Текст книги "Опаленная юность"

Автор книги: Юрий Ильинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Бей, чего смотришь?

Окровавленный Валька Бобров дал длинную очередь из автомата. Черные фигурки припали к земле.

– Отбили, – спокойно проговорил Иванов. – Три танка горят.

– Первое боевое крещение. – Захаров вытер платком грязное, закопченное лицо.

Бледный Родин ожесточенно тряс головой, вертел пальцем в ухе:

– Заложило, ничего не слышу… Что это, батя?

Ива нов успокоительно махнул рукой:

– Держись, сынки, сейчас в атаку пойдут!

И действительно, гитлеровцы с воплями бросились в атаку. По своей численности они в десятки раз превосходили советские части. Сопротивление красноармейцев их ожесточало.

Снова завязалась перестрелка. Дробно стучал «максим», с левого фланга его поддерживали ручные пулеметы.

– Огонь! – крикнул Бельский и застрочил из автомата.

Иванов бросил одну за другой несколько гранат, а последнюю сунул Андрею:

– Швыряй!

Андрей что есть силы метнул гранату, словно голыш на Москве-реке.

– Дурак! Кольцо!

Граната без разрыва шлепнулась в землю.

Иванов припал к винтовке. Андрей снова расстрелял обойму и с открытым ртом глядел на приближающуюся смерть.

Рослые гитлеровцы с засученными рукавами мундиров, в стальных шлемах, уперев в животы автоматы, быстро приближались.

– Ребята! – отчаянно закричал Каневский. – Вылазь! Бей гитлеров, сволочь эту!

– В штыки! – скомандовал Иванов, выпрыгивая на бруствер.

Бельский с пистолетом побежал вперед, за ним хлынули бойцы, справа и слева их поддерживали соседи. Рота Быкова перешла в штыковую контратаку.

Андрей бежал вместе со всеми, выставив тонкое жало штыка. Его обогнал Иванов и с разбегу всадил штык в грудь громадного гитлеровца в распахнутом мундире. Второго немца заколол Бобров. Тютин, схватив дегтяревский пулемет за пламегаситель, обрушил приклад на каску ближайшего фашиста.

К полудню бой прекратился. Нависшую тишину нарушали одиночные выстрелы где-то на левом фланге. Красноармейцы роты Быкова, воспользовавшись затишьем, курили, пили холодную, до ломоты в зубах, колодезную воду, чуть отдававшую полынной горечью. Бойцы вылезли из укрытий, разминались. Командир отделения Иванов аккуратно зашивал гимнастерку. К нему подошли красноармейцы. Бобров тотчас же внимательно осмотрел собственное обмундирование – он вообще старался во всем подражать командирам, и даже в разговоре с товарищами у него порой звучали начальственные нотки. Ребята посмеивались над Валькой, но к замечаниям его все же прислушивались.

Вдоль обороны неторопливо прошел командир роты, на ходу давая указания лейтенанту Бельскому. Когда оба свернули за угол, Родин сказал Андрею:

– Знаешь что? Давай зайдем в этот двор.

– Зачем?

– Там есть кое-что интересное.

Андрей согласился. Вместе с ним пошли Игорь Копалкин, Ника Черных и Кузя. В полуразрушенном доме, очевидно, помешалась городская пионерская организация. Во дворе на клумбе стоял гипсовый мальчик с горном в вытянутой руке. Тут же валялась зеленая вывеска с красными неровными буквами.

– «Дворец пионеров», – прочитал Кузя. – Ничего себе дворец! Ты, Петька, хоть и старше нас всех на год, а, видно, еще не вырос из пионерского возраста.

– Долдон!

– Нет, серьезно? – спросил Андрей. – Ты что здесь нашел интересного?

– Идите сюда.

Родин провел ребят к бассейну. Там на песчаном дне, среди густых водорослей мелькали золотистые огоньки.

– Рыбки… – выдохнул Родин. – Вы только посмотрите, какая красота! Вон те, покрупнее, – золотые, а вот у самой поверхности рыбка с длинным хвостом.

– Хвост, как шлейф, развевается…

– Правильно, Игорек. Эта рыбка так и называется – вуалехвост. Очень красивая, редкая рыбка.

– Как ты сказал – прохвост? – не удержался Кузя.

– Прохвост это ты… Посмотрите, вон маленькие рыбки плавают – это живородящие, так называемые бойцовые рыбки.

– Почему их так называют? – спросил Ника.

