Текст книги "Опаленная юность"
Автор книги: Юрий Ильинский
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
Самому Каневскому повезло: он был дважды легко ранен в руку и ногу. Осколки Каневский вытащил сам, подковырнув их штыком, и спрятал в нагрудный карман.
– На память детишкам!
– Заведи сначала, – невесело шутил Иванов.
Он получил четыре ранения, два были серьезными: осколок раздробил пальцы левой руки и пуля перебила ключицу. Но больше Иванова мучило сердце. Тупые, стреляющие боли копились под лопаткой, отдавали наружу.
– Что, командир, пригорюнился? – проговорил Иванов. – Братку жалко?
Потемневший, осунувшийся Борис тяжело вздохнул:
– Всех жалко, не об этом думка.
Иванов посмотрел на командира, обвел взглядом уцелевших бойцов и твердо сказал:
– Выдержим! Дерутся наши части! Стоят под Москвой и выстоят!
– Ребят жаль, – проговорил Бельский. – Золотые ребята… Комсорг-то как погиб… умер, как положено солдату.
– Да, Бобров честно погиб, – сказал Борис, вспомнив, как залитый кровью боец с гранатой бросился в гущу врагов и, не имея возможности размахнуться, выдернул кольцо, бросившись в ноги подбежавшим гитлеровцам.
И братец ваш… – начал Иванов, но осекся под пристальным взглядом командира.
Борис Курганов подошел к Копалкину. Маленький Игорь был единственным оставшимся в живых ильинцем, единственным представителем 9-го «Б». Мальчик осунулся, похудел, был покрыт слоем грязи и копоти. Курганов погладил его по голове.
– Как жизнь, Игорек?
Какая уж тут жизнь, товарищ командир. – Копалкин неожиданно громко расхохотался. – Это здорово вы сказали «жизнь». Курганов скорбно улыбнулся. – Ребят нет… ничего нет… всё… – Он шумно засморкался и вдруг испуганно заговорил: – Вы не подумайте, что я раскис, что жалею, зачем на фронт пошел. Нет, товарищ командир. Если бы снова пришлось жизнь начать – я опять бы так же поступил, не иначе. Ведь верно? Ведь правильно, а?
Верно, – тяжело выдохнул Курганов. – И я, Игорек, тоже поступил бы именно так.
…Наверху что-то загрохотало, металлический голос с немецким акцентом предложил:
«Сдавайтесь или погибнете! Шесть минут на размышление!»
Курганов взглянул на часы.
Шесть минут! Триста шестьдесят секунд. Потом смерть!
Тик-так, тик-так. Висела звенящая тишина. Тик-так, тик-так то ли стучали часы, то ли билось сердце. Тик-так, тик-так. Шесть минут, шесть сердец.
Что испытывают люди перед смертью? Плачут? Мечутся в безысходной тоске? Вспоминают близких? Выхаркивают с кровью в лицо врагу лозунги?
Тик-так, тик-так. В первую минуту лихорадочно перезаряжали оружие, набивали патронами диски, спешно навинчивали оборонительные рубашки гранат.
Тик-так, тик-так.
– Ф-фу! – облегченно вздохнул Тютин и вывернул из-под обломков длинную изогнутую водопроводную трубу. – Этой штучкой я еще кой-кого перекрещу крест-накрест.
Да, такой можно благословить вполне, – поддержал Иванов.
Тик-так, тик-так.
Каневский скручивал огромную самокрутку.
Велика, заметил Иванов, – убавь наполовину. Всю не успеть.
Тик-так, тик-так.
– Шесть минут, гады, дали. Не пять, не десять шесть. Аккуратисты чертовы, проклятые фашисты! – ругался Каневский.
– Две минуты осталось, – сказал Курганов. – Покурим.
Тик-так, тик-так.
Самокрутка дымилась, потрескивала:
– Табачок слабоват! – Иванов с наслаждением затянулся.
– Слабоват, а приятный, – поддержал Каневский.
– Мусора много – целые балки попадаются, заметил Тютин.
– Полторы минуты… Торопитесь, друзья, – взглянул на часы Курганов.
Копалкин подвинулся к нему, зябко передернул плечами:
– Товарищ командир, мне… страшно.
Все обернулись к нему. Он стоял щупленький, худенький и такой жалкий, что у бойцов заныли сердца. И тогда лейтенант Бельский, сухарь и педант Бельский, обнял маленького красноармейца и прижал к груди:
– Что ты, Игорек! Ты ж мужчина. Держись, малыш, не бойся… Мужчине это не положено.
И, хотя сам лейтенант еле сдерживал предательскую дрожь колен, он нашел в себе силы улыбнуться.
Тик-так, тик так.
– Полминуты! – перехваченным голосом выдавил Курганов. – Готовьсь!
Игорь Копалкин затянулся окурком, задохнулся, закашлялся, сплюнул.
– Первый раз в жизни курю. Гадость.
Тик-так, тик-так.
Наверху за завалом послышался шум. Не высовываясь из-за камней, фашисты предложили сдаться. Курганов послал их к чертям.
