перед его женщиной и погрузившего свой струящийся холодным светом полупрозрачный перламутровый ствол ей в рот.

Вспышка освобождения корежила Юрая раза в три дольше, чем обычно. Когда он очнулся, то обнаружил себя лежащим на спине поперек кровати, а Настёна ласково поглаживала его по лицу, приговаривая:

– Что это с тобой сегодня, Юрасик родненький? Самогонки перебрал?

И Юрай провалился в сон.

В эту ночь кошмарное сновидение к нему не приходило.

3. Дебют

Как прекрасен бывает на рассвете престольный град Вильдор, когда едва показавшееся из‑за горизонта солнце бросает свои первые робкие лучи на купола храмов, шпиль обсерватории и зубчатые башни великокняжеского дворца! Легкий ветерок с Мейвена ерошит листья берез и платанов. Воздух легок и свеж, он еще не замызган запахами подгоревшей яичницы или свежей лепешки конского навоза. Лавки и трактиры закрыты, шаги редких прохожих по брусчатке узких кривых улиц отдаются приглушенным эхом от двух‑ и трехэтажных домов, притиснувшихся друг к другу без малейшего просвета. Жизнь бурлит только на пристанях Заречья, где рыбаки продают свежий улов оптовым покупателям, да еще пекарни источают дурманящий запах свежевыпеченных булочек… В такой миг навсегда проникаешься любовью к этому городу и понимаешь, насколько справедливо его ветхое и, казалось бы, вычурное название: Ville d'Or – Град Златой.

Следом за пекарями и доярками просыпаются, кряхтя и проклиная судьбу, мастеровой люд и торговцы. Трактирщицы готовят завтрак постояльцам, прачки стаскивают высохшее за ночь белье с веревок, протянутых от дома к дому над проезжими улицами, а домохозяйки выставляют из распахнутых окон проветриваться только что взбитые пуховые подушки. Чуть позже вторая стража со скрипом и скрежетом отворяет городские ворота; на площадях и торных улицах появляются первые ранние гуляки и первые нищие. Солнце подымается всё выше, и в богатых особняках встают со своих широких постелей дородные бородатые купцы. В их тяжелых округлых животах еще булькает вчерашнее пиво, но голова уже свежа и наполнена мыслями о предстоящих закупках и росте цен на свинину. А к полудню продирают, наконец, глаза и титулованные господа.

Замок правителя пробуждается к жизни еще позже, чем весь остальной город, но Энцилия распахнула веки совсем рано, едва на ее подушку упал первый солнечный луч. Она совершенно не могла спать – настолько была взбудоражена тем калейдоскопом событий, который обрушился на ее бедную голову с момента приезда в столицу Энграма. Первый день целиком ушел на формальности в Обсерватории – так именовалась официальная резиденция энграмской ветви Магического Конклава. Документы Энцилии – направление из хеертонского университета и рекомендации – были в полном порядке, а диплом Summa cum laude говорил сам за себя. Проблемы подстерегали с другой стороны: лорд Сальве, бывший Верховный Маг великого княжества, чуть более месяца назад впал в немилость у Его Высочества и был с позором отправлен в отставку. Новое назначение и утверждение при дворе ожидалось не раньше следующей недели, после прибытия в город одного из пяти Старейшин и высочайших консультаций, так что в коридорах царила типичная неразбериха междуцарствия. В конечном итоге представление Энцилии приняла леди Кларисса, Высокая Волшебница, которая пока что управляла текущими магическими делами княжества.

Тут ход мыслей Энцилии непроизвольно прервался. Она тихонько прыснула и, покраснев, перевела взгляд на соседнюю подушку, где мирно посапывала во сне Кларисса. Короткие волосы высокой леди были изумительны: иссиня‑черные, цвета воронова крыла. Вместе с округлым лицом, широкими скулами и чуть раскосыми глазами они безошибочно выдавали в волшебнице уроженку Чжэн‑Го, несмотря на типично асконское имя. Прическа Клариссы заметно растрепалась (Энцилия снова хихикнула про себя, припомнив в деталях, при каких именно обстоятельствах растрепалась прическа ее старшей коллеги), а стройные ноги выпростались из‑под одеяла почти на всю свою немалую длину.