– Потому что они очень воинственны и нападают порой на больших рыб. Бесстрашные рыбки.

– Боец должен быть бесстрашным…

– Внимание, – замахал руками Кузя. – Сейчас наш Игорек приведет подходящий пример из приключенческой литературы.

– А что, Буссенара «Капитан Сорвиголова» читали? Эх, вы!..

– Не читали, – буркнул Ника. – А как называется вон та, черная рыбка – тоже вуалехвостка?

– Нет. Это рыбка-телескоп.

Родин долго и нудно рассказывал о нравах различных рыб и основательно всем надоел, только один Игорь слушал внимательно. Кузе наскучил ихтиологический экскурс, он встал с цементной стенки бассейна и подмигнул ребятам:

– Ах, до чего же я люблю рыб!..

– И я тоже, – поддакнул Ника.

– В сметане, в масле, фаршированных, маринованных и особенно уху!

– И я тоже… – повторил Ника.

Родин обиделся. Замолчал. Потом достал из вещевого мешка кусок хлеба.

– Покормлю их. Кто теперь о них позаботится?

Родин бросал в воду крошки. Рыбки стайкой бросались к хлебу, хватали его и, плеснув хвостом, стремглав уходили в глубину. И так тихо было кругом, что ребятам казалось, что войны никакой нет, что все недавнее прошлое – тяжелый кошмарный сон, который никогда не повторится. Перестрелка прекратилась, только где-то вдали в бледном вечернем небе звенел жаворонок.

Родился новый звук. Он возник в бледнеющем вечернем окаймленном багровой полоской заката небе. Он приближался, рос, настойчиво лез в уши.

– Ложись!

Андрей толкнул Кузю, пригнул к земле Копалкина и вместе с ним плашмя распластался на траве у самой цементной стенки бассейна. Через какую-то долю секунды одиночная мина, провыв над головами, с треском плюхнулась в бассейн.

Взметнулся к небу фонтан зеленой воды, завыли, раздирая воздух, осколки. Когда взрыв отгремел, ребята стали подниматься, отряхивались и смущенно поглядывали на Боброва. Валька не ложился, он продолжал стоять на том же месте, где и стоял, с самым независимым видом и курил папиросу. Андрей даже подивился спокойствию товарища. Если б он знал, сколько это стоило Валентину! Еще больше восхитился поступком Боброва Игорь Копалкин.

«Он хладнокровен, как индеец из племени могикан», – думал Игорь, восторженно оглядывая Валентина.

Бобров действительно немного смахивал на индейца. Смуглый, черноглазый, прямой нос с горбинкой, атлетическая, тонкая в талии фигура – Игорю на самом деле казалось, что перед ним ожившая иллюстрация к роману Фенимора Купера.

– Смотрите, смотрите! – Андрей указал на бассейн.

Мина уничтожила маленький грот, разметала водоросли, повредила стенки бассейна, обнажила кирпичную кладку. Десятки рыбок, растерзанных осколками, оглушенных взрывом, перевернувшись вверх брюшками, плавали на поверхности. Красивая золотая рыбка-вуалехвост, пробитая осколком, сочилась кровью.

Ребята хмуро смотрели на уничтоженный бассейн.

– Пойдем, – негромко сказал Бобров и сбросил с плеча пук водорослей. – Война продолжается.

Ночью никто не спал. Противник не подавал признаков жизни, но полковые разведчики, вернувшись из поиска, сообщили, что гитлеровцы накапливаются за лесом Рота укрепляла позиции, рыла траншеи, соединяя их ходами сообщения. Быков понимал, что удержаться здесь можно будет недолго слишком слаба оборона, нет почти противотанковых средств, зато танкоопасных направлений вполне достаточно для того, чтобы выбить обороняющихся.

Андрей прилег на дно окопа, положив под голову вещевой мешок. В нем находились котелок и пара белья – лежать было неудобно. Андрей смял белье комком и положил на котелок. Земля была теплая, песчаная. В темном небе мерцали крупные звезды. Андрей вспомнил о матери, о родных и знакомых, вспомнил Лару.

Наверху зашуршало, послышались шаркающие шаги, в окоп скатились комочки земли – подошел связной красноармеец.

– Подымайтесь, братки!

– Немцы? – встревожился Родин, выскакивая из соседнего окопчика.

– Какие немцы! На собрание шагом марш!