Послышалась обрывистая команда:
– Форвертс! Марш!
– К нам на фарш! – заорал Каневский. – Выходи, гады, чего прячетесь!
Потянуло едким дымом. Защипало в горле, заслезились глаза.
– Дымовые шашки кинули! – крикнул Бельскии. – Выкуривают!
Курганов посмотрел своим солдатам прямо в глаза;
– Что ж, пошли, товарищи?
– Пойдемте, товарищ командир!
Тесно прижавшись друг к другу, плечом к плечу, двинулись к выходу последние защитники Марфина. И вместе с ними двигалась на врага песня. Гордо звучали приглушенные под землей звуки великого гимна, гимна коммунистов всех стран. С пением «Интернационала» красноармейцы кинулись на врага. Начался последний бой…
* * *
Морозным бодрящим утром 6 декабря сорок первого года советские войска перешли под Москвой в решительное наступление. Советская Армия могучим ударом сокрушила врага и отбросила его далеко на запад! Оставив тысячи трупов, множество разбитых танков, орудий и автомашин, фашисты бежали вспять. От этого удара они уже не могли оправиться.
…Когда краснощекие, веселые красноармейцы выбили фашистов из Марфина, черный, окровавленный человек, лежавший на разбитом пулемете, чуть слышно застонал и приоткрыл глаза. Он лежал и смотрел, а мимо нескончаемым потоком шли советские войска в валенках, добротных дубленых полушубках, в теплых ушанках с маленькими рубиновыми звездочками. Впрочем звездочки были белыми, их выбелил мороз…
Бойцы шли на запад.
Заключение
«…Внимание, внимание! Говорит школьный радиоузел. Добрый вечер, старшие товарищи! Просим вас не стесняться в нашей и вашей школе. Надеемся, вы не забыли ваши классы, где можно найти старых друзей».
Да, конечно, все пришедшие сюда сегодня не забыли этого. Школа полна народу, у всех веселые, праздничные лица, повсюду слышен смех, шум, радостные возгласы:
– Здорово, старина!
Мишка! Ты с бородой! Ай да дед-мороз!
– Клавочка, это твои карапузики?
– Но-но! На будущий год уже в школу пойдут, а ты карапузики!
Оркестр играет веселый вальс. Кружатся пары. Плавают в воздухе ленты серпантина.
Очень много людей в школе сегодня. У таблички с надписью «Год окончания – 1957» бывшие десятиклассники, взявшись за руки, поют задорную песенку…
По коридору трудно пройти, проплывают мимо таблички. Год окончания… 1956, 1953… 1945… 1944… 1943… Здесь народу уже меньше, но тоже весело и оживленно.
И вот еще одна табличка: «Год окончания 1942». Здесь никого.
За учительским столом сидит пожилой человек. В его руках альбом. Человек не спеша перелистывает страницы, вглядывается в наклеенные фотографии. Время от времени он поднимает глаза, будто ждет кого-то. Оглядывается: вокруг все то же море радости, веселья, смеха.
Сквозь стайку десятиклассников, с почтением взирающих на «ветеранов», к столу подходит высокий, стройный военный с золотыми полковничьими погонами с фуражкой в руках.
Старик поднимается ему навстречу:
– Здравствуй, Борис!
– Здравствуйте, Иван Григорьевич!
Они целуются. Курганов сидит рядом с учителем. Он сидит чуть сгорбившись, положив руки на стол. Карандаш, сжатый в больших, тяжелых руках, кажется очень маленьким. У Курганова седые виски, мягкий взгляд темных, чуть усталых глаз.
Вместе со старым учителем склоняется он над альбомом, перелистывает страницы.
– Наши…
Иван Григорьевич молча кивает. Молча смотрят они на страницы альбома.
Перед ними фотография класса, того самого 9-го «Б», где учился Андрей. Борис узнает смуглое улыбающееся лицо брата. Вот Валька Бобров. У него сосредоточенно нахмуренные брови: комсорг должен быть серьезным… Захаров, Родин, Лара, Кузя…
– В сорок пятом под Берлином, – тихо говорит Курганов, глядя на фотографию Лары.
Он пристально рассматривает фотоснимок, и глаза его видят другую Лару, но не в шелковой блузке, а в грубой гимнастерке, пилотке, такую, какой он встретил ее на фронте.
Борис смотрит на фотографии и перед ним вместо застывших лиц – живые, виденные в последнем бою.
…Разгоряченный в рукопашной схватке Бобров…
…Вечно улыбающийся Черных…
…Хитроумный, отчаянный Кузя…
…Сосредоточенный, чуточку угрюмый Захаров…
…Наивный Игорек Копалкин…
– Наши… – глухо говорит Иван Григорьевич и вдруг отворачивается.
Так и сидят они, грустные, торжественно-печальные, а вокруг шумит жизнь, бурлит, смеется, танцует, поет, не опаленная железным дыханием войны юность…
notes
Примечания
1
КПП – контрольно-пропускные пункты.
2
Первая рота, быстрее!
3
Таким образом (лат.)
4
Первая рота, вперед… быстрей, черт возьми, быстрей!..