Легким усилием воли девушка подавила приятные воспоминания о минувшей ночи, а точнее – отодвинула их чуть вперед. Еще на первом курсе будущие маги и магини обучались самоконтролю и самоанализу. Такая отличница, как Энси, не могла не усвоить назубок твердое правило, полученное от Учителей: поутру последовательно и детально прописывать в памяти события предыдущего дня, обращая особое внимание на любые проявления магии и возможные точки ветвления путей грядущего.

Итак, переночевав в крохотной гостинице при Обсерватории, свежеиспеченная практикантка отправилась искать себе крышу над головой на ближайшие месяцы. Несложное "заклинание приятствия" позволяло на полчаса влюбить в себя практически любую хозяйку, но найти подходящий дом с парой свободных комнат, да при этом еще и недалеко от места будущей работы – всего лишь навсего великокняжеского дворца, представьте себе! – все равно оставалось не столь уж простой задачей. Узнав про специальность Энцилии и про то, что служить она будет при дворе, любой домовладелец был готов немедленно сдать ей угол и безо всяких заклинаний. Но цены при этом сразу же поднимались втрое, а в вопросе платы за жилье магия была практически бессильна – как в Энграме, так и в любой другой обозримой части вселенной. Наконец, подходящие комнаты за разумную цену все‑таки отыскались у одной почтенной вдовы. Оставалось только перевезти туда свои немногочисленные пожитки, привести себя в порядок, почистить перышки и к назначенному часу прибыть во дворец, где Кларисса должна была представить ее Великому Князю.

…

– Ваше Высочество! – Энцилия склонилась в поклоне со всем изяществом, на которое была способна. Способности эти, признаемся честно, были несколько ограничены чрезмерной любовью девушки к пирожным. Впрочем, нет худа без добра, и низкий поклон позволял особенно эффeктно продемонстрировать монарху все богатство ее упругого объемистого бюста, приобретенное благодаря все тем же пирожным и тортам.

– Добро пожаловать ко двору, любезная, – меланхолично процедил Его Высочество…

Князь Ренне V оказался слегка грузноватым мужчиной среднего роста, или чуть выше среднего. Его лучшие годы явно оставались уже позади, но выглядел он, тем не менее, еще вполне импозантно. Говорили, что князь и по сию пору оставался превосходным наездником; во всяком случае, породистые скакуны в княжеских конюшнях не застаивались и были привычны к седлу высочайшего всадника. Необычность и особый шарм облику монарха придавали колоритные черные усы, двумя прямыми полосками спускавшиеся вертикально вниз с тем, чтобы сомкнуться с узкой каемкой бороды. Взор Ренне был проницательным и недоверчивым, властным и в то же время слегка отталкивающим. Его взгляд устанавливал дистанцию, ближе которой подданные приблизиться не смели. Плотоядно улыбнувшись ("Клюнул‑таки на мою грудь, кобель паршивый!" – промелькнула мысль на обочине сознания девушки), он небрежно подставил Энцилии руку для поцелуя и сдержанно произнес:

– Нам думается, Великая Княгиня также была бы рада вашему визиту.

– Замечательно, дорогая! – промолвила Кларисса, чмокнув практикантку в щечку, а потом взяв ее под локоть и уводя из церемониального зала. – Тациана очень разборчива, и немногие удостаиваются ее аудиенции. Однако приготовься: это – нелегкое испытание.

Сопровождаемые дежурной фрейлиной, две волшебницы перешли в помешение малого зала приемов, и через несколько минут ожидания из боковой двери появилась Великая Княгиня. Тациана была статной женщиной средних лет, стройная и с небольшой грудью. Одета в длинное белое платье с открытыми плечами, длинные светлые волосы уложены в высокую прическу… Она подошла к посетительницам и элегантным движением протянула для поцелуя узкую ладонь.

– Мы рады приветствовать вас в Княжестве, Энцилия! – сказала Тациана ровным тихим голосом. – Ну а вы, Кларисса, как всегда великолепны. Но смотрите, как бы ваша подопечная не начала отбивать у вас кавалеров. Кстати, что там с вашей помолвкой?