Комсомольцы собрались в городском сквере. Возле зарослей акации поставили стол, принесли садовые скамейки. Многие сидели прямо на траве. Собрание открыл Бобров. Его избрали комсоргом еще под Можайском, когда рота гордо именовалась самокатной. Валентин был честен, прям и смел. Комсомольцы его уважали. На повестке дня стояло несколько вопросов. Первый вопрос – прием. Приняли двух пулеметчиков. Узкий лучик карманного фонарика скользнул по третьему листку.

– Копалкин, – негромко вызвал Бобров, – подойди сюда.

Игорь, волнуясь, вышел вперед и замер.

– Расскажи биографию, – попросили из темноты.

– Слушаюсь. Родился в 1924 году, отец – рабочий, мать – домохозяйка, окончил девять классов Ильинской средней школы. Ну вот… вот и вся… автобиография.

– Устав знаешь?

– Да, мне Валя объяснял.

– Какой еще Валя? – насмешливо спросил Каневский.

– Товарищ Бобров, комсорг…

– Основная обязанность комсомольца в чем заключается?

– Защищать родину, бить фашистов.

– Что ж, – заметил политрук Светильников, – правильно.

– Вопросов больше нет?

Ребята молчали. Конечно, в мирной обстановке, в школе, вопросы несомненно нашлись бы, но здесь, на фронте, о чем спрашивать?

– Как проявил себя в бою?

– Пока ничего. Не теряется, – ответил за Игоря Бобров.

А Светильников заметил, как бы про себя:

– Еще и боев настоящих не было.

– Есть предложение принять Игоря Копалкина в комсомол. Ставлю на голосование: кто за это предложение, прошу поднять руку… Тьфу, забыл, что ночь на дворе… Кто против, назовите свои фамилии.

Грянули взрывы, ахнув, раскололось небо – фашисты начали артподготовку. Мины летели сериями, рвались с треском, расцвечивая темноту вспышками пламени. Когда огонь утих, комсомольцы поднялись с земли.

– Голосую! – громко крикнул Бобров. – Кто против?

В кустах стонали раненые, кто-то явственно произнес сдавленным от муки голосом:

– Горыть… пэче… Ой, не можу…

– Вызвать санитаров, – приказал Светильников. – Перевязать раненых – и в тыл.

– Против нет? – крикнул Бобров. – Воздержавшихся нет? Поздравляю, Игорь. Собрание окончено – по местам!

Но гитлеровцы этой ночью в атаку не пошли. Они предпочли дождаться рассвета. И всю ночь обстреливали передний край, держа красноармейцев в непрерывном напряжении. Отделение Иванова вело редкий огонь по противнику. Андрей вместе с Никой Черных и Захаровым забрались на крышу ближайшего дома – оттуда была хорошо видна позиция фашистов. Гитлеровцы стреляли трассирующими пулями – светящиеся пунктиры тянулись от опушки леса к городу, вонзались в его тело.

– Следи, откуда стреляют, – сказал Андрей. – Бей по вспышкам.

– Ладно, – отозвался шепотом Ника.

Захаров сердито дернул плечом:

– Не учи, сами знаем!

Андрей обернулся к нему:

– Ленька, неужели ты до сих пор злишься на меня?

– А ты как думал? Такую подлость не сразу забудешь.

– Что? – хрипло произнес Андрей. – Да за эти слова я тебе знаешь, что сделаю!

– Плевать мне на тебя, трус!

Осторожно положив винтовку, Андрей бросился на Захарова – они покатились по крыше, гремя черепицей.

– Сбесились! – гаркнул Ника, разнимая их. – Ленька, перестань! Андрей, оставь его!

Фашистский крупнокалиберный пулемет дал длинную очередь. Тяжелые бронебойные и зажигательные пули хлестнули по крыше, и дом вспыхнул, как свечка.

– Ребята, вниз! – крикнул Ника и первым спрыгнул с трехметровой высоты.

Андрей и Ленька Захаров поспешили за ним. Дом пылал и, по-видимому, служил неплохим ориентиром – гитлеровцы усилили огонь, засвистели пули.

– Бежим в траншею!

– Стой! – спохватился Андрей. – Я винтовку забыл на крыше! – и бросился к дому прихрамывая (он спрыгнул с крыши неудачно и подвернул ногу).

«Не успею, – лихорадочно стучало в висках. – Сгорит оружие. Позор!»

Ника и Ленька, не сговариваясь, подбежали к дому. Захаров ловко полез вверх по водосточной трубе, едва удержался и через мгновение очутился на пылающей крыше. Темный силуэт на фоне яркого пламени был заметен издалека и несколько пуль просвистели над его головой, но Захаров уже разыскал винтовку товарища, швырнул ее Нике и скатился вниз.