– Увы, Ваше Высочество, расторгнута! Говорят, среди простого люда еще встречаются иногда мужья, которые способны стерпеть в руках жены скалку, но чтобы магический жезл… Такой редкости не сыщешь и среди высшего дворянства.

Все три дамы мило улыбнулись изящной шутке. Кларисса собиралась уже продолжить светский разговор, но тут боковая дверь неожиданно снова распахнулась, и к Тациане подбежала босоногая девчушка лет четырнадцати, за которой впопыхах семенила фрейлина. Девочка растерянно посмотрела на Энцилию и Клариссу:

– Брынь! – недоуменно сказала она. Потом чуть подумала и, улыбнувшись, добавила:

– Хряпс!

– Ее Высочество княжна Ида выражает радость по поводу прибытия к нашему двору столь прелестных волшебниц и выражает надежду, что госпожа Энцилия останется довольной пребыванием в Вильдоре – перевела подоспевшая фрейлина.

Боковым зрением Энцилия поймала волну эмоций, которые торопливо сменяли друг друга на лице Тацианы: удивление, неудовольствие, любовь, огорчение с определенной долей стыда, потом жесткий импульс контроля над собой и, наконец, усталость. Безмерная и безнадежная усталость.

– Ты побудешь с нами немного, радость моя? – спросила княгиня, нежно взяв дочь за руку.

– Хурум‑бурум! – И в глазах девочки появились слёзы.

– Ее высочество княжна Ида глубоко сожалеет о том, что тяжелые душевные переживания не позволяют ей долее уделять свое внимание высокочтимым гостьям, – протараторила фрейлина и настойчиво потянула рыдающую княжну обратно к боковой двери.

– Ну вот, дорогая Энцилия, вы и познакомились с одной из основных проблем, которые омрачают жизнь нашего двора, – горько произнесла Тациана. – До настоящего времени и медицина, и магия оказываются бессильны в попытках улучшить состояние Иды. Если вдруг вам удастся достичь большего, благодарность короны не будет иметь границ. – После этих слов на лицо княгини вернулось бесстрастное выражение официальной любезности. – Аудиенция окончена.

…

– А куда мы теперь, леди Кларисса? – недоуменно спросила Энси, когда они направились не к основному выходу, а в боковое крыло дворца.

– Пожалуй, уже поздновато, чтобы возвращаться в город. К тому же, мне надо еще кое‑что у тебя выяснить. Да и рюмочка шерри после такого напряженного дня явно не помешает. Здесь во флигеле есть служебные апартаменты Конклава. Пока не назначили главного верховного мага, ими пользуюсь я. И не волнуйся: места там не то что на двоих – и на десятерых хватит.

Слуги во дворце оказались достаточно расторопны. Получив пару ведер горячей воды, Энцилия с наслаждением вымылась, растерла и высушила волосы. Средств для ухода за кожей, к сожалению, не было, но на один вечер можно обойтись и магией. Привычное напряжениие в ладонях сменилось покалыванием, и девушка старательно провела руками вдоль всего тела, не касаясь его – на расстоянии в полпальца от кожи. Процедура была привычна и хорошо отработана за годы учебы – студенческие спальные покои особым комфортом не отличались. А здесь, во дворцовых апартаментах, был даже теплый сортир, не говоря уже возможности вымыться горячей водой в уборной! Нет, что ни говори, а практика при дворе имела свои преимущества.

Но тут из гостиной пахнуло каким‑то совершенно необычным запахом. Да это же кофий, редкий и чрезвычайно дорогой напиток, зерна для которого произрастали только в жарких землях южного Шахвара! Запахнувшись в принесенный служанкой шелковый халат цвета охры, Энси вышла из уборной. Кларисса в таком же халате, только бирюзовом, уже сидела за низким столиком, неспешно прикладываясь к рюмке с вишневой настойкой. После пары глотков и нескольких ни к чему не обязывающих фраз в гостиной повисла долгая пауза, и практикантка почувствовала, как высокая волшебница внимательно осматривает ее магическим взором.