– Возьми свое оружие, герой, – буркнул Захаров, не глядя на Андрея, – и больше не бросай – дураков нет за тобой ухаживать.

– Спасибо…

– Плевал я на твое спасибо!

– Будет вам грызться, – вмешался Ника. – Ишь, какие антагонисты! Пошли к окопам, покуда нас не подстрелили.

В траншее их встретил спокойный, как обычно, Иванов.

– Целы? Не спалил вас Гитлер?

– Куда ему!

– Так. А это что за украшение? – Иванов ткнул пальцем в Андрея.

У того под глазом расплывался солидный синяк. В рассветном сумраке синяк выглядел особенно неприглядно.

– Упал, – потупился Андрей. – Ушибся.

– Понятно. Упал. А когда падал, на чей кулак наткнулся? Драку сочинили?

– Лейтенант идет! – шепнул Черных, стараясь отвлечь Иванова.

Бельский рассеянно оглядел притихших бойцов и негромко сказал:

– Приготовьтесь. Сейчас пойдем.

Рассветало Из-за зеленой кромки леса показалось солнце. Дрожащие косые лучи осторожно скользили по земле, точно ощупывали ее. С земли поднимались полосы тумана – плыли, колыхались, таяли. Рота Быкова застыла в обороне. Сам командир находился вместе с бойцами Бельского.

Быков подошел к позиции пулеметчиков. Здоровенный Григорий Тютин, по обыкновению, что-то жевал, а нервный, порывистый Каневский курил папиросы одну за другой.

Здесь и застала старшего лейтенанта вражеская артподготовка. Быков пригнулся в окопчике. Оспины на его лице обозначились резче – отлила кровь. Каневский уткнулся головой в песок, и только Тютин неторопливо спрятал в карман хлеб и, продолжая жевать, медленно спустился в окопчик.

Когда артиллерийский огонь стих, Бельский скомандовал тонким голосом:

– Приготовиться к отражению атаки!

Бойцы поспешно отряхивались, протирали оружие. Подполз Лаптев, степенный, конопатый, круглоглазый, и шепотом доложил:

– Накрыло двоих в моем отделении. Прямое попадание.

– Идите к своим. Сейчас начнется!

– Есть!

Налетевший ветер донес обрывок вражеской команды:

– Эрсте компани, шнеллер!^[2]

Застрекотали немецкие автоматы, рассыпая веера пуль. Бойцы сидели в окопах – над головами посвистывало. И вдруг земля задрожала от крика, топота сотен ног вражеских солдат. Бельский выглянул из траншеи, выхватил пистолет. Андрей во все глаза глядел на лейтенанта – Бельский сердито посмотрел на бойцов, призывно махнул рукой и выскочил из окопа.

– За мной! Вперед!

– Бей фашистов! – крикнул Иванов и вместе с бойцами побежал навстречу фигуркам в серо-зеленых мундирах.

Андрей бежал рядом с ребятами, вытянув винтовку. Его обогнал Бобров. Андрей увидел впереди распахнутый чужой мундир, красное лицо, залитое потом, и выстрелил, не целясь. Фашист упал.

– Танки! – заорал Родин. – Наши танки! Ура-а!

По полю мчались советские танки. Они врезались во вражеские позиции, раздавили длинноствольную пушку, обратили в бегство немецкую пехоту и сами остались на поле боя, превратившись в пылающие костры.

Но дело было сделано – фашистская атака захлебнулась.

К вечеру гитлеровцы отошли. Перед концом атаки автоматная пуля прохватила Андрею руку ниже локтя. Ему показалось, что по руке ударили палкой. Рука онемела. Андрей продолжал стрелять. Прямо перед ним с воем упала мина. Всплеск огня, упругий толчок, тишина…

Глава девятая

На рытье рва

Сеял мелкий дождь. Резкий ветер, налетавший порывами, бросал в разгоряченные от тяжелой работы девичьи лица пригоршни холодной воды. Дождь шел третий день. Одежда облепляла тело, стесняла движения. Быстрые струнки проникали за ворот, текли по спине, по груди. Грунт вязкими пудовыми комками прилипал к лопатам; землю трудно было поддеть и стряхнуть. На нежных подушечках рук пухли, багровели мозоли. Хлюпающие туфельки расползались по швам. Одежда не просыхала неделями. Было неимоверно тяжело, но девушки и женщины не прекращали работы.