– Вы что‑то еще хотели еще узнать, леди Кларисса?

– Да, хотела, – задумчиво протянула та, продолжая погружаться взглядом в глубины ауры Энцилии. Не будь это ее непосредственная начальница, Энцилия могла бы и закрыться, но сейчас был явно не тот случай.

– Так значит, ты специализировалась по трансформациям? Ну‑ка, сними халат!

Стесняться Энцилия не собиралась. Обнаженность была частью многих магических упражнений, и от излишней стыдливости девушка избавилась еще на первом курсе, равно как и от девственности. Среди студентов, кстати, ходило множество анекдотов про то важное значение, которое, по мнению обывателей, якобы придают девственности маги в своих процедурах. На самом деле все обстояло совершенно наоборот: сама по себе техника наложения заклинаний требует раскованности в движениях и ощущениях, свободы душевного устремления и тонкости чувств, которые с невежественной невинностью совершено несовместимы. И поэтому строгостью нравов студенческие общежития не отличались никогда – скорее, напротив. Особенно популярной была среди чародеев шутка о том, что "поровну распределяя свою благосклонность в постели между мужчинами и женщинами, ты способствуешь поддержанию Равновесия".

К моменту окончания Университета Энси уже сполна отведала любовных развлечений обоего рода, и поэтому ее нисколько не смущало то, в каком направлении развивается сегодняшний вечер. А Кларисса тем временем подошла к ней и опустилась на колени, уперевшись взглядом в средоточие женской сути своей новой сотрудницы.

– Ну а теперь покажи мне свое искусство в трансформации!

Энси, чуть расставив ноги, сконцентрировалась на своем маленьком бугорке‑похотнике и начала постепенно наращивать его в объеме, формируя из прорастающей ткани некое подобие мужского детородного органа. Конечно, это не было настоящим членом, а скорее напоминало деревянный или кожаный заменитель, какими утешаются жены моряков или молодые вдовы. И Кларисса, взяв было его головку в рот, тут же отпустила ее и поморщилась.

– Ах нет же, дорогая, тебя еще учить и учить! Смотри, сначала добавляешь к трансформации воплощение, теперь активируешь стихии огня и в меньшей степени – воды, потом закрепляешь пульсации… – Руки Клариссы мелькали в молниеносном темпе, расставляя узловые пункты заклинаний. – Ну, теперь ощутила?

И Энцилия ощутила сполна! Взросший над ее "устьем" член обрел жизнь, превратившись из приставленного костыля в часть собственного тела, тот же самый чувственный выступ, только увеличенный стократ. Кларисса снова и снова вылизывала его и заглатывала, но теперь это доставляло чувственное наслаждение уже обеим. Потом высокая леди поднялась с колен и увлекла послушную Энцилию в свою спальню. Откинулась на лежанку и широко распахнула длиннющие стройные ноги:

– Ну же, войди в меня!

Подобного удовольствия от "девичьих забав" Энси не испытывала еще никогда. Она долго и со вкусом покрывала свою начальницу, пока та, охрипнув от трепетных стонов, не махнула наконец рукой:

– Ладно, достаточно. Для первого раза очень даже неплохо, Ты умеешь учиться, девочка! А теперь свертывай трансформацию, и будем делать это естественно, как обычные женщины.

И они еще долго предавались сладостным утехам, переплетя ноги и сомкнувшись устами, пока не уснули в полном изнеможении. Весёленько начиналась практика, ничего не скажешь.

4. Цугцванг

– Объясните мне, Экселенц, что происходит? Что про‑ис‑хо‑дит??? Объясните мне простыми словами, без этих ваших «эманаций» и «элементалей». Я хочу понять, что происходит со мной, с моим родом и с моей страной?

Князь Ренне нервно мерял шагами пространство своего кабинета.

– Кем и какое заклятие наложено на Энграм? И почему вся мощь Конклава Магов, включая старейшин и лично высокочтимого архимага Эффенди, оказывается неспособной его разрушить? Недород следует за недородом, в селениях рождаются двухголовые телята, невиданной высоты паводки затопляют города, а население выкашивает чума! Этот бездарь Сальве на протяжении трех лет только тем и занимался, что морочил мне голову, пока я наконец не выставил его вон. Посмотрите хотя бы на мой дворец: нет ни одной стены, которая смогла бы держаться сама без магических подпорок. Я уже не говорю о дочери – я не способен вспоминать о ней без слёз. То, что она не в состоянии связать двух слов – это еще полбеды, в конце концов, многие женихи будут просто счастливы иметь знатную богатую жену, которая лишь молчит да мычит. Но ведь у нее еще ни разу не было кровей, хотя ей пошел уже пятнадцатый год! Бесплодие нависло над моим родом, бесплодие и запустение. Да, стараниями знахарей и магов мое мужское достоинство пока еще стоит на высоте, но при всем при том нет даже ни одного бастарда, не говоря уже о последующих детях от Ее Высочества!

– У меня не хватает слов, Князь, чтобы выразить ту глубокую скорбь, которую испытывает мое сердце при мысли о тех бедах, которые обрушиваются на Ваше государство и Вашу семью. Они воистину безмерны, но…

– Картина Рейпена "Приплыли!" – саркастически перебил Ренне, разом сбивая собеседника с высокопарного велеречивого слога. Откуда взялась эта идиотская мужицкая присказка, а тем более в лексиконе Великого Князя, оставалось совершенно необъяснимым. Действительно, ван Рейпен был известным живописцем, но специализировался он на натюрмортах и портретах вельмож; картины под названием "Приплыли" у него никогда не было. Да и какое дело простолюдинам до живописи маслом?! Но тем не менее, именно эту расхожую фразу можно было услышать в базарный день на рыночной площади любого города, когда незадачливый мастеровой или крестьянин‑тугодум обнаруживал себя оставшимся без последнего медяка после неудачно сделанной ставки на петушиных боях.

Так или иначе, но необходимое действие реплика князя возымела.

– Вы хотите от меня простых слов, Ваше Высочество? Простых и грубых, как прокисшее молоко с заплесневелой коркой хлеба? Что ж, извольте. Дело в том, что в Круге Земель возможно существование пяти и только пяти великих держав. Все иное противоречит установленной Двумя Богами магической структуре мироздания: "пять планет на своде небесном, пять металлов в земле предержащей", ну и так далее. Хотите приумножения и процветания Великого Энграма, единого и неделимого? Тогда потрудитесь стереть в порошок какую‑нибудь одну из пяти оставшихся метрополий. Только сделать это вам вряд ли удастся, не заручившись поддержкой хотя бы одного из Великих Магов. Которых в наличии наблюдается тоже только пять – и каждый из них уже блюдет интересы своей великой державы. Да, по мере сил я принимаю во внимание заботы Великого Княжества и оказываю вам всяческую поддержку, но – не питайте иллюзий, Ваше Высочество! – только до тех пор, пока это не идет вразрез с жизненными интересами Империи Чжан‑Го, верховным магом которой я имею честь состоять.

– При всех моих стараниях, я не вижу выхода из создавшейся ситуации, – продолжал Эффенди Нгуен. Неприятный разговор давался с трудом и ему. Узкое лицо мага напряглось, сквозь обычную желтизну начали проступать красноватые пятна, а руки беспрерывно теребили маленькую клиновидную бородку. – Разве что снова разделить Великое Княжество на две половины: Энгр отдельно, а Амедония отдельно. Но это годилось бы как вариант, будь у вас два сына или хотя бы сын и зять. А в сложившихся обстоятельствах… Вознести свои молитвы богам и надеяться на лучший исход – это единственное, что я мог бы посоветовать вам как маг и как старейшина Конклава.

Его сиятельство верховный маг вздохнул и развел руками. Но князь не вчера появился на свет и не первый год властвовал над сотнями тысяч поданных; он был неплохим правителем и, в частности, умел слышать то, что вслух не произнесено.

– Хорошо, Эффенди… – Титул был специально опущен, а пауза точно рассчитана. – Хорошо, а что бы вы могли мне посоветовать просто как частное лицо?