Огромная извивающаяся змея противотанкового рва бурым суглинистым поясом охватила столицу.

Портнихи, врачи, учительницы, продавщицы, телефонистки, секретари, машинистки, домашние работницы, домохозяйки, школьницы и киноактрисы самоотверженно работали на строительстве оборонительных сооружений.

Милые, родные москвички, наши добрые морщинистые матери, верные подруги, светлоглазые бойкие сестренки, прекрасные возлюбленные! В этот грозный час вы отдали родине все, что могли. Вы хотели быть поближе к нам, поближе к фронту, и свое слово сдержали.

Своими нежными руками вы вынимали сотни тысяч кубометров мерзлого грунта, возводили баррикады и доты, вбивали в закаменевшую землю тяжелые надолбы и рельсы, протягивали колючую проволоку, устанавливали ежи…

Неоценим ваш вклад в дело победы. И за это спасибо вам, наши верные спутницы в труде и в бою!..

– Перерыв! – громко крикнул руководитель работ инженер-майор Боровой.

Вытерев мокрое лицо, Лара с силой воткнула лопату в рыхлый песок. К ней подошли Надя и Нина.

– Как самочувствие, девчонки? – спросила Лара.

Полная, круглолицая Нина пожала плечами.

– Пустячная работа, – заметила Надя.

– Как дела, неразлучные подружки? – пошутил мимоходом Коровой. – Вы прямо попугаи-неразлучники, всегда вместе, только попугаи вдвоем, а вы – втроем.

– Так всю жизнь и будем!

– А когда замуж выйдете?

Маленькая Надя смутилась, а Нина бойко отшутилась:

– Кто нас возьмет, кому мы нужны?

Лара, улыбаясь своим мыслям, едва заметно щурила ореховые глаза. Она как-то сразу выделилась из общей массы. Начальство назначило ее старшей, и многие полунасмешливо, полусерьезно называли ее командиром.

К подругам подошла Райка Бирюкова, хитрая, болтливая бабенка, не упускавшая случая пококетничать с каким-нибудь тыловым начальником О своих мимолетных увлечениях Бирюкова рассказывала подробно, не торопясь, подолгу смакуя детали знакомства. Девушки сторонились ее, старались поменьше с ней общаться, а она, напротив, пыталась навязаться Ларе в подруги.

– Ох, девочки! И когда эта работа кончится? Прямо осточертела…

Поправив лакированным коготком тонкую, как лезвие бритвы, крутую бровь, Бирюкова скользнула по Ларе завистливым взглядом.

– Эх, была бы я такая, никогда бы на окопах не работала! Окрутила бы самого большого начальничка, и он бы пригрел меня… И чего ты, Ларка, теряешься?

Бирюкова рассмеялась и сделала глазки проходившему мимо Боровому. Озабоченный инженер, ничего не заметив, пошел дальше. Бирюкова пожала узкими плечами.

– Подумаешь, птица! Что с него возьмешь? Банку консервов, буханку черняшки? Нет, солдатики, лейтенантики – пустышки, у них, кроме пары запасных портянок, ничего нет. Голодранцы! Теперь в цене снабженцы, интенданты, это я понимаю! Достанут что угодно, оденут как куколку.

Надя брезгливо отодвинулась, Нина посмотрела на Бирюкову с нескрываемой злобой.

Высокая костистая старуха Иванова, жена ушедшего на фронт рабочего, обрушилась на бесстыдницу:

– Цыц, сатана! Народ смертный бой ведет, а ей хаханьки! Чтоб духу твоего поганого здесь не было!

– Испуга-ала! – лениво протянула Райка и, увидев в руках у проходившего саперного капитана папиросу, подскочила к нему:

– Товарищ командир! Умоляю, позвольте сигарету!

Девушки снова взялись за лопаты – замелькали комья глины. Тяжелое дыхание работающих вырывалось из их открытых ртов облачками пара.

Вечером, перед концом работы, к девушкам подошел взволнованный, осунувшийся Горовой.

– Девчата, товарищи женщины! Родные мои! Надо остаться продолжить работу.

Смертельно уставшие женщины неподвижными глазами уставились в кривящееся, как от боли, лицо инженера.

– Отступают наши, фронт подходит. Нужно закончить ров. Не закончим – танки прорвутся к городу.

Встревоженным ульем загудела толпа:

– Опять отступают!

– Опять потеснили…

– Царица небесная, спаси и сохрани!

Молодая женщина истерично, с надрывом зарыдала, и тотчас десятки голосов обрушились на нее:

– Замолчи!

– Брось слезу проливать!

– Тоже мне москвичка! Раскисла!

Лара шагнула вперед:

– Девчонки, давайте работать, выроем могилу фашистам!

– Бабы! – грозно крикнула старуха Иванова. – А ну, берись за лопаты!

– Не хочу! – завопила Бирюкова, тряся копной соломенных, вытравленных перекисью волос. – У меня кровавые мозоли, не буду!

Лара, перехватив лопату, молча подошла к ней:

– Не пойдешь?!.

Зазубренное лезвие лопаты взлетело над головой Бирюковой.

Иванова вырвала лопату из Лариных рук.

– Не стоит того. Ну, ты, марш работать!

Рассвет застал женщин на дне глубокого рва. Работали как автоматы: согнулась – выпрямилась, согнулась – выпрямилась. К брустверу летела желто-бурая суглинистая земля, перемешанная с песком.

Неимоверно грузным казался лом, шероховатые ручки носилок грозили вот-вот вырваться из натруженных, вспухших ладоней. Чтобы не выронить груз, девушки так сжимали руки, что ногти впивались в кожу. Металл жег ладони, саднили прорванные бугорки мозолей, но москвички работали. Работали, не зная отдыха. Тысячи женщин, склонившись над мокрой землей, копали противотанковый ров.

И только одна Райка Бирюкова еле шевелила лопатой, плакалась, жаловалась на свою судьбу.

Утром из-за леса выплыл фашистский самолет. Громоздкий, неуклюжий, похожий на черную птицу, он долго кружил над землей, высматривая добычу.

– Сейчас бомбы начнет кидать! – крикнул кто-то.

Строители шарахнулись к лесу. Но немец не бомбил. Почувствовав себя в безопасности, он снизился до самых макушек деревьев и пролетел вдоль линии оборонительных сооружений. От самолета что-то отделилось, в воздухе зашелестели десятки тысяч листовок. Снежными хлопьями опускались они на стылую землю.

Московские дамочки,

Не копайте ямочки.

Приедут наши таночки —

Зароют ваши ямочки! —

Звонко прочитала Нина и тут же с силой втоптала листовку в грязь.

– Вот-вот! – заголосила Бирюкова. – Видите, что пишут? Честно предупреждают. Много помогут наши ямки! У немцев техника, понимать надо, не то что наши окопчики…

– Ты с ума сошла! – побагровела Надя. – Ты что говоришь?

– Все погибнем здесь без толку, как собаки! Уже вся Москва бежит, вакуируется!

– Гадина!

– Мразь поганая!

Бирюкову обступили со всех сторон.

В эту минуту из-за леса выскочили два «Мессершмитта». Короткая пулеметная очередь вспорола воздух и тотчас же медленно, словно нехотя, Надя опустилась на мокрую землю.

– Убили! – простонала Иванова, подняв к хмурому осеннему небу сухой морщинистый кулак. – Убили, ироды!

Откуда-то прибежали саперы, появился Горовой с врачом.

Лара опустилась на колени, расстегнула знакомое с детства заячье пальтишко: на груди у Нади расплывалось темное, с тарелку пятно.

– В сердце, – проговорил врач, – сразу.

Иванова осторожно закрыла потускневшие глаза убитой…

Хоронили Надю вечером.

Маленький холмик обложили хвоей, у изголовья поставили деревянный, наспех сколоченный обелиск с маленькой пятиконечной звездочкой, вырезанной из толстой листовой фанеры.

Ночью почти не спали – едва забрезжил рассвет, вышли на работу.

После обеда к Ларе подошла Бирюкова:

– Знаешь что, Ларка, давай смотаемся отсюда, а?

Лара продолжала копать, Нина ненавидяще посмотрела на Бирюкову.

– Дура ты, Ларка! Себя гробишь. Кому это нужно? Хочешь загубить себя, как эта дуреха Надька? Нина, хоть ты ее уговори.

Бирюкова повернулась к Нине и не видела, как Лара медленно достала из внутреннего кармана телогрейки тяжелый черный предмет.

– Немец-то все равно в Москву придет…

– Обернись, мерзавка! – крикнула Лара таким голосом, что на них оглянулись десятки людей. – Получай по заслугам! – и выстрелила прямо в подбритую тонкую бровь.