– Как частное лицо? Да вы шутник, Ренне! – Архимаг принял обращение по именам, и это было добрым знаком. – Для того, чтобы посоветовать вам что‑то как частное лицо, я сначала должен вспомнить, что это значит: быть частным лицом! Такое со мной в последний раз случалось, наверное, уж лет сорок назад. А впрочем, это неплохая идея, знаете ли. Давайте‑ка мы с вами напьемся как следует, жонглеров пригласим с музыкантами… И, кстати, я надеюсь, у Ее Высочества найдется пара симпатичных фрейлин, которые помогут мне скоротать остаток сегодняшней ночи? После того, как мы с вами вдоволь побудем частными лицами?

…

Время уже давно перевалило за полночь, и высочайшая пьянка близилась к завершению. "Спиритуозная тропа" была пройдена от начала до конца – начиная с белого энгрского, продолжая красным "Букетом Амедонии", потом сладко‑терпкий мускат "Слеза Шахвара", сормское игристое – ну куда же без него! – и, наконец, белозерский бальзам под кофе. Жонглеры уже отправились восвояси, перед этим филигранно перекидав из рук в руки свои пылающие факела под звездами во внутреннем дворике близ великокняжеских покоев. Удалились готовить магу постель и две заказанные высоким гостем прелестницы, перед этим на мгновение приоткрыв взору свои действительно достойные внимания прелести…

Князь и старейшина Конклава допивали наедине последний глоток тягучего черного напитка, когда маг как будто бы слегка протрезвел и рассчитанно небрежным голосом произнес:

– Знаете, Ренне, вспомнилась мне тут одна история, печальная и поучительная одновременно. Вы слыхали что‑нибудь про иодайскую ересь? Нет? Так послушайте.

Иначе она называется "Учение о шестом столпе творения". Имела некоторое распространение лет триста назад, а то и четыреста. Основал ее лжепророк Иода Тёмный, выходец из южной Асконы. Начинал он как алхимик, а в один проклятый Арманом день надышался какой‑то гадостью из своей реторты и начал проповедовать некую тайную мудрость. Дескать, только для посвященных и безымянных. Набрал он компанию таких же одержимых, причем собирались они всегда в темноте и за закрытыми дверями, имён своих друг другу не называли – ну чисто дети. "Иода" ведь тоже не имя, а прозвище, так на асконском диалекте самая мелкая медная монетка называется. Я думаю, где‑то в подвалах университетской библиотеки должен еще храниться, за крепкими решетками да под пятью замками, свиток его еретической рукописи – "Заповедная книга иодаев" называется. Как обычно в писаниях лжепророков, вы знаете: чистый бред вперемежку с прописными истинами, так что отделить одно от другого очень непросто, и многие нетвердые в учении умы на эту удочку попадались.

Так вот, эти мудрецы уверовали, помимо прочего, что элементарных Стихий может быть не пять, а больше. Для начала они собирались поискать шестую Силу. Ну а потом, если получится, седьмую, восьмую, и так далее – пока не надоест. Смешно, конечно. Стало быть, каждый раз надо отыскать новый самоцвет, выплавить из земных недр новый металл, открыть в небе новую планету… Может быть, еще и дополнительные пальцы на руках и ногах прикажете вырастить? Естественно, никто из них себя этим не утруждал, и все магические изыскания сводились обычно к разнузданному разврату и свальному греху. А в обоснование тому приводилась богомерзкая идея об изначальной женственности Тинктара. Святотатцы даже и склоняли его на женский лад: помолимся, дескать, Тинктар – а не Тинктару. Но вы, Ваше Высочество, правитель мудрый и прекрасно понимаете: главная движущая сила состояла в том, что каждый новый глава секты немедленно желал объявить себя шестым старейшиной Конклава. Естественно, столь оголтелая ересь пресекалась немедленно и бесповоротно, и уже давным‑давно об иодаях ничего не было слышно. И тут вдруг, лет пятнадцать тому назад, обнаруживают в самом сердце Вестенланда, в Университете, троицу – женщину и двух мужчин, причем один из них почти мальчишка – которые предавались этой самой ереси, со всем сопутствующим непотребством. Совет университета был в ярости, ректора отправили в отставку, а всех троих казнили мучительной казнью…

Эффенди на некоторое время замолчал. Незачем было объяснять Великому Князю, что злосчастные студенты‑диссиденты просто оказались в ненадлежащем месте в неподходящее время, когда Филофею, в то время декану Школы Сил и Потоков, подвернулась удачная возможность свалить тогдашнего ректора, чжангойца Шуа‑Фэнь, и самому занять его место. То, что дело было раздуто, а три недотёпы заслуживали не смертной казни, а разве что банального отчисления, в крайнем случае с запретом на колдовство, было очевидно с самого начала. Объяснять это князю действительно не стоило… То есть, не стоило трудов, ибо тот и сам все прекрасно понимал: нравы при дворе монарха любой державы мало чем отличались от нравов ректората Университета.

– Так вот, князь… На самом деле казнили только двоих, а мальчишку – чертовски талантливого мальчишку – помиловали, ограничившись изгнанием из Вестенланда и пожизненным запретом на магию любого рода. Звали его, помнится, Юрай. Юрай‑Охальник. Жив ли он теперь, и если жив – то где обретается, никому не известно. И как частное лицо…

Верховный маг склонился к монарху и пристально заглянул ему в глаза.

– Как частное лицо, я мог бы рискнуть дать вам совет: поищите этого Юрая.

Эффенди снова откинулся назад, устроился поудобнее и улыбнулся.

– Но слава богам, я отнюдь не частное лицо, а старейшина Конклава. И единственное, чем могу вам помочь – это официальной информацией о том, что запрет на колдовство упомянутому Юраю‑Охальнику за истечением срока давности отменен единодушным решением Дисциплинарной Камеры и Совета Старейшин. Вот, возьмите! – он протянул собеседнику небольшое серебряное кольцо, на котором было выгравировано причудливое переплетение черных и белых нитей. – Это кольцо мага‑послушника, оно принадлежало Юраю и было изъято судом. Теперь все заклятья с него сняты; можете сохранить на память как сувенир. Все равно никому, кроме упомянутого Юрая, оно не подчинится.

Одним долгим движением мэтр Нгуен поднялся на ноги.

– А теперь, Выше Высочество, я прошу соизволения удалиться. Сегодняшний вечер меня изрядно утомил, к тому же нельзя бесконечно испытывать долготерпение наших очаровательных фрейлин.

Маг слегка поклонился и направился к двери. Но уже у выхода снова обернулся к монарху:

– И последнее, князь. У Вас при дворе сейчас проходит практику выпускница Университета, некая Энцилия. Очень светлая голова, диплом с отличием. Специализировалась на Превращениях и Трансформациях, но в равной мере владеет и техникой остальных четырех школ. Так что, если вдруг возникнет нужда в нетрадиционной магической поддержке, слегка выходящей за общепринятые рамки… Я бы сказал, что вам необычайно повезло.

И после этих слов архимаг наконец удалился, насвистывая какой‑то игривый мотивчик. А князь Ренне допил до конца чашку кофе и подумал про себя:

– Ну что же, за все то золото, которое было выплачено этому мерзавцу, я получил хотя бы синицу в небе…

5. Дама червей и валет треф

Срочный вызов от начальства пришел в самый неподходящий момент.

Энцилия уже третий день квартал за кварталом планомерно обходила "низкий город" – ту часть Вильдора, где проживали ремесленники и торговцы. Искусству трансформаций и превращений находилась работа повсюду: придать пластичность и ковкость металлу в горне кузнеца, подправить вкус сметаны у нерасторопной молочницы, наложить на руку лавочника заклятие для распознавания фальшивых монет… А иногда жители пользовались случаем, чтобы попросить колдунью и о помощи другого рода – скажем, снять порчу или приструнить не в меру расшалившегося домового. Энцилия не отказывала никому, хотя и получала за свою работу сущие гроши: на жизнь ей пока хватало выписанной на три месяца стипендии, а получаемый опыт был обширен и разнообразен. Для того практика и придумана.