Глава десятая

Ранен

Андрей очнулся от холода. Лошади недружно натягивали постромки, от толчков сползла шинель, и порывы ветра леденили мокрую от дождя одежду. Он видел тусклую серую пелену низко нависшего неба. Андрей приподнял голову и заметил справа густой частокол хвойника. Остроконечные иглистые макушки деревьев четким зубчатым силуэтом выделялись на сером полотнище неба. Слева густел мрак.

Андрей тронул рукой лицо, скрытое повязкой. Бинт чалмой охватывал голову, проходил через левый глаз. Он вздрогнул. «Самое драгоценное у человека глаза, – говорила когда-то бабушка, – ими он видит красоту природы…» Андрей поспешно ощупал себя: левая рука была туго прибинтована к груди.

«Ранен, – вспомнил он. – Но почему же ничего не болит?»

Повозка остановилась. Андрей осторожно слез, стараясь не задеть лежащих без движения раненых.

– Чего? – бросилась к нему девушка с санитарной сумкой поверх шинели. – По нужде захотел? Ступай за кустик, далеко не ходи. Прямо. Сам дойдешь или проводить?

Андрей покраснел:

– Машенька, это вы?

– Ты меня знаешь?

– А помните, в Вязьме на улице гуляли с нами?

– Да, да! – поспешно согласилась Маша. – Но вас не узнать – лицо завязано. Рука болит?

– Нет. Отойдите, пожалуйста.

– Да ты не смущайся.

Андрей снова зарумянился и обозлился. С ближайшей подводы кто-то невидимый в темноте восхищенно сказал:

– Вот это девка! С такой всю жизнь проживешь – не соскучишься!

– Молчи! – простонал другой. – Без ног лежит, а всю дорогу хаханьки да ухаживания! Спокою нет…

К Андрею подошел возница, пожилой боец с винтовкой за спиной:

– Слышишь, парень, спички есть?

– Некурящий.

Солдат утонул в темноте, и вскоре там вспыхнула искорка огня.

Девушка снова приблизилась к Андрею и доверительно шепнула:

– Понимаешь, сбились с пути. Карты у меня нет, уж давно должна Ивановка быть – там полевой госпиталь стоит, а ее все нет и нет.

Андрей осмотрелся. Кругом шумел вековой лес.

– Как бы к фрицу не угодить… – шептала Маша.

Посовещавшись, решили осторожно двигаться дальше.

Андрей не сел на подводу, а пошел пешком, держась за борт.

Дорогу размыло дождем, лошади скользили по грязи. На ухабе телега подпрыгнула, глухо вскрикнул пришедший в себя раненый.

– Молчи, молчи, дорогой! – ласково успокаивала девушка. – Сейчас приедем в госпиталь.

Светало. Показалась одинокая избушка. Оба ездовых, сняв винтовки, осторожно подошли к домику.

Маша тихо постучала в окошко. Скрипнула дверь. На пороге показалась маленькая, высохшая старушка.

– Бабушка, нельзя ли у вас немного передохнуть? Раненым обогреться надо, да и коняшки притомились.

– Господи! Отчего же нельзя? – всплеснула руками старушка. – Заезжайте во двор. Петюша, ступай, внучек, рас-хлебни ворота!

Белоголовый мальчик лет четырнадцати вышел во двор. Трое раненых, охая и кряхтя, вскарабкались на крыльцо, троих снесли на руках в горницу. Старушка раскрыла сундук и быстро достала рушники и простыни.

– Бери, девонька! Стели свежее на постель. Ну что вы их, бедняг, на пол положили, как собак, прости господи!..

Старуха постлала широкую кровать.

– Ну-тка, солдаты, ложите вон тех…

Старики ездовые помогали хозяйке. Здоровенный черноусый командир в кубанке отклонил предложение старушки лечь на постель.

– Извините, мамаша, как бы не натрясти вам гитлеровских союзников… Месяц не мылись, всё в лесу да в лесу…

– А ты не бойся, сынок! Мы их утюжком каленым!

Мальчик принес охапку еловых лап, сноп соломы. В углу разместили остальных. Старушка затопила печь, вкусно запахла булькающая в чугунке картошка. Легко раненные поснимали шинели, умылись.

– И куда вы путь держите, на Можайск?

– В Ивановку, бабушка.

Жестяная кружка выпала из рук старухи.

– Господь с тобой, девонька, ведь там еще со вчерашней ночи иродово войско!..

В доме повисла тишина.

– И в Шмелёнках, и в Ярцеве, и в Осеченках, люди проходили, сказывали.

Молодцеватый кавалерист спокойно проговорил:

– Колечко.

Он встал с постели, натянул на здоровую ногу сапог и, опираясь на костыль, подошел к окну.

– Ничего, ребятки, – неестественно бодрым тоном сказала Маша. – Отдохнем и будем к своим пробираться.

Все замолчали. Андрей взглянул на девушку. В сумраке ее лицо показалось ему прекрасным.

– Ложитесь, ребятки, а я подежурю.

Девушка вышла на крыльцо.

– Сама еле на ногах стоит, – сокрушенно вздохнула старушка. – Ох, война, война, что наделала!.

Раненые притихли. Кавалерист, примостившись на табуретке, склонился на подоконник и задремал. Андрею спать не хотелось. Он вышел вслед за санинструктором. Девушка сидела на крылечке и горько плакала.

– Машенька, ты чего?

Андрей опустился рядом на ступеньки и осторожно обнял девушку здоровой рукой. Маша прижалась к его плечу, глотая слезы:

– Жаль мне вас, пропадете, а ведь молодые все, жизни не видели…

– Ничего, – грубовато сказал Андрей, – выдержим, к своим прорвемся.

Почувствовав в его голосе извечное превосходство сильного мужчины над слабой женщиной, Маша улыбнулась сквозь слезы:

– Успокаиваешь, а сам еще ребенок ребенком…

– Но, но! – слегка обиделся Андрей. – Ты скажешь еще!

– И скажу. Наверное, еще ни разу девушку не целовал?

Маша, единственная дочь известного профессора, сама не испытала еще ни любви, ни увлечения. Теперь она старалась показать себя в глазах этого симпатичного юноши зрелым, пожившим, видавшим виды человеком.

– Хочешь, поцелую? – Не дожидаясь ответа, девушка припала теплыми губами к его потрескавшимся губам.

Андрей сразу вспотел, у него загорелись уши, запылали щеки. Отчаянно колотилось сердце. Если бы он был проницательнее или старше, то заметил бы, что и с девушкой творится то же.

Но Андрей ничего не успел заметить. Грянул выстрел, и Маша покатилась с высокого крыльца прямо под ноги вбежавшим во двор немецким солдатам.

Андрей вскочил. Страшный удар в голову швырнул его на землю.

Гитлеровцы ворвались в дом, обезоружили полусонных ездовых. Трое солдат бросились на кавалериста. Ударом ногой в живот он сбил ближайшего немца. Остальные автоматной очередью в упор пригвоздили его к стене. Трое раненых, лежавших на полу, были тут же убиты. Несколько офицеров вошло в дом, вслед за ними солдаты втащили Андрея.

Молодой офицер-фашист подошел к кровати и оттолкнул трясущуюся старушку, рванул за ворот раненого в живот красноармейца:

– Встать!

Раненый застонал, но глаз не открыл.

– Выбросить эту шваль!

Двое солдат сбросили на пол раненых.

– Господин унтер-штурмфюрер, один уже сдох.

– Туда и дорога! Отправьте в рай и второго.

Долговязый немец, рыжий и золотозубый, с хохотом схватил за ноги умирающего бойца.

– Рус Иван, поехали нах Москау!

Окровавленная голова красноармейца глухо застучала по полу.

– Гинце! – повелительно крикнул только что вошедший старший офицер.

– Слушаю вас, господин гауптман!

– Вы мне нужны. Отправьте донесение оберсту.

– Слушаюсь. Разрешите только прикончить эту скотину?

– Ступайте, Гинце, – холодно процедил офицер.

Ординарец исчез.

Эсэсовец подскочил к красноармейцу и выстрелил в него из парабеллума.

– Правильно! – одобрил другой. – Остался еще один. Вон там, у печки.

– Поднять его!

Дюжие солдаты подняли Андрея. Он оказался им по плечо. Эсэсовский офицер не торопясь разбинтовал Андрею голову и с силой дернул присохший к ране бинт. Острая боль привела Андрея в чувство. Он стер хлынувшую с лица кровь.

– Э-э-э, да это совсем мальчишка – коммунистический щенок!

Отворилась дверь, в комнату, запыхавшись, вошел толстый немец.

– Хайль Гитлер! Загадочная картинка, или друзья забавляются. Хорошее дело. А вот девчонку, что на крылечке валяется, прикончили зря – пригодилась бы, – Толстяк мерзко усмехнулся